Ехидна

      — И долго ты собираешься сычевать в своей берлоге?       Меган Мосс оттеснила с дороги заспанного Криса и решительно прошагала вглубь дома. Эванс поплёлся за ней, вздыхая, как нашкодивший школьник, которого конвоируют в кабинет директора.       Публицист сердилась и у нее были на то основания. Вернувшись из Нью-Йорка после ужина с Ехидной, Крис не придумал ничего лучше, чем залечь на дно, отключив телефон. Подобные экзистенциальные кризисы, когда Эванс уходил в себя и сутками валялся в постели, читая Гессе или Достоевского, случались с ним и раньше. В такие периоды мама Криса приезжала к сыну без звонка и открывала дверь своим ключом, а Меган просто старалась не беспокоить лишний раз депрессующего шефа. Но сейчас припадок отшельничества накрыл мужчину слишком не вовремя — не за горами начало очередных съемок, надо выходить в люди и потихоньку пиарить свою очередную работу, а этот медведь в свою нору забился.       — Ну вот как это понимать, Эванс? — грозно рявкнула Мэг, плюхнувшись на диван в гостиной. — Привет, Дождер, привет, хороший мальчик! — голос женщины моментально потеплел, стоило только мокрому собачьему носу ткнуться в ее коленку. Меган от души потрепала пса за ухом, и тот радостно ускакал куда-то в сторону спальни — наверное за своим любимым львом. Крис снова вздохнул, провожая собаку печальным взглядом. — Ну обругала тебя не в меру злобная критикесса — так плюнь и разотри, Кристофер. Это все мелочи жизни, а тебе работать надо.       — Это не мелочи, Мэг. Лили права: я не сделал ни одного стоящего фильма за последнее время.       — И что, если зарастать мхом в своём дупле, это как-то изменится что ли? Тебе ничего больше не остается, кроме как сделать хороший фильм и доказать этой мымре, как она ошибалась.       — Ладно, — протянул неуверенно Эванс, которому хотелось вдобавок возразить, что Бланк не мымра, но он вовремя сдержался, чтобы не навлечь на себя еще порцию язвительных замечаний от разбушевавшейся Мосс.       — Прохладно. Работать пора, на люди выходить.       — О нет, только не вечерние шоу, — Крис взмахнул руками, протестуя. — Они все будут спрашивать…       — Эванс, ты меня совсем дурой считаешь что ли? — возмутилась Меган. — Конечно, никаких шоу! Съездишь в Нью-Йорк, поторгуешь лицом на благотворительном аукционе послезавтра.       — Только не в Нью-Йорк! — простонал мужчина.       — Чем это тебе Большое Яблоко не угодило? — Меган смерила Криса таким проницательным взглядом, что у того мурашки по спине побежали.       — Ну… Большой город, много людей, у меня тревожность… — затараторил актёр, лихорадочно сочиняя оправдания, чтобы Мосс случайно не догадалась, что Эванс делал в Нью-Йорке две недели назад.       — Ничего, не сахарный, переживешь как-нибудь один вечер, — женщина достала из сумочки и бросила на журнальный столик плотный конверт. — Здесь приглашение на аукцион, а билеты…       — Не нужно, я поеду на машине.       — Меня зовут Эвони Бергсон, я из Швеции, но моя мама из Ганы, я живу в Нью-Йорке и занимаюсь журналистикой.       — Серьезно? — Бланк окинула взглядом типичную эскортницу-мулатку в клочке ткани, настолько крошечном, что его язык не поворачивался назвать платьем, и сделала глоток содовой с лаймом.       — Да! — продолжала гордо трещать девица. — Я прошла курс Джейми Маршалла, закончила обучение в школе JournalStudy — они лидеры в сфере онлайн СМИ, посещала лекции Лесли Чарльз и сейчас обучаюсь у Митчела Тимсона…       — В какой сфере журналистики вы специализируетесь? — Лили попыталась прервать бесконечный поток имен обычных инфоцыган. — Экономика, политика, культура, может быть, спорт? — уточнила она, видя, как Бергсон отчаянно пытается найти ответ на вопрос.       — Да-да, экономика!       — Ммм, и как вы относитесь к падению акций Amazon и выходу Porsche на IPO? Удержатся ли первые на плаву и что принесет биржа вторым? Эвони хлопала наращёнными ресницами, явно не понимая ни слова из вопросов Лили. Та выдержала двадцатисекундную паузу и поняв, что ответа не будет, серьезно сказала: — Подумайте, мисс Бергсон, это может стать темой вашей новой статьи. Это очень важно.       Лили отсалютовала бокалом продолжавшей молчать с раскрытым ртом девице и спокойно удалилась.       