Lavender Blossom

Заезд с законом

Меня это начинало раздражать. Эти вечные пересечения, с человеком, видится с которым я бы не хотела. Никто меня не трогал. Но если бы он хоть слово обо мне проронил, все, весь Дом, стиснули бы зубы сильнее. Быть призраком лучше, чем быть угнетаемым. Я никогда не понимала смысла драк, особенно, если заведомо знаешь, что проиграешь, к чему махать кулаками без дела. Если бьют, надо бежать, а если не получается, прикрывать лицо. Я была тем самым, кто орет "Обоссыте, но не бейте", и меня все вполне устраивало, тем более кричать это приходилось редко, меня обходили стороной и ссорится со мной тем обычно не было. А тут Слепой. Слепой, которого я до ужаса боялась. Точнее не его, мое запястье было как его два, когда он ходил, я удивлялась, как его кости не гремят друг о друга, а власти, которая находилась в его руках. И то, как он просверливал дыру слепым взглядом. Пробирает до дрожи. Он промолчал, проходя мимо, и я выдохнула, но решила, что терять уже нечего, и окликнула его. –Слепой! Стой. Спасибо, что окрестил. Моя предыдущая кличка была просто ужасной.– В ответ на это он просто кивнул, а я даже расстроилась. Неужели эта длинная прошмандовка лучше, чем я? Неужели с ней интереснее? Я смотрела в след уходящему парню. Потом развернулась и тоже пошла, пока за руку меня не затянули в уже знакомую комнату. Над обескураженной и закипающей от злости мной стояли Коротышка и Куцая, и только сейчас я заметила, как много на них парных брюликов. Почему я не поняла раньше, что они вместе? Сейчас это казалось очевидным. Куцая задрала штанину моих мужских штанов, которые мне пришлось надеть на замену юбке из-за безвозмездной потери единственных не дранных колготок (хотя безусловно в штанах кататься было удобнее, но в юбке мой силуэт нравился всем, и мне в том числе, больше), и осмотрела месиво на моей ноге. Я скакала как конь целый день, естественно после наложения швов там не будет ничего хорошего. Мне было по барабану, а вот Куцая поморщилась и брызнула на рану какой-то дребеденью, выстаенной вероятно ей же, и я чуть не заверещала от боли. Другой ногой я размахнулась и вдарила ей в плечо, пытаясь отползти. Я выдохнула, перетерпя первую волну боли, и злобно уставилась на девушек. Им было словно бы совершенно все равно, тишина стояла гробовая. В голове туман, окутывающий мысли. –Переезжай к нам в комнату.– Коротышка даже не спрашивала, а ведь меня не редко раздражала их эта привычка. Считали себя главными. Кичили наигранной властью, снаботые, зазнавшиеся девки. –Не хочу. Я помню, чем это всегда заканчивается.– –Чем же? – В этот раз со мной заговорила Куцая, ее голос не был каким то отличающимся, но сейчас резанул по ушам, оставаяь резонансом. –Да хоть та же Пышка. Вы загнобили ее с ног до головы из-за какой то мелкой ссоры, и обернули против нее всех! А ведь она была вашей подружкой довольно долго. Хотя о чем это я, конечно. Чем бы вы себя там не называли, факта не меняет. Женской дружбы не существует! И ловить мне с вами нечего! – Они изменились в лицах моментально. Я на секунду даже испугалась. Не хромого Коротышки, ни конченной Куцей, а того, что мои мысли опять осуществляются. Вот блять! Только десять минут назад подумала, что я к черту никому не нужна, и бить меня некому, а тут сразу оба, вполне проходящие сразу по двум неприятным факторам. Почти сразу к моему лицу наклонились оба, презрительно заглядывая в глаза. Я кичилась, старалась не показывать испуга, а они смотрели и сверлили взглядом, выискивая там вероятно, намёк на шутку. Но никакой шутки не было, стараясь посмеяться, что бы выкрутится, я только скорчила глупое выражение лица, и две пары глаз сменились в унисон сначала на снисходительность, а потом, первая была Куцая, а после уже ее подружка, стали источать злость всем своим видом. –А ты вообще знаешь, что Пышка сделала? А тебя вообще когда то интересовал кто-то, кроме тебя? С чего ты взяла, что имеешь право осуждать, если ты дальше своего горбатого носа ни черта не видишь?!