Ехидна

      – Тебе не кажется, что пора уже заканчивать с твоим вдовством? — Николь решительно прошагала к сидящей на полу у дивана Лили и забрала у нее из руки бокал, на дне которого плескалось немного густого кроваво-красного вина.       Бланк бросила на подругу колючий взгляд, но ничего говорить не стала. Николь была единственной, кто мог сейчас выдернуть Лили из липкой депрессии, в которую её засосало после злополучного аукциона.       В тот день, придя домой Лили разрыдалась — впервые со дня похорон Армана, за все десять лет, когда она решительно оставила свою боль за скобками жизни и каждый день заново училась дышать, строила карьеру в новой стране, проходила сотни часов терапии, которая, кажется, вообще не помогала, и была сильной, бесконечно сильной. Оказывается, у силы тоже есть свой предел, и для Лили Бланк он наступил в момент, когда, казалось бы, её жизнь давно наладилась.       Когда на следующее утро в квартиру Бланк позвонил курьер из аукциона и, улыбаясь, внес запакованную картину, Лили уже не почувствовала ничего: ни боли, ни радости, лишь пустоту, словно она превратилась в сдутый воздушный шарик. То, что покупателем всё-таки оказался Эванс, Ехидна поняла моментально — она слишком хорошо запомнила испуг на его лице, когда он догнал её у выхода. На доли секунды мелькнула мысль позвонить этому придурку и потребовать забрать картину, но сделать это, да и вообще злиться не было никаких сил. В конце концов, это мероприятие благотворительное, покупки на нем делают ради пожертвований, а не для приобретений. Крис не хотел уступить зловредной Ехидне, Крис сделал доброе дело и пожертвовал полмиллиона, Крису стало стыдно, Крис отдал картину. Сам. Ну и иди к чёрту, Крис.       И вот уже неделю Лили Бланк не выходила из дома, проводя день за днём перед картиной, которую она распаковала, но так и и не повесила на стену — для этого нужно было звать мастера, а видеть чужих людей она сейчас не хотела. Компанию женщине составляло единственное вино, которое она по-настоящему любила — гранатовое. Совсем немного — Ехидна ненавидела ощущение опьянения, но любила этот вкус, поэтому могла цедить один бокал часами.       Не рань гранат в самое сердце,       – Говорил мне отец, –       Он будет плакать рубиновой кровью.       Я ранил гранат,       Я сделал вино из его ароматных слез…       Арман читал ей эти стихи на их первом свидании — просто хотел, чтобы Лили попробовала вино, которое он любил. Она попробовала — и влюбилась. И в вино, и в Армана, и в стихи. Она даже не знала, чьи это строки — Арман, когда Лили спросила его, смущённо ушел от ответа и больше она его не спрашивала. Незачем.       — Лили, ты слышишь меня? — Николь встала перед подругой, возмущенно упираясь руками в бока. — Хватит страдать. Мы едем выбирать мне свадебное платье, ты помнишь?       Ехидна устало вздохнула. Со всеми событиями последних дней она совсем забыла, что они действительно две недели назад договаривались пройтись сегодня по салонам.       — Ники, а можно…       — Нельзя, — сурово оборвала подругу Вествуд. — Хватит здесь тухнуть, и да, я не обойдусь без твоей помощи.       Поняв, что отвертеться не удастся, Лили поплелась в гардеробную переодеваться.       Они были знакомы с Николь Вествуд уже семь лет, но день их знакомства Лили помнила, как вчера. Всю свою жизнь Лили Бланк ненавидела День святого Валентина, а после смерти Армана этот лицемерный праздник стал вызывать у нее особенно сильное отвращение. В тот год 14 февраля стояла отменно мерзкая, промозглая погода, и Лили пришла в свою квартиру на Манхэттене с единственным желанием: завернуться в уютный плед с чашкой горячего шоколада и посмотреть какую-нибудь новенькую глупую комедию, про которую можно потом будет еще и разгромную статью написать. Фильм — сейчас она даже не могла вспомнить, какой именно — она в итоге даже не досмотрела — кино было настолько убогим, что Бланк незаметно для себя заснула. Проснулась Лили от странного звука, будто мелкие шарики сыпались на стекло. Она выбралась из объятий пледа, пытаясь понять, что же или кто так скребется, а затем посмотрела в окно. И тут у Ехидны отвисла челюсть. На площадке пожарной лестницы стояла незнакомая девушка и отчаянно барабанила ногтями по стеклу.       — Да откройте же! — услышала Лили сквозь закрытое окно. — На улице не июль!       Бланк подошла к окно и открыла большую створку, впуская внутрь незнакомку — жгучую брюнетку с короткими волосами в модной дутой курточке и сапожках на высоком каблуке.       — Слава богам! — выдохнула незнакомка и проворно забралась в теплую комнату. — Ну и сон у вас! Я чуть не околела там!       — Ээээм… Я, конечно, рада вашему спасению, но черт возьми, откуда вы взялись? — первый шок у Лили прошел, и теперь она была совсем не рада тому, что в ее квартиру ворвался чужой человек.       — Он оказался женат! Я просто в шоке! Обещал мне золотые горы, романтический вечер и ночь любви на постели из лепестков роз, а тут внезапно нагрянула его женушка и хорошо хоть я вещи успела забрать! — девушка вдохнула поглубже, собираясь продолжить тираду, но заметила, что Лили скептически смотрит на нее, выгнув бровь. — Да ваш сосед снизу, — пояснила брюнетка. — Знаете его? Джордж.       — Ах этот! — вдруг рассмеялась Лили. О да, Джорджа она знала. Он пытался подкатить к ней в первый же день, как она поселилась здесь. Правда представился он как Жорж МартИн, и старательно имитировал французский акцент ровно до того момента, как Лили на чистейшем французском поинтересовалась, как у него дела и какой сегодня вообще прекрасный день.       Девушки вместе засмеялись, после того, как Лили закончила свой рассказ, и незнакомка протянула руку:       — Николь Вествуд.       — Лили Бланк.       — Очень рада знакомству! До сих пор не могу поверить, что оказалась в такой анекдотической ситуации. Пойдем посмотрим, как там дела у Жоржа. Девушки тихонько выбрались на пожарную лестницу и осторожно глянули вниз.       — Где эта шалава?! Где ты прячешь ее, сукин сын?! Она сбежала через окно? Я спущусь к соседям! — окно в квартире этажом ниже с грохотом распахнулось, оттуда раздался женский вопль и показалась всклокоченная светлая шевелюра. Лили и Николь непроизвольно отпрянули назад.       — Я никого не прячу, милая! Это просто недоразумение! — услышали они мужской голос, потом окно закрылось, голоса стали тише и разобрать уже ничего было нельзя.       — Сама ты шалава! — возмутилась Николь, возвращаясь в квартиру Лили. — Нет, ты видела?! — она покачала головой.       Лили закрыла окно, стараясь не рассмеяться.       — Получается она застукала вас, и ты удирала через окно?       — Ну да. Впрочем, она не успела меня увидеть, я просто взлетела к тебе на площадку.       — Отлично придумала — бежать вверх.       — Ага, судя по всему ей и в голову не пришло, что я могла подняться этажом выше, а не спуститься вниз. С тех пор Лили съехала со съемного жилья на Манхэттене, купив небольшую, но светлую квартиру в Верхнем Вест-Сайде с панорамными окнами на 32-м этаже — именно такую, о какой она всегда мечтала, а Николь встретила своего будущего мужа, сменила ради него специальность на околокиношную, а ещё отрастила длинные волосы и превратилась в блондинку, но их дружба оставалась неизменной.       И вот, Николь через три недели выходит замуж за своего каскадёра. Лили всегда относилась к представителям этой профессии с трепетом — на их плечи ложилась самая трудная работа и что самое обидное, в лицо при этом их знали единицы. Энди — жених Ники — был не только красавцем, но и безумно креативным парнем, влюбленным в свою работу. Он постоянно придумывал какие-то новые трюки, изобретал реквизит для съемок и Лили была в глубине души рада, что ее гиперактивной подружке посчастливилось найти не менее энергичного и легкого на подъем человека.       