exit music (for a life)

      Осень неумолимо брала бразды правления в свои холодеющие трескающиеся руки, заставляя холодеть и трескаться особенно уязвимые человеческие сердца, сопровождая и без того неприятный и болезненный процесс резкими изменениями погоды, сокращением светового дня и густым колючим дождём, который, казалось, собирался в болото где-то на подкорке мозга, блокируя самые важные нервные импульсы. Один из этих импульсов обязательно посоветовал бы Кириллу Горбатову остаться дома в этот дождливый промозглый день. По сути, ничего не мешало ему поступить именно так, и ещё вечером накануне, засыпая в обнимку с плюшевой собакой, он не представлял, что события сложатся совсем иначе.       В восемь утра его разбудил телефонный звонок.       — Доброе утро. Это папа. Сможешь прийти сегодня на Старую Басманную? Мне нужна твоя помощь с бумагами.       — Доброе… — еле-еле разлепив глаза, Кирилл сел на кровати, с трудом понимая, какой сейчас год или месяц, не говоря уже о том, что от него в данный момент требуется, — Помощь? Моя?       — Просыпайся, Кирилл, я предельно ясно выражаюсь, — голос звучал не то сурово, не то уставше, — мне урезали количество ассистентов. Будем с документацией разбираться.       — А… — парень хотел ещё что-то сказать, но из динамика уже раздались гудки. Он потратил пару минут на определение чувства, которое связалось в тугой узел на уровне адамового яблока. Привычная реакция на привычное «ни здрасьте, ни насрать» — досада. За нарушенный сон, за приказной тон, за просьбу о помощи после того, что случилось накануне.       Кирилл жил в большой и в общем-то довольно уютной комнате, которая, от обклеенных плакатами стен до электронного фортепиано и барабанной установки в углу, полностью его устраивала — до того момента, как запоздалый подростковый бунт потребовал от него сепарации от единственного родного человека. Квартира принадлежала его опекуну, которого парень уже несколько лет спокойно называл отцом, но чем старше он становился, тем сложнее ему было уживаться с сильной, властной и как будто заполняющей своим тяжёлым духом всё пространство их жилища личностью. В день концерта во «Дворе Чудес» Кириллу в первую очередь было страшно: страшно уходить из дома после ужина и возвращаться далеко за полночь. К тому же, думал он в тот вечер, всё так же вжимаясь в спинку кресла машины Клима, разговор о его маленькой авантюре, как бы ему ни хотелось, не получится отложить до утра — отец мало спал и ложился обычно поздно. И конечно, в свои девятнадцать Кирилл изо всех сил пытался почувствовать себя хоть сколько-нибудь отделённым от отца, однако переступив порог около половины второго ночи и не успев даже разуться, он ощутил на себе осуждающий вопросительный взгляд, и иллюзорность своей независимости заставила предательски задрожать колени. Приняв решение играть на опережение, Кирилл начал сбивчиво рассказывать отцу о своём выступлении и приглашении на лейбл — язык заплетался от волнения, гитарный чехол на спине неудобно перевешивал вниз, пока он пытался совладать со шнурками проклятых конверсов. На середине повествования в нём родилась смутная надежда на то, что человек, целенаправленно взрастивший в нём музыканта, расценит произошедшее как воздаяние за их совместный труд. Но, почувствовав наконец ступнями в белых носках холодный пол прихожей и выпрямившись, вместо гордости за сына в серо-зелёных глазах Кирилл прочёл лишь недовольство, подчёркнутое густыми сведёнными бровями; вместо похвалы и пары ободряющих фраз в стиле «молодец, я знал, что у тебя всё получится» услышал только слова о своей опрометчивости и наивности, о том, что в этом бизнесе «сидят одни шарлатаны и вербуют таких, как ты, на роль таких же шарлатанов», и что лучше бы Кирилл готовился к новому учебному году, чем бегал, «как ошалелый», по сомнительным мероприятиям. Когда отец перешёл на неприятно режущий уши повышенный тон, парень понял, что этот диалог не станет конструктивным ни при каких обстоятельствах, и лучше закончить его сейчас, чем впасть в окончательное отчаяние. Потому он поднял руку в осадительном жесте, тихо извинился и исчез за дверью своей комнаты под глубокий прерывистый вздох.       