Вернись со мной в Гусу – дубль два

      Вэй Ин, прикрыв глаза, сидит в лодке, перекинув через низкий борт свои длинные ноги. Его ханьфу расшнуровано, штаны задраны до самых коленей, а босые ступни лениво болтаются в теплой воде.       Лань Чжань убирает весло и присаживается рядом, но Вэй Ин этого не замечает, слишком разморенный ощущениями от солнечных лучей на собственном лице, а также приятной свежестью от скольжения воды между пальцами. Лишь пару минут спустя он открывает глаза и мягко улыбается Лань Чжаню.       — Ты снова нарушил правила ради меня.       — Мгм.       — Вэнь Цин запретила выпускать меня из постели ещё три дня, — не сдается Вэй Ин, как будто Лань Чжань ещё не признал своих прегрешений. — Не боишься её гнева?       — Больше боюсь, что Вэй Ин сведёт нас всех с ума, если ещё три дня не выйдет из дома.       Вэй Ин в ответ лишь заливисто смеётся, ничуть не пристыженный подобным заявлением.       Ну да, он всем своим «визитерам» уже плешь проел на тему того, как ему скучно сидеть взаперти. И даже у шицзе по-немногу начало заканчиваться терпение выносить его ребячество. Лань Чжаню, который с ним проводил больше времени, чем остальные, так тем более никакого спасения не было от докучливого возлюбленного, не выносящего никаких запретов и ограничений, не только в силу собственной непоседливости, но и из какого-то внутреннего противоречия в принципе. У Лань Чжаня, конечно, были на него свои рычаги воздействия, благодаря которым Вэй Ин согласился бы не вылезать из постели сутками, но пока тот был болен и ослаблен, применять он их совсем не собирался. Хоть Вэй Ин на это порой и откровенно напрашивался.       На самом деле, ограничься его баловство лишь этим, еще полбеды. Но ведь стоило хоть на какое-то время перестать за ним пристально присматривать, как Вэй Ин втихаря делал себе бумажного человечка, в которого вселял своё сознание, и посылал его гулять по Пристани Лотоса. И уже в виде человечка носился подолгу где вздумается, или же докучливо цеплялся к кому-то из близких, стараясь быть как можно незаметнее.       Когда это происходило, Лань Чжаню уже ничего не оставалось, кроме как ждать, чтобы он сам вернулся (или чтобы кто-нибудь особо безжалостный при обнаружении принёс его обратно), и только тогда отчитывать: всё-таки эта техника сильно расходовала силы, которые нужны были для восстановления, а неугомонному Вэй Ину никак не сиделось на месте.       Так что Лань Чжань в какой-то момент не выдержал и, усадив его на спину, принес на пристань, а потом сгрузил в лодку. Благодаря чему теперь Вэй Ин вовсю наслаждается видами и хорошей погодой, абсолютно довольный собой, и на радостях даже почти молчит. Почти.       — Да уж, куда устрашающей ауре Вэнь Цин до моего «очарования»? — хихикает он, вытаскивая ноги из воды и разворачиваясь к Лань Чжаню.       Тот просто сидит рядом в своей излюбленной позе и всем своим видом источает покой и глубочайшее смирение, чем Вэй Ин откровенно любуется. Лань Чжань так очарователен в солнечном свете, с этой своей спокойно-сосредоточенной миной с налётом мученической обречённости, что его дико хочется потрогать. Вэй Ин тут же подползает поближе, довольно хихикает в самые губы Лань Чжаня, и просто, без лишних предисловий тянется за поцелуем. Они совсем одни здесь и у него нет абсолютно никаких причин сдерживать подобные внезапные порывы по отношению к любимому человеку.       