Просто вот так случайно, безумно в тебя влюблен

       – Ну так и что было дальше?        – А дальше по стандарту. Женился, родился сын, умер. Не делай лицо такое, он умер в любви и благополучии.        Новый день Фёдор и Тацухико проводили в одной из самых крупных библиотек города. Достоевский предложил альбиносу погрузиться в русскую культуру, почитать классические произведения известных авторов, на что тот охотно согласился.        Сейчас они расположились на диванчике, что стоял около высокого окна у стены в одном из читальных залов. Фёдор с ногами залез на диван, опираясь спиной о стену, а Тацухико уместился на нём сверху, без лишнего стеснения прижавшись головой к крепкой груди. В руках у Достоевского была одна из известных книг, которая носила название «Обломов». Тацухико сам её выбрал, даже не смотря на то, что прочитать название на русском было ему не под силу.        Нужно отметить, что Фёдор по истине хорошо знал родной язык Шибусавы, поэтому без труда переводил текст произведения прямо на ходу, чем вызывал у японца искреннее восхищение. Взглядом Тацухико пробегал по русским буквам, иногда останавливал Фёдора, чтобы прочитать какое-нибудь простенькое словцо, а тот хвалил его, сдерживая смех от «невероятного акцента».        Но давайте вернёмся к самому началу дня.       Этот день был встречен Фёдором в довольно бодром состоянии, он даже был удивлен сам себе. Дома засиживаться не хотелось, все мысли были направлены на встречу с его прелестным ангелом, с которым он успел созвониться несколько раз за эту ночь.        Не нарушая традиций, перед выходом Достоевский залил в себя очередную чашку чая, попутно приводя в порядок волосы, которые как назло вставали дыбом, выдавая волнение своего владельца. Громко хлопнув дверью он наконец выскочил на улицу. Сегодня было ещё холоднее чем обычно, но внутренний жар от воспоминаний прикосновений нежных рук отвлекал от зябкой сырости вокруг.        Расстояние до дома, который снимал друг Тацухико для них двоих, Фёдор преодолел довольно таки быстро. Пару быстрых стуков в дверь, и за ней послышались шаги. Но, по всей видимости, встречать его спешил явно не Шибусава, уж слишком «уставшими» казались звуки за дверью, явно не те, что могли принадлежать вечно воодушевленному альбиносу.        Так и оказалось. Дверь распахнулась, предоставляя взору аметистовых глаз вид на сонную физиономию Хикэру, который расхаживал по дому в бархатном халатике, патчах под глазами, и бокальчиком красного итальянского.        — Выглядишь отвратительно. - с издёвкой подметил Достоевский, с хищной улыбкой смотря на знакомого. – Интересно, почему?        – Хм, дай-ка подумать.. может потому, что кое кто всю ночь трещал по телефону с моим другом? Всю ночь без умолку? - с раздражением парировал голубоглазый японец. – Какая-то русская крыса. Фамилия начинается на «Д», а заканчивается на «остоевский».. проходи уже.        Захлопнув дверь, временный хозяин дома поспешил удалиться, крикнув альбиносу о прибытии его ненаглядного русского, проворчав Фёдору о том, чтобы тот вернул Тацухико домой к 7 часам.        Не успел Достоевский ответить и одёрнуть старшего японца от несколько грубоватого тона, как с лестницы, ведущей на второй этаж, прямо к нему в руки влетел его белоснежный ангел, тоже немного растрёпанный, что было немного непривычно, но это совершенно не делало его менее привлекательным.        – Не думал, что ты придёшь так рано. - радостно воскликнул Тацухико, отстранившись от русского после быстрых, но тёплых объятий. – Обычно это по моей части.        Сейчас, с этими торчащими в разные стороны волосами, сонными, красными глазами, немного «помятым», светлыми личиком, и полу-расстёгнутой ночной рубашкой, Тацухико больше походил на птенца, который с нетерпением восседал в своем гнезде и ждал свою мать. Но это лишь метафоры и забавные фантазии.        Внутри Фёдор словно расцветал от ощущения такой теплоты и любви, которая наполняла его от нахождения рядом с Шибусавой. Новое и неизведанное чувство для него. Он, кажется, только-только начал осознавать, что такое настоящая любовь, и искренне надеялся, что это ощущение не какая-то мимолётная искра. По крайней мере, ему бы очень хотелось, чтобы оно было так.        Шибусава собрался довольно быстро, дополняя свой образ, конечно, весь белый, симпатичной косой, которую Фёдор успел засыпать комплиментами, заверяя о том, что альбиносу она очень идет.        Когда японец был полностью готов, Фёдор собственнически схватил его за руку и вытащил на улицу, пока тот не успел «сцепиться языками» на прощание с Симидзу, который любезно вышел их проводить.        Путь их пролег изначально через кофейню, потому что оставить без внимания голодного Шибусаву было сложно. Уж слишком печальный взгляд у него был. Поэтому, умяв на пополам яблочный пирог и по чашке кофе (в случае Фёдора - чая. Нельзя ему кофе, не спит потом всю ночь..) они направились к назначенному месту.        