С уважением, Сайно

В последнее время Сайно редко писал Тигнари записки. Он просто приходил сам — без предупреждений и прелюдий стучался в дверь. Тигнари это нравилось, хоть он и скучал по их маленькой очаровательной традиции, с которой всё началось. Впрочем, ничего, кроме дружбы (а так хотелось) не началось: они были коллегами, друзьями, той «парочкой защитников Сумеру». Только друг для друга парочкой они никак стать не могли. Кажется, каждый этого хотел, но пока не складывалось. Тигнари почему-то казалось, что деликатный Сайно, предпочитающий для признаний — даже не романтических — утро, и к нему на порог явится с утра. Но в то утро Тигнари нашёл лишь записку, и была она не от Сайно. Строгий незнакомый почерк слёзно умолял прийти к двенадцати в Академию, потому что писатель из Инадзумы, Фукумото, прибыл в Сумеру, чтобы написать какой-то, кажется, ненаучный талмуд, но к его приезду не успели приготовить материалы, поэтому нужен Тигнари — чтобы познакомить писателя с ним в качестве извинения. Тигнари не хотел быть чьим-то извинением (разве что для Сайно), но его пыл мгновенно остудило то, что на встрече может быть Сайно. Вообще это скорее были фантазии, мечты. В записке было написано, что пригласят его, Тигнари, и «ещё какую-нибудь знаменитость». «Ещё», как будто Тигнари знаменитость и может рассказать что-то интересное. Нет, то есть, он, конечно, может, но редкий слушатель способен дотерпеть его лекции до конца, не прервав какой-нибудь репликой не в тему или не сказав, что ему пора. Вернее, всего один, если не считать Коллеи, которой всё, что мог поведать лесной страж, было действительно интересно. Сайно. Волшебный Сайно, который за время их знакомства стал для Тигнари каким-то невероятным существом, неописуемо редким и самым прекрасным созданием на планете, способным затмить кого и что угодно. Интересно, кто будет второй жертвой? Тигнари так давно не интересовался делами Академии, что просто не представлял, кого там можно назвать знаменитым. Правда, если таковым назвали его, вероятно, могут выбрать кого угодно, любого человека, причастного к Академии хоть как-нибудь. Тигнари вздохнул и отложил записку. Лишь бы они не трогали его уши и хвост и не просили фотографироваться, как было раньше, когда он появлялся в городе. Но если это вдруг окажется Сайно… Что же, ему Тигнари позволил бы потрогать и уши, и хвост — безлимитное разрешение на то, чтобы его гладили и обожали. Но пока Сайно гладил его только взглядом и редкими шутливыми попытками флиртовать, которые были настолько неловкими, что Тигнари никогда не знал, что ответить. Например, «Будь я верховным судьей, то посадил бы тебя на домашний арест вместе со мной». Вполне может быть, что Тигнари действительно заслужил наказание. Он с этим, конечно, поспорил бы, но даже если представить, что Сайно флиртует — что отвечать? «Я бы не отказался?» И сделать шутку ещё более неловкой. Тигнари предпочитал нервно (это получалось само) улыбаться и менять тему. Тигнари был в Академии в 11:50. Он всегда страдал пунктуальностью, отчего ненавидел тех, кто опаздывал, и обожал Сайно, потому что он не опаздывал никогда. — Я так и думал, что позовут тебя, — послышался знакомый голос за спиной, и бестолковый хвост отчаянно завилял. Тигнари давно перестал останавливать себя. Пускай. Пускай Сайно заметит, пускай поймёт, осознает, что ни на одного другого человека тело Тигнари не реагирует так, пускай возьмёт на себя инициативу и спросит, что за бред происходит. То есть нет, пускай он скажет, что его хвост, если бы он у него был, тоже непременно вилял бы при виде Тигнари. — Я тоже думал о тебе, — Тигнари обернулся, брови Сайно приподнялись от этой реплики, Тигнари поспешил оправдаться. — То есть, о том, что они могли бы позвать тебя. Ты как раз в городе, а им наверняка нужны какие-нибудь геройские истории, в которых ты мастер. — А я думал, что нет историй лучше, чем