Впрочем, ему отвечают с не меньшим жаром и вовлеченностью. От соприкосновения их губ дыхание обоих заметно учащается и в головах ожидаемо пустеет. Вэй Ин стонет и прижимается ближе, уже планируя раствориться в ощущениях целиком и полностью, когда его аккуратно отстраняют. Лань Чжань тяжело дышит, прикрывая темные от желания глаза, мягко целует самый краешек губ Вэй Ина и разворачивает его к себе спиной, укладывая его затылок себе на плечо и обнимая поперек живота.       — «Святоша», — жалуется Вэй Ин, но почти сразу же послушно откидывается в объятиях поудобнее, устраивая свои ладони поверх рук Лань Чжаня и сжимая их.       Некоторое время спустя, когда оба окончательно успокаиваются и просто лениво нежатся в объятиях друг друга, Лань Чжань заговаривает.       — Что дальше? — спрашивает он, поглаживая сквозь слои одежды пока ещё тощий живот Вэй Ина. Аппетит к нему уже вернулся, но на полное восстановление ещё нужно время.       Вэй Ин почему-то сразу понимает, что тот имеет в виду их план по изменению будущего. Казалось бы уже всё было сделано: люди оказались спасены и печать была разрушена при достаточном количестве свидетелей. Больше ни у кого не должно было возникнуть никаких вопросов или претензий к Вэй Ину или к его клану по этому поводу, так что он вроде как мог продолжать жить спокойно и в своё удовольствие. Разве что за Мэн Яо еще надо было приглядывать на всякий случай, хоть тот пока и казался вполне себе удовлетворенным жизнью. А довольный человек проблем обычно не создаёт.       Но был еще один человек, чьи возможные будущие преступления хоть и не затрагивали Вэй Ина лично, но равнодушным его оставить не могли. И если касательно Мэн Яо у Вэй Ина еще была какая-то надежда, что тот при определенных условиях может «исправиться» (а точнее — не испортиться окончательно), то в случае с Сюэ Яном — подобная надежда неуместна. Сюэ Ян психопат и его лишь могила исправит.       — Осталось ещё одно дело, — говорит он, притираясь затылком о чужое плечо. — Чуть позже нам надо будет разыскать и прикончить Сюэ Яна, пока он ничего больше не натворил. Или отправить его на суд в Цинхэ Не, например — помню, Не Минцзюэ очень хотел с ним разобраться. Маловероятно, конечно, что Цзинь Гуаншань возьмёт его под свою защиту как в прошлый раз: тогда он в этом вопросе задавил недовольство остальных своим авторитетом, которого ему сейчас однозначно не хватает. Но рисковать, в любом случае, не стоит, и лучше проконтролировать процесс лично… К тому же, у Сюэ Яна остался пятый осколок Темной печати. Не помешало бы и от него избавиться.       Лань Чжань напрягается и его объятия становятся почти болезненными.       — Лань Чжань, — несколько задушено хрипит Вэй Ин.       — Прости, — руки разжимаются почти полностью, но поза Лань Чжаня не становится менее «деревянной».       — Я не собираюсь его уничтожать, — Вэй Ин слегка разворачивается в объятиях, чтобы заглянуть возлюбленному в глаза. — Мы просто скинем его где-то над Луаньцзан и всё, — тихо успокаивает он его. — Ну и никому о нём, разумеется, не расскажем. Все же думают, что осколка всего четыре — пусть так и думают в дальнейшем. Да и какова вероятность того, что кто-то случайно его там найдёт? Уничтожать не обязательно.       Лань Чжань удовлетворённо моргает, успокаиваясь, и Вэй Ин снова укладывается в его объятия, ощущая мягкое касание губ в области виска.       Всё самое сложное уже позади, а Сюэ Яна они с Лань Чжанем обязательно поймают — никуда он от них не денется.