– Я зависла на секунду, тупо пялясь на разъярённую Коротышку. Никогда такого не было, и вот опять. Слова пролетали мимо ушей, какая разница, если надо каким то образом спасти свою задницу от избиения? Хотя я даже полюбопытствовала. Наверное, не стоило. Как оказалось, Пышка, не смотря на свою непривлекательную внешность, была и есть любительница унижать тех, кто слабее ее. Особенно излюбленное для нее дело было сталкивать маленьких девочек и наблюдать, словно бы она смотрит за петушиными боями. И пиночить других, за спиной у Коротышки, отмечая их огромные жопы и вторые подбородки. Хотя, я вообще то, не считала Пышку очень уродливой, у нее была самая обычная внешность, и жирной я бы ее тоже не назвала, просто слегка полненькая девочка. Но и спорить не стала. Куцая всегда хотела ее придушить, но Коротышка не давал.. Не давала. Я поправила сама себя в мыслях, отмечая, что начинаю деградировать. Так вот, Коротышка не давала(Я вообще думала, что у них главнее Куцая), и последней каплей стали ее попытки поймать Куцую на лжи, она отрыла в могильнике чье-то там дело, которое к Куцей отношения никакого не имело, и пустила слушки. А параллельно этому выяснилось, что Пышка на самом деле пускает слюну на Коротышку, и пыталась их рассорить, надеясь на шанс. Я чуть не уснула, пока мне это рассказывали, но не перебивала. –Мда, ну и Санта-Барбара – все же не сдержавшись, я зевнула. Потом осмотрела Коротышку. Она была симпатичной конечно, но не настолько, что бы лазить в архивах Могильника в поисках черт пойми чего, и по своей крайней тупости еще и опозориться. Они расселись по своим кроватям, а я задумалась даже на секунду, стоит ли водить с ними вообще какие то связи. Но у меня вообще никакой репутации не было, так что переживать было не за что. К тому же, как мне сказала сама Коротышка, я по ночам горланю, и мне даже стало интересно, что им такого от меня надобно, что они готовы это терпеть. Учитывая, что дать мне им было нечего. Они шугались Наружности так же, как и все тут, так что покатать не попросят. А что еще от меня можно взять? От раздумий заболела голова. Коротышка достала пачку сигарет, про себя я добавила аргумент не переезжать, ведь вонь сигарет, особенно дешевых, заставляла меня желать вытошнить. Она предложила и мне. –Засунь эту дрянь себе в задницу. Те, кто не может бросить курить, просто слабохарактерные уебки. А те, кто начинает, и того хуже.– Она просто пожала плечами. Зазвенел будильник, солнце уже в открытую светило в глаза. Скоро должны были позвать на завтрак, я глубоко задумалась снова, и окончательно приняла решение. Запудрить им мозги и заставить прикрывать по ночам себя звучало прекрасно. Байк был в приоритете, к тому же с Дейзи все было еще чудеснее. Я пошла в комнату, собрала немногочисленные вещи, и кинула на кровать в углу их комнаты, сама плюхаюсь на нее сверху. Спать хотелось неимоверно. Я прикрыла глаза, буквально на пару минут, и погрузилась в паутину своего сознания. Руки ноют, на них скоро начнут оставаться кровавые разводы. Тетя Сара, подруга мамы, давно сменила деревянную линейку на железную, но я понимала, почему. Она была очень талантлива. Мама сказала, что она была бы популярна как Бетховен, если бы не ее несносная дочь, которая ей все испортила. Мари, ее дочь, казалась мне нормальной, помимо, конечно отсутствия большинства пальцев на руках. Она училась в каком то интернате в сотне километров от нашего города, и мне говорили, что если буду плохой дочерью, меня тоже туда отправят. Мои пальцы не доставали до клавиш нот, которые нужно было исполнить. Но это была моя проблема, я просто недостаточно стараюсь. Фортепиано сложное, но мама любила меня больше, когда у меня получалось. Я задумалась совсем, и по рукам опять прилетело. –Ты считаешь, что со сцены не будет видно твоего замызганного скучающего лица?!– я не плакала, уже привыкла. Никому не нравилось, когда я плакала. Мама переставала любить меня совсем. И я научилась улыбатся и благодарить, что меня хорошо воспитывают. Руки изнывали от ударов, а спина от натянутого положения, но было рано расслабляться. Дальше гимнастика. Я собрала вещи, поблагодарила тетю Сару, и вышла навстречу к маме, обнимая ее. Она посмотрела презрительно на мои руки. Это было вместо замечаний в дневнике, она видела все сразу, она не любила меня в такие моменты, и я стыдливо спрятала эту глупое напоминание о ошибках за спину. Проснулась я в холодном поту и голодная как пес, когда было уже затемно. Коротышка протянула мне бутерброд, я недоверчиво осмотрела его, но все равно была крайне ей благодарна, хоть голод утолился всего немного. На часах была полночь. Я вскочила, понимая, что Дейзи ждет, и даже не попрощавшись, рванула через весь дом. Все вокруг сегодня было странным. У парней была какая то пьянка, куча людей было по коридорам, они не удивлялись мне, а кто-то даже улюлюкал в след. Я побежала еще быстрее, игнорируя пульсирующую ногу, и выскочила на улицу. Сразу же начало трясти от холода. О, черт, я забыла. Зима пробиралась своими лапами все ближе и ближе, отбирая с каждым днем у меня возможность долго кататься. Но в этот раз зима обещала быть хорошей. Я уверена, Дейзи не откажется со мной гулять и зимними ночами, может даже будем сидеть у нее в гараже или квартире. Она была в куртке, все продумала. Издалека не было видно сверток в ее руках, но она точно что-то держала. Я чуть не сбила ее объятиями с ног, она