What Worries Ruth?

      Некто по имени Дерек забирает Скотта с вечеринки. Я не успеваю заметить даже, как он выглядит, вижу только, что Кира садится к нему в машину, и черная камаро срывается с места.       Кто-то вызывает полицию, и Лидии приходится остаться, как хозяйке дома. Однако, насколько я, конечно, могу судить в своем состоянии, она не сильно расстроена. Возможно, дело в том помощнике шерифа, что едет на вызов.       Мы же со Стайлзом сваливаемся на плечи Эллисон — причем пару раз в буквальном смысле. Я пытаюсь притвориться, что совсем не пьяна, но быстро сдаюсь: не замечаю, как мой локоть, до этого упирающийся в часть машины над дверцей, едет в сторону, и я расстилаюсь на земле. — Рут! — руки Стайлза подхватывают меня за плечи и помогают восстановить если не равновесие, то положение, близкое к вертикальному. Он поворачивается к Эллисон и пытается оттопырить большой палец. — Она в порядке, Эл. Спасибо, что спросила.       Я стараюсь повторить жест, но вижу, как Эллисон закатывает глаза, и тогда просто лезу на задние сидения. Моя одежда все еще насквозь мокрая, и я жалею, что не попросила у Лидии хоть что-то взамен, хотя ни ей, ни кому-либо еще здесь не до меня. Это забавно, учитывая, что именно я — и есть причина их беспокойства. — Мы едем в Бэйкон Мемориал, — Эллисон выглядывает между сидений, как только Стайлз хлопает дверцей. Мне становится легче, что я теперь не единственная, кто портит кресла в ее машине. — Дерек везет Скотта туда. — Но, — я прерываюсь, потому что Стайлз икает на весь салон, — но почему не к Дитону?       Эллисон отворачивается и теперь смотрит на меня через зеркало заднего вида, пока заводит машину. Как я не пытаюсь сфокусировать на ней взгляд — выходит откровенно плохо, зато она строго зыркает на мои пальцы, что впиваются в спинку ее сидения.       Мы срываемся с места, меня подкидывает на месте, а потом мне сообщают, что Дитон сейчас вне зоне доступа. Если быть точнее — в Японии; или уже на полпути обратно — это я не совсем улавливаю.       Несмотря на то, как сильно все плывет перед моими глазами, я способна понять, что Эллисон нарушает все правила дорожного движения на нашем пути: она жмет педаль газа в пол, пролетает на красный и не пропускает приус на повороте.       Стайлз вцепляется в сидушку, когда нас в очередной раз потряхивает на повороте. На дверце я нахожу начатую бутылку с водой и без разрешения откупориваю крышку и вливаю себе в рот столько, что часть льется мне за шиворот.       Помогает это слабо: голова все еще тяжелая, ноги ватные, а предметы перед глазами масштабируются сами собой. — Аккуратнее на поворо, — договорить Стайлз не успевает, потому что мы с ним валимся друг на друга, — тах.       Отталкиваясь плечом от окна, я с трудом поднимаюсь и сажусь ровно — как мне кажется, потому что думать о том, как это выглядит со стороны, у меня нет ни сил, ни желания.       После того, как меня стошнило у бассейна всем, что только залилось в рот до этого, я думала, что опьянение пройдет быстрее, но как бы не так: батин коньяк слишком крепкий, чтобы сдаться так просто. Сейчас меня поддерживает только то, что Стайлзу еще хуже: язык заплетается, шея иногда отключается в произвольном порядке, а моргает он все также двумя глазами по очереди. — Эл, еще немного такой поездки, — он снова икает и ударяет себя сложенным кулаком в грудь. Я не хочу смеяться, чтобы не злить Эллисон еще больше, но смех все равно вырывается из моего рта. Тогда я пытаюсь зажать губы ладонью, отчего ситуация становится еще хуже. — И содержимое моего желудка окажется за окном.       