Санитарный поезд

С утра, как всегда, осмотр, Света идёт по вагону, справляется у раненых, как им спалось, как себя чувствуют, никого не обходит стороной, для всех доброе слово найдёт. В купе, где лежит Диана, слышит негромкие голоса, отодвигает дверь и видит, что на краешке Динкиных нар пристроился дед Матвей и что-то ласково говорит девушке. - О, а вот и Светочка наша пришла! А я видишь, с Дианой познакомился, погутарили мы тут, но уже ухожу, не буду мешать вашим медицинским делам. - Вы заходите ещё дедушка! – голосок у Динки слабый ещё. - Обязательно, дочка, зайду. - Ну, как сегодня наши дела? – спрашивает Света и улыбается, улыбка добрая, приветливая. – Пошевели-ка пальцами. Динка пытается пошевелить пальцами ноги, получается не очень хорошо, но получается. Из-под косынки у Светы выглядывают светлые кудряшки, иногда они мешают проводить осмотр, падают на лоб, и она пытается их сдуть в сторону, но они всё равно снова падают. Динка убирает их своей рукой, заправляя под косынку. - Спасибо, - Света поднимает глаза от повязки на Динкиной ноге и внимательно смотрит на девушку. Динка краснеет и смущённо отводит взгляд. - Я сейчас костыли тебе принесу, чтобы полегче ходить было, но на ногу всё равно наступай и после завтрака на перевязку приходи, дойдёшь сама? - Я постараюсь. А ты вчера обещала, что придёшь, побудешь со мной, и не пришла, а я ждала, - Динка смущается ещё сильнее. - Умаялась сильно, бумаги заполняла на умерших, да так за столом и заснула, но сегодня обязательно приду, я в ночь дежурю. - А перевязывать ты будешь? - Нет, сегодня Леночкина смена, но ты не бойся, она - волшебница! На перевязке Динка и правда, почти не почувствовала боли. Анна Васильевна посмотрела рану, осталась довольна. - Ну, что дева, хорошо всё с тобой будет, хорошая рана, чистая. Молодец я, золотые руки! Лен, обработаешь, я пока другого раненого осмотрю. - Давай, Динка, терпи, щипать сейчас будет. Динка морщится, когда Лена промывает рану, обильно смазывает йодом ссадины на ногах и края раны, потом ловко накладывает асептическую повязку: «Скоро как новенькая будешь, у Васильевны рука легкая!» Динка пристраивает костыли под мышками и потихонечку отправляется в свой вагон. Ложится на нары, укладывает ногу поудобнее и пытается заснуть, чтобы быстрее скоротать время до вечера. Потому что вечером придёт Света. Динка закрывает глаза и представляет, вот она приходит, садится рядом, берёт в свои руки Динкины и что-то рассказывает, рассказывает, своим дивным певучим голосом, и Динке становится легко, спокойно и хорошо. Одна картинка в Динкиной голове сменяется другой. Следующая – закончилась война и они, крепко держась за руки, такие счастливые, бегут в парк на танцы, Света заливисто смеётся, а потом они кружатся в вальсе и пышные юбки их нарядных платьев разлетаются в разные стороны. И вокруг такая красота, только музыка, смех, веселье и не слышны больше звуки разрывов бомб и снарядов, не кружат мессеры, не строчат пулемёты и не свистят пули. Света приходит ближе к ночи, когда Динка уже выспаться успела. - Я книжку принесла, Пушкин «Евгений Онегин», хочешь, почитаем? А если нет, то просто поговорить можем, у меня через два часа только обход. - Давай лучше поговорим. Расскажи мне о себе, - просит Динка. - Да, что рассказывать, всё как у всех. Окончила школу, поступила в медучилище, а тут - война. - А родные? Живы? - У меня только мама с бабушкой, обе в Ленинграде остались, две недели назад живы были, письмо от них получила. Голод у них там страшный! А твои родные? - Никого у меня не осталось. Я из Белоруссии, из Воложина, почти год назад всю семью расстреляли - маму, бабушку и братика маленького, я как раз тогда в партизанском отряде была, кто-то выдал когда немцы в деревню пришли, и из-за меня всю семью положили, гады, фашистская сволочь! А тятя в самом начале войны ещё погиб. - А как же ты на фронте оказалась? - Добровольцем пошла, курсы окончила связистов, на станции связь восстанавливали, и вот под обстрел попали, ну а дальше ты знаешь. Света гладит Динкину руку: «Ты обязательно поправишься, и всё у тебя будет хорошо, вот увидишь! Любовь встретишь, поженитесь, деток народишь, и будет у тебя снова семья!» - А ты любила, Света? - Когда ж? То рано было мне влюбляться, а сейчас война. До любви ли теперь? А ты, Дина? - И я нет. Но мне кажется, что если влюблюсь, то это будет такая сильная любовь, какой ни у кого на свете не было! Один раз и до самого конца! - Так и надо, что б на всю жизнь, иначе, что это за любовь такая? - Свет, а страшно, наверное, вот так в поезде? И укрыться от бомбёжек негде. Тебе бывает страшно? - Конечно! Поначалу вообще каждый день в страхе и ужасе была. Осколок летит, так, кажется, с тебя снимает кожу. И люди умирают. Умирают каждый день, каждый час. Такое чувство, что каждую минуту. Простыней иногда не хватает, чтобы накрыть. - И мне бывает страшно. Раз мессеры налетели, а и спрятаться даже некуда, тут вижу, труба здоровая такая торчит из кустов, я туда, так и пролежала там весь налёт, уши зажала руками, чтобы не слышать ничего. - Ты не верь Динка тому, кто говорит, что не страшно на войне. Всем страшно. Я пойду, на обход мне пора, а ты спи, давай, чем больше будешь спать, тем