***

      Когда Вэй Ин окончательно встаёт на ноги судьба клана Яо уже решена. Напавших на него заклинателей Цзян Чэн казнит не колеблясь и не раздумывая над тем, подчинялись ли те приказу или сами того хотели. Несмотря на то, что их доставили в Пристань Лотоса несколькими днями позднее прибытия Вэй Ина, гнев главы Цзян не утих до тех пор, пока он не увидел мертвые тела последних из его обидчиков. И лишь после этого тот успокоился достаточно, чтобы сдержать порыв броситься войной на клан Яо, и, вместо этого, приступить к дипломатическим переговорам с их новым главой — двоюродным братом предыдущего, в виду отсутствия у того наследников.       До войны с кланом Яо и правда так и не доходит. Вернувший себе способность здраво мыслить Цзян Чэн всё-таки решает не рубить с плеча и не уничтожать целый клан за проступки его бывшего главы, и дать новому руководству возможность высказаться. Те же мстить похоже не собираются. Ну и в принципе с чего бы? Даже если клан Яо и затаил злобу за убийство своего главы, что его двоюродный брат с немногочисленным отрядом, и без того лишившимся дюжины своих лучших заклинателей, могут сделать ордену Юньмэн Цзян или Гусу Лань? Ведь, на деле, ещё нужно разобраться на кого из них вообще таить эту самую обиду.       По сути, главу Яо убил Лань Чжань — один из Двух Нефритов Гусу Лань. Адептов же казнили в Юньмэне по приказу Цзян Чэна. А выступать против двух великих орденов разом — форменное безумие даже для куда более сильного клана. К тому же, остальные главы ситуацию не осудили, посчитав действия главы Яо преступными, а самозащиту — достаточным оправданием его убийства. Главное, что Не Минцзюэ не высказался против, хорошо зная Лань Чжаня и понимая, что тот точно не стал бы убивать кого-то без необходимости. Да и вряд ли он или Цзинь Гуаншань могли и правда сильно воспротивиться, учитывая, что участь тех заклинателей из клана Яо, что напали на Вэй Ина, была определена в каком-то смысле и с подачи их доверенных лиц тоже. Ведь решение отправить их для суда в Пристань Лотоса было вполне одобрено Цзинь Цзысюанем и советником главы Не, которые прекрасно понимали к чему это скорее всего приведёт, и тем самым частично становились причастными к происходящему.       Мнения же оставшихся глав по сути уже особого значения не имели — те бы не стали идти против большинства: слишком грозную силу в себе таила бы объединенная мощь великих орденов. Поэтому клану Яо пришлось молча стерпеть обиду, даже если таковая и была, и во всеуслышание объявить о своем осуждении относительно произошедшего инцидента, а также принести извинения за действия предыдущего главы. Таким образом они формально отреклись от «нарушителей спокойствия», тем самым сохраняя «дружеские» отношения со всеми кланами. Так что конфликт вскоре вроде как оказался улажен.       И лишь после этого Цзян Чэн смог снова сфокусировать своё внимание на насущных делах. И помимо забот о нуждах ордена и беспокойстве об уже идущем на поправку брате, у него было еще одно насущное «дело», довольно тесно связанное с его возобновившимися и довольно успешными ухаживаниями за одной казавшейся когда-то совсем неприступной заклинательницей. Теперь же её броня понемногу спадала, открывая новые, ранее неизвестные грани её личности, заставляющие Цзян Чэна всё больше и больше убеждаться в правильности сделанного выбора. И хоть оказалось, что характер её был не менее твердым чем его собственный, Цзян Чэн не возражал — чересчур покладистая девушка его бы и не заинтересовала, да и вряд ли так спокойно и невозмутимо сносила бы его взрывной темперамент. Вэнь Цин же этот самый темперамент похоже не пугал вовсе. К тому же, ей порой удавалось каким-то волшебным образом угомонить его лишь парой язвительно-спокойных фраз.       