Вернись со мной в Гусу – дубль два

      Лишь на следующий день после обеда все главы кланов со своими наиважнейшими приближенными собираются в том же зале, где проводилось пиршество, уже убранном и выглядящим теперь вполне официально.       Как самый дотошный из присутствующих, расследованиями и проверками Цзиньских рудников занимался Лань Цижэнь (при негласной помощи Мэн Яо), который только ради этих разбирательств и прибыл, посетив заодно и абсолютно не интересующую его охоту. Собственно именно он и начинает обсуждения, сухо, спокойно и монотонно перечисляя все выясненные обстоятельства. (И Вэй Ин впервые слушает нудные речи этого человека так внимательно, хоть и прекрасно знает, что тот скажет.)       В ответ на озвученный список обнаруженных преступлений Цзинь Гуаншань так ненатурально играет удивление, что даже незнающий его уловок человек вряд ли поверил бы в его непричастность и в то, что он впервые слышит об этом. Всё-таки не зря в прошлом обсуждениями щекотливых вопросов занимался Цзинь Гуанъяо. В этом он гораздо искуснее своего отца, ведь в его случае хитрость — необходимый для выживания навык, а не одно из многочисленных орудий. Цзинь Гуаншань же привык полагаться в основном на своё богатство и власть. Поэтому, пусть по натуре своей он человек весьма скользкий и изворотливый, именно навыка ему точно не достаёт.       Тем не менее, прямо обвинить главу целого клана во лжи никто не смеет, так как доказательств конкретно против него самого ни у кого нет. Официально шахты принадлежат другим людям и работающие там охранники подчиняются им напрямую, делая его фактически лично непричастным к творящимся там злодеяниям. Чем Цзинь Гуаншань и пользуется, всячески демонстрируя свою объективность в решении данного вопроса и только показательно пеняет на собственную слепую доверчивость по отношению к своим подчиненным, к которым «он был слишком наивно добр», и обещает их наказать по всей строгости. К счастью, никто не собирается доверять это наказание ему самому. Все решения по данному вопросу уже были окончательно приняты на втором совете глав кланов в Пристани Лотоса около недели тому назад. И все они твёрдо намерены им следовать.       Как бы там ни было, но наказание оказывается достаточно мягким и в меру дипломатичным. Потребовать казнить владельцев рудников и замешанных охранников они не могут. Слишком сурово — грозило бы серьезным военным конфликтом. Если до охранников никому в их ордене и не будет дела, то смерть полудюжины знатных господ, среди которых и прямой родственник главы клана… Новой войны сейчас никто не хочет, даже несмотря на явное численное преимущество.       В результате приходится идти на уступки и ограничиться лишь тремя последствиями, которые озвучиваются монотонным голосом Лань Цижэня в меру вежливо, но непреклонно, давая чётко понять их ультимативность: 1. Рудники, на которых были обнаружены правонарушения, и близлежащие территории, с работающими там людьми, на 3 года выйдут из-под контроля своих нынешних владельцев и будут отданы под управление других кланов: тех, которые приютили на своей территории найденных там людей. Доходы от рудников будут использованы на покрытие с этим связанных расходов. (Зачатки этой идеи как раз таки и были ловко подброшены Мэн Яо в виде упоминаний убытков, из-за необходимости пристроить уйму людей, и призрачных, очень отдаленных намеков касательно прибыльности шахт и их влияния на нынешнее финансовое благополучие клана Ланьлин Цзинь. И эти самые намёки и были с радостью подхвачены и развиты в нужном направлении кем-то из глав мелких кланов, понявшим, что на этой ситуации можно вдобавок и нажиться, улучшив финансовое положение своего клана. Главы остальных небольших кланов, придя к похожим выводам, идею охотно поддержали. И уже Не Минцзюэ, Лань Сичень и Цзян Чэн это всё одобрили, поняв, что иных способов воздействия на орден Ланьлин Цзинь, кроме финансовых, у них нет. А учитывая как сильно те дорожат своим материальным благополучием, такое наказание явно послужит хорошим уроком для избежания подобных инцидентов в будущем). Замешанных же в преступлениях охранников было решено перевести в категорию каторжников там же. 2. Бывшие владельцы этих самых рудников понесут дополнительное наказание в виде 5 ударов дисциплинарного кнута для каждого (не слишком много, всё-таки дипломатичные отношения хотелось сохранить, но достаточно, чтобы наказание не казалось совсем уж шуточным). Право выбрать исполнителей для этого останется за Цзинь Гуаншанем, но наказание должно быть проведено в ближайшее время, пока главы кланов со своими свитами еще гостят в Башне Кои и не разъехались после охоты, чтобы они могли это засвидетельствовать. 