Оборванные струны, Воронов замок (зарисовки к двум повестям)

      Контекст: Амальхен Штраль, кузина канцлера Альдинга (ей лет 16-17), неделю назад столкнулась в саду с неким человеком. И вот они видятся — и болтают о всяком — уже неделю. Человек мил и весел, умён, Амальхен считает его другом.       Доверяет ему.       Таймлайн: это первые годы правления канцлера (первый-второй год?), то есть минимум за полтора-два года до знакомства министра и Трудль.       ...У юноши красивое, светлое лицо; хотя и смуглое. Он держит в ладонях хрупкую чашку, не ставит её на осыпающуюся ограду — нет, камни прямо сейчас не сыплются, но верх у старой стены неровный, и хрупкий фарфор легко разобьётся.       Юноша смотрит; у него ясное, ясное лицо.       Амальхен... легко с ним говорить.       Он очень хороший.       — Хотите, скажу вам страшную тайну? — он улыбается, светло, ясно, у него очень красивая, тонкая улыбка.       Вот канцлер не умеет так улыбаться.       И Амальхен кивает.       Он чуть наклоняет голову, как будто смущённо. И говорит:       – Во-первых, магия — есть.       "Во-вторых, я — маг", - несказанным повисает в воздухе.       - Вы - маг? — говорит Амальхен.       — Как догадались?       Он даже не пугается.       Странно.       Амальхен медлит.       Немножко.       - Ну... Вы похожи...       - На нежить из Холмов? — легко спрашивает юноша. И чуть смущённо склоняет голову. Снова.       Амальхен смотрит на профиль — остроносый и тонкогубый; на тёмные, словно ледяная вода, глаза. Волосы юноши уложены; а то, наверное, растрепались бы. Они у него густые — красивей, чем у самой Амальхен.       И тоже тёмные. У Амальхен светлые, русые, и вьются.       Лицо у него строгое; тонкое и резкое.       И в этом лице есть что-то знакомое; она никак не может понять, что, но что-то есть.       — Я где-то вас видела, — говорит Амальхен.       Он смотрит, щурится, взгляд внимательный; насмешливый.       Нет. Скорее изучающий взгляд.       Насмешки в нём нет совсем.       Амальхен насмешливых взглядов довольно видела, чтобы разбираться.       В конце концов, канцлеру она непонятно кто; кузина, не любовница, не невеста.       Непонятно.       ...И в свете её... не любят.       Именно из-за этого.       Она говорит:       - Так вы фейри или нет?       И юноша смеётся.       Мягко и весело.       – Нет... Не фейри, — говорит он. — И... ничего похожего.       У него ясные-ясные глаза. Странные — то тёмные, почти чёрные; то карие с тёмными... то ли полосками, то ли пятнами.       Пристальные.       Ведьмачьи глаза.       - У вас ведьмачьи глаза, - говорит Амальхен. И юноша вскидывает весёлый взгляд — смотрел он до этого на чашку и на траву у своих ног:       – Но это же не значит, что я фейри!..       Не значит.       Она ещё недолго смотрит и щурится на свету; потом вспоминает, где его видела.       В альбомах у канцлера.       Только там, на рисунке, он что-то писал или редактировал.       Сидел за столом. И рядом с Мировым Шаром, с какими-то бумагами, с документами.       Юноша смотрит; щурит весёлые глаза.       – Канцлер, — говорит Амальхен тихо. — Канцлер... вас рисовал.       "А значит, вы из ближнего круга".       Вот только... Амальхен оттуда немногих видела. И это знание — что он из ближнего круга канцлера, лорда-канцлера, кузена её — ничего ей не даёт.       – Вы... знаете доктора Ванмеера?       Он вскидывает любопытный взгляд.       - Ну допустим.       — Он... очень страшный человек?..       – Смотря для кого, — отвечает юноша. С улыбкой во взгляде отвечает. Потом вдруг спрашивает: — А что вы сами думаете?       И Амальхен, начав было какую-то фразу, осекается. Просто опомнившись — в его глазах неодобрения нет.       – Простите... Я... Не должна была.       — Нет, – говорит он смеющимся мягким тоном. — Мне любопытно. Что говорят о докторе?..       Амальхен медлит; ведь всё же сплетничать дурно, тем более — о чужом, незнакомом человеке, тем более - не при нём.       Тем более — с неизвестно кем.       – Помимо того, что хромое чудище, — добавляет юноша. – Это я... и так знаю.       Амальхен склоняет голову.       – Ну... он не очень хороший.       Лица собеседника Амальхен не видит. Он, кажется, даже дышит тихо, чтобы не спугнуть мысль.       – Он... Цензор. Советник канцлера. Сжёг кучу зловредных книг.       Юноша улыбается — Альхен видит, как вздрагивают в улыбке тонкие губы.       В глаза она почему-то не смотрит — стыдно.       Не знает, отчего.       - Он... главный цензор в Империи. Глава цензората. ...И... его все боятся.       Юноша нервно хохочет — не смеётся, хохочет. Нет, скорее всё же смеётся, уткнувшись в ладонь носом.       – Вы... Вы сами спросили!..       - Извините, — говорит он — придушенным шёпотом от смеха. - Но это... ужас. ...А вы его боитесь?.. — вдруг спрашивает, вскинув глаза.       – Я... Я его не видела.       Он хочет что-то сказать — кажется; но не успевает. И говорит только:       – Канцлер идёт.       Он всё-таки ставит чашечку, вскакивает; в движении есть что-то неправильное, неловкое. Амальхен слишком не хочет видеть канцлера, чтобы присмотреться.       А юноша говорит спокойно и ясно:       – Слава Империи!..