Единственным недостатком Энди, по словам счастливой невесты, было место жительства — Лос-Анджелес. Нет, для человека, работающего в киноиндустрии, жить в столице этой самой киноиндустрии вполне логично, но Ники не сразу смирилась с мыслью, что ей придется уехать из родного Нью-Йорка. Так что последние два года Николь жила на два города, мотаясь между восточным и западным побережьем. После свадьбы она, конечно, окончательно осядет в Калифорнии, Бланк понимала это и давно уже смирилась с мыслью, что скоро снова останется в «Большом яблоке» совсем одна, как до их с Ники встречи.       — Я хочу платье только от Paolo Sebastian. Такое воздушное, возвышенное, элегантное… А мне все пытаются втюхать убожество от Berta! — Николь сняла с рейла одно из платьев. — Кому вообще может нравиться этот прозрачный тюль с редким подобием вышивки? Какие-то проститутки на выданье, — она покачала головой и раздраженно пихнула платье обратно, пока Лили силилась не расхохотаться в голос. Печаль все-таки отпустила ее, нехотя забилась вглубь души — туда, где безраздельно властвовала последние десять лет.       Спустя четверть часа, Николь выпорхнула из примерочной в очередном платье и по лучезарной улыбке подруги, Бланк поняла, что та наконец-то нашла именно то, что надо: «воздушное, возвышенное, элегантное и от Paolo Sebastian».       — Замечательно, — ответила Лили на безмолвный вопрос в глазах подруги. — Ты такая красивая…       — Сейчас мы и тебе платье выберем, — заявила Николь, деловито шагая обратно в примерочную, чтобы переодеться.       — Мне? — удивленно переспросила Лили. — У меня вроде бы есть в чем пойти.       — В чем это? — из примерочной вынырнула голова Николь. — В одном из твоих деловых костюмов что ли? Нет уж, свадьба лучшей подруги — достойный повод чтобы купить обновку, — с этими словами Вествуд нырнула обратно в примерочную. Лили, понимая что спорить бесполезно, пожала плечами и стала рассеянно рассматривать платья на рейлах. От роли подружки невесты Бланк отказалась сразу, как получила приглашение на свадьбу, и Николь с этим легко согласилась: Лили лучшая подруга, а не одна из многочисленных подружек невесты. «Но ты споешь нам Moon River, договорились?» — это было единственное, о чем попросила Вествуд подругу, и та, конечно согласилась. Милый и наивный «Завтрак у Тиффани» вызывал в Бланк противоречивые чувства, но песню оттуда она обожала и частенько пела на посиделках с Николь, аккомпанируя себе на гитаре. Франкоязычным людям традиционно непросто освоить английское произношение, и Лили поставила себе цель избавиться от акцента. Не потому, что хотела разорвать таким образом связь со своей родиной, а скорее потому, что считала неправильным и неуважительным говорить, коверкая слова. И лучшим способом победить неистребимый французский акцент стали песни из старых голливудских фильмов. Moon river была одной из них.       — Никаких темных цветов, это все-таки свадьба, — сообщила Николь девушкам-консультантам. — И да, с твоим вдовством действительно пора завязывать, — обернулась она к подруге.       — Ты знаешь, я не хожу исключительно в темном, — пожала плечами Ехидна.       — Знаю. И говоря о вдовстве, имела ввиду не траур, а состояние души.       Лили промолчала, делая вид, что увлечена разглядыванием платьев. Если бы все было так легко…       — Ну ё-моё, опять! — возмущенный голос подруги заставил Бланк очнуться от размышлений. — То вы мне какое-то непотребство пытались впарить, теперь моей подруге! — Николь возмущенно жестикулировала, отчитывая консультанток, в руках у которых, похоже, был очередной набор сомнительных шедевров Berta. — Убирайте это, у меня свадьба, а не сходка куртизанок! А тебе самой чего хотелось бы? — Николь обернулась, находя взглядом Лили.       «Домой, побыть в тишине» — устало подумала Бланк. Впрочем, платье надо выбрать, раз уж они здесь.       — Наверное, что-то с лёгким намеком на ретро. Знаешь, 60-е годы, женственные наряды, легкие юбки-клеш…       Спустя десять минут Вествут деловито перебирала платья, которые им принесли.       — Не то, не то… совсем не то… А вот, смотри… — девушка сняла с рейла легкое платье из тускло мерцавшего на свету шелкового атласа того самого, легендарного оттенка яйца малиновки, который весь мир знает как Тиффани. С невесомой юбкой-солнцем, кружевным верхом, покрывавшим плечи и переходившим в небольшие рукава и широким поясом, который завязывался сзади бантом.       — Мне нравится, — улыбнулась Лили и Николь громко выдохнула, демонстрируя, что у нее отлегло от сердца. Платье действительно было нежным, легким, скромным и одновременно невероятно женственным. А примерив его, Бланк отметила, что платье еще и очень удобное.       — Вот! Чтобы никаких шнуровок и кучи застежек, чтобы было легко надеть и так же легко снять, — промурлыкала Николь, — мало ли, какие приключения тебя ждут на моей большой калифорнийской свадьбе.       — Ты же знаешь, что никакие, Ники, — сухо отрезала Лили, — завязывай со своими шуточками, иначе калифорнийская свадьба пройдет без меня.       — Ладно-ладно, мисс целомудрие, молчу, — шутливо прикрыла рот ладонью Вествуд. — А теперь идем в «Рубиросу» и отметим наш удачный свадебный шопинг пиццей.       — Лучше давай пойдем домой и закажем доставку. В «Рубиросе» шумно, а я устала.       — Давай. Надеюсь, ты весь запас своего гранатового вина ещё не приговорила?       Лили бросила на подругу свирепый взгляд, в котором четко читалось «как тебе вообще могло такое в голову прийти».       — Ты же заночуешь у меня, Ники?       — Конечно, заночую. Я вообще-то и не собиралась к себе, там риэлтор сейчас хозяйничает, к сдаче квартиру готовит. Так что, даже если бы ты хотела, ближайшие пару дней от меня не избавиться, — хохотнула Вествуд.       Уже вечером, когда лиловые теплые сумерки почти растаяли, а в воздухе потянуло прохладой, свежей и родниково-чистой, как бывает только на излёте лета, Лили и Николь сидели рядом, завернувшись в один на двоих плед, на широком балконе квартиры Ехидны, с которого открывался шикарный вид на чернильно-темный в этот час Гудзон.       — Скажи, Лили… — Николь на секунду умолкла, пытаясь сформулировать вопрос, который давно уже не давал ей покоя, — неужели тебе за все эти годы никто, вообще никто не понравился? Даже актёр в фильме? Ну невозможно же вообще никого не любить.       — Я тебя люблю, Ники, — улыбнулась Бланк.       — Это не то…       — Это тоже любовь. А той любви, о которой говоришь ты, я не чувствую, так получилось.       — А как это по твоему, чувствовать любовь? Что для тебя значит любить?       — Наверное для меня это читать книги, которые читает он.       — Растворяться в мужчине это токсично и нездорово, — изрекла, нахмурившись, Вествуд.       — Это не растворение, Ники, — мягко возразила Лили. — Читать те же книги значит иметь возможность узнать любимого человека лучше. Изнутри. Узнать то, о чем он сам никогда не станет рассказывать. Это даже больше, чем знать его друзей, потому что дружба и общение бывают разные. Бывает, что человек общается с кем-то, потому что ему нужно, а не сам этот человек дорог. А книги это книги. Ты читаешь книги для себя и наедине с собой.       — А если он не читает книг?       — А зачем мне человек, который не читает? — искренне удивилась Бланк. — О чем с ним говорить? Ладно, Ники, пойдем спать, — с этими словами Лили поднялась, роняя с плеч плед, и ушла с балкона.