3. Будут организованы новые комиссии, в которые будут входить представители всех кланов, включительно из клана Цзинь. Эти комиссии будут время от времени инспектировать рудники, шахты, тюрьмы и остальные подозрительные места нуждающиеся в бесплатной рабочей силе на территориях всех кланов. В случае нахождения правонарушений первые два пункта будут применены и к ним, во избежание повторения подобных инцидентов.       Выслушав перечисленные Лань Цижэнем требования, Цзинь Гуаншань разве что не закипает от гнева, при этом внешне пытаясь сохранять невозмутимость. В результате чего на его лице застывает что-то среднее между спокойной улыбкой и злобным оскалом. Капельки пота на покрасневшем лице заметно даже издалека.       Рудники на земле клана Ланьлин Цзинь изобилуют драгоценными камнями и металлами, и изъятие каждого из них, даже временное, нанесёт ощутимый удар по их прибыли и достатку. И пусть к разорению подобные меры привести не смогут, но безболезненной эта ситуация отнюдь не является.       Цзинь Гуаншань долго мнется, пытаясь придумать как выкрутиться и какую альтернативу предложить, чтобы она хотя бы казалась равноценной, но ничего на ум не идёт. Он совсем не ожидал что они посмеют потребовать нечто подобное, предполагая, что дело ограничится наказанием официально замешанных лиц. Он уже представлял как пообещает публично казнить всех распоясавшихся охранников, а может и накажет прилюдно кого-то из своих чиновников (что он и предлагает теперь, на что получает решительный отказ), но его опередили, нанеся удар по самому ценному — по его богатству. Размышляя о возможном военном ответе он разглядывает присутствующих, но, столкнувшись с суровыми уверенными взглядами главы Не и главы Цзян не решается идти в агрессивную атаку.       Ему бы сейчас явно не помешала помощь острого на язык и умеющего сглаживать практически любые конфликты Цзинь Гуанъяо, но теперь тот находится по другую сторону, с интересом и плохо скрываемым злорадством наблюдая за его метаниями, что от взора Цзинь Гуаншаня не укрывается даже несмотря на панику (он так отчаянно искал поддержки хотя бы во взгляде всегда мягкосердечного Лань Сиченя, что не мог не заметить слегка насмешливые, похожие на его собственные, глаза сидящего рядом с ним Мэн Яо). А присутствующие здесь сын и племянник ничем ему помочь не могут.              Точнее первый вмешиваться и не намерен, переживая позор своей семьи с недовольством, но также и со смирением, признавая про себя справедливость подобных требований ввиду неодобрительного отношения к этой ситуации в целом. Он хоть и весьма высокомерен, вследствие собственного воспитания и жизни в роскоши, но полной копией отца отнюдь не является — у него есть собственные взгляды на вещи, подкрепленные определенной долей упрямства, которое досталось ему от темпераментной и своенравной матери. И в эти принципы не вписывается беспричинная жесткость к ни в чем неповинным людям.       Второй же оказывается в таком же гневном шоке как и его дядюшка, и никак не может поверить, что его в итоге отхлещут дисциплинарным кнутом и лишат доброй части имущества. Но даже будь он сейчас хладнокровен и собран, всё равно не смог бы ничего сделать — даром красноречия он отнюдь не обладает, а, открыв рот, может сделать ситуацию только хуже.       Не дождавшись никакой поддержки от своих людей, Цзинь Гуаншань всё-таки пытается умаслить присутствующих и уговорить сохранить за его подчинёнными право хотя бы на часть рудников (при этом об уменьшении количества ударов для них он и не заикается). Даже предлагает взять под свою личную опеку часть освобождённых оттуда людей (и соответственно пару рудников).       