Вэй Ин, становясь свидетелем подобных ситуаций, заливался злорадным хохотом, сгибаясь пополам и держась за живот, чем по идее должен был выбешивать брата еще сильнее, но Цзян Чэну на это, похоже, было абсолютно плевать — он лишь вздыхал и демонстративно закатывал глаза на подобную реакцию, но и правда успокаивался в результате сказанного ему Вэнь Цин. Казалось бы, чтобы угомонить разгневанного человека, с ним нужно говорить только мягко и ласково, как это делала, например, шицзе, но, как выяснилось, метод колких точных фраз, бьющих в самую цель, работал с Цзян Чэном ничуть не хуже. Потому что Цзян Чэн с Вэнь Цин говорили на одном языке. Пусть это порой и оказывался язык язвительности и сарказма, но он им обоим был привычен и предельно понятен, что делало их идеальной парой.       Вэй Ин лишь посмеивался с них, но на деле был безумно рад, что эти двое сошлись, каким бы странным ему поначалу этот союз ни казался. Потому что, если честно, он очень плохо представлял себе, чтобы какая-либо другая девушка смогла вынести замашки Цзян Чэна. Да и помнил он, что в том, другом будущем, которое сейчас казалось очень далёким, Цзян Чэн и спустя шестнадцать лет был одинок. Вэй Ину конечно хотелось бы верить, что это не из-за глубокой травмы и необходимости воспитывать племянника вместо родителей, а из-за того, что в той реальности не было Вэнь Цин. Возможно он, конечно, несколько романтизирует, но главное, что сейчас всё было совсем по-другому. И такая девушка в его жизни теперь нашлась.       Да и за саму Вэнь Цин Вэй Усянь тоже был рад — с таким характером как у неё не каждый мужчина справится. Всё-таки большинство предпочитает кротких женщин, а Вэнь Цин была максимально далека от этого понятия. Разве что рядом с Цзян Чэном, и то временами.       Впрочем Вэй Ин за них обоих радовался молча, так как официально те пока ничего особенного не афишировали, хоть напрямую и не скрывали. Сам же он тоже был уже довольно близок к тому, чтобы о собственных отношениях рассказать. Да и не то, чтобы они с Лань Чжанем прям чересчур сильно скрывали степень своей близости. Разве что на виду пока не целовались и за ручки не держались. Но, как минимум, в уж очень тесной дружбе их заподозрить можно было. Да и затянувшийся визит Лань Чжаня в Юньмэн наверняка со стороны уже выглядел странно. Всё-таки благодаря наличию настоящего целителя — Вэнь Цин, его помощь в лечении Вэй Ина была больше не особо необходима, пусть он и делал это, дополняя её лечебные методы исцеляющей мелодией своего клана. Но Лань Чжань домой не торопился, причем с полного одобрения дяди и брата.       О том, что он собирался сопроводить Вэй Ина в Пристань Лотоса и на какое-то время остаться там, Лань Чжань им сообщил заблаговременно в письме. И так как Вэй Ин на тот момент был еще болен и правда остро нуждался в его помощи, даже Лань Цижэнь не стал этому возражать. Вернувшиеся в Облачные Глубины адепты, сопровождавшие Лань Чжаня в походе на Луаньцзан, подтвердили его рассказ о произошедших там событиях, описав во всех деталях всё, что видели и слышали касательно разрушения печати, поведав ему и о цене, которую ради этого Вэй Ин едва не заплатил. Поэтому Лань Цижэнь, пусть и несколько неохотно, но всё-таки признал, что мальчишка на самом деле не настолько ужасен как он думал о нём с тех самых пор, как узнал о наличии у него печати и следовании темному пути. Мнения своего к методам Вэй Ина он конечно же не поменял, но ситуация заставила его немного задуматься о моральном облике своего бывшего ученика, и понадеяться, что того всё-таки еще можно вернуть на путь меча. И в этом вопросе он даже рассчитывал на благотворное влияние со стороны своего младшего племянника. Поэтому и не пытался его торопить с возвращением домой.       Лань Чжань же возложенные на него надежды оправдывать не собирался, даже и не пытаясь убедить Вэй Ина свернуть с кривой дорожки, а просто заботясь о нём и искренне наслаждаясь беззаботными деньками, проведенными вместе в Пристани Лотоса.

