Запиши мой голос на кассету

После отъезда телевизионщиков Разин остался в полном одиночестве своего шикарного трёхэтажного дома. Он нарочно с утра распустил прислугу, чтобы после интервью побыть с самим собой. Отправив Юре письмом всё то, что было на тех злосчастных листах касательно прав на песни, Андрей наполнил стакан хорошим виски и выпил его почти залпом. Навалились воспоминания, часть из которых и вовсе казалась мужчине выдумкой — как давно это было. Разин вспомнил, как впервые увидел Кузнецова. Чуть помятый, кудрявый, с рассеянным взглядом и блеском в светлых глазах. Молодой предприимчивый Андрей сразу понял, что с мямлящим Сергеем каши не сваришь. Но писал он, конечно, гениально. Как в известной поговорке — всё гениальное просто. В первую встречу Кузя прослушал Разина, но не то чтобы остался в восторге. Скорее наоборот. Здесь Андрей даже зауважал Сергея за то, что тот откровенно дал понять, что поёт тот сносно, не попадая в ноты. Сделал это максимально корректно, как бы просто уходя от полноценной оценки пения. — Ты знаешь, в том, что я задумал, не нужно профессиональное академическое пение, не нужна вся эта номенклатурная чушь. Нужна простота. Так что, давай запишемся. Будь добр, сочини мне пару песен. Они сидели в пустом актовом зале, и солнечный свет щедро заливал пространство, визуально делая его шире. Разин приехал за мальчишкой, голос которого услышал на кассете, едя в вагоне поезда. Этот голос словно шёл из космоса, лёгкий, парящий, расширяющий границы Вселенной… Андрей обалдел, так и замерев с куском рафинада в руке, а голос всё лился и лился… Тогда-то Разин и сорвался на поиски звонкоголосого паренька. Вот только неприятным приложением к найденному сокровищу оказался Кузнецов. Он сразу не понравился Андрею. Между ними негласно моментально возникло соперничество. Борьба за Юру. Хотя, Разин до сих пор был уверен, точнее, знал, что у них, Кузи и Юрки, никогда ничего не было. Как и был уверен в том, что композитор отдал бы многое, лишь бы, всё-таки, было. Мужчина поставил на глянцевую поверхность бара пустой стакан и прошёл в спальню, по пути расстёгивая манжеты рубашки. В эти секунды он вспоминал другой случай, как в пылу ссоры Кузнецов наставил на Андрея оружие, после чего был задержан. Пришлось его вытаскивать. Теперь это всё казалось каким-то малозначительным ребячеством. Что такое ужас, Разин узнал значительно позже, когда после убийства Сухомлинова посадил под домашний арест Юру. Это был финальный аккорд в дивной мелодии глубокой и взаимной любви. Сейчас, уже будучи зрелым и опытным мужчиной, Андрей мог дать оценку случившемуся без лишних эмоций. Тогда их отношения уже дали трещину. Повзрослевший и расправивший плечи Шатунов начал постепенно отдаляться от Разина и это, казалось, было уже невозможно остановить. Отмотай время назад, Разин бы уже не совершил ту ошибку, уже не посадил бы Юрку «на цепь». Но тогда он просто банально испугался потерять его. Он был уверен, что трудности в их отношениях временные, стоит только подождать… И этим всё разрушил. Додавил. Додушил. На этом месте Андрей всегда давал себе внутреннюю оплеуху, поскольку вспоминать то, что следовало после, было ужасно и попросту невыносимо. Как он выжил — уже и сам не знал. Наверное, это всё детдомовская, особенная жажда жизни, ярче работающие рефлексы самозащиты. Да, он смог пережить уход Шатунова. С разбитыми руками, разрезами на них, с орами в никуда: «Юра, вернись!». Он действительно просто сидел в темноте сочинского дома и кричал до боли, до хрипа, до разрыва аорты эти слова. Позже Разин оценивал ту адскую боль как плату за всё то хорошее, что было с ним в отношениях с Юркой. Он никогда не позволял себе мысли, что прошлое не воротится — от этого оставалось только в петлю. Так и жил, погружаясь в работу, строя шикарную карьеру в политике, в юриспруденции. И никогда, ни в один из дней, Андрей не забывал Шатунова. Иногда пытался с ним сблизиться, соглашался на дружбу, но каждый раз срывался. Ему хотелось полностью обладать им, по-другому он просто не умел жить. Разин научился существовать без Юры, тычась, как слепой, в этом мире, в котором всегда оставался бесконечно одинок. У него было богатство, была свобода выбора, но не было ничего, что заставляло бы его сердце трепетать. Ничего, кроме Юрочки. И вместе с этим не было и его. Именно поэтому он, иногда захлёбываясь в слезах, смотрел с ним очередное интервью или концерт. В голове тогда мелькало только одно: «Я всё для тебя сделаю, только вернись…». Да. Разин действительно был готов сделать для Юры всё. Он бы, наверное, умер от счастья, если бы тот вдруг ответил ему взаимностью. И пусть между ними были темные овраги из несказанных слов и очень много растраченных впустую лет, для Андрея Шатунов нисколько не изменился. Всё то же безумное счастье с ямочками, которое должно принадлежать только ему. Разин отодвинул дверцу шкафа и начал доставать тёмную рубашку и чёрный костюм. Лицо было хмурым и сосредоточенным. Начав вспоминать о Кузнецове, мужчина сам не заметил, как снова погрузился в воспоминания о Юре. Иногда, когда ревность к тем, кто рядом с Шатуновым хватала за горло мёртвой хваткой, и сжимала грудную