Но всё это совершенно безуспешно: никто из присутствующих уступать не собирается. Для глав крупных кланов менять своё решение в последний момент, даже при желании, будет означать потерю лица. Главы же мелких кланов алчно радуются возможности разбогатеть, поэтому на попятную тоже не идут и пожалованные им рудники отдавать не собираются. В итоге ничего кроме как принять ситуацию как есть у Цзинь Гуаншаня не остаётся. И он сдаётся, скрипя зубы и стараясь не выдать своего гнева.       Когда вопрос с наказанием оказывается урегулирован, приходит очередь решения судьбы Вэньских заклинателей, обнаруженных на рудниках клана Цзинь.       На самом деле их оказывается не так-то уж и много. Помимо тех пятерых, которые находились до сих пор под стражей в Пристани Лотоса, было найдено еще около двух дюжин, помещенных под охрану остальными кланами. Из них лишь десять походили на солдат и целым отрядом и были пойманы и заключены в одной из шахт. Остальные были распределены по рудникам по один-два человека и большинство из них явно находились там вместе со своими вполне обычными семьями. И все эти заклинатели теперь оказываются по очереди выведены на середину зала в оковах, где и решается их судьба.       Суд тянется долго и тяжело. В течение этого месяца заклинателей не только поместили под стражу но и по возможности выясняли их личности, искали информацию касательно их прошлого и вероятных преступлений. Узнать удавалось зачастую не очень много и знания собирались буквально по словам да слухам.       Касательно тех десятерых найденных вместе выяснилось, что они действительно были солдатами (по крайней мере насчёт половины из них это было доподлинно известно, а насчёт остальных информации было мало). Но судить их берутся всех вместе и всех решают казнить после окончания разбирательств. Не Минцзюэ настаивает на этом особенно яростно, а Цзинь Гуаншань (который тоже был принят как судья, дабы не оскорбить его: всё-таки лично он формально был лицом незаинтересованным) эту позицию поддерживает очень быстро, а за ними двумя подтягиваются и остальные. Это вопрос безопасности как-никак: лучше на одного больше казнить, чем лишнего пощадить.       Цзинь Гуаншань вообще в основном высказывается против освобождения кого-либо из Вэньских заклинателей. Он всё ещё в бешенстве из-за всей ситуации в целом, а так как конфликтовать ни с кем из «судей» не может, то выплескивает всё зло во время так называемого суда. В конце концов именно из-за этих и остальных пленников из клана Вэнь его и подвергли такому унижению и лишили большой доли прибыли. Поэтому он желает всем этим пленникам смерти в страшных муках. И лишь когда большинство отзывается чересчур однозначно в противоположном направлении, он не особо спорит, дабы слишком очевидно не выдать своё отношение.       В результате, почти всех «одиночек» и «парочки» (за немногочисленными исключениями), после продолжительных расспросов большинством голосов решают отпустить. Некоторые из них сразу же отправляются к своим семьям, а другие — самые молодые из получивших свободу — даже просятся на обучение в присутствующие кланы, так как не хотят сходить с пути заклинательства и желают и дальше учиться и развивать собственные ядра. Некоторых из них и правда принимают в кланы что поменьше — там каждый человек на счету и дополнительные заклинатели лишними быть не могут.       Последними входят в зал пятеро заклинателей, по иронии оказавшиеся первыми, кого освободили с рудников и посадили под стражу в Пристань Лотоса. К ним добровольно и неожиданно для всех присоединяется и Вэнь Цин. Она стоит рядом со своим братом совершенно свободная от цепей, спокойная и с прямо поднятой головой, а все устремленные на себя удивленные взгляды встречает без смущения и страха.       О ней не было никому рассказано. Цзян Чэн до последнего пытался отговорить её от этой затеи, но она упрямо стояла на своём, не желая скрываться и прятаться, зная, что её брата будут судить. Она решила либо официально получить свободу вместе с ним и продолжать нормальную жизнь под собственным именем, либо вместе с ним и умереть.       С решением касательно этих шестерых дела обстоят несколько сложнее.       