можешь поведать ты, — ответил Сайно, и у Тигнари, как часто бывало в компании генерала, по телу пробежали мурашки. Он постоянно говорил такие вещи, от которых хвост напряжённо замирал, не веря в то, что самый замечательный человек на планете действительно говорит о нём. Если позвали Тигнари и Сайно, то что это будет за роман? Что о них писать? О каждом отдельно или вместе? Севший напротив Сайно Тигнари смущённо стрельнул в его сторону глазами, встретился с Сайно взглядом, смутился ещё больше и отвернулся, сложив руки на груди. Вместе… Он бы очень хотел, чтобы это «вместе» в принципе существовало, но пока не выходило. После того вечера прошло два месяца, и за это время Тигнари узнал только, что Сайно намного более неловкий, чем он предполагал. И намного более занятой. Он всё время куда-то спешит, с кем-то говорит или пытается с кем-нибудь подраться. Последний пункт взаимодействия с другими вызывал у Тигнари особый трепет. Забудем то, что Сайно в принципе был хорош (дальше можно не читать) в битвах — поговорим о том, насколько и как он был хорош. Точные движения и истинная эстетика в обращении с казавшимся Тигнари тяжеловесным копьём. Казалось, что Сайно родился с оружием в руках. Может, так и было, но об этом они не говорили. Всё ещё говорили о чепухе: о картах, пустыне, джунглях, растениях и животных, немного о Коллеи. Тигнари отчаянно хотелось задать какой-нибудь личный вопрос, но Сайно, всегда смотрящий заинтересованно, но серьёзно, не слишком к этому располагал. Но, может, теперь всё изменится? Хотя бы на время интервью. Кто знает, чем будет интересоваться Фукумото — вдруг чем-нибудь обыденным или интимным, таким, что Тигнари не осмеливался спросить сам? Но Тигнари не повезло в этот раз. Фукумото задавал стандартные вопросы, которыми можно развлечь разве что домохозяйку. «Расскажите о Сумеру, да-да, нужен как раз взгляд с разных сторон!» Что же, ладно. Сайно рассказывал о пустыне, то и дело заходя на территорию Тигнари, Тигнари рассказывал про лес, случайно упоминая пустыню. Природа для них обоих была неразрывно связана, но не столько из-за того, что всё это относилось к Сумеру, сколько из-за того, что Тигнари и Сайно часто рассказывали друг другу о любимых местах, делились наблюдениями и просто размышляли. Интересно, понимал ли внимательно конспектирующий каждое слово Фукумото, что за этими историями скрывалась информация не о регионе, а о том, каким он был для этих двоих? Или он был таким же великим слепым, как Тигнари и Сайно в отношении друг друга? — А теперь я хотел бы побеседовать с вами по отдельности. Начнём с Тигнари, — неожиданно сказал он полчаса спустя, и сдержанный Сайно слабо, но почему-то печально улыбнулся, как будто он понял что-то важное, такое, чего не понял Тигнари. Он встал и, не прощаясь, вышел. — А что вы скажете про Сайно? — совершенно спокойно спросил Фукумото, и уши Тигнари настороженно поднялись. Они стояли и до этого, но теперь напряжение овладело (к сожалению, лишь напряжение) всем его телом. Что рассказать? Может, о том, как он ненавидит время, когда Сайно снова уходит в пустыню — пустынное дитя не может протянуть без песка и недели, — о том, как ревность клокочет внутри, когда кто-нибудь из пустынников осматривает почти полностью обнажённую грудь генерала махаматра, о том, как ему нравится сидеть рядом с говорящим негромко — «чтобы поберечь твои ушки» — Сайно, особенно если они где-нибудь на природе, дышат воздухом покоя и умиротворения и соприкасаются плечами? Нет, нет. Эта информация только для них, даже не так — только для него, для Сайно, который однажды непременно услышит всё это от Тигнари. Однажды тот непременно наберётся смелости, перестанет бояться отказа, смирится с возможностью потерять такую дружбу (ведь её Тигнари всё равно мало) и всё расскажет. Обо всех своих мыслях о Сайно, а их было ещё так много. — Я считаю, что его одежда не подходит для