Стайлз хватает меня за плечи, готовый к новому лихому повороту, а я киваю: никогда еще корзинки с креветками не были так близки к тому, чтобы покинуть свое пристанище.       Спасает нас обоих только то, что Эллисон наконец тормозит у здания больницы. Она вылетает из салона и мчится ко входу. Сквозь стеклянные окна мне удается разглядеть медперсонал, что быстро перемещается по коридорам.       Мы со Стайлзом вцепляемся друг в друга, наши тела находят точку опоры в плечах, и в итоге бредем мы под углом градусов в сорок пять. Уже у самого входа я останавливаюсь и этим торможу его. Сама удивляюсь, когда хватаю его за ворот рубашки и тяну на себя. — С ним все будет в порядке, слышишь? — заплетающимся языком шиплю я. — Со Скоттом все будет в порядке.       Стайлз ничего мне не отвечает. Он сжимает губы в тонкую полоску и кивает. А потом подхватывает меня под локтем и тащит ко входу — дверь мы буквально толкаем нашими телами. Белизна вкупе с яркими лампами после ночного неба слепит меня, и я прикрываю глаза, прижимая пальцы к вискам, когда вдруг получаю толчок в бок.       Сначала я бурчу, а потом понимаю, на что (а, вернее, на кого) кивает Стайлз. Женщина в халате грязно-мятного цвета быстрым шагом идет строго к нам с другого конца коридора; копна ее темных волос подпрыгивает на каждом шаге.       Еще до того как я вижу ее бэйджик, уже знаю, что это мама Скотта: в первую очередь из-за глаз, а во вторую, из-за того, как она смотрит на Стайлза — как на своего сына. — Стайлз! — женщина хватает парня за локоть, а потом тут же переводит взгляд на меня. Мне приходится потратить уйму усилий, чтобы сконцентрироваться на ее лице. — Кажется, я тебя не знаю.       Я открываю было рот, как получаю еще один толчок в бок — сдается мне, ему это просто нравится. — О, это Рут! — Стайлз салютирует двумя пальцами не совсем ясно, кому именно: миссис МакКолл, мне или блондинке на ресепшене. — Рут Риттер, она новенькая!       Миссис МакКолл несколько секунд смотрит на меня, а потом неуверенно кивает. Ее пальцы плотно смыкаются на стайлзовом локте и тянут в сторону, подальше от лишних ушей и глаз. — Стайлз, что с вами случилось? — ее шепот тихий, но уверенный. Я поражаюсь тому, как она все еще может сохранять спокойствие, когда ее сын находится на грани жизни и смерти. — Что случилось со Скоттом? Я медсестра, а не… Не тот, кто вам нужен. Не тот, кто сейчас нужен моему сыну.       Только сейчас я замечаю, что ее нижняя губа дрожит, а пальцы так сильно сжимают локоть Стайлза, только чтобы контролировать хоть что-то.       В моем рту стоит горечь: от алкоголя, страха и разочарования. Я не знаю, как сделала это, но точно знаю, что моими руками Скотт МакКолл попал в больницу. Не помню, как это случилось, но симбиоз моей ненависти, жажды мести и демона внутри меня привели к трагедии. — Нет, — резко выпаливаю я. Прокашливаюсь и тут же выдаю: — Нет. Именно вы сейчас нужны Скотту. Только вы можете помочь.       Миссис МакКолл переводит на меня взгляд; в ее глазах отражаются яркие больничные лампы. — Но что мне делать? Лечить его, как обычного пациента с отравлением? Или мне нужна какая-то шаман-трава? Я не знаю! — Мелисса! Мелисса, — теперь Стайлз хватает ее за оба плеча. — У вас получится.       Она сглатывает, кивает, а потом резко, точно по щелчку, хмурится и осматривает нас с ног до головы. Я слежу за ее взглядом и понимаю, насколько странно мы смотримся в насквозь мокрой одежде посреди больничного коридора. Почему-то мне казалось, что вся влага уже впиталась в сидения машины Эллисон, но как бы не так — под нашими ногами набежала лужа. — Что с вами произошло? — шипит миссис МакКолл, а потом берет Стайлза за подбородок и наклоняется ниже. — Ты что, пьян?       