В том, что касается мальчишек: пусть они и довольно молоды, но нашли их на рудниках всех вместе, из-за чего создавалось впечатление пусть и маленького, но отряда. С другой стороны, по их словам, они оказались вместе лишь потому что являются родственниками, но каких-то явных доказательств данному факту нет, к чему и цепляется пара особо упёртых обвинителей.       Нет доказательств, не считая подтверждения данного факта со стороны около пятидесяти не-заклинателей из клана целителей разумеется. О чем, уже не выдерживающий этих нервирующих, долгих и отнюдь не дружелюбных споров, Вэй Ин и спешит им сообщить, запальчиво выскакивая в центр зала и вставая рядом с подсудимыми быстрее, чем успевает подумать над тем что делает, и быстрее, чем Лань Чжань или Цзян Чэн сумели бы сориентироваться и остановить его.       И если бы он сейчас волновался за «своих» ребят чуть меньше, то наверняка пожалел бы о том, что решил вмешаться. Потому что то, чего он так старательно избегал всё это время, начало происходить — он привлек очень много внимания. И в направленных на него сейчас взглядах помимо удивления от его неожиданного вмешательства плещутся негодование и неодобрение.       Цзинь Гуаншань, чаще остальных играющий роль обвинителя на этом суде, хищно ухмыляется. Он сразу же припоминает, что Вэй Ин был одним из тех, кто в принципе всё это затеял (к тому же услышал подтверждение этому во время вчерашнего пиршества из уст болтливого главы Яо), и его неудержимая вовлеченность только подогревает теперь интерес жаждущего расправы Цзинь Гуаншаня. Так что в этих пленников он планирует вцепиться с особым интересом.       — Глава Цзян, вам не кажется, что ваш подчиненный слишком много себе позволяет, столь бесцеремонно вмешиваясь и демонстрируя столь явное неуважение к присутствующим? Для сына слуги он ведёт себя уж чересчур нагло и самоуверенно, — тянет он под лёгкий одобрительный гул некоторых из присутствующих.       Цзян Чэн хмуро стреляет глазами в сторону Вэй Ина, очевидно недовольный его импульсивной выходкой. Вэй Ин с запозданием вспоминает, что его шиди тоже был отнюдь не намерен давать этих мальчишек в обиду и скорее всего мог бы справиться и без его вмешательства. Вэй Ин снова повёл себя несдержанно.       «И кого ты пытался обмануть, решив, что изменился?» — мерзко смеётся в его голове один из голосов треклятой печати.       Вэй Ин раздражённо прогоняет его прочь, не давая сбить себя с толку. Он не мог не вмешаться. К тому же, если бы все аргументы в защиту этих мальчишек пришлось озвучивать только Цзян Чэну, его чересчур сильная обеспокоенность их судьбой ни от кого не укрылась бы. Не то чтобы он сейчас будет выглядеть совсем беспристрастным в этой ситуации, но, несмотря на вовлечённость Вэй Ина, здесь сейчас решается не его судьба. Так что Цзян Чэн вполне сможет остаться на позиции судьи, а не защитника.       — Прошу простить моего брата, — не только поставив заметное ударение на последнем слове, но и сделав короткую паузу чтобы придать ему веса, Цзян Чэн, переводит твердый взгляд на Цзинь Гуаншаня. — Просто он провел довольно много времени с бывшими пленниками из клана целителей, помогая им обустроиться в Пристани Лотоса, а потому успел довольно много узнать от них об этих детях, — на этом уточнении он снова делает ощутимый акцент. — И теперь настолько обеспокоен их судьбой, что немного забывает о приличиях.       Вэй Ин старательно сдерживает улыбку, дабы не выглядеть слишком самодовольным. Цзян Чэн ему потом еще, конечно, выскажет за это, но здесь и сейчас он открыто стоит на его стороне и, после всего пережитого, это просто чертовски приятно. И, учитывая все изменения произошедшие в этой версии развития событий, это даже в некотором роде занятно, что Цзян Чэн в определенном смысле стал всё больше и больше походить на себя из того, «другого» будущего. По крайней мере в том, что касается уверенности в себе и той бескомпромиссности, с которой он держится за то, что вбил себе в голову. И если в прошлый раз все внутренние сомнения и неуверенность Цзян Чэна были выжжены пережитыми потерями и горем, то в этот раз с ними справиться помогли успехи, и последовавшее за ними восхищение людей, а так же поддержка близких (тут Вэй Ин и сам руку приложил в этот раз, помня о том, как это важно, и не желая больше никогда терять брата. Да и наличие Вэнь Цин под боком наверняка повлияло). И конкретно в данный момент смелости и упорству Цзян Чэна изрядно поспособствовало желание защитить как минимум двоих людей находящихся в центре зала под прицелом стольких взглядов.       