С этого разговора их общение с отцом свелось к паре дежурных фраз, когда им приходилось сталкиваться на кухне. Неизвестно, сколько бы продолжалась эта игра в молчанку, учитывая их напускную незаинтересованность в друг друге, если бы отец сам не позвонил Кириллу этим сентябрьским утром. Ввиду сложившейся традиции невозможности отказать этому человеку, через два часа Кирилл уже тщетно пытался объяснить грозного вида охраннику корпуса Высшей Школы Экономики своё право находиться в здании университета. Потребовалось совершить по крайней мере три звонка разным руководящим должностям прежде чем проход оказался открыт — Кирилл прошёл к раздевалкам с тяжёлым сердцем, не зная, куда идти, что сказать отцу и как вообще смотреть ему в глаза. «Странная реакция, — сказал он сам себе, вешая куртку на случайный крючок, — как будто в первый раз. Как будто чужие люди — и почему он такой?» — Вопрос без ответа остался висеть на том же самом крючке. Кирилл отправился на поиски библиотеки.       В этот день многим жителям столицы стало понятно, что Москва действительно никогда не спит, даже если ей очень хочется. Паша Григорьев не стал исключением: проснувшись второго сентября с отвратительным настроением — какой придурок додумался поставить пары в первую субботу, ещё и с самого утра? — он намеревался угрюмо кутаться сначала в плед, а затем в потёртый безразмерный плащ до самого университета, но где-то между выходом из метро и пунктом назначения решил поменять своё отношение к обернувшимся против него обстоятельствам, чтобы не скиснуть совсем, подобно низким и тёмным, ещё пару дней назад белым облакам.       павелитель: доброе утро время сиять!       павелитель: однако же я проснулся час назад и уже хочу мотнуться назад во времени когда мог ебланить сутки напролёт       Приплясывая по Старой Басманной в такт шлягеру своего тёзки, Паша строчил Асе сообщения в телеграме — оба уже смирились с тем, что им не отвертеться от статуса друзей друг для друга, и последние несколько дней переписывались почти беспрерывно, пользуясь тем, что быстро нашли общий язык. Тридцать первого августа ребята пришли к выводу, что конец лета вышел вполне удачным: Асе с большим трудом, но всё-таки удалось объяснить Климу тему с её «парнем» и даже получить от него «братское благословение», о котором она не просила, но которое, по убеждению Клима, было совершенно необходимым; Паша вплоть до самого начала учебного года брал штурмом поисковики, читая о принципах постановки мюзиклов и посмотрев бесчисленное количество видео с бэкстейджем и интервью с выдающимися представителями жанра, и теперь у него чесались руки начать что-то делать, однако произведение подобрано всё ещё не было, как и каст, не считая Аси, которая поклялась ему бросить «эти чёртовы одноразки» ради обещанной роли. Проверить истинность утверждения Паше пока не удалось, однако он был серьёзно настроен на встречу с подругой в ближайшие дни. Может, даже сегодня, если университет в первые же три часа не высосет из него все соки.       Не отвечавшая некоторое время Ася, наконец, появилась в сети.       аssя: доброе утро девочки       аssя: скажи что не мне одной поставили пары с утра       Паша ухмыльнулся, но палец слетел с печатающегося саркастичного сообщения из-за некстати выскочившей из неровно уложенной дороги плитки.       павелитель: а вот ннннхдьл       павелитель: фак       павелитель: короче, говорю       павелитель: это полный пиздец индид, у нас тут ещё перерыто всё и какой-то утренний фитнес-тренинг по итогу       павелитель: бег с препятствиями       аssя: вышка-отрыжка 😛       аssя: но тебе полезно будет       павелитель: girl bye       павелитель: хотел съязвить про ранхигс но воздержусь, над вами уже жизнь съязвила       аssя: пока мальчик       павелитель: так, ладно, мы на этом далеко не уедем       павелитель: у тебя много пар сегодня? можем пересечься после если хочешь       аssя: нуууу я заканчиваю около двух?       аssя: было бы здорово       павелитель: супер, давай тогда на чистых в три       павелитель: справим поминки беззаботного лета       аssя: окей       аssя: и давай чуть позитивнее, без тебя тошно       павелитель: какая ты милая       павелитель: послушай пашу волю       павелитель: мужик реально спасает       Допрыгав, наконец, до своего корпуса, Паша закурил, настраиваясь на учебный день. Никакого значения он формально не имел, однако без искусственного придавания этого значения можно было сойти с ума на первой же паре. Мимо юноши пробегали студенты, один за другим — сплошь монохромные пальто и цветные беретки. Среди этого мельтешения Паша мельком заметил растрёпанную рыжую макушку, и уже было прищурился в попытке разглядеть черты лица, но ударивший в голову никотин остановил его, расслабляя и лишая концентрации. «Да ну тебя, так же не бывает», — подсказал ему внутренний голос, пробиваясь сквозь музыку в наушниках. «Ты как всегда прав», — на выдохе ответил ему Паша и затушил окурок самокрутки о мусорку. До начала занятия оставалась пара минут, и он пролетел через пост охраны, метнувшись дальше в сторону лестницы, не снимая плащ и продолжая упорно игнорировать рыжую макушку.       