Стайлз крутит головой, уворачиваясь, а потом закидывает одну руку мне за спину, а второй что-то выписывает в воздухе. — Что? Пфф, нет, нисколь… — он икает, чем выдает нас с головой, и теперь Мелисса смотрит на нас исподлобья. Моя мама точно высказала бы мне все, что думает о подростковом алкоголизме, если бы увидела меня в таком состоянии. — Может, самую малость. — Ладно, — строго протягивает миссис МакКолл и сильнее перехватывает папку подмышкой. — Он на четвертом этаже, палата 446, в то крыло почти не заглядывают санитары. Я скоро буду.       Стайлз порывается отсалютировать Мелиссе что-то еще, но я тяну его за рубашку к лифту. Нам везет, что кабина приезжает быстро и, кроме того, оказывается пуста. А еще свет в ней более приглушенный, чем в любом из коридоров, и я наконец не испытываю стреляющую боль в висках.       Упираюсь спиной в стену и сама не замечаю, как сползаю практически на пол. Голова гудит и кружится. Вокруг температура приемлемая для тела, но в груди у меня печет, а вот туловище наоборот начинает колотить — мокрая одежда прилипает и любой даже самый легкий ветерок отдается ураганной волной.       Я прикрываю глаза и падаю лицом в ладони. Голова наливается свинцом — кажется, что если ее не поддерживать, она будет болтаться, как китайский болванчик. Внутри творится настоящая каша из мыслей.       Вопрос времени, когда ребята поймут, что я сделала. Когда Стайлз поймет, что жизнь его лучшего друга в опасности из-за меня. Хмурюсь и задумываюсь о том, когда для меня стало так важно, что подумает именно Стайлз. Ни Кира, ни Эллисон, а именно Стайлз.       Почему меня вообще должно волновать, что решат убийцы моего брата?       Я зажмуриваюсь и крепко вдавливаю костяшки пальцев в виски. Если бы в мое подсознание действительно была дверь, то как ни страшно это признавать, это я — та, кто распахнула ее ногой и впустила Якана в свой мозг.       Как ни стараюсь, не могу сменить фокус мыслей. Все, о чем думается сейчас, — это Скотт, Мэтт и… — Ты меня поцеловал, — выдаю я вслух и тут же закусываю язык. — А?       Распахиваю глаза и, хватаясь за стены, поднимаюсь на ноги. Стайлза, как и меня, покачивает из стороны в сторону каждый раз, как мы преодолеваем пролет. — Я, я не, — едва наши взгляды пересекаются, он закашливается, а его щеки идут румянцем, — я не целовал тебя. Это было искусственное дыхание. — Без зажатого носа? — я скептически вздергиваю бровь. Губы Стайлза были холодные и тонкие, а еще первые, что касались моих. — Я, я, я пытался тебя откачать! — он тычет пальцем куда-то мне в грудь. — Вообще-то могла бы и спасибо сказать.       Я вижу по его лицу, что он не обижен — наоборот, мне даже кажется, что до этого его ели те же мысли, что и меня, а теперь он на короткое мгновение забывает о существовании японских демонов-лис и проблемах помимо гудящей головы от коньяка.       Я ловлю себя на странной пьяной мысли, что хотела бы его поцеловать — может, даже прямо здесь. И вот я на ватных ногах тянусь ближе к его лицу, но замираю в нескольких миллиметрах. Отсюда даже слышно его дыхание: прерывистое и шумное. — Спасибо, Стайлз, — киваю я и уже хочу стряхнуть его ладонь с себя, как вдруг всю кабину лифта резко трясет, буквально подбрасывая нас вверх. Мы хватаемся за руки, чтобы не расстелиться на полу.       Лампочка мигает, на какое-то мгновение погружая все в непроглядную темноту. Визг застревает у меня в горле. Мне начинает казаться, что пространство сужается, когда кабина замирает.       Единственное, что я вижу в те моменты, когда свет отключается, — это зеленые огни, отсчитывающие этажи. Третий, второй, первый, нулевой. Стоп.       