Цзинь Гуаншань от неожиданности такого жёсткого отпора даже временно теряет свой запал, позволяя другим «судьям» задавать вопросы стоящим перед ними мальчишкам и выступившему в качестве добровольного свидетеля Вэй Ину. Впрочем, позиция мягкого Лань Сиченя оказывается более чем очевидной, а Не Минцзюэ особо не упорствует, ссылаясь на возраст заклинателей (а возможно в защиту этих пятерых он уже успел услышать парочку аргументов от своего друга Лань Сиченя, перед которым за них ранее заступился его младший брат). Главы же мелких кланов, после столь явного вмешательства Цзян Чэна даже если и имеют своё мнение в данном вопросе, уже высказываться особо не стремятся, ввиду отсутствия какого-либо смысла.       Вот только расслабляться, как оказывается, еще рановато. Отойдя от своего небольшого потрясения, Цзинь Гуаншань «возвращается в бой» с новыми силами. Точнее с новыми аргументами, выдуманными за то время пока вопросы задавали остальные. И стратегия его довольно проста — если с мальчишками всё ясно и особо придраться больше не к чему, то вот Вэнь Цин — совершенно другое дело. О её довольно близком сотрудничестве с Вэнь Жоханем многим было известно и отрицать данный факт было невозможно. Вот он и ухватился за него, задавая провокационные вопросы, напоминая присутствующим о том, что она в свое время лечила Вэнь Жоханя, в то время как могла наоборот — спасти всех, с лёгкостью прикончив старого ублюдка. Оправдания он всячески игнорирует и выдумывает для неё всё новые факты биографии, которые невозможно ни доказать, ни опровергнуть.       А потом ему приходит в голову гениальная в своей беспроигрышности идея, когда он вспоминает, что четвертая часть печати Вэнь Жоханя еще не была найдена. И это он тоже сваливает на неё, полагая, что такую ценную вещь Вэнь Жохань наверняка доверил найти ей, как очень близкому и доверенному лицу (о том, насколько они были близки, он как раз и заливался соловьем до этого), «припоминая» о её весьма своевременном исчезновении из дворца незадолго до всех военных действий. И что, если она просто не успела доставить её своему повелителю и теперь обладает весьма мощным и опасным артефактом, который таит огромную угрозу для них всех?       На столь откровенную чушь Вэй Ин лишь смеётся, но, к его удивлению, некоторые из глав кланов этой мыслью проникаются и всерьез задумываются. Даже Не Минцзюэ, не проявляющий до сих пор особого интереса к последней группе пленников, услышав про печать, напрягается. Верит он в эту провокацию или нет пока непонятно, но на возможную угрозу смотреть сквозь пальцы не может.       Вэй Ину от разочарования хочется обо что-нибудь побиться головой или просто куда-то уйти, чтобы этого не видеть. Он смотрит на лица этих идиотов, заваливающих Вэнь Цин глупыми вопросами, и раздраженно сжимает в руках флейту. Как же он устал от того, как просто люди подхватывают дурацкие идеи и слухи, и как легко они готовы верить в подобное и набрасываться на ни в чём неповинных людей. Подпитанные его гневом, голоса в голове снова становятся громче, зубоскаля над его бессилием, предлагая всё решить по-своему и великодушно обещая помочь защитить тех, кого он хочет, раз уж ему это так нужно.       Вэй Ин ловит обеспокоенный взгляд Лань Чжаня, коротко выдыхает, прикрыв на мгновение глаза, и морок пропадает. Ну уж нет. Он поступит иначе.       — Осколок печати не может быть у Вэнь Цин и она никогда им не обладала, — говорит он, перебивая кого-то из задающих вопросы судей.       — Откуда вы можете быть в этом так уверены, господин Вэй? — мерзко скалится Цзинь Гуаншань.       — Потому что он всё это время был у меня.       