Ежегодный благотворительный вечер Ассоциации кинематографистов Нью Йорка был своеобразной традицией для богемы, предпочитающей Восточное побережье Западному. Лили Бланк бывала здесь каждый год — работа обязывала, в таких местах всегда можно было узнать интересные новости из первых уст, а потом козырнуть осведомленностью в очередной сочащейся ядом колонке. И девицы типа Эвони на таком мероприятии тоже были традицией. Глупенькие статусные телочки, мечтающие о карьере актрисы и жадно отсасывающие ради этого своим заплывшим жиром престарелым любовникам из многочисленного отряда окологолливудских продюсеров. Бррр! Бланк даже невольно вздрогнула и тряхнула головой, отгоняя возникшую в мыслях слишком яркую порнокартинку с Эвони в главной роли. Всё-таки, бурное воображение то еще дерьмо.       Каждый год гвоздем такого вечера был благотворительный аукцион, на котором продавались картины и скульптуры современных мастеров. Вырученные деньги — обычно щедрые киношники собирали несколько миллионов — передавались в один из фондов, каждый год — в новый, то на исследования в области лечения рака груди, то в помощь голодающим детям Африки. И если бы Лили знала, чему посвящен сбор нынешнего года, она, наверное, вообще бы не пришла. Муковисцидоз… Это чудовище, пусть и косвенно, но жестко, прошлось десять лет назад по жизни самой Бланк, и ей стоило многих часов у психотерапевта, чтобы затолкать воспоминания о тех временах поглубже, на задворки сознания. Не потому, что хотела забыть — нет, лишь потому, что нести этот груз у нее не было никаких сил. Но темы вечеров никогда не объявлялись заранее и сейчас, услышав о кошмаре своего прошлого, Лили ничего не оставалось, кроме как попытаться успокоиться и отпустить так некстати нахлынувшие воспоминания.       Крис сразу заметил Бланк в зале. Многочисленные гости в ожидании аукциона разбились на небольшие группы и вели светские беседы. Лишь Лили стояла у окна одна, то и дело отпивая из своего бокала. На ней было закрытое платье простого кроя — пожалуй, слишком простого для шикарной фигуры, которая едва угадывалась под прямым силуэтом из плотной ткани насыщенного винного оттенка. Эванс на какие-то секунды даже захотел подойти и заговорить с ней — безо всякой цели, просто по привычке обаятельного парня, который не может позволить симпатичной девушке грустить в одиночестве. Но мужчина быстро подавил в себе мимолетный порыв: всё-таки это сама Ехидна, а не какая-то милашка из бара. И Крис разумно решил раствориться среди гостей, поторопившись в соседний зал, где были подготовлены места для участников аукциона.       Забившись на последний ряд, Эванс рассеянно разглядывал входящих в зал людей и нервно теребил собственные манжеты. Всё-таки припереться сюда было глупостью — Крису было не до разговоров с коллегами и вместо хоть какого-то продвижения своих новых работ, он трясся сейчас на своем месте, рассеянно кивая в ответ тем, кто его узнал и поздоровался. «Ладно, можно будет сейчас купить какую-то картину, и этого будет достаточно — показал всем, что живой, и ладно. А пиаром пусть Меган занимается», — размышлял мужчина, поглядывая на проход среди стульев, в котором сновали киношники.       А потом кто-то словно выключил воздух. Крис судорожно попытался вздохнуть, зажмурился и снова открыл глаза.       В зал зашла Лили Бланк. И глядя на её спину, Эванс сразу понял, почему её платье было таким простым — всё самое интересное оказалось сзади. На спине была застежка, выполненная в виде бортов смокинга, настоящего, с шелковыми обшлагами, словно само платье было смокингом, надетым задом наперед. В «декольте», открывавшем гладкую загорелую спину с острыми лопатками, свисало колье — извивающаяся змея из гранатов.       Лили прошла чуть вперед и села через проход от Криса, на крайний стул в двух рядах впереди него, невольно оказавшись на виду у Эванса. И мужчина ухватился за возможность отвлечься от своих переживаний самым простым способом: рассматривая Ехидну — всю, от ушей с подрагивающими от каждого движения головы гранатовыми серьгами до великолепных ног, обутых в элегантные туфельки.       Аукцион шел своим чередом — Крис даже купил какую-то жутко переоцененную керамическую вазочку. Не то, чтобы она была ему нужна, но попадая в такие места, Эванс всегда старался приобрести что-то. Всё-таки денег у него много, а в двух его домах достаточно места для безделушек и картин.       — Следующий лот — «Лавандовые сны», — звонко объявила ведущая. Лили встрепенулась и посмотрела на стоящую на подставке картину. Среди убегавших к лиловому вечернему небу бескрайних полей лаванды шли двое — девушка в голубом платье и шляпке и мужчина в белой рубашке. К горлу Лили подкатил ком: с холста на неё смотрело её собственное прошлое — то самое, которое навсегда перечеркнула болезнь, по какой-то извращенной насмешке судьбы оказавшаяся темой сегодняшнего вечера. Потерянное счастье, о котором Бланк уже десять лет запрещала себе даже думать, но которое снова и снова упрямо возвращалось в ее сны. На миг Лили показалось, что она сама оказалась там, в бескрайних, залитых солнцем лавандовых полях Прованса. Лёгкий бриз, солоноватые мужские губы и то самое голубое платье, которое так любил Арман...       