По пути Фёдор без остановки рассказывал разные своего рода истории, с наслаждением наблюдая за Тацухико, которому, кажется, это было реально интересно. Обычно Фёдор молчалив, вообще не любил делиться какой либо информацией и предпочитал одиночество в тени, лишь иногда разбавляя обыденность разговорами с Гоголем. Ну как разговорами... в случае с импульсивным Гоголем - Фёдор скорее являлся слушателем монолога, что даже не желал вставлять своего слова в эту процессию, но с Шибусавой всё было наоборот.        Он, наверное, был первым человеком который смог вывести Достоевского на разговоры, в которых он совершенно не желал останавливаться, крайне не походя не самого себя. Он и сам ловил себя на этой мысли, но, мягко говоря, ему было уже всё равно. У Тацухико всегда хватало характера и решительности, чтобы высказать своё мнение или некоторые недовольства на что-то, из-за чего пробуждал в Фёдоре ещё больший азарт.        Долгожданная библиотека. Теплая и уютная, сопровождаемая ароматом зелёного чая и неповторимым запахом книг, застоявшихся на пыльных стеллажах.        Поздоровавшись со старой библиотекаршей - седой женщиной в очках, которая всегда приветливо встречала Фёдора и любезно оказывала ему помощь в поиске книг. Но в этот раз он зашёл сюда не как обычно, без всей этой отрешенности на лице, а с непривычным светом в глазах, что вызвало теплую улыбку на лице знакомой женщины.        Тацухико с интересом проходил мимо стеллажей, аккуратно перебирая старые книги, с интересом заглядывая внутрь. Книги были не только русские, но и на других различных языках, например французском, который тот знал великолепно.        – Je ne suis une sainte..J'ai connu bien des hommes et je sais, par expériense, toutes les folies, toutes les salatés dont ils sont capables. - Шибусава вслух зачитал строчку с наугад выбранной страницы французской книги. – Угадаешь откуда?        – Оу, даже не знаю. Не авторства ли Октава Мирбо? - с хитрой улыбкой на устах протянул Достоевский. – Дневник Горничной, ты не подловишь меня на этом.        – Да я не собирался, ты ведь всё тут перерыл вдоль и поперёк, верно, Фёдор?        Альбинос сделал особый акцент на его имени, призвав табун мурашек, что пробежали по спине русского. Он редко произносил его имя, но оно звучало так сладко, так натянуто.. Достоевский и так млел от волшебного голоса японца, но произношение собственного имени вызывало ещё более яркие эмоции, которые приятно дурманили разум такой нежностью.        – Вот смотри. - Шибусава вытащил очередную книгу из стопы, расположенной на столе. – Может эту?        Достоевский пригляделся к толстому переплету который демонстрировал ему Тацухико. «Война и мир; том 1». Лишь первый том с трудом вмещался в хрупкую белую руку, а там их явно больше..        – Думаю, наше свободное время не потянет данное произведение. - Хмыкнул Фёдор ощущая на себе негодующий взор алых глаз. – Там четыре тома, дорогой мой, огромные четыре тома, так что сбавь свой пыл.        – М-да.. - Тацухико вгляделся в текст книги, вскинул брови и закрыл её. Видно данное произведение было явно для него непостижимо. Поиски продолжаются, отлично..        Они просмотрели ещё множество шкафов. От авторства некоторых персон Достоевский сам лично отказывался, приводя в пример какие-то субъективные аргументы, от других уже Тацухико, лишь по внешнему виду предложений возмущаясь от многочисленной «тавтологии» .       Но, как мы уже поняли, поиски завершились успехом..        – Русская литература какая-то депрессивная. - недовольно протянул Тацухико, поднимаясь из жарких объятий Достоевского, и подтягиваясь, разминая онемевшие мышцы.        – Что поделать, Россия для грустных. Самое распространенное мнение, придуманное самими русскими.. - ответил на печальное суждение брюнет, принимая сидячее положение.        – Ты тоже грустный?        – Само собой, видишь, переживаю кризис средних лет уже сейчас!        Тацухико, закатив глаза, присел рядом с Достоевским, целуя его в уголок губ, на что он активно поддается.        – Вот только это и поднимает мне настроение. - ответил на ласковый жест Фёдор, прижимаясь щекой ко лбу альбиноса, словно кот, которого приласкал любимый хозяин, а Шибусава лишь опустил голову на широкое плечо.        За окном с громким треском сверкнула молния, а за ней раздался гром и быстрый стук дождя о тонкое стекло. Альбинос только страдальчески выдохнул, проскулив что-то о том, что устал от бесконечных ливней и данный ареал обитания явно не для него, а Фёдор, с довольной улыбкой, сидел и наслаждался тем фактом, что он так и не вернул Тацухико до 7 часов. Да и не хотелось возвращать вовсе.