Дикий зов

      Не смотря на то, насколько примитивными Соласу казались деяния Рук, начиная с попыток решать вереницы проблем новообретенных спутников и заканчивая дурной привычкой тратить время на паршивое чтиво, он не мог отказать себе в признании одного простого факта — если бы не их связь, Тюрьма Сожалений поглотила бы его без остатка. Монументальная фигура Митал преследовала его всюду, куда он ни бросал взгляд, сопряжённая тысячами лиц и фигур помельче, застывших в едином порыве гнева, предвкушения, агонии. Их хоровод стенаний, упрёков, обвинений и жалоб казался нескончаемым, тревожа и подавляя обычно ясный ум.       Единственным способом побега из этого царства мук совести и беспросветной горечи для него стало тонкое пространство сновидений Меркар, и теперь он цеплялся за них как утопающий за соломинку, что возможно все же вынесет его однажды на устойчивый берег. А потому, каждую ночь, будто прилежный ткач, Солас плёл нити снов для Рук. Его стараниями они стали глубже, чётче, появилось больше деталей, создающих нужный ему антураж, отчасти вдохновленный глупейшими книжками, которыми зачитывалась Меркар перед сном, в попытке снять напряжение. Подобно мойре, он сплетал образы из всего, что попадало ему в руки. Иногда изображения были бестолковыми и гротескными; Ужасный Волк закатывал глаза всякий раз, стоило ему отголоском уловить словосочетания вроде «нетронутый бутон» или «затейливый рожок», но Рук совершенно ничего не смущало и она хихикала как юная глупая институтка, а главное — расслаблялась.          В иные ночи его старания не имели никакого смысла: Рук спала беспокойно, её сознание замыкалось для него и будто бы для себя в том числе, она была тревожна и вскакивала от малейшего шороха, так и не сумев совладать с эмоциями и впечатлениями, полученными в течении нового дня. Держать с ним связь Меркар так же не пыталась, и Солас знал, что причиной тому был глубокий страх, который она испытывала не столько по отношению к нему, сколько к ситуации, в которой оказалась. Будучи разбойницей, Рук мало что смыслила в магии, та смущала её своей отдалённой, слабоизученной природой, и как это бывает со всяким приземленным существом, она предпочитала сталь в руках перспективам более эфирного порядка.       Обживаясь средь напарников, Меркар легко входила в контакт с ними, привыкшая находиться в коммунарской тесноте казарм и связей между «Драконами». Неприхотливая в еде, она охотно пробовала долийские и ривенийские блюда, которыми её угощала Беллара, делила тевинтерские хачапури и долму с Нэв, но чем-то совершенно особенным для неё стал кофе.       Один вид турки начал вызывать у Рук гамму эмоций, начиная растерянностью и кончая досадой. С появлением Луканиса Делламорте в Маяке, ритм её восприятия пищи и напитков несколько изменился. Очарованная замкнутым, всегда собранным и молчаливым Вороном, стремительная и смертоносная в бою, Меркар теперь казалась себе невежей. Преимущества невозмутимой адаптивности вдруг стали представляться ей чем-то дурным и скверным. Выуживая пальцами влажные кусочки пористого сыра, отрывая куски плоской, тонкой лепешки, дабы свернуть их в рулеты и наполнить разнообразной свежей зеленью, которую до этого едва отряхнула от воды, Рук встречала на себе задумчивый взгляд Луканиса и мысленно съёживалась, хотя не подавала виду.       Испытывал отголоски дискомфорта и Солас, что сопровождалось снисходительной жалостью к столь неловким последствиям возникшей симпатии. Он чувствовал себя вынужденным соглядатаем, наблюдая как нескладно выстраиваются отношения между дочерью тевинтерских военных и очевидным будущим Первым Когтем, рождённым с серебряной ложкой во рту. Отбросив простой путь приличной, сытой жизни, Меркар избрала жизнь преступницы и мятежницы, ставящей чужую свободу выше своей.       Луканис же был слеплен совсем из иного теста, и его манеры, выдержка, бытовые привычки — резко контрастировали с иными обитателями Маяка. Он был подчёркнуто сух и вежлив, держался особняком. Солас в свою очередь улавливал тонкие колебания гнева и похоти, недоступные остальным; демон привязанный к Делламорте каждый раз исходился подавленными, искажёнными эмоциями носителя, стоило Рук появиться рядом. К чести Луканиса, он всегда сохранял невозмутимое лицо, неизменно стараясь удалиться в кладовую раньше, чем из его носа снова брызнет кровь.