рассмеялась, сказав, что так и знала, что я припрусь без куртки. Развернула сверток, закутала меня в стремное, зато теплое пальто. Я убежала за байком, вернулась обратно с четким ощущением, что сегодняшняя ночь будет тоже особенной. Это глупое, безграничное доверие к незнакомому человеку наполняло меня радостью, казалось, давно позабытым мной чувством. Но меня все устраивало. Я ехала туда, куда она вела меня, наплевав на правила дорожного движения, шашкуя меж машин и выезжая на другую трассу, тоже пустую, местами немного разбитую и исчерченную следами шин. Ветер обмораживал ладони, надувал штаны и растрепывал волосы. Я поступила по примеру Дейзи и не надела шлем. Так было даже лучше, свободнее. Сзади послышались сирены и я ускорилась, догоняя Дейзи. Она рассмеялась, от ветра на глазах были слёзы, но все равно было видно что она наслаждалась этой гонкой с законом. Я ехала с ней бок о бок, доверяя ей совершенно, и жизнь, и душу. Она ухмыльнулась, и я решила, что я хочу увидеть ее улыбку, хочу, что бы она гордилась мной. Сбавила скорость, поровнялась с полицейской машиной и постучала в окно, сразу перекрикивая стандартный приказ остановится. –Слыш, мусор, ты никогда, никогда не возьмешь нас живыми!– Я снова выжала газ, догоняя Дейзи. Она смотрела с восхищением и смеялась, почти не смотря на дорогу. Мы мчались мимо деревьев и поселочных светофоров, мимо полей и покрывшихся инием прудов. Свернули в лес, проехали мимо старой полуразрушенной избушки, и сирены сзади пропали. Я остановила байк и восторженно засмеялась, почти истерично, она тоже смеялась, и мы слились голосами в один, долгий и задорный, пока не начали болеть животы. Вернулись обратно, я поставила байк в ее гараж, и мы обнялись, стоя долго-долго, вдыхая запахи духов друг друга. От нее пахло лавандой, я не любила лаванду, но уже могла уверенно сказать, что любила ее. Я возвращалась нехотя, чуть не задела кружку кого-то из Фазанов, а в коридорах все еще крутились девочки. Мне было плевать, я шла с глупой улыбкой до самых ушей, плевать на целующиеся парочки, плевать на блевоту от похмелья в углах, плевать на укуренных крыс. Я зашла в комнату, разбудив Куцую. Она посмотрела на меня, взяла в руки подушку, и хотела уже кинуть, но увидев мое счастливое лицо, передумала и плюхнулась обратно. Я тоже легла. У меня было несколько часов на сон. И я знала, что мне будет снится, но даже это не могло испортить мое настроение. Я смотрю на свое отражение. Залаченный пучок, короткий черный танцевальный купальник и ноги в чешках на два размера больше. Иногда они слетали, и на меня осуждающе смотрели. Я встала у станка, подняла ногу в шпагат и встала на носочек. Другие девочки смотрели с завистью, и я знала, что не зря. Я проболела два месяца , а сейчас пришла, без растяжки раскидываясь. Этому все всегда завидовали. Но меня тешило это. Они все были моими соперницами. Все женщины, кроме мамы, были моими соперницами. Так сказала тетя Сара, и я знала, что она права. Мне через пару недель четырнадцать. Это радовало и разочаровывало одновременно. Радовало, потому что я смогу ездить по большим конкурсам и наконец то меня обследуют. Я смогу стать известной всему миру, меня будут показывать по телевизору и мама будет мной гордится. Я видела, как она гордится, когда я закончила музыкальную школу с отличием. Раны на руках зажили, но они были ничем, по сравнению с объятиями мамы. Так что нужно быть идеальной. Но меня пугало то, что моя гутоперчивость неестественна. А вдруг это какая то болезнь? Я жила в страхе долгое время. На день рождения читала медицинские книги, ищя, что бы это могло быть. На медосмотре молилась богу. Но бог не помог. Врачиха констатировала: "Синдром Элерса-Данлоса". Я ненавидела врачей. Ненавидела гимнастику. Ненавидела женщин. Ненавидела этого Элерса-Данлоса. Но больше всех я ненавидела себя. И мама ненавидела. Год с лишним я жила с ней, запертая в комнате, полной ее осуждения. Она сгребла все мои медали на свалку. Забрала с танцев, что бы не тратить деньги. А потом собрала мои документы, посадила в такси и повезла в интернат. В тот самый, из которого несколько лет назад выпустилась дочь тети Сары. Я впервые за восемь лет расплакалась при ней. Стояла у двери, ждала приговор. Какой то дядька повел меня по коридорам. Я зажала в руке бритвенное лезвие, которое прихватила из дома на случай, если меня правда тут оставят. В происходящее не верилось. Я проснулась закутанная по уши в одеяло на полу, все лицо было в слезах. Я быстро утерла их, что бы мои соседки не увидели, посмотрела на здоровенный шрам за запястье и через несколько минут отправилась на завтрак, весь день ожидая прихода долгожданной ночи и встречи с Дейзи. Так прошли три недели.