Пока Паша отбывал срок на сдвоенной паре по французскому, Кирилл уже битый час бродил по лабиринтам коридоров и не понимал, было ли действительно так сложно сделать чуть более понятную систему указателей или хотя бы выложить гайд по зданию в интернете. Конечно, учись он здесь, или имея смелость спросить у местных студентов дорогу, он бы уже на пятом кругу нашёл эту трижды клятую библиотеку, куда ему наказал прийти отец в смске, следующей сразу за утренним звонком. «Почему «наказал»? — осёкся Кирилл, хмуря брови, — когда он меня в последний раз наказывал… Если, конечно, не считать наказанием этот спонтанный квест. Ну и кто его просил работать в таком месте…» — парень забыл взять наушники, отчего приходилось вести диалог с самим собой, чередуя отчаянные реплики с не менее отчаянными и в общем-то конструктивными претензиями к отцу. «И почему, всё-таки, отец? — Кирилл уже минимум тридцатый раз завернул в корпус Л, — он никогда не настаивал на том, чтобы я его так называл. Хотя другое слово ему и не подходит. Если бы не он, я бы… ябы-ябы… что-то японское уже началось. Так, тут, вроде, должна была быть столовая…»       И действительно, стоило Кириллу пройти по длинному коридору и завернуть за угол, как он очутился в столовой. Разглядеть интерьер большого светлого помещения удавалось с трудом — вид загораживала удивительно длинная и широкая очередь, сформировавшаяся по окончании третьей пары. Парню не очень хотелось есть, и ещё меньше хотелось ждать, дыша в затылок какому-то студенту, потому он двинулся вдоль скопления людей к кассам, попутно оценивая здешнее меню. Уже дойдя до конца ряда витрин, он остановился, случайно услышав обрывки оживлённого и не самого дружелюбного диалога.       — …Молодой человек, вам чёрным по белому аппарат пишет, что средств недостаточно!       — Уважаемая, может, договоримся? Я вам попозже занесу, — парень в цветной рубашке навыпуск — конечно, никто, кроме Паши Григорьева, оказаться в подобной ситуации не мог — заискивающе улыбнулся грузной кассирше. Та его приветливого настроя решительно не разделяла, хмуря нарисованные брови и кривя губы.       — Не положено. Когда будут средства, тогда и приходите.       — Ну мы же с вами не первый год знакомы! — Продолжал канючить юноша, вцепившись, как в последнее, что у него осталось, в поднос с комплексным обедом. — Очень кушать хочется, пожалейте бедного студента! Вы представьте, Раскольникову кушать было нечего, и он бабку зарубил… Вот до чего вы меня доведёте!       Но угрозы на работницу действовали как будто противоположным образом, и женщина уже собиралась разобраться с неугомонным студентом надлежащим методом, но на этом моменте невольному свидетелю разборки стало жаль любителя Достоевского — Кирилл, достав из кармана банковскую карточку, тихо и незаметно приложил её к аппарату. Тот одобрительно пискнул, кассирша недоуменно выгнула бровь, любитель Достоевского отзеркалил движение оппонентши, уставившись на натянутый до середины ладони, зажимающей в пальцах карту, рукав красного свитера.       — Надеюсь, нестрашно, если я оплачу, — произнёс Кирилл. Собственный голос показался ему чересчур высоким и странно неуверенным, и он, стушевавшись, развернулся и побрёл в сторону выхода.       — Приятного аппетита, — кассирша моментально расслабилась и, неодобрительно зыркнув напоследок на Пашу, возвратилась к работе. Несколько мгновений Паша, держа в руках несчастный поднос, огромными глазами смотрел на удаляющийся спасительный красный свитер. Затем, опомнившись, чуть не роняя скользящую по подносу миску супа, понёсся за ним.       — Постой! Постой, — услышав возглас, Кирилл вздохнул, понимая, что его небольшой акт помощи не остался незамеченным, и обернулся. Паша резко затормозил, и поднял поднос вверх для равновесия, чуть не зарядив им по носу своему благодетелю, — Ой… привет! Тебе не надо было этого делать, на самом деле. — В его словах чувствовалась искренность — тенденция выуживать из малознакомых людей деньги начинала его немного напрягать, но иначе конфликт с кассиршей грозился разрастись до никому не нужных масштабов.       — Да мне не жалко, — Паша поднял взгляд. На него приветливо смотрели два глаза разных оттенков голубого. Тот, что больше отдавал в зелёный, был частично прикрыт беспорядочной рыжей чёлкой. Кирилл тут же зачесал её наверх ладонью, неодобрительно цокая в адрес своей небрежности.       — Спасибо огромное, я верну обязательно. Или, хочешь, вместе поедим? Мне кажется, я переоценил свой аппетит.       — Ну… — Кирилл замешкался. До встречи с отцом ещё оставалось время, но он чувствовал себя неготовым к подобного рода спонтанным знакомствам.       — Давай, я настаиваю. Ты вон худющий какой, тебя дома не кормят? — Включив свою обычную беспардонность, Паша кивнул Кириллу на ближайший свободный столик. — Присаживайся. И номер телефона диктуй, скину сразу, что есть.       Аппетита у Кирилла всё ещё не было, поэтому он большей частью использовал тарелку перед собой как повод не встречаться глазами с новым знакомым, скромно тыкая вилкой рассыпчатую гречку. Паша за обе щеки уплетал гороховый суп, параллельно копаясь в сбербанке, силясь разобраться с системой быстрых платежей.       — Кирилл Романович Гэ? — парень кивнул, — интересно. Всё, скинул. Правда, только половину, но я записал твой номер.       — Спасибо, — пробурчал Кирилл Романович с набитым ртом.       — Да мне-то за что? Ты меня от голодной смерти спас. Паша вновь посмотрел на собеседника. «Никого не напоминает?» — поинтересовался внутренний голос, и парень на мгновение завис, вглядываясь в жующего котлету Кирилла. Тот, почувствовав на себе взгляд, активнее задвигал челюстью.       — Слушай, а я тебя нигде не видел раньше? Ты на каком факультете?       — Ну… — проглатывая еду, ответил Кирилл, — я вообще здесь не учусь… У меня отец тут работает, и я изредка наведываюсь. Может, в коридоре сталкивались. Я тебя совсем не помню.       — Теперь-то уж, надеюсь, запомнишь, — Кирилл кивнул, проверяя уведомление от банка — в качестве адресанта перевода значился Павел Викторович Г, — а кем отец работает?       — Ну, вообще я не люблю распространяться, — от Пашиного изучающего взгляда не укрылось, что у Кирилла покраснели уши, — но… В общем, я сын вашего декана.       Паша уронил ложку в миску и застыл. Кирилл дёрнулся от звона посуды и нахмурился.       — Что-то не так?       — Ты сейчас серьёзно? — Паша снова схватился за ложку, как будто ища в ней опору. Конечно, в свете последних событий он не должен был удивляться внезапно открывающимся родственным связям его знакомых, но декан факультета гуманитарных наук был меньше всего похож на человека, у которого есть дети. Тем более, дети, которые учатся в других местах и носят бесформенные тёмно-красные свитера.       — Ну, не совсем сын, — каждая крупинка гречки в тарелке Кирилла уже была поделена как минимум на шестнадцать частей, — он, как бы, мой опекун.       — Я в ахуе, — вынес вердикт Паша. Факт опекунства немного смягчил его первоначальный шок, но семейность своего глубокоуважаемого декана признать получалось с трудом. — Так, у меня к тебе теперь ещё больше вопросов.       И Кирилл разговорился, сначала нехотя, затем более увлечённо и эмоционально, попав под влияние Пашиной харизмы и добродушия. Как на духу он выдал всё, что интересовало его собеседника. Первым делом Паша уточнил, как так вышло, что он «Романович», если их декан — не Роман, и почему у них не совпадают фамилии. В ответ Кирилл вкратце поведал историю своей жизни. Когда ему было семь лет, его авантюрные родители попросили друга семьи оформить над сыном временную опеку, пока сами будут в долгосрочной командировке на дальний восток (тут Кирилл уточнил, что не знает точно, насколько восток был дальним и был ли это вообще именно восток, а не юг или север — мозг стёр точное воспоминание под воздействием стресса). Но через несколько лет опека стала полной. Кирилл очень хорошо помнил тот день, в отличие от прочих дней, так или иначе связанных с этим событием: опекун заходит в его комнату, он отрывается от компьютера, и слышит непривычно сиплый и дрожащий голос, нерешительно сообщающий ему самую кошмарную и травмирующую новость в его жизни. Родители погибли где-то в горах, не то в авто-, не то в авиа-, не то в какой-то ещё катастрофе — докопаться до истины Кирилл так и не решился, боясь возвращаться к этим воспоминаниям и делать себе ещё больнее. Другу семьи пришлось полностью заменить мальчику отца, и по документам тоже, но только что вступивший в подростковый возраст Кирилл со слезами на глазах настоял на том, чтобы оставить о родителях как можно