клетку, Андрей позволял себе фантазии. Порой, обнимая подушку, мужчина воображал, что это Юрка. Гладил его. Целовал. А тот отвечал взаимностью, сколько ладонями по толстому животу Разина и его отвисшей груди. Разин знал, что толстый, и не пытался скрасить иллюзии, рисуя в них из себя принца, не представлял себя им. В его фантазиях Шатунов любил его таким, какой он есть — как это было много лет назад. В этих сладких грёзах губы Юры касались шеи мужчины, спускались к соскам, потом к животу… И член наливался кровью, требуя у Андрея немедленной разрядки… Смартфон, лежащий на тумбочке, зазвонил. — Андрей, У тебя всё в порядке? — быстро и отрывисто спросила Грозовская. — Да. Собираюсь вот… — он бросил на кровать подходящий костюм, который купил уже после похудения. — На похороны Кузнецова? — Да. У тебя что-то срочное? — свободной от телефона рукой Разин начал расстёгивать рубашку на себе. — Помнишь, я тебе говорила, что мы можем закрыть ту сучку Шатуновскую? — женщина явно коварно улыбалась. — Помню… — сердце Андрея сжалось и забилось в три раза быстрее. Он опустил руку, так и оставив застёгнутой одну пуговицу. — Ты сказала, тебе нужно что-то проверить… — Я проверила. У меня отличные новости, — выдала Наталья так, как за карточным столом открывают козыри, и рассмеялась. 1 октября, 1993 год. Шатунову стало не по себе ещё в тот момент, когда за ним закрылись ворота. Электронный датчик пиликнул, замигал зелёным. Разин был вне себя все последние дни. И теперь, после похорон Миши, он принял решение привезти Юру сюда. — Да зачем это надо? — раздражённо спрашивал певец, вырываясь из объятий. — Этот убийца не найден. Его жертвой мог быть ты, — давил своё Разин, облачённый в серый деловой костюм и белую рубашку. — Не мог быть. — Почему ты так уверен? — Всё дело в его бизнесе, — Шатунов мрачно открыл шкаф и достал оттуда тяжёлый коричневый свитер. Ему было холодно, а близость Разина и его желание опекать даже сейчас, ужасно бесила Юру. — Это не доказано и не подтверждено никакими словами, — ухмыльнулся Андрей, жадно глядя на любимого. — Не собираюсь, блять, с тобой спорить… И не стал. А вот теперь был заперт в большом двухэтажном доме, в котором было всё необходимое. Красивый интерьер, отражающий поздний классицизм, хорошо сочетался с комфортом. — Здесь ты будешь в безопасности, — елейно сказал ему Андрей, целуя в ухо. А Юра лишь слегка поморщился и отвернулся. Повзрослевший двадцатилетний парень больше не был тем «цыплёнком в жёлтом костюме, поющим «Кончено всё». Парнишка вырос. Теперь Шатунов строил свои собственные планы на будущее, и «Ласковому маю» места тем не находилось. Разин же упирался в противоположное. — Ты же знаешь, что всё это для твоего блага, — улыбнувшись, Андрей взял тёплые руки парня в свои. Тот ухмыльнулся. — И сколько я здесь просижу? — Неделю, месяц, три месяца — не знаю. Пока убийцу не найдут, — Разин поцеловал сперва одну ладонь Юрки, потом вторую. — А если его не найдут пять лет? — как-то странно взглянув на Андрея, Шатунов подошёл к большому, коньячного цвета кожаному дивану, и сел на него. Положил щиколотку одной ноги на колено второй. Нахмурился. Острый подбородок, чёрный разлёт бровей, чуть вздёрнутый нос и яркие голубые глаза… О, Разин был готов молиться на этого парня. Ему хотелось встать на колени перед ним и начать целовать его ноги, а потом и руку, сжимающую щиколотку. — Юр, ну чем ты недоволен? — ухмыльнулся он. — А ты сам не знаешь? — слегка вспыхнул парень, чёрные волосы которого прядями спадали на лоб, от чего голубой холодный взгляд казался ещё строже. — Нет. — Я уже говорил. Не хочу петь в «Ласковом мае», хоть быть сам по себе. Разину было больно. Да, последние несколько месяцев Шатунов гнул свою линию: ему хотелось стать звукорежиссёром, петь нечто более жёсткое, отойдя от амплуа мальчика, поющего про «Белые розы». И всё это разрушало тот идеальный образ их с Юрой жизни, который он выдумал. Но самым болезненным было то, что Шатунов был готов так легко отказаться его, разинского, детища. Словно тот не знал и не понимал, что эта группа значит для него. Нечто незаметное проскочило между ними, и Андрею это совсем не нравилось. Он хотел вернуть теплоту и страсть, но тщетно. Быть может, спусковым крючком стала последняя ссора, закончившаяся дракой? Прокручивая в голове те события, Разин понимал, что после неё Юра и стал холоднее. Он больше не обнимал Андрея, не лез первый с нежностями, он даже почти не улыбался. — Хочешь новый компьютер? Самый последний. Американской или японской сборки — какой захочешь, — вдруг сказал продюсер. Подойдя к дивану, он присел на корточки перед Шатуновым и положил руки на его ладони. В голубых глазах ничего не изменилось. Он с вызовом посмотрел на Андрея. — Не всё можно купить. — Я не хочу тебя купить, мальчик мой! — расплылся в улыбке Разин, касаясь губами пальцев певца. — Мне хочется сделать тебе приятное, и только. — Тогда выпусти меня из этой тюрьмы. — Это не тюрьма, а классный дом, в котором тебе будет комфортно и безопасно… Шатунов резко встал и направился к лестнице: — Ну и фиг с тобой. — А компьютер? — глядя ему в спину, почти с надеждой спросил Андрей. — Можешь засунуть его себе в задницу, — