Lavender Blossom

      Почему-то сегодня кровать была особенно жесткой. Мысли не шли, мои думы прикрывали вечные крики сладкой парочки, живущих в одном пространстве со мной. Я повернула голову, уже с большим интересом наблюдая сравающиеся голоса, взбудораженные взгляды и даже невысказанные чувства. К их перепалке я не прислушивалась, мне хватило и зрелища, но они медленно сдвигались к двери, видимо, пытаясь рассказать ещё кому-нибудь, как им сложно. По телу прошлась легкая дрожь, и я посмотрела на свое многострадальное одеяло, облитое всеми видами жидкостей и засыпанную пеплом сигарет. В итоге, поняв, что греться мне нечем, подошла к чайнику и поставила его, и только тогда Куцая и Коротышка обратили на меня внимание. Ну, конечно, почему то они считают, что всегда, когда я молчу, я сплю. Это странновато, потому что и до. Некоторых событий я не была любителем вставить пять копеек. По лицу получить боялась. Даже смешно, какой способ выражения душевного терзания я выбрала. Один умный человек недавно сказал мне, мол «Наши фетиши отражение наших проблем». А у меня была проблема. Я хотела умереть, но смерти боялась. И с первой и последней своей попытки членовредительства выяснила, что у меня недостаточно прыти, что бы убить себя. Об этом напоминал уродливый шрам за запястье и боязнь Крыс как огня. Они со своими вечными изрезанными конечностями и лезвиями напоминали, что толпа сентиментальных идиотов сильнее морально, чем я. С другой стороны, и их можно понять. Как по щелчку пальцев Дом стал опорой и защитой для них когда то, и у них, возможно, просто едет крыша от этого. А меня он только подбирает к себе.       На календаре красным кружочком отмечена дата. Я жду ее и очень боюсь, теперь меня пугает не только смерть, но еще и ее предвестник, число. Выпуск. Осталось недолго. Вот в том и заключается моя разница с Крысами. В наружности не существует Викингов, Мартышек, Фителей и Рыжих. Понятия не имею, что им делать там. А я не срослась со своей кличкой. Я Гонщица в меньшей степени, чем Кира Рихтер. А вот Кир в наружности хоть отбавляй. Но было и еще кое-что: они, почему то, не боялись взрослеть. А я боюсь. Взрослые не вызывают во мне восторга. Они слишком помешаны на цифрах и совсем не имеют фантазии. Их боги бумажные купюры и глупые морали. Раньше я думала, что они поклоняются только бумажкам, а потом Куцая сказала мне интересную вещь.       «Люди существа глупые, не будь как они. Не придумывай себе рамки и не плачь о своих «травмах». Не создавай в своей голове грани, что бы если их переступят, не ущемляться и не рыдать. Разве убийство это плохо? Разве издевательства и насилие это плохо? Это придумали те, кому стало скучно, а все следующие поколения тратят стопки баблища на психотерапию.»       И я перестала. Но легче не стало. И сложнее тоже. Только недавно я задумалась, как я отношусь к людям. Зачем хочу себе друзей? Почему загоняюсь насчет того, что барыжила порошком? Для чего мне это все? Глупые загоны, не стоящие моего внимания. И все же. А может, существует любовь? В голове закрутились события последнего времени. Ах, Дейзи, если бы я могла что-то изменить… *** События воспоминаний начинаются с момента главы «Гонщица. Под звуки мигалок»       С каждым ночным побегом на улице становилось все холоднее, но я не позволяла себе размякать. Наконец-то в моей появился. Друг? Дейзи была совсем особенной, она понимала меня, знала, когда можно надавить, а когда нужно дать мне власть над ситуацией. Я обожала ее всеми фибрами души, и не могла пропустить прогулок. Проходя по заветному пути обдумывала, что с ней дружба действительно. Особенная. Я никогда не слышала, что бы человек мог стать тебе настолько близок, что от касаний проходят мурашки и тянет в животе, но мне нравилось это. Очень, до ужаса и трепета, до бабочек и улыбок по ночам вместо привычных всем воплей. Я не говорила никому о Дейзи, берегла ее в своем сердце как сокровище, на которое позволено любоваться только мне. От нее пахло корицей и каким-то деревом, и этот запах всегда трепетал внутри после прогулок, я внюхивалась в куртку, стараясь узнать его в остатках парфюма на одежде. А сегодняшняя прогулка действительно должна быть прекрастной, я впервые побываю в ее гараже, увижу еще одну сторону ее души, сама зайду туда.       Я знала, где он находится, и даже в темноте по памяти без проблем отыскала нужный, неуверенно стучась. Ворота приподнялись, я проскользнула, сразу же вдыхая до этого не любимый мной запах лаванды и цитруса, но сейчас все было не так. Что-то в нем было печальное, тревожное, и в Дейзи, вообще-то, тоже. Она улыбнулась мне, приглашая пройти дальше, и я прошагала, оглядываясь с придыханием. Я бы не сказала, что это был гараж. Он вполне себе смахивал на квартиру, просто без комнат. Помещение было реально огромным, и звук шагов разносился эхом по бежевым стенам. Она затушила основное освещение, оставляя только свечи, а я рассмеялась. Именно от свечей был этот запах, сейчас он смешался еще и с воском, создавая нипринужденную, легкую атмосферу, разбавляемую только тихой грустью в глазах Дейзи. Она прошлась по гаражу, потом подошла к углу, где я стояла, уже устраиваясь на столе, и оперлась на стену. Мы все так же сидели в молчании, я видела, что она хочет мне что-то рассказать, что-то, что действительно тревожит ее, и ждала, не нарушая тишины. Не так давно я доверила ей свое имя, и мы даже поболтали о том, что жизнь, к сожалению, не бесконечна. Это вводило меня в размышления, а она предложила, что бы мы оставили друг другу что то в случае, если придется расстаться навсегда. Это было до ужаса раздирающе, но пока мы размышляли над тем, что же мы можем дать друг другу, она предложила оформить передачу гаражей друг на друга в случае чего, и настроение приподнялось. Я точно умру раньше, может, сама, может, заколят в подворотне, но Дейзи умереть не может… Такие люди не умирают, они живут вечно. Правда, из-за моего несовершеннолетия и неофициальной покупки имущества я не могла сделать этого сейчас, но она успокоила, сказав, что я еще успею. Мы ведь не прямо сейчас прощаемся, да? Из мыслей меня выдернул ее тихий голос. –Если я умру, ты заплачешь? Ни разу не видела, что бы ты плакала. — Сейчас казалось, что она очень бледная. Раньше я не замечала этого. Даже подумалось, что такая молодая девушка, которую я так часто сравнивала с розой, увядала. Я не понимала почему, списывала все на зиму, что становится холодно и грустно, как и любой другой зимой. Она подтверждала из всех сил мои убеждения, и я верила ей. Но это разговор мне не нравился. –Да, заплачу.– Она снова выдерживала нервирующее молчание, и я подумала добавить что-то еще. –А ты будешь любить меня, если моя молодость заменится морщинами? — я знала ответ, знала, что да. И она знала, что это взаимно, и не стала спрашивать в ответ. Она подошла ближе, встала меж моих ног, раскинутых на столе, и обняла. –Сегодня ты особенно красивая. Когда тут пахнет лавандой, я подумала, что тебе очень подходит этот запах.– Полушепот отдавался в моих ушах, повторялся, вгоняя в краску. –А я не очень люблю лаванду. Хотя, корица мне тоже не очень, но от тебя этот запах очень приятный, и вообще, ты очень милая и классная. И. Я. Эм.– Я неловко рассмеялась, не находя слов. А она всегда знала, что делать в таких ситуациях, прижалась своим лбом к моему, пробежалась пальцами в засаленных волосах, прижалась еще ближе. Потом ее аккуратные пальчики спустились на мою шею, прощупывая пульс, прошлись дальше, скользя по плечу, следом за мягкими касаниями на мягкую кожу опустились губы, покусывая и тут де зализывая, словно извиняясь. В животе зародилось странное, сильное чувство, тянущее вниз как камень. Или просто намекающее, куда стоит переставить пальцы? С губ сорвался мягкий вдох, руки подрагивали, бедра сами тянулись на встречу. –Кира. Кира, пообещай мне, что если будет неприятно, ты остановишь меня. Это не просьба, а условие.– Ее голос был хриплый, затяжный. Возбуждающий. –Да. Я обещаю. Обещаю! — Пока я старалась промямлить хоть что-то, она уже ловко спустилась вниз, расстегивая пряжку на штанах, проникая руками, пробегаясь короткими ноготками по влажности на ткани… Из головы словно выбили все мысли, не хотелось ничего, кроме. Кроме ее пальцев внутри. Кроме ее касаний и нежного невнятного шёпота. Штаны улетели куда-то в стену, а Дейзи уперлась носом в натянутую кожу у тазовой косточки, потерлась, оставила засос на внутренней стороне бедра, прильнула к откровенно мокрым трусикам. Казалось, я уже сорвала голос, что дальше уже некуда, но мягкий толчок пальцев, вызвавший гору мурашек и ощущений выбил последние остатки сомнений, выбил разум вместе с протяжным стоном, резонансом доносящимся еще несколько раз. Хотелось больше, сильнее, быстрее. Она резко избавила меня от мешающего куска ткани, который с задорным хрустом разошелся по боковому шву и отлетел к штанам, прильнула языком к пульсирующему комочку нервов, надавила, вырвала мольбу. Я не узнавала свой голос, столько желания в нем было. В то же время ее пальцы внутри изгинались, искали чувствительные места, старались добить меня окончательно. Руки бесконтрольно опустились на ее волосы, никогда раньше я не замечала, какие мягкие и податливые они на самом деле, какая мягкая и податливая она, когда ведет меня к обрыву… –Кончи. Давай, ради меня. Прямо сейчас.– То ли приказ, то ли просьба отозвались снизу живота новым всплеском чувств, навой волной удовольствия, и я поддалась, послушалась. Ноги дрожали, голос хрипел, в глазах только искры. И она, тоже совсем как искорка. Моя искорка.       Следующим вечером холод стукнул особенно сильный. Лужи под ногами хрустели и ломались, небо заполнено облаками, и лишь вдали отголоски звезд переливались своими печальными, увядающими лучами. Детская лесенка во дворе меж расчёсок была отвратительно холодной, и единственной надеждой было быстрое появление девушки, которую я так ждала. Темные облака оторвали от себя кусочек, ледяной капелькой опуская на мой нос первую частичку зимы. Дрожь прошлась по телу, резко в нос ударил запах керосина, рефлекторно я обернулась, но на улице все так же было пусто. Руки покраснели, казалось, еще час на холоде и они посинеют. Но и спустя час мое терпение не было на исходе, лишь ноги переставали держать от пронзающего холодка. В конце осени ходить в пальто и кроссовках идея отврат, но куртки слишком массивные и шумные, тяжело убегать. Порыв ветра принес еще одну редкую снежинку, осевшую на штанине голубых джинс. Еще немного, еще полчаса, не умру, если простою еще малость. Спустя два часа зубы уже неприлично громко стучали друг о друга, а от холода конечности уже не чувствовались. Я задремала, оперевшись на кусок торчащей из земли арматуры, и очнулась уже к рассвету, когда хмурые облака осветились первыми лучами холодного, безразличного солнца. Надо возвращаться.       Ночью следующего дня было немного теплее, и снег уже не сдерживал себя, присыпал землю и моментально таял, так же быстро растекаясь и по лицу, особенно раздражая на ресницах. Зима обещала быть холодной и снежной, но радости не приносила. Какой смысл в детской лепте, в снеговиках и снежках, если меня так грубо. Обманули, кинули. Что ей было нужно от меня? Секс? Зачем были те слова и нежные взгляды? Зачем поездки и поддержка? Зачем, если как только я ей надоела, она оставила меня одну, оставила, бросив в холод зимы, в холод, где нет ее?       Несколько дней, проведенных в обнимку с куском железа на земле давали о себе знать, холод пронизывал тело и в Доме, щеки горели, слабость окутывала тело с каждым днем все сильнее, а я все убегала, все ждала чего-то. Но ничего не менялось раз за разом, и негнущимися ногами я поплелась попрощаться, пошла в ее гараж, надеясь увидеть там свет. Свет, и ее. Но ничего из этого там не было, лишь толпа незнакомых людей, распахнутые ворота и скорбящая атмосфера. Идти туда. Был ли смысл? Все и так очевидно. Продала гараж, уехала, оставила меня. –Девушка, стойте! Да постойте же вы! — Голос женщины сзади заставил вздрогнуть, и усилием воли я остановила тело, не побежала. Хотелось узнать. На что она меня променяла? –Вы, случаем, не Кира Рихтер? — Голос женщины был почти безразличный, это заставило меня вздрогнуть. –Дейзи Смит разбилась неделю назад на мотоцикле. Намеренно. Она оставила документы на передачу имущества вам, когда вам исполнится 18 лет.– Агрессия накатывала волнами. Что за бред несла эта тетка? В ее круглых, массивных очках отражалось какое-то жалкое подобие меня, искаженное, и она, заметив мой взгляд, поправила их своей рукой со здоровенными часами, огромными настолько, что Шакал Табаки сейчас бился бы в припадке. –Я не понимаю, чего вы от меня хотите. Она не могла, я вам не верю.– Мой голос был дрожащим, хриплым от саднящего горла, а к этой стремной тетке сзади подошел мужик, с крайне. Опечаленным выражением лица. –Мне жаль. У Дейзи была серьезнейшая лейкомия, она отказалась от госпитализации. Ей оставался едва-едва месяц, но самочувствие подводило, мы с ее мамой не хотели её отпускать, но она сбежала. И больше не вернулась.– Он протянул мне карту с отмеченной точкой. Отмеченной, на месте кладбища.       Я уже не помнила, как оказалась в гараже. Только суматошное копание в тайниках и пакетик с желтоватым порошком. Нос саднило, когда вдох за вдохом я добровольно дышала ядом, дрянью, отключающей сознание. Пакетик быстро опустел, и я постаралась удивится, как можно снюхать такое количество наркоты за раз? Или она рассыпалась где-то. Зрение застилало, тело покачивалось, руки не слушались, даже когда в отголосках сознания раздался рев мотора, даже когда мимо начали мелькать фонари и машины, даже когда байк начал корениться, норовя угодить под колеса легковушки… А потом пустота. Блаженная, чистая… А за ней белый, отвратительный свет. ***       Еще в далеком детстве, когда книги были почти единственным моим развлечением, я не расставалась с ними ни на минуту. Некоторые нравились мне больше, некоторые совсем не читались, но я, по двадцать страниц в день, все равно читала их. Особенно мне запомнилась книга «Цветы для Элджернона», мне было около десяти, когда я начала ее читать, и смогла ее дочитать я только за день до двенадцатилетия. Эта книга сначала давалась мне сложно, а потом я долго не хотела с ней расставаться, зная, что в конце будет еще хуже, чем вначале. Но все же что-то для себя я извлекла: не все вещи надо обдумывать. Если иметь свое мнение на все, так и до сумасшествия недалеко!       Но все же мой день сурка не давал покоя, застилая мысли. Подьем-мигрень-завтрак-тошнота-обед-мигрень. На ужин ходить вообще не хотелось, я прекрасно могла функционировать и без этого. Особенно, если учесть, что мое функционирование заканчивается на том, что бы поспать на парте и поесть. Ну, и публично пострадать от головных болей, конечно. А решений, не принижающих мое эго, не было совсем: пойти самой? Страшно. Попросить Сфинкса? Унизительно. Украсть настойки? А. черт, об этом я не задумывалась. В какой-то степени точно лучше быть пойманной, чем сидеть, да только по носу получить тоже не хотелось. Сбивая с потока мыслей, в комнату ворвалась Куцая, вся взболохмаченная и взбешённая. Не заметив меня, она стрелой метнулась к своей кровати, раскапывая что-то в одеяле, и только сильно прищурившись я поняла, что это ампула с какой-то мутной жижей. Так же быстро она вскочила, наконец заприметив меня, подпрыгнула и осела на пол. –Я не заметила тебя.– Ее голос был охрипшим, видимо сорванным. –Это лидокаин? Зачем он тебе? — Моментально я пожалела, что спросила прямо, она снова нахмурилась, инстинктивно пытаясь нащупать пирочинный ножик в кармане. –Тебя что-ли ебет? Если бы ты помогла тогда, когда убегала, если бы не поступила как. Как. Как кусок воняющего, гнилого дерьма, все было бы по-другому.– Ее голос надрывался, она останавливала поток мыслей вслух на очередной резкий вздох. –Ладно, это не мое дело. Крутись как хочешь, а я может помощь предложить хотела.– Я развернула голову к столу, у которого долго вдупляла в стену, и начала заваривать чай из уже успевшего остыть чайника. –Ты ужасна.– Я повернула голову, собираясь прервать поток ее агрессии, но она не позволила. –Ничтожна в том, как считаешь, что все вокруг тебя плохие, что ты самая лучшая, самая умная и красивая. Но ты не стоишь даже грязи под моими ногтями, Гонщица…– На этот раз мне удалось вставить свои пять копеек, возразив. –Ах почему? Тебе серьезно интересно, почему? Кого ты считаешь лучше? — Она кричала, вцепившись в железную огородку кровати. –Ну, Куцая, это сложный вопрос. Требует размышлений. Ну, ты точно симпатичнее, чем я. Но знаешь, твои пиздострадания мне не понятны. Постоянно выводишь свою. Бабу, уж прости, на конфликты, вместо того, что бы разойтись спокойно и не ебать друг другу мозги.– –Пиздишь о том, чего не знаешь. Я люблю его. Думаешь, меня задевают твои комментарии? Меня саму передергивает, когда я вспоминаю, что он. Что он девушка. Ты не понимаешь. Ничего не понимаешь. Потому что вместо ушей у тебя вагины, а вместо глаз катышки с волос из задницы. «Меня просто не принял Дом»… Ты хоть знаешь, что это такое? Подслушала чей то разговор и оправдываешь свою тупость не менее идиотской фразой. Тебе не понравится, когда он тебя примет, потому что ни ты, ни я, ни кто либо другой Дому к черту не сдались. Не цепляйся за него, думай лучше о том, что будет, когда ты выпустишься.– Она замолчала, смотря на ножку кровати, потом совершенно спокойно сказала, закрыв глаза.– Коротышка не доживет до выпуска. Он может умереть в любой момент. Но он все равно тут, потому что тут я. Прикидывается, что не подыхает от боли, когда гниет заживо. Ему не помочь. Только облегчить боль. В последнее время все еще хуже. Пару месяцев, и на его ноге не останется даже мяса, только кость. Я хочу в Наружность. Очень. Но еще больше я хочу остаться с ним, и быть с ним всегда.– Казалось, она свыклась с этой мыслью совсем недавно, и это гложет ее уже не так, как могло бы. –Я видела на твоем столе баночку с какой-то бадьей. Нет, ты совсем идиотка. Травить себя, что бы жизнь покидала тебя так же, как его. Романтика, да и только. Ромео и Джульетта, не иначе.– Я легко и быстро связала эти события, Паучихи таких склянок не давали. В воздухе повисло молчание. Долгое, затяжное. Пока она снова не заговорила, тихо, но я слышала. –Мы были знакомы с самого детства. Его отец умер так же, а мать не захотела возится с двумя брошенными детьми, с ним и его младшей, и отдала их сюда. Мы не виделись 7 лет. И я даже перестала думать о нем. Единственной наследнице огромного бизнеса было некогда. Тренировки, учеба, банкеты, занятия. Жизнь крутилась как сумасшедшая. А потом отец отправил меня забирать деньги за работу вместо него. Не знаю, захотел избавиться, или не знал, но там на меня напали. Ранили, черыте удара ножом и пуля. Повезло, пуля застряла в кости, а нож не задел ничего слишком важного, помимо позвоночника. По прогнозам я должна была быть парализована всю жизнь. Несколько месяцев лежала в коме, а очнулась. Уже тут. В личном деле «Сирота». Я сбегала, постоянно, искала отца, ненавидела всех, лезла во все драки. А потом нашла. Он держал за плечи парнишку моего возраста, говорил, что это его потерянный когда-то сын. Я знаю, что ты чувствуешь. Но я доверилась другу детства, он забирал меня со своей сестрой меня из могильника и на коляске возил на обеды и ужины, менял одежду, терпел капризы, выхаживал. И я смогла заново пустить корни, освоится. А ты одна, ты не сможешь. Ты ненавидишь. Да хоть к примеру Длинную Габи, почему? — Тирада была долгой, я пару раз зевнула, пока девушка говорила. –Габи? Не знаю. Бесит меня.– Я прокашлялась, отвечая нехотя. –Сильные жрут слабых. Мне надо быть сильной– –Ты храбришься. Она не такая плохая. Для тебя. Потому что она не переходила тебе дорогу, не била в ребра. Раз уж я откровенничаю, поведаю тебя, что они с Пышкой на двоих натворили. Мишель, сестра Коротышки, была чудесным человеком, очень доброй девочкой. Плакала после каждого косого взгляда, сочувствовала монстрам, не давала убивать комаров, отпускала в окно. Ей не повезло связаться с Пышкой. Она ходит, всем улыбается, особенно тем, кто сильнее. И Мишель повелась на эту улыбку, пригрела ее. Я успокаивала Коротышку, когда Ми приходила измеченная и заплаканная, Пышка говорила, что они просто беседуют о своих проблемах, делятся секретами… Через четыре месяца Мишель повесилась. И написала записку, мол, прости меня Коротышка, но мне только сейчас показали, что я не достойна жизни. Коротышка хотел убить Пышку. Я тоже. Мы хотели сделать это вдвоем, сесть за убийство вместе. И возле нас все крутилась Габи. Она знала. Подслушивала. Сорвала все.– Куцая говорила с придыхом, воспоминания наносили ей боль. Про себя я хмыкнула, борясь с желанием ответить сарказмом. Если скажу что-то не так, эта неуравновешенная меня прирежет. –Мне жаль.– Я поморщилась сама, от того, как сухо это прозвучало. –Никого тебе не жаль. Это я жалею, что пустила тебя сюда.– Я притупила взгляд. Единственных союзников терять неразумно. –Нет, мне правда жаль. Вы… Коротышка не заслужил этого.– Куцую жаль не было. –Он не такой ангел, как тебе кажется. Кусается больно, да только зубки-то у него накладные. Он никогда не пойдет против того, кто хоть немного сильнее. Что бы травить кого-то, ему нужно, что бы его подсосов было больше. Бьет по слабым.– Разговор наскучивал, я обвела комнату взглядом, усаживаясь на стол, пока она встала и начала отряхиваться, под нос говоря себе что-то очень неуверенное, хоть и часть слов разобрать удалось. –У тебя уродливый шрам на ноге. Как насчет обмена? Ты говорила что-то про помощь. Ты делаешь, что хотела, а я набью тебе любую татуировку поверх шрама.– Татуировка звучит. Заманчиво. Я резво покивала головой. Ну, на один бутылек из халупы Птиц надо будет выкрасть больше. Не сложно. ***       Ужасная паника накрывала с головой. По рукам и полу растекалась травянистая настойка, которую в нагромождении я не успела поймать, и все как специально накладывалось друг на друга. Никого из Птенцов не было, а их Папаня то ли приглядывал за ними, то ли сам куда то свинтил, сути не меняло. Главное — времени было не много. От запаха в комнате сознание медленно плыло, приходилось держатся за шкафы и тумбы, удерживать себя любыми способами, только бы не грохнуться на пол. С чего я вообще взяла, что это будет так просто? Почему думала, что среди кучи склянок найду нужную? Они стоят совершенно неровными рядами, некоторые друг на друге, и никаких оглавлений, совсем никаких подписей. На запах различить проблемно, пока я разгребала в поисках хотя бы чего-то полезного, ударилась локтем о горшок с сомнительным растением, больше похожим на траву под самокрутки. Помимо прочего в комнате царил полумрак и сильная влажность, настолько агрессивно впивающаяся в ноздри, что дыхание приходилось регулировать физически, иначе задохнешься. На полочке выше стояли две подозрительные баночки, и, понимая, что времени на думы нет, я схватила их, вертясь в поисках прохода. Еще пару минут, несколько шагов. Интуиция кричала, молила встать и послушать, но я слышала и без нее. Слышала стук трости.