больше памяти. Потому Горбатов, потому Романович. Паша слушал, не перебивая, и, когда Кирилл замолк, произнёс пару сочувствующих фраз, но тот махнул рукой и грустно улыбнулся — мол, дела давно минувших дней, — и попросил больше не затрагивать эту тему. Паша согласился, они немного помолчали, каждый погружённый в свои мысли. Потом Паша, будучи крайне заинтересованным в фигуре своего декана, попросил рассказать о нём чуть больше, в результате чего обстановка моментально разрядилась, и парень пару раз пустил через нос компот, заливисто смеясь и параллельно вытирая стол салфеткой. Кирилл наблюдал за ним в некотором исступлении, но негативно окрашено оно не было: факты из жизни продолжали вылетать будто бы на автомате, настолько обезоруживающе безопасным и непредвзятым казался ему новый знакомый.       — Ты прости, что я так много болтаю, — спохватился он спустя полчаса беседы, — за мной обычно такое не водится.       — Не-не, перестань, — замахал руками Паша, чуть не опрокидывая на пол посуду, — у меня, похоже, лицо такое, что мне хочется доверять. Да и мне реально интересно — когда бы я ещё узнал, что у Ника Сергеича есть дети! Ещё и такие классные.       — Как ты его назвал? — Кирилл расплылся в улыбке, пропуская комплимент мимо ушей, — Ник Сергеич?       — Ну, да, он же бывший рокер! Я вообще не понимаю, как его по-другому звать.       — Жесть, а откуда ты про рокера знаешь? Я, вроде, не упоминал об этом.       — Да я вообще дофига о нём знаю, Кирюх! — Последний слегка поморщился от обращения, но готов был простить Паше это панибратство, да и глупо было бы зацикливаться на подобных мелочах, — кроме того, что у него есть ты, apparently. Он, можно сказать, мой мэтр, научник с самого первого курса. Ну, как я уже сказал, мне легко доверять, так что мы много общались и вне учёбы.       — Блин, круто. — Кирилл был посвящён в яркий бэкграунд отцовской молодости, но ему было довольно сложно представить, что он нынешний мог бы непринуждённо общаться со своим студентом в неформальной обстановке. Хотя, подумал он, это, скорее всего, неизбежное следствие Пашиной непосредственности.       — Да вообще, — Паша отодвинул поднос в сторону и опёрся о стол на локтях, — так, ну, довольно о прошлом, ты мне о настоящем расскажи. Где учишься, если не здесь? И если не секрет?       Кирилл в который раз за эту беседу смутился — хотя, в сущности, смущаться было нечего. Как уже было сказано ранее, отец с потрясающим радением делал из Кирилла музыканта-мультиинструменталиста. Его специальностью с пяти лет были ударные — кажется, единственный инструмент, которым сам отец не владел в совершенстве, — но по мере взросления, мотивируемый одобрением опекуна, парень освоил клавиши, гитару и даже немного саксофон и флейту, благодаря своим товарищам в музыкальной школе; он усердно посещал по сути необязательные хоровые занятия и пару лет брал частные уроки вокала, благодаря чему природная одарённость окрепла и превратилась в уверенный тенор. Не мысля жизни без музыки, с небольшой помощью отцовских связей Кирилл поступил в Академию имени Гнесиных на факультет музыкальной звукорежиссуры — компьютерные технологии были его второй главной страстью, которая, ко всему прочему, существенно расширяла возможности реализации. Но Паше этого знать пока что было необязательно, поэтому ответом на его вопрос послужило короткое «в Гнесинке на звукорежа». Паша кивнул, но вдруг озадаченно посмотрел на Кирилла. В его голове сейчас происходило несметное количество мыслительных процессов, и через несколько секунд сознание послало ему недавнее воспоминание с вечеринки «Двора Чудес». Если бы в руке у Паши в этот момент была ложка, она бы улетела на другой край столовой. Он как ужаленный подорвался со стула, перегнулся через стол и вцепился в плечи ошарашенного Кирилла.       — Солнце моё, так это ты, что ли? — Кирилл только похлопал глазами, не понимая, что имеет в виду парень, — ты выступал на вечеринке? Пел зе кьюр и борнса? В рубашечке ещё такой, красиво очень пел?       — Насчёт красиво ничего не могу сказать, — сглатывая слюну, тихо ответил Кирилл, бегая глазами по Пашиному лицу, — но вроде да.       — Кирюша, золотой ты мой! — края Пашиной рубашки чудом не искупались в недоеденном супе, когда он, всё так же перегибаясь через стол, притянул к себе Кирилла и крепко поцеловал в стремительно краснеющую щёку, — ты даже не представляешь, как я счастлив.       — А в чём… в чём дело-то? — спросил Кирилл, поправляя свитер, когда Паша приземлился обратно на стул.       — Короче, я надумал ставить мюзикл. Надумал в тот самый вечер, когда жутко опозорился под твоё ангельское пение, и тогда же понял, что без тебя ничего не получится! — Паша тараторил, активно жестикулируя и проглатывая окончания слов, — но у меня голова работает через одно место, и я попросил вселенную, чтобы мы с тобой ещё встретились… и, как видишь, это судьба! Так что в ближайшие месяцы освобождай время, будем историю творить!       — Погоди-погоди… — Кирилл дотронулся пальцами до висков. Для его размеренного жизненного порядка за последние полчаса было сказано и произошло слишком много всего, и он изо всех сил пытался успеть за ходом Пашиной мысли, — то есть, ты мне предлагаешь петь в своём мюзикле?       — Да!       — Вот просто так, сразу?       — Да!       — И ты уверен, что у меня получится?       — Конечно! Я в людях не ошибаюсь.       — Мне это очень льстит, — потупил взгляд Кирилл, — но я не знаю, получится ли.       — Так, отставить сомнения, — Паша стукнул кулаком по столу, заставив вздрогнуть посуду и собеседника, — я вообще пока не уверен насчёт произведения, и кроме тебя у меня только одна артистка есть. Если бы я рассуждал, как ты, то сразу бы сдался, а сдаваться сейчас, Кирюша, никак нельзя!       — Ты не понимаешь, у меня… У меня есть причины сомневаться.       Словно в подтверждение последних своих слов Кирилл почувствовал на плече тяжёлую ладонь. Он снова вздрогнул, сразу понимая, кому она принадлежит.       За его спиной стоял декан факультета гуманитарных наук Николай Сергеевич Фролов.       — Добрый день. Павел, давно не виделись. — Серо-зелёный взгляд высокого седеющего мужчины устремился на Пашу. Тот расплылся в улыбке и вскочил со стула — если бы предметы мебели могли чувствовать, он прямо сейчас испытывал бы глубокий кризис из-за своей профнепригодности.       — Ник Сергеич!!! — Юноша протянул руку своему декану. Тот ответил на рукопожатие, и Паша притянул мужчину к себе в дружеское объятие. — добрый день, очень по вам соскучился! — Николай Сергеевич приподнял уголки губ и похлопал юношу по спине, — а мы тут с вашим сыном общаемся.       — Я заметил, — неожиданно сухо ответил он, когда Паша его отпустил, — Кирилл уже двадцать минут как должен быть в библиотеке.       — Я заблудился. — тихо отреагировал на реплику парень, быстро поднимаясь со стула, — зашёл в столовую. Мы заболтались, извини, пожалуйста.       — Не смею вас больше задерживать! — Паша поднял руки в примирительном жесте и принялся собирать посуду на поднос. Фролов кивнул и проследовал к выходу, сомкнув руки за спиной, — Кирюш, я тебе напишу в ближайшее время по поводу мюзикла! И, — он сменил тон на заговорщицкий, — если вдруг знаешь, кто ещё мог бы поучаствовать, обязательно дай мне знать! Нам сейчас кадры нужны позарез.       — Хорошо, — ответил Кирилл, нервно глядя на покидающего столовую отца и оттягивая рукава свитера, — было приятно пообщаться.       — Мне тоже! Ну мы ещё наобщаемся с тобой. Пока-пока, удачи там!       — До свидания. — и парень исчез из виду следом за Фроловым.       —…Ну и потом я опоздал к тебе, но это того стоило! Думаю, ты понимаешь. Ася и Паша сидели в небольшой кофейне на углу Кривоколенного переулка. Девушка терпеливо слушала рассказ о приключениях друга, помешивая ложечкой матча-латте и время от времени хихикая.       — Как ты думаешь, почему он так сомневается? — спросила Ася, когда Паша закончил и откусил почти половину от заботливо купленного девушкой круассана.       — Ну, слушай, — протянул он, — во-первых, он реально выглядит очень неуверенным в себе. Типа, знаешь, он очень добрый, но очень зашуганный. В целом, я не удивлён, потому что его отец… ну, наш декан который, он реально мог вырастить только такого ребёнка. И в этом, собственно, заключается вторая причина. Возможно, Ник Сергеич не поощряет его музыкальные похождения. Или просто боится за него. Но я же хороший парень! — воскликнул он, — так ведь, Ась, я хороший парень?       — Отличный, — кивнула она, осторожно вытирая со стола Пашин расплескавшийся эспрессо.       — Ну вот и я о том. Со мной вообще невозможно не хотеть работать. Надеюсь, Ник Сергеич тоже это поймёт, потому что Кирилл мне реально нужен критически.       — К слову о работе, — начала Ася, — ты решил, что с произведением?       — Вот пока я шёл сюда, определился наконец. Лет пять назад я смотрел «Собор Парижской Богоматери»…       — Воу, так, а попроще что-нибудь?       — Да куда проще! — возмутился Паша, — да, вещь великая. Да, спеть некоторые вещи довольно тяжело, придётся ставить тысячу и один танец и разбираться с французским. Но там всего семь основных действующих лиц, я очень хорошо понимаю проблематику произведения, в нём просто умопомрачительная музыка и в конце все сдохли. — Ася засмеялась, — лучше не придумаешь! К тому же, — Паша выразительно взглянул на подругу, — ты — вылитая Эсмеральда.       — Ради тебя буду хоть её козой, — положила руку на сердце Ася, — в твоих словах есть смысл. Только знаешь, что меня смущает?       — М?       — Тебе не кажется, что всё слишком подозрительно хорошо складывается? Я, «Двор чудес», рыжий мальчик с приёмным отцом и твоё решение свести всё это к «Собору» — не дохуя ли совпадений?       — Резонно, Ась, резонно, — покивал Паша, — я сам об этом думал. Но, как говорится, «Ананке» значит «рок». — Он сложил пальцы в соответствующем жесте. — Значит, сейчас так нужно вселенной. Меня, если честно, это всё только мотивирует не сворачивать с намеченного пути.       Паше не пришло в голову, что невероятные совпадения вполне можно было объяснить тем, насколько тесную связь он установил с Пьером Гренгуаром — решив, что в принципе при должных усилиях сможет и в постановку, и в игру, он уверенно забил для себя его роль. Поставить мюзикл в глобальном смысле для Паши означало стать связующим звеном между множеством историй, чтобы превратить их в одну большую и прекрасную, и он уже двигался в этом направлении, за время короткой беседы приняв сразу несколько роковых решений. Но пока он этого не понимал, и беззаботно болтал с Асей о её одногруппниках и планах на неделю, а за окнами кофейни, будто знак свыше, опускалось за горизонт ненадолго выглянувшее из-за туч прохладное осеннее солнце.       Тем временем пространство университетской библиотеки заполнял приятный белый шум, состоящий из шепота страниц и шелеста голосов студентов. В такой атмосфере особенно неестественной казалась мертвая тишина, отгораживающая от внешнего мира стол, за которым сидели Кирилл и Николай Фролов. Уже сорок минут здесь разыгрывалась следующая сцена: Фролов скрупулезно переносил данные из одних таблиц в экселе в другие, и какие-то из них Кирилл, боясь лишний раз вдохнуть, составлял вручную из отчетов преподавателей. Работа шла быстро, однако, перепечатывая пересдачу за пересдачей, все время, что они здесь находились, Кирилл то и дело поглядывал на отца поверх экрана ноутбука. И только на восемнадцатой попытке завладеть его вниманием их взгляды пересеклись.       Белый шум резко утих, как утихают ветер и цикады, когда их ночное спокойствие нарушает появившийся в зарослях травы хищник.       — Что-то не так?       Кирилл, пожалуй, чересчур резко перевел взгляд на клавиатуру и пожалел, что вообще затеял всю эту историю. Он помотал головой и защелкал клавишами, делая вид, что ему безумно интересно, кому и за что поставили ноль баллов на летней сессионной неделе. Что-то действительно было не так, начиная разговором в столовой и заканчивая повисшим между ним и отцом конфликтом, до сих пор не нашедшим разрешения. Перед глазами как назло замельтешили буквы «П».       Фролов вздохнул, и не успел Кирилл распознать настроение его вздоха, как глубокий голос раздался вновь:       — Какие у тебя впечатления, — Николай на секунду задумался, — от Паши?       Ветер снова принялся ворошить густые заросли, цикады от облегчения застрекотали с двойным усилием.       — А? — Кирилл сделал вид, как будто невербальной коммуникации между ним и отцом не происходило, хотя сработала она, по его мнению, просто безупречно. Конечно, Фролов его сразу рассекретил: на мгновение морщинка между его бровей стала заметнее. Неожиданно он закрыл ноутбук и встал из-за стола, будто бы резвее, чем обычно, хотя еще утром, как помнил парень, его настроение оставляло желать лучшего.       — Знаешь, — обратился он к Кириллу, — пойдем лучше прогуляемся. Отчетность не срочная.       Тот застыл. Отец повернулся к широкому окну, видимо, в подтверждение своего предложения, и Кириллу показалось, что его глаза сверкнули в белых лучах. Но когда парень проморгался, Фролов уже снова смотрел на него. Взгляд показался Кириллу рассеянным, но сдерживать его все еще было нелегко, поэтому он сглотнул, как можно быстрее и аккуратнее сложил вещи в рюкзак и с громким звуком закрыл его на молнию.       