скорее поправишься. Света легонько сжимает Динкину руку и задерживает в своей. - Свет, а как ты считаешь, я красивая? Меня можно полюбить? - Ты очень красивая, Динечка, очень! Не то, что влюбиться, голову можно совсем потерять! – Света улыбается и собирается выйти из купе. А уж, какая ты красивая, думает Динка, дух аж перехватывает, и тоже улыбается. А вслух спрашивает: «А ты завтра придёшь?» - Приду, куда я денусь. Завтра у нас стоянка. Дня три простоим, наверное. Так что даже можем погулять с тобой, что тебе здесь взаперти-то сидеть. Пока погода хорошая, надо свежим воздухом дышать. - Я ждать буду, - Динка и не отпускала бы Свету от себя совсем, такая она родная, так хорошо и спокойно с ней рядом. И что-то такое разрастается в Динкиной груди, светлое, доброе и хорошее, но пока не очень ясное. На следующий день остановились на станции под Курском, поезд загнали на запасный путь, нужно было пополнить запасы воды и продовольствия, исправить мелкие неполадки. В поезде поощрялась художественная самодеятельность и сестрички, санитарки, техперсонал поезда, да и врачи, часто выступали перед ранеными бойцами, на станциях во время стоянок концерты тоже были не редкостью. Вечером, уже по сложившейся традиции, работники поезда давали концерт возле здания вокзала. На площади народу было не протолкнуться, раненые бойцы из передвижного госпиталя, которые сами могли передвигаться, работники вокзала, близлежащих домов, и неважно, что это была самодеятельность, всё равно - минутка отдыха и тишины в период войны, минутка той довоенной спокойной жизни. Света притащила раскладной стульчик и усадила на него Диану: «Так хоть что-нибудь тебе видно будет». Кто-то принес гармонь, кто-то гитару и аккордеон. Тут же устроили танцы. Девчонки – сестрички и санитарочки, у кого с собой были платья, переоделись, принарядились по такому случаю. Лена лихо отбивала такт каблучками и пела частушки под аккомпанемент Валерия Валерьевича. Мне не надо ничего Про войну рассказывать, Я сама туда поеду Раны перевязывать. Мы с миленочком катались На военном катере. Катер на бок повернулся, Мы — к едрёной матери! Я с ефрейтором в казарме Службу доблестно несла. Он ложиться приказал мне, Честь ему я отдала. У-у-у-х! А-а-а-х! - Свет, Света, давай в круг! Спой! Ты ж хорошо частушки поёшь! - Да ну тебя, Ленка, скажешь тоже! - Света упирается, не хочет петь. Поглядывает на Динку, та ободряюще улыбается – мол, давай, не бойся! - Давай, Света, подхватывай! Я вперёд, а ты – за мной! Кабы не было зимы, Бураны не буранили. Кабы не было войны, Миленочка не ранили. Света приплясывая ногами, неотрывно смотрит на Динку и поёт: Милый раненый лежал, Мой платок к груди прижал Не платочек унял кровь – Моя горячая любовь. А кому какое дело? Я люблю на костылях: Он, мальчишка, не виновен - Его ранили в боях. Света заливается краской и выскакивает из круга. Подходит к Динке, садится рядом возле стульчика, бросив на землю кофту. - Вот Ленка заполошная! - А у тебя хорошо получалось. Голос хороший. - Я когда в школе училась, на скрипке играла, а ещё в хоре пела, но, кажется, что всё это так давно было, словно в прошлой жизни! - А я на аккордеоне умею, меня тятя научил. - Сыграешь? - Как-нибудь сыграю, но не сегодня. Дальше уже хором и артисты, и зрители поют народные песни, кто-то играет на гитаре, санитарочки под аккомпанемент поют романсы. Танюшка читает стихи. Анна Васильевна, прислонившись к колонне с неизменной папиросой в зубах, наблюдает за девчонками и в тайне про себя гордится ими, и одновременно жалеет. Гордится, потому, что на все руки они мастерицы – и спеть и сплясать, и раненых с поля боя вытащить, и перевязки под бомбежками делать. А жалеет, потому, что не знает, кого какая судьба ждёт, кто в живых из них останется, молодых, горячих, не целованных и не любивших ещё толком никого, да и вообще жизни совсем не видевших. А потом начались танцы. Молоденький лейтенантик, даже особо не спрашивая Свету, подхватывает её за талию и увлекает в танце в самый центр импровизированной танцплощадки. У Динки непроизвольно сжамаются кулаки, до побелевших костяшек, ей неприятно смотреть, как Свету обнимает за талию и прижимает к себе в танце этот офицер. Она поднимается со стульчика, опираясь на костыли, тихонько идёт к своему вагону. Света догоняет её почти возле самого поезда. - А ты чего ушла, Динечка? - А что смотреть? Все танцуют, а я сижу как дура. - Прости, прости, - Света хватает её за руку, - я совсем не подумала об этом! Вот я дурная, у тебя же больная нога! Я просто так давно не танцевала, а здесь сейчас как маленький кусочек той, довоенной жизни, понимаешь? - Да ладно, Света, что ты! Нужно было остаться и натанцеваться вволю, кто ж знает, когда ещё доведётся. Света помогает Динке подняться в вагон, по коридору идут молча и каждая думает о своем. Света - о том, как же она не подумала, что у Дианы раненая нога и ей будет обидно смотреть на танцующих, когда она сама вынуждена просто сидеть на стульчике, а Динка - о том, почему же так больно было смотреть на танцующую Свету, почему хотелось оттолкнуть этого парня, сбросить его руки со Светиной талии. Возле купе прощаются. - До завтра, Динечка! Спокойных снов! - До завтра, Света!