Я успеваю только охнуть, когда раздается резкий скрип реек о рейки, и кабина летит куда-то вниз. Мои ноги подкашиваются и даже рука Стайлза, которую я сжимаю так крепко, что вот-вот могу сломать, не спасает меня от того, чтобы осесть на пол.       Счетчик этажей меняется так быстро, что иногда цифра не успевает отобразиться полностью. Минус первый, третий, пятый, седьмой. У меня в глазах рябит, отчего во лбу стучат молотки. Мой мозг оказывается зажат между ними и наковальней, а потому я буквально чувствую, как от каждого удара звон в ушах становится невыносимым.       Боль, трагедия, ненависть, возмездие.       Шепот, перерастающий в громкий и отчетливый крик, разносится у меня в голове эхом.       Я трясу подбородком и притягиваю колени к груди, надеясь спастись от невидимой, но ощутимой угрозы. Слышу, как Стайлз зовет меня и трясет за плечо, но не могу и пошевелиться. Когда я крепко зажмуриваюсь, последнее, что я вижу — это счетчик этажей, на котором горит минус сто пять.       Боль. Трагедия. Ненависть. Возмездие.       Голос теперь такой громкий, что стучит в моей голове от виска до виска, словно кто-то выбивает его металлом о металл. Я не сразу понимаю, что больше это не голос Мэтта, но и не мой внутренний — этот жесткий, уверенный и свирепый.       Боль. Трагедия. — Хватит! — кричу я куда-то в пустоту. Слезы текут из моих глаз от боли и бессилия, а гонг в голове только набирает обороты. — Прекрати!       Ненависть. Возмездие.       Мне кажется, что вот-вот мой череп размозжат о нечто твердое и металлическое, но сейчас я не против — сейчас я готова молить об этом. Если Якан думает, что этим сможет подчинить меня себе, то он ошибается. Я всего лишь слабый человек, который умрет, если на него надавить или свести с ума.       С ума. Может, этого он и добивается? Чтобы я потеряла рассудок, а он овладел моим телом, как в те разы, когда я едва не убила Харриса и подсыпала в пунш волчий аконит?       Я скриплю зубами — не устрою ему такой радости. Он всего лишь дух, что не имеет физической формы. А, значит, ему всегда нужен хозяин и переносчик — своего рода, он просто паразит, что питается моими эмоциями.       Голос Якана все еще стучит в моей голове, когда я нахожу в себе силы уцепиться за стены кабины и подняться на ноги. Пока он находится во мне, это должен быть симбиоз. Он может угрожать мне, но и я могу угрожать ему — как минимум, если умру я, то и его духовное воплощение канет в небытие. По крайней мере, я на это надеюсь. — Рут? — словно сквозь пелену, до меня дотягивает голос Стайлза. — Рут!       Двери кабины распахиваются, но не успеваю я допустить и мысли о том, чтобы остаться внутри, как руки парня толкают меня наружу. Рассчитываю вот-вот упасть и ощутить что-то типа полета в невесомости, но вместо этого я стою на чем-то твердом, способном поддерживать вес моего тела.       Вокруг все черно. Я не вижу ни пола, ни стен, ни потолка. Одним словом — сплошное ничего, в котором мы со Стайлзом вместе. И едва мои ноги касаются этого, как голос в голове утихает, а я больше не чувствую себя пьяной. — Рут! — Стайлз хватает меня за плечи и трясет. — Ты в порядке? Я думал, у тебя припадок. — Я в порядке, — мой голос хрипит, будто я не говорила несколько дней. — Где мы?       Ладонь Стайлза сползает ниже и берет мою — я и сама не готова отпустить его ни на шаг. Кабины лифта позади нас больше нет, вокруг вообще совершенно ничего нет, пока впереди наконец не начинает гореть свет. Всё начинается с маленького огонька, который разрастается сначала до размеров экрана в кинотеатре, а потом и вовсе поглощает наши фигуры. — Где мы? Что проис… — Тшш, — резко шикает Стайлз и кивает куда-то в сторону.       