пустыни, в которой он проводит так много времени, — совершенно серьёзно стал отвечать Тигнари. — Опустим то, что он ходит без обуви — он утверждает, что ему так удобнее, — но он ведь мёрзнет ночью! Вы были в пустыне ночью? Это кошмар. А днём? Да-да, у него там какие-то практики, тело повинуется разуму и всё такое, но его кожа сгорает, несмотря на крем, который я делаю для него. Но, раз ему это не мешает, ладно. Что ещё сказать? Какой Сайно? Верный своим принципам — это редко встречается сейчас, за что его многие ценят, но встречаются и те, кто ненавидит и осуждает. А ещё очень ответственный компаньон. Чаще всего он работает в одиночку, но, если уговорить пойти куда-то вместе, вы не пожалеете. Он хотел предоставить обычную характеристику коллеги: честную, но не слишком личную. Не вышло. Наверняка и Фукумото уловил в этом ответе тревогу не за товарища, а за любимого человека, который не прислушивается к его словам. Теперь Фукумото напишет об этом и пойдут грязные слухи о влюблённом в главного матру лесном страже. Мало того, что для любовного интереса выбрал не Коллеи, с которой его все любили направо и налево, так ещё и не добился взаимности. Наверное, не добился. — Очень интересно, спасибо, — поблагодарил Фукумото. Тигнари машинально поднялся и растерянно огляделся. Может, что-нибудь всё-таки добавить? Сайно ведь намного более многогранный, чем успел сказать Тигнари. Но сделать это не дал Сайно: вошёл, едва прозвучали слова Фукумото, словно подслушивал. Но это вряд ли: он слишком порядочный для этого. В отличие от Тигнари, который, выйдя, встал рядом с дверью и прислушался. Спасибо чутким ушам, которые улавливали всё. — Тигнари… — задумчиво, но с различимой нежностью начал Сайно, сделав паузу, и Тигнари, кусая губы, жалобно посмотрел на стену, за которой был кабинет. Хотелось бы ему видеть лицо Сайно в этот момент. — Он невероятный. Добрый, чуткий, заботливый. Я не перестаю им восхищаться, всем, что в нём есть. Для него нет недостойной цели — он позаботится о любом, кто нуждается в помощи. Он очень компетентный — может рассказать об абсолютно любом растении или животном. А ещё он… — тяжелый вздох Сайно, Тигнари сглотнул. Это ведь могут быть слова просто друга, коллеги. Но Сайно продолжил. — Он самый красивый из всех, кого я встречал, а видел я немало. Не объяснить словами, как сильно я люблю просто смотреть на него, когда он занят домашними делами или что-то рассказывает. Любая наша прогулка превращается в лекцию, но я так люблю эти лекции. Потому что их читает он. А ещё я люблю видеть, как виляет его хвост, едва Тигнари меня увидел, как его уши, поняв, что это всего лишь я, его старый добрый матра, успокоившись, опускаются. Или когда он обрабатывает мои раны. Я знаю, что он добр ко всем, но лишь со мной он ещё и чуточку зол: ругается, что я был неосторожен. И я в такие моменты просто смотрю на его лицо и понимаю, что готов хоть каждый день нарываться на неприятности, только бы он заботился обо мне так — с искренней тревогой. Сайно замолчал. Сердце Тигнари билось так громко, что он боялся, что его заметят. Если бы у Сайно были бы такие же уши, как у него, он непременно услышал бы каждый истеричный стук. — Так вы… не просто коллеги? — послышалось тише, за шумом своего тела Тигнари еле распознал какие-то слова. — Мы просто идиоты, которые никак не поговорят. Тигнари выпрямился и встал напротив двери. Это знак. Они поговорят сейчас, прямо сейчас благодаря этому писателю, который, вероятно, не осознаёт, что он наделал своим интервью. Тигнари даже не будет отпираться, что он подслушивал. Вероятно, Сайно и так об этом знает — иначе зачем бы он стал говорить так громко. Прямо сейчас Сайно выйдет из кабинета, и Тигнари признается ему в любви. Скажем, как-нибудь неловко и немного непристойно пошутит, например, что не отказался бы от того, чтобы главный матра стал главным в его доме (но на таких же условиях, как