Вроде приличное общество: главы кланов и их доверенные лица — элита, можно сказать, но после пары секунд шока они поднимают такой гвалт, перебивая и перекрикивая друг друга, что любая рыночная площадь по громкости не сравнится. Возмущенные выкрики выражают в основном либо недоверие, либо недовольство из-за утаивания столь темного и опасного артефакта. И если его собственная печать, которую он использовал во время последней битвы против Ордена Солнца и вызывала до сих пор у присутствующих неодобрение и подозрения касательно её природы, то о Темной Печати Вэнь Жоханя было известно сотни лет и степень таящейся в ней угрозы сомнений ни у кого не вызывала. Так что реакция на эту новость, в принципе, даже понятна.       Игнорируя гомон перекрикивающих друг друга вопросов, Вэй Ин бросает спокойный и твердый взгляд на порывающегося встать Лань Чжаня, мысленно прося не встревать и довериться ему. Тот послушно остаётся сидеть на месте, но смотрит обеспокоенно и руку на мече сжимает очень крепко, выдавая этим жестом своё напряжение и нежелание мириться с собственным бездействием в этой ситуации. Вэй Ин не позволяет себе нежной улыбки при всех, но на душе его становится чуточку теплее и спокойнее при взгляде на него. Он знает, что Лань Чжань в любом случае останется на его стороне и поддержит его, и это не может не вселять уверенности, какие бы сложности его не ждали.       Вэй Ин просто стоит посреди зала и молча ждёт пока волна возмущений и споров схлынет.       — И как давно вы ей обладаете, и почему скрывали эту информацию ото всех? — спрашивает Цзинь Гуаншань когда голоса немного утихают.       Вэй Ин достаёт из-за пазухи Тигриную Печать и демонстрирует её.       — Эту печать, которую некоторые из вас уже видели, я создал из того осколка, о котором говорил. На тот момент я не знал, что это он, потому что нашел его в форме меча под панцирем Черепахи Губительницы еще до начала войны. Чувствуя силу металла, я выковал из него свою печать, и лишь потом узнал, чем это было на самом деле.       Взволнованные и недоверчивые шепотки прокатываются по залу, но Вэй Ин не даёт им зайти в домыслах слишком далеко и продолжает:       — Все вы знаете, какую пользу оказала Тигриная Печать во время битвы в Безночном городе, так что нет, я не сожалею, что использовал её. Но, — приходится повысить голос, чтобы перебить чужие возмущенные и даже местами утвердительные возгласы (мнений и реакций оказалось несколько) — теперь в ней больше нет нужды и я собираюсь её уничтожить. Ради общего блага.       Конечно же многие прямо или косвенно тут же обвиняют его во лжи, явно выражая сомнения касательно того, что Вэй Ин добровольно — сам откажется от столь мощного оружия. Ну да, в понимании большинства только дурак своими руками уничтожит то, что может возвысить его собственный клан над остальными. Во взглядах некоторых Вэй Ин читает алчное желание заполучить это оружие себе. Поросячьи глазки Цзинь Гуаншаня так и бегают, пока он пытается придумать достойный аргумент, чтобы обернуть ситуацию в свою пользу.       Вэй Ин так подвисает оглушенный спорящими людьми вокруг, что не замечает как рядом вдруг возвышается статная фигура в белом. Он понимает это только когда все вдруг замолкают и звучит тихий вопрошающий голос Лань Сиченя:       — Ванцзи?       У Лань Чжаня всё-таки закончилось терпение и теперь он стоит рядом в несгибаемом намерении поддерживать Вэй Ина во что бы то ни стало. И даже не постеснялся заткнуть некоторых из присутствующих своим фирменным способом, что Вэй Ин понимает по их покрасневшим лицам и намертво сомкнутым губам. Глав кланов он, конечно же, затыкать не стал, но их особо шумных приближенных вполне себе. Вэй Ин чуть не прыскает со смеху с их физиономий. Всё-таки когда это заклинание направлено на кого-то другого это выглядит весьма забавно.       — Он говорит правду. Мы уже обсуждали, как сделать это.       В зале всё ещё стоит тишина. Около половины присутствующих не могут и рта раскрыть, остальные же либо слишком впечатлены холодным жёстким взглядом Лань Чжаня, либо достаточно его уважают, чтобы не сметь перебивать и спорить. Поэтому братья могут спокойно разговаривать. Лань Цижэнь же просто молчит, переводя недоверчивый взгляд с младшего племянника на своего самого раздражающего и непослушного ученика и обратно.       — Господин Вэй рассказал тебе об этом сам?       — Да. И о истинной природе печати, и о намерении её разрушить.       — Я тоже могу это подтвердить, — вдруг отзывается со своего места Цзян Чэн твердым и уверенным голосом, и молчание, в которое погружен зал, становится задумчивым — никто уже и не пытается что-либо сказать.       Цзян Чэн тем временем недовольно разглядывает чёрно-белую парочку в центре зала. Он немного раздражен из-за того, что Лань Ванцзи его опередил — он и сам собирался заступиться за брата. К тому же, он несколько удивлен, что тот посвящён во все детали, и теперь начинает подозревать, что Лань Ванцзи, возможно, знает об этом даже больше, чем он сам. Вэй Усянь в общих чертах рассказал ему о печати и о своих планах по её уничтожению, но пока не особо вдавался в детали. Да и вообще он не очень торопился с этим, так что Цзян Чэн думал, что на это еще есть время. А теперь вот приходится ориентироваться по ходу дела под кучей пристальных взглядов. Он бы даже разозлился на брата за эту выходку, если бы не понимал, что это было сделано ради спасения Вэнь Цин.       — И вы знаете как её уничтожить? — вдруг настойчиво спрашивает глава клана Не, обращаясь к обоим юношам.       — Да, я знаю как.       Вэй Ин решает, что «эффект Лань Чжаня» был достигнут — все затихли и слушают, так что он может вернуть себе право вести обсуждения. Незачем утруждать Лань Чжаня этими длинными разговорами. Кажется, у него есть свой лимит слов на определенный период времени, вдруг сейчас выговорит весь, а Вэй Ину надолго одни только «мгм» и останутся? Нет, они ему, конечно, тоже нравятся, но и отказываться надолго от всё чаще проскальзывающих неловких отрывистых комплиментов («красивый», «восхитительный», «неотразимый»), жадного «хочу» и нежного, покоряющего до самой глубины души «люблю» — тоже не собирается.       — Я смогу её разрушить, но сделать это нужно будет там же, где я её создал — на горе Луаньцзан. И я приглашаю всех желающих присоединиться, чтобы убедиться, что печать действительно будет уничтожена. Не хотелось бы потом слышать никаких домыслов и подозрений на этот счёт.       И хоть последняя фраза отдаёт некоторой грубоватостью, но само предложение действительно звучит вполне убедительно. Пусть на самом деле идея уничтожения печати нравится не всем, так как некоторые мечтают наложить на неё лапы, высказываться на эту тему прилюдно никто не смеет. Главы кланов Не, Лань и Цзян поддерживают это решение сразу же, так что остальные, явно уступающие им в степени влияния и силе, не перечат и вслух выражают лишь одобрение. После непродолжительных переговоров они решают собрать группу из желающих в сопровождение Вэй Ину (и Лань Чжаню, который сразу же обозначает свою позицию в вопросе) и отправиться на Луаньцзан сразу же после окончания всех мероприятий.       И раз уж эту тему они закрыли, теперь приходится возвращаться к суду над оставшимися пленными, о которых успели уже практически забыть на фоне этих обсуждений. Когда все снова обращают на них свое внимание, то обнаруживают держащихся за руки Вэнь Нина и Вэнь Цин и испуганно замерших за ними мальчишек. Что ни говори, но никто из них не выглядит как преступник. Почти дети и еще довольно юная заклинательница, которая сама сдалась им в руки.       Вэй Ин настойчиво припоминает всем о её непричастности к проблеме с печатью и к другим вменяемым ей преступлениям. А потом уверенно и непреклонно подаёт голос Цзян Чэн, рассказав присутствующим о том, как Вэнь Цин с Вэнь Нином спасли их с братом из плена Вэнь Чао еще во время войны, рискуя собственными жизнями. О том, как лечили их и прятали под носом врага. О том, что без их помощи он скорее всего не выжил бы, а следовательно и орден не восстановил бы. О собственном последующем вкладе в победу не упоминает, но явно даёт понять, что эти двое победе в войне поспособствовали не меньше многих, при этом официально находясь по другую сторону баррикад.       Подобное упорство со стороны столь уважаемого человека, героя войны, убившего самого Вэнь Жоханя, не может не иметь вес. По крайней мере Лань Сиченя и Не Минцзюэ ему убедить точно удается. И оставшихся Вэньских заклинателей большинством голосов решают освободить, к явному неудовольствию Цзинь Гуаншаня.