***

      Невыраженная симпатия и сексуальное напряжение начали прокладывать свой ход не только во снах, но и в действиях. Один ежеквартальник «Вдовы» сменился другим. Последние дни Рук отходила ко сну только после томительных минут мастурбации; вслед за тем как волны оргазма наконец отпускали её, она тотчас проваливалась в мир грёз и забвений.       Этот раз не стал исключением, совсем скоро дыхание Рук выровнялось, её наконец сморило.       Высокие потолки столовой служили замечательными проводниками глубоким вздохам и шумному дыханию. Делламорте прижимал её к длинному деревянному столу, его крупные ладони блуждали по женскому телу, губы кусали мягкую мочку уха, чуть царапала кожу густая щетина. Облачённая в полупрозрачную тонкую ткань, скреплённую в нескольких местах тесёмками, созданными исключительно для того, чтобы за них потянули, Меркар трудилась над замешиванием теста. Следы муки на тёмной коже смотрелись дороже иных драгоценных камней, грудь не стеснённая ни броней, ни лифом, тяжело покачивалась от прилагаемых усилий.       — Луканис, подожди, я... ох, я же просто просила помочь замесить тесто, — она повела плечом, которое немедленно осыпали пылкими поцелуями.       — Sí, querida. Я помогаю.       — Постой же! Здесь слишком жарко, — Рук замахала ладонью около шеи и декольте, куда немедленно бросил острый взгляд Делламорте, чтобы тотчас сократить дистанцию.       В столовой становилось почти удушливо горячо, не то от близости пылающего камина, не то от распалившегося Луканиса, чьи руки гладили её талию, живот и бедра, сминая, пошлёпывая, что ту же сдобу. Она развернулась к нему, но не касалась, боясь испачкать. Между ног давно уже влажно, и она бы рада отдаться Ворону, но предчувствие чего-то дурного мешало и сдерживало её.       Пока Луканис искал её губы своими, шепча ласковые, обещающие фразы и вжимаясь в неё собственным телом, Рук то и дело уворачивалась, подставляя щеки под поцелуи, ведомая разгорающейся тревогой в груди. Ей чудилось, будто оба волка, что стоят возле очага, ожили, и теперь строго смотрели на неё немигающими глазами, горящими голубым светом. Медленно и нервозно каждый из них помахивал хвостом, переминались их мощные лапы, казалось, они готовятся к прыжку.       Ища поддержки, Меркар вновь обратила взгляд на Луканиса, но отпрянула с лёгким вскриком, после чего мгновенно забралась на стол. Глаза Делламорте горели неестественным лиловым цветом, гигантские крылья застыли за спиной, лицо исказила сосредоточенная гримаса с широко раздутыми ноздрями.       — Луканис? Что с тобой? Почему...       Она стала пятиться в ужасе, после чего соскочила на пол, оставляя между ними стол в качестве преграды.         — Чтобы. Лучше. Тебя. Видеть.       Жар комнаты незаметно сменился на пронизывающий до костей холод. Тело покрылось мурашками, больно заныли соски, реагируя на стужу. Волки протяжно и пронзительно завыли, после чего скалясь и щёлкая челюстями бросились на Луканиса.       — Блядь, блядь, блядь!       Рук отшатнулась и шлёпнулась на покрывшийся инеем каменный пол, больно ударившись поясницей. Она не видела, что вдалеке, в самом тёмном уголке сна, притаился ещё один волк, недобро наблюдавший за происходящим тремя парами глаз.