и Тигнари; фенек был за равноправие). Но запала хватило лишь на несколько секунд. Услышав, что Сайно встал, Тигнари бросился к выходу и сбежал, миновав дом, сразу в лес. В джунглях точно что-то стряслось — поэтому так колотится сердце. Нужно скорее узнать, всё ли в порядке, но в глубине души Тигнари знал, что не в порядке только он сам, и никакой лес с этим не поможет. Зачем он сбежал? Тигнари отчаянно пытался найти в себе ответ на этот вопрос, самый сложный из всех, что прозвучали в этот день, но не мог. Зачем-то. Все боятся Сайно, но не Тигнари. И всё-таки что-то напугало его настолько, что он побоялся даже просто встретиться «с его старым добрым матрой». От этого прозвища неугомонное сердце мучительно сжалось. Сайно всё видел и понимал. Он давно всё заметил, но тоже боялся отказа. Но, очевидно, меньше, чем Тигнари, раз осмелился сказать всё это чужому человеку. Может, и Тигнари стоило разориться на подобные откровения? Нет, он скажет всё Сайно. Но не сегодня. На всякий случай Тигнари решил переночевать в лесу. Хотелось просто побыть наедине с собой и найти ответ хотя бы на один из сотен роившихся в голове вопросов. Вопросы были сложные, а ответа всего два: «да» или «нет». Стоит ли что-то говорить или лучше оставить всё как есть? Правильное решение лежало на поверхности и совсем не нуждалось в таком анализе, но Тигнари боялся в этом признаться даже себе. Вернувшись домой после бессонной ночи, Тигнари нашёл записку. Короткое послание от единственного, кого он желал прочитать в то утро. «Сегодня я уезжаю. На неделю или две. Если не будет поводов вернуться, может, на месяц или больше. Если хочешь дать мне повод, приходи в наше место к семи». Их место было на границе пустыни и леса, недалеко от Руин Дахри. Иногда они гуляли вдоль стены, иногда разводили костёр и просто сидели, но неизменным было то, что каждый находил в видах вокруг что-то для себя. Идеальное место для них обоих. Тигнари прижал записку к груди и обернулся. Стало страшно, и он почти бросился на поиски Сайно, чтобы немедленно дать повод и отдать своё сердце, которое и так давно ему принадлежало. Но всё-таки дождался вечера. Натёр хвост и уши самыми приятно пахнущими маслами — теми, которые хвалил Сайно, — пришёл, как и всегда, раньше времени. И, как и всегда, Сайно был уже на месте. — Можешь ничего не говорить, — глядя вдаль, серьёзно сказал он. — Мне достаточно того, что ты здесь. Тигнари прошёл в их самодельный лагерь, в котором они иногда вместе спали (то есть, не совсем вместе, всё было прилично (а жаль)), сел у разведённого костра рядом с Сайно. — Я всё слышал. Тогда, в Академии. — Я так и подумал, — кивнул Сайно. — Слышал, как ты убегаешь. У меня тоже чуткий слух. Не так, как у тебя, но ты… — он усмехнулся. — Ты всё-таки очень топаешь, когда нервничаешь. Тигнари улыбнулся и положил голову Сайно на плечо. Он делал так и прежде, но в это мгновение этот жест действительно что-то значил. Нет нужды признаваться в любви именно сейчас. «Достаточно того, что мы здесь, предпочли компанию друг друга любому другому занятию». — Знаешь, тебе не обязательно приходить ко мне с травмами, если ты хочешь, чтобы… — «чтобы о тебе заботились»? Не то, — чтобы я о тебе заботился. Сайно ласково, точно пёс, истосковавшийся по человеческому теплу, потёрся щекой о макушку Тигнари. — А могу приходить просто так? Я и так бывал у тебя почти каждый день, но, будь моя воля, приходил бы ещё чаще. — Даю твоей воле разрешение на посещение моего дома в любое время. Щёку на макушке Тигнари заменили губы, и улёгшиеся уши едва не поднялись, рискуя испортить романтичность момента. Не передать, сколько раз Тигнари представлял, что они вот так будут… Как это назвать? Будут по-настоящему вместе. — Воспользуюсь им, когда вернусь, — пообещал Сайно и, поцеловав макушку, встал. — Через неделю? — Через неделю, — улыбнулся Сайно. — У меня появилось много поводов, Нари.