***

      Вэй Ин всё-таки уговорил Лань Чжаня искупаться вместе с ним. К счастью, ему было известно уединенное местечко, где можно было это сделать вдали от чужих глаз — Лань Чжань уж точно не стал бы раздеваться там, где кто-то мог их увидеть. А этот закрытый со всех сторон густым кустарником и огромными валунами кусочек берега Вэй Ин заприметил еще в ранние юношеские годы. Сюда можно было попасть только с воды или прилететь на мече.       Собственно так Вэй Ин здесь впервые и оказался, когда они вместе с А-Чэном учились летать на своих мечах по округе. Они тогда устроили очередное соревнование и Вэй Ин в какой-то момент, когда брат притормозил, чуть не врезавшись в кого-то, из-за того что не успел вовремя набрать высоту, вырвался сильно вперед, пропадая из виду. Захотев подшутить над братцем, он решил где-то спрятаться, чтобы незаметно выскочить перед ним, когда тот будет пролетать мимо.       В поисках идеального укрытия он и заметил вдруг этот участок берега, смахивающий на бухту. Это было одно из отдаленных и совсем небольших озер Юньмэна, где люди появлялись в основном только в период сбора урожая, так что место по сути своей было тихое и уединенное. Вэй Ин для своей шутки тогда специально спрятался с противоположной стороны, почему-то пожелав оставить это местечко в тайне, только для себя.       А-Чэна он тогда напугал знатно — тот даже с меча свалился, упав в заросли травы и потом весь остаток дня бранился и ругался на Вэй Ина. Но ударился он тогда не сильно, так что уже ближе к вечеру они помирились и соревновались уже в стрельбе из лука.       Позже Вэй Ин иногда прилетал на этот берег, когда ему хотелось побыть в одиночестве и насладиться тишиной. Такое происходило редко — всё-таки он был человеком общительным и ему нравилось находиться среди людей, но порой и он нуждался в уединении. И это место для подобных целей подходило идеально. Оно стало его небольшим убежищем и персональным секретом, которым он до сих пор ни с кем не делился.       А сейчас вот забрался с Лань Чжанем на его меч и сам ему указал путь сюда, желая открыть своё тайное логово любимому человеку. И в его обществе этот уже хорошо знакомый уютный уголок заиграл новыми красками. Вэй Ин был рад поделиться с ним тем, что ему дорого, и то, что Лань Чжаню тут однозначно понравилось, не могло не греть ему душу.       Оказавшись здесь одни, без риска быть застуканными, Вэй Ин предлагает Лань Чжаню искупаться, и тот, лишь немного помедлив, соглашается. Вэй Ин с удовольствием смотрит, как тот медленно разоблачается, аккуратно складывая свои одежды где-то в стороне и оставаясь лишь в тонких белых штанах. Фарфорово-белая кожа на изящных крепких лопатках привлекает взгляд и манит прикоснуться, и Вэй Ин не отказывает себе в удовольствии, подходит к Лань Чжаню практически вплотную и мягко касается губами сначала ключицы, а потом и так привлёкшей его лопатки.       — Вэй Ин, — даже не слова, а просто выдох.       — Всё-всё, идем купаться. Просто не сдержался, — шепчет Вэй Ин, еще раз касается губами гладкой кожи, лишенной запомнившихся когда-то страшных шрамов, и быстро отстраняется, пока окончательно не увлёкся. Он ведь и правда хотел немного поплавать — день выдался по-настоящему жарким.       Вэй Ин быстро стягивает с себя всю одежду и, не глядя на возлюбленного, чтобы избежать соблазна, бежит и с размаху плюхается в прохладную воду. Блаженно стонет, чувствуя как разгоряченное от погоды и близости желанного человека тело расслабляется. Смотрит на застывшего на берегу возлюбленного.       — Лань Чжань, не стоит мочить штаны — сними их. — Хихикает Вэй Ин, всей душой веселясь и упиваясь горячим взглядом, устремленным на себя.       Ну да, он же только что пробежал прямо перед носом Лань Чжаня, сверкая голым задом.       «Бесстыдник» — так и говорят глаза его чересчур праведного возлюбленного.       «Твой бесстыдник» — вторит ему мысленно Вэй Ин.       Штаны тот так и не снимает и, медленно ступая по песчаному берегу, погружается в воду. Вэй Ину так нравится эта картина сосредоточенного постепенного погружения, что он даже не сразу кидается к нему со своими шкодливыми намерениями. И лишь когда Лань Чжань степенно входит в воду уже почти по грудь, Вэй Ин подплывает и окатывает его волной брызг.       Выражение лица Лань Чжаня почти не меняется. Выбившаяся из прически короткая боковая прядка совсем промокла и прилипла к щеке, а с ресниц стекают капли воды, но Лань Чжань только внимательно смотрит на Вэй Ина из-под нахмуренных бровей слегка наклонив голову.       — Да ладно тебе, Лань Чжань, не дуйся! Я просто хочу поиграть, — сразу же повисает у него на шее Вэй Ин.       Лань Чжань вздыхает, но к себе подпускает, обняв за талию. А когда Вэй Ин радостно тянется его поцеловать, он вдруг резко перехватывает его покрепче и окунает их обоих в воду с головой.       — Лань Чжаааань, так нечестно! — пару секунд спустя хохочет Вэй Ин, отфыркиваясь и отплевываясь, после чего сам же кидается на него, сбивая с ног.       Много позже они наконец выбираются из воды и ложатся на заранее расстеленное большое покрывало, предусмотрительно принесенное с собой. Вэй Ин довольно любуется растрёпанным и порозовевшим от их возни ликом возлюбленного. Кажется, им понадобится уйма времени, чтобы вернуть его волосам их прежний идеальный вид.       Он всё смотрит и смотрит на это расслабленное красивое лицо, всем своим видом выражающее радость и удовлетворение, и не может понять, как это он раньше умудрялся не замечать на нём эмоции. Сейчас ведь они перед ним как на ладони — все до единой. Вэй Ин так хорошо научился их распознавать, что теперь явно видит настроение Лань Чжаня не только по глазам, как поначалу, но и по едва заметным движениям губ и бровей.       Оказывается, когда Лань Чжань недоволен, его губы слегка поджимаются и щеки втягиваются, в результате чего весь его рот как будто становится несколько меньше. Кто-то другой на его месте определенно скривился бы и сжал челюсть так, чтобы желваки заходили, но у Лань Чжаня только немного напрягаются губы.       Когда же он удивляется или находится в хорошем расположении духа, губы расслабляются и слегка приоткрываются, в первом случае слегка округляясь, из-за чего немного опускается подбородок, а во втором — расползаясь немного в стороны в подобии улыбки.       А брови Лань Чжаня это вообще отдельная история, постоянно с потрохами выдающая его беспокойство, злость или же растерянность. Есть у них так же и отдельное выражение, направленное и предназначенное исключительно одному лишь Вэй Ину, когда тот особо чудит, означающее что-то среднее между «Вэй Ин, ты идиот?» и «Боги, пожалуйста, дайте мне сил и терпения», пропитанное каким-то вселенским смирением.       Лицо Лань Чжаня вовсе не лишено эмоций. Оно очень живое. Просто каждое его выражение лица немного не доведено до конца, как будто обрублено в зачатке. Незаконченные выражения, вместо полноценных улыбок, закатывания глаз, наморщенных бровей… Но у Вэй Ина больше нет никаких проблем с тем, чтобы замечать их. Он теперь с лёгкостью понимает когда Лань Чжань улыбается, когда спокоен, а когда на самом деле зол. Жаль только, что он уже доподлинно не помнит какие выражения были на этом лице в годы обучения в Облачных Глубинах. Сейчас, со своими нынешним навыками по их «расшифровке», он бы с удовольствием проанализировал все те гримасы и убедился бы когда именно Лань Чжань притворялся, что Вэй Ин его раздражает, а когда это действительно было так. И было ли вообще когда-нибудь.       Вэй Ин посмеивается и невесомо гладит пальцами между бровей Лань Чжаня.       — Не хмурься. Я ничего плохого не думал.       Тот ловит его пальцы и мягко целует.       — Вэй Ин никогда не думает ничего плохого. Просто снова смеётся надо мной.       Вэй Ин трётся носом о его голое плечо, прижимаясь ближе. Надо же, оказывается это работает в обе стороны — Лань Чжань тоже читает его как открытую книгу.       — Я над нами обоими смеюсь. Над твоей былой вредностью и упорством, с которыми ты меня избегал, и над моей слепотой не только к твоим чувствам, но и к своим собственным. Два дурака, честное слово.       — Мгм, — легкий поцелуй в запястье, уже не такое бледное и тонкое как совсем недавно. — Хорошо, что в итоге мы все-таки с этим разобрались.       — Столько времени потрачено впустую…       Вэй Ин хихикает и мягко вытягивает свою руку из захвата, опуская её на вздымающуюся грудь. Не успевшие еще испариться маленькие капельки воды поблескивают на безупречной гладкой коже и Вэй Ин сначала водит по некоторым из них пальцем, игриво размазывая, а потом наклоняется и собирает эти холодные капельки своими горячими губами.       Тихий вдох служит ему наградой, и в волосы вплетаются длинные пальцы, ласково поглаживая его затылок. Вэй Ин принимает этот жест за безоговорочное одобрение и, перекинув через возлюбленного ногу, приподнимается и усаживается на его бедра. Сверкая озорной улыбкой, он склоняется над Лань Чжанем и щекочет свисающими влажными волосами уже почти полностью высохшую и согревшуюся кожу на его груди. Лань Чжань почти не вздрагивает, но кожа в местах соприкосновения с холодными мокрыми прядками едва заметно подергивается и покрывается мурашками от холода и щекотки.       Вэй Ин еще немного дразнит Лань Чжаня, дергая головой из стороны в сторону, наслаждаясь его реакцией на щекотку, а потом укладывается на него всем телом и наконец приникает к таким желанным, мягким и сочным губам. В ответ на его спине смыкаются руки, прижимая ближе, оглаживая поясницу и лопатки, а чуть позже спускаясь ниже и приятно сжимаясь на ягодицах. Вэй Ин возбужденно стонет в жадный, давно перехвативший инициативу рот и потирается всем телом о возлюбленного.       Когда, несколько позднее, длинные изящные пальцы аккуратно проникают в него, подготавливая к предстоящей близости, Вэй Ин низко удовлетворенно мычит и подается им навстречу. Честное слово, если бы он не знал какое прекрасное орудие прячется у Лань Чжаня в штанах, он был бы счастлив и одним лишь пальцам. Они у Лань Чжаня просто восхитительные: длинные, ласковые и отзывчивые к его желаниям. Он весь по сути такой — нежный и чуткий к желаниям и наслаждению Вэй Ина. А еще очень страстный, что странно контрастирует с его вроде бы холодным образом. Вэй Ин всегда догадывался, что внутри этой жесткой прохладной оболочки скрывается пламя, а теперь на себе это пламя ощущал. И оно то согревало его ласковой неторопливой волной, то сжигало их обоих без остатка.       В этот раз оно снова тёплое и ласковое. Лань Чжань с ним так бережен и заботлив, будто Вэй Ин вот-вот рассыплется. Возможно, из-за недавней болезни, он действительно так думает. Лань Чжань растягивает его долго и очень аккуратно, и лишь когда Вэй Ин заласкан и заботливо растянут до предела, он медленно усаживает его прямо на горячий твердый ствол.       Вэй Ин лишь протяжно стонет от наслаждения, всем своим существом отдаваясь этому чувству. Как же ему этого не хватало всё это время! С того события в пещере Фумо, Лань Чжань, опасаясь за его хрупкое здоровье, упрямо отказывался от чего-либо, кроме легких объятий и поцелуев. Лишь сейчас, убедившись в том, что Вэй Ин окончательно восстановился, он позволил всему зайти так далеко, впрочем, оставаясь при этом неизменно аккуратным и нежным.       Вэй Ин медленно приподнимается и садится на его бедрах, поддерживаемый сильными руками. Пальцы на его ногах поджимаются от наслаждения, а от жара их тел немного кружится голова. Вэй Ин приподнимается и опускается снова и снова, но его ноги быстро слабеют от удовольствия и он невольно замедляется, упираясь ладонями в твёрдый живот возлюбленного. Поймав его замутненный наслаждением взгляд, Лань Чжань мягко перекатывает их, укладывая Вэй Ина на спину, и принимается двигаться сам. Вэй Ин обнимает его ногами, отвечает на поцелуи и блаженно стонет без перерыва до тех пор, пока они оба не достигают финала.       Уже много после Лань Чжань снова ложится рядом, тепло и привычно устраивая голову Вэй Ина на своей груди, и ласково поглаживает его по мокрой уже от пота спине. Им надо будет снова искупаться, но это уже потом. Сейчас же Вэй Ин довольно прижимается щекой к груди возлюбленного, нежась в его теплых объятиях, и умиротворенно прислушивается к его успокаивающемуся сердцебиению. И в этот момент ему больше ничего на свете не нужно.