Они украли тогда эти две недели лета у смерти. Они оба уже знали о том, каким будет финал, и решили прожить две недели так, как будто впереди счастливая бесконечность, залитая солнцем, как поля лиловых цветов. Но смерть всегда заставляет платить по счетам, и вот уже десять лет Лили исправно платила, возвращаясь в те дни почти каждую ночь.       — Стартовая цена полотна — одна тысяча долларов, — ведущая аукциона улыбнулась самой обворожительной улыбкой, словно продавала не картину, а свидание с Райаном Гослингом.       — Две тысячи, — раздался знакомый голос с соседнего ряда. Бланк оглянулась и увидела поднявшего руку Криса. Жгучая ненависть разлилась внутри, заставляя стиснуть зубы.       — Три тысячи, — Лили не узнала свой собственный, охрипший от волнения, голос. Купить, одна должна купить эту картину, может хотя бы тогда её наконец отпустят воспоминания о том, что невозможно вернуть.       — Пять тысяч, — спокойно поднял ставку Эванс.       — Твою ж мать, — сквозь зубы выругалась Бланк, — десять тысяч.       — Пятнадцать тысяч, — Крис смотрел на Лили, ослепительно улыбаясь во все свои тридцать два идеальных зуба. Никто больше даже не собирался вступать в торг.       — Тридцать тысяч, — произнесла Лили. На такие траты она не рассчитывала, конечно, но с её заработком позволить себе можно…       — Пятьдесят тысяч, — Эванс, продолжая улыбаться как полудурок, победно помахал Лили со своего места. Похоже его забавляла эта игра, только Бланк было совсем не до смеха.       — Шестьдесят тысяч, — процедила женщина. Ладно. В конце концов, у нее есть сбережения.       — Семьдесят тысяч, — донеслось до Лили.       — Эванс, остановись, — простонала Ехидна едва слышно, сжимая кулаки, впиваясь ногтями в ладони. — Восемьдесят тысяч, — ну должен же этот идиот понять, что она не отступится, что ей действительно нужно купить именно эту картину.       «Эта упрямица скорее свою квартиру заложит, чем проиграет актёру, которого сама же называла неудачником», — мелькнуло в голове Криса. Ему не было нужно это полотно, но сдаваться тоже не хотелось. Тем более Ехидне.       — Сто тысяч, — сказал мужчина и полез в свой телефон. На этом аукционе, как и на многих других благотворительных вечерах, у гостей была возможность торговаться как в живую, так и через специальное приложение, чтобы сохранить свою анонимность. Это было удобно — далеко не каждый готов показать, сколько он жертвует, тем более что всегда найдется какой-нибудь языкастый журналюга, который вывернет благотворительность наизнанку, в стиле «погрязший в безобразном разводе Брэд Питт пытается отвлечь общественность щедрым пожертвованием в фонд…». Крис вовремя догадался сделать крупную ставку через приложение. С анонимным покупателем Ехидна не станет бодаться.       — Пятьсот тысяч долларов от гостя, который пожелал остаться анонимным, — пропела ведущая, оглядывая зал.       Лили до боли сжала виски пальцами. Нет, полмиллиона это слишком. Она не актриса и не продюсер, чтобы пытаться перебить это.       — Продано! — Молоточек ударил по столу и Бланк осталось лишь беспомощно наблюдать, как ассистенты снимают с подставки и уносят из зала запах моря, солоноватые губы и теплые, согретые солнцем лавандовые поля. Счастье, которое никогда больше ей не обрести. Даже за деньги.       Лили встала и поторопилась выйти из зала, пока готовили очередной лот, не замечая, что за ней поспешил и Эванс.       — Лили! — окликнул женщину Крис почти у самого выхода и слова на секунду застряли в его горле: в глазах Бланк блестели слёзы. — О, Господи… вы так расстроены?       — Да, — честно ответила Лили. — Я очень хотела получить эту картину, правда.       — Я бы вам уступил, — растерянно пробормотал Крис.       — Неужели? — усмехнулась женщина. — Вы так отчаянно сражались со мной до последней ставки.       — Ну… это просто для поддержки азарта, — Эванс попытался улыбнуться.       — Ладно, Крис, мне здесь больше делать нечего. Хорошего вечера.       Лили ушла прежде, чем он успел ответить ей, растворилась в смородиновых сумерках, затопивших всегда шумный Нью-Йорк, и Крис вдруг понял, что ему тоже больше нечего делать в этом месте. Ему стало одиноко и пусто, словно его выставили в праздник из теплого уютного дома на холодную улицу.       Лишь одна мелочь — Эванс подошел к девушкам, оформлявшим доставку, и попросил отправить картину на адрес Лили, после чего ушел сам.