Спустя несколько минут Кирилл и Николай Сергеевич в спокойном темпе двигались в направлении Чистых прудов. Путь был достаточно недолгим, а шум выхлопных газов в носу — достаточно сильным, чтобы Кириллом была способна овладеть одна единственная мысль: почти неделя тотального игнорирования, незапланированный подъем в восемь утра — чтобы что? Предложение прогуляться — самое непопулярное, что отец предлагал ему за последние несколько лет, — вкупе с неуместным вставным эпизодом с солнечным светом, признался Кирилл сам себе, немного его смутили, и он почти поверил, что с его отцом можно хорошо проводить время и находиться в теплых семейных отношениях. Теперь он находился на стадии понимания, где расположена эта прогулка на шкале от «формальность в духе Николая Фролова» до «довольно своеобразный способ извиниться за свою агрессию».       — Ты не ответил на мой вопрос.       Фраза застала Кирилла врасплох и прервала нить его размышлений. Он схватился за лямку рюкзака и быстро посмотрел на отца. Тот казался безмятежным.       — Про Пашу?       — Да.       — Странно, что ты именно об этом решил поговорить, — произнес Кирилл и еле сдержал желание постучать себе по губам. Боковым зрением он заметил, как отец удивленно обернулся на него. Отгремела пауза, а затем Фролов ответил неожиданно спокойным и даже каким-то, ужаснулся Кирилл, веселым тоном:       — Мне показалось, будто он тебе не понравился.       — Он довольно эксцентричный, — подумав, ответил Кирилл, — но я не могу сформировать никакого однозначного мнения после получасового разговора. — немного помолчав, он добавил, — у меня… — как назло страшно запершило в горле, — у меня есть причины… Полагать, что тебе есть, что сказать на его счет.       — Что ж, — Фролов усмехнулся, из-за чего Кирилл вспыхнул — и чего это ему так весело сегодня? — ты прав. Если тебе интересно мое мнение, Павел очень толковый молодой человек.       — Я заметил, — буркнул Кирилл. В той же степени, в какой для него было загадкой приподнятое настроение отца, он не понимал собственной угрюмости, — мы познакомились после того, как я заплатил за него в столовой.       — У Паши строгий отец, отчасти его это подстегивает. Не знаю, как у него сейчас с работой, но финансовая ситуация никак не мешает ему учиться. В отличие от собственной сумасбродности.       — Да уж. Этого у него не отнять.       — В последний раз, когда мы общались, он не мог остановиться рассказывать мне о каком-то новом проекте, — Фролов говорил медленно, как будто пытаясь уложить мысли для самого себя, — и так каждый раз. Он что-то придумывает, потом забывает, но выстреливает с чем-то другим. Летом он написал одну из лучших курсовых работ на потоке, при том, что черновик я впервые увидел за неделю до сдачи. Помимо этого, насколько мне известно, он активно занимается творчеством. Поет, танцует… В общем, — он едва заметно встряхнул головой, — я бы хотел, чтобы у тебя был такой товарищ.       Кирилл словно со стороны наблюдал за этой сценой. Даже не так: он со стороны наблюдал за ее возможными развитиями. Вот в одной из веток он кривится и сплевывает прямо на асфальт; вот в другой он истерично смеется до тех пор, пока не разрыдается; вот в третьей он резко останавливается, ждет, пока слёзы перестанут жечь глаза, и начинает кричать, потому что уже пора высказать все, что накопилось. Он немного замедлил шаг в наблюдении за этими вариантами. Страшно давно, подумал он, я не чувствовал столько эмоций одновременно. На секунду парень зажмурился, а когда открыл глаза, с облегчением заметил, что жуткий иррациональный вихрь никак не отразился на окружающей реальности. Отец шёл чуть впереди, и Кириллу не было видно его лица. Ему показалось, что это наилучшая из возможных конфигураций продолжения путешествия. Фролов, очевидно, как всегда крепко о чем-то задумался, Кирилл же прикладывал все усилия, чтобы справиться с тем, с чем только что столкнулся в своих, казалось бы, полностью принадлежащих ему мыслях. Оставшийся путь до дома они провели в многозначительном молчании.       Закрыв за собой, наконец, дверь в комнату, Кирилл собрался было шумно выдохнуть, но осекся, и тысячи несказанных слов вышли из его губ тонкой струйкой. Оглядев знакомые до каждой трещины стены, он вдруг осознал, что этот странный день ещё не закончился. У него есть занятие на ближайшие несколько часов: сменив одежду на домашнюю, он сел за стол, достал из рюкзака ноутбук. Снова повторил свою авторскую дыхательную гимнастику и зашел на почту в поисках задания по аранжировке, пытаясь не обращать внимания на растущее чувство голода. На кухню он сегодня точно ни ногой.