Я поворачиваю голову и вижу то, что ну никак не ожидаю: больницу Бэйкон Мемориал. Лампы более приглушенные, все звуки доносятся, точно из-под толщи воды, но это точно больница, где мы были еще десять минут назад. Мимо нас проходят медсестры и врачи, что везут на каталках больных, но мы будто невидимы ни для кого из них: одновременно здесь, а одновременно нигде.       Женщина в потертом грязном халате выходит из ближайшей к нам палаты и останавливается у сидений, предназначенных для посетителей. Сейчас на них нет никого, кроме мальчика в рубашке в клетку с коротким рукавом. Я присматриваюсь и вижу, что в руках он крутит игрушечного солдатика.       Женщина наклоняется чуть ниже к нему, а потом поджимает губы — так делал каждый гость на похоронах моей тёти перед тем, как произнести, что им очень жаль терять такого светлого человека, как Мэгги Дэлер. — Как она? — мальчик спрашивает с надеждой, но вместе с этим выкручивает солдатику ногу под неестественным углом. — Стайлз, мне очень жаль, но ей становится хуже, — выдыхает женщина. Я замираю и совсем медленно поворачиваю голову на реального Стайлза; того, что все еще крепко держит меня за руку. Он облизывает губу и, не отрываясь, смотрит на картину перед нами. — Из-за лекарств она может быть не совсем в сознании, но ты можешь увидеть ее.       Мальчик откладывает солдатика на сидение рядом, поднимается с места и отряхивает брюки цвета мокрого асфальта. Он поправляет волосы и разглаживает воротничок рубашки, прежде чем аккуратно схватиться за ручку двери и скрыться в палате. — Стайлз, это же… — Да, — он выдыхает и тяжело сглатывает. — Это я. Мы в моей голове.       Я охаю и не знаю, с чего и начать. Не хотелось бы мне, чтобы в моих воспоминаниях так нагло ковырялись вилкой, словно в винегрете. — Но… но почему.       Стайлз поворачивается ко мне и зачем-то берет мое лицо в свои ладони. Только сейчас я понимаю, что по факту — он единственная четкая фигура, что я вижу. Все остальные люди и вещи расплываются, и смотрю я на них, точно через мутные стекла очков. — Я не знаю, но это нехорошо. Очень и очень нехорошо, — он смотрит мне в глаза, будто пытается убедить меня в своих словах, в которые я и так беспрекословно верю. — Это всё Ногицунэ. — Он дух-обманщик, помнишь? — я не отвожу взгляда, и Стайлз мне кивает. — Думаешь, это все какой-то хитрый план? — Уверен.       Его тон, понятия не имею как, действует на меня успокаивающе. Но это чувство длится всего мгновение, пока я не замечаю, как из его носа тонкой струйкой начинает бежать кровь. Она срывается вниз, и капля падает куда-то в темноту под нашими ногами. — Стайлз, у тебя… — инстинктивно подношу пальцы к своему носу, но все оказывается в порядке; парню же приходится вытереть свою верхнюю губу костяшками.       Я перехватываю стайлзовы ладони и, оказывается, не зря — мир вокруг нас начинает вращаться. Свет превращается в какую-то молочную субстанцию, которая кружится, словно какао в чашке, что размешивают ложкой.       Если до этого мне было просто страшно, то теперь я начинаю паниковать. Существуем ли мы еще в реальном мире? Что сейчас происходит с моим телом, что поднималось в лифте? Так ли выглядит жизнь после смерти? Может, кабина просто упала, а наши души теперь на полном ходу несутся в чистилище?       Из всех опасений я выделяю лишь одно, чтобы озвучить его вслух. — Я не хочу умирать, Стайлз. — И ты не умрешь! — парень сильнее сжимает мою ладонь и переплетает наши пальцы — видимо, чтобы ни один водоворот воспоминаний не разлучил нас. — Мы не умрем. Я этого не допущу, Рут.       Я не знаю, как Стайлз делает это — сохраняет спокойствие, когда мир вокруг буквально вращается и идет ходуном. Он мало того, что держится, так еще и находит в себе силы успокоить меня, кричащую и раздавленную.       Единственный раз, когда мой рассудок был так спокоен и холоден — это в тот момент, когда я приняла решение отомстить всем и каждому, кто замешен в смерти моего брата. Однако сейчас, смотря на Стайлза, я думаю совсем о другом. Кто именно принял то решение: я или дух лисицы?       Я ничего больше не говорю и не спрашиваю, потому что мир наконец застывает на месте. Теперь вокруг темно, но в рамках разумного — горит, разве что, свет в окнах, а еще фонари и… кажется, это свеча, что способна пылать даже под водой. Скотт сжимает ее в руках.       Я вижу Лидию и Эллисон, что стоят позади, прислонив ладони ко рту, и вижу Стайлза. Его кофта мокрая от воды или пота, а грудь импульсивно то вздымается, то опускается. — Скотт, — выдыхают оба Стилински: и тот, что в воспоминаниях, и тот, что рядом со мной. Но продолжает только первый: — Скотт, ты мой брат. Если ты хочешь сделать это, то я сделаю это вместе с тобой.       Стайлз делает шаг, и его ступня погружается в лужу. Лидия что-то вскрикивает, но я не различаю слов. Воздух становится раскаленным, дышать тяжело, будто мою грудь поместили в тиски, и тогда я снова слышу в голове знакомый голос, отчего-то пропитанный злостью и страхом.       Он близко. Он близко, Рут. Близко.       Я тут же кручу головой и тогда вижу фигуру, расположенную будто за экраном этого кинофильма, что транслирует стайлзовы воспоминания. Прищуриваюсь и складываю свободную руку козырьком, чтобы рассмотреть получше.       Фигура напоминает мне человеческую, она одета в широкие брюки и кожаную куртку, но я не вижу лица, потому что оно полностью обмотано грязной марлей и кровавыми бинтами. — Стайлз! — я тут же дергаю его за руку и тычу пальцем в фигуру, что не нуждается в представлении. — Стайлз, бежим!       Я срываюсь с места и практически тащу парня за собой. Дороги я не вижу да ее как будто и не существует — только пустота и темнота. Стараюсь не оборачиваться, хотя дается мне это тяжело: я не слышу шагов или тяжелого дыхания, только звук рвущейся ткани. Кто-то точно берет целый моток и начинает распарывать его, потянув в разные стороны. — Стайлз! — кричу я, когда наконец вижу впереди огонек.       Сейчас я только надеюсь, что это не очередное воспоминание, а выход. Но я оказываюсь не единственной, чей голос эхом отдается вокруг и пульсирует, будто мы окружены мягкими стенами. — Впусти меня, Стайлз! Впусти меня!       Я чувствую, как дыхание перехватывает, а бок начинает колоть. Во рту пересыхает, а шипящий, звенящий и скребущий голос Ногицунэ рикошетит у меня в мозгу. — ВПУСТИ МЕНЯ, СТАЙЛЗ!       Я оказываюсь права: точка света перерастает в лампы в кабине лифта; они больше не мигают, а двери распахнуты. В темноте трудно понять, как много метров нас разделяет, но я ускоряюсь, насколько это возможно, когда вдруг ладонь Стайлза выскальзывает из моей. — РУТ!       Я оборачиваюсь и вижу, как Ногицунэ хватает Стайлза за ноги и тащит за собой; тот пытается цепляться руками, лишь бы затормозить, но вокруг сплошная пустота. Его губы беззвучно шевелятся в очертании моего имени, а я выкрикиваю его, но вместо этого слышу вновь голос в своей голове.       Позволь мне помочь тебе.       А потом взрывная волна красного цвета толкает меня в грудь — думаю, так ощущается пуля, врезающаяся в бронежилет. Мне кажется, что солнечное сплетение вот-вот разорвется, а воздух застревает в легких.       Я ударяюсь макушкой о стены кабины, отчего из глаз летят искры, и последнее, что я вижу, прежде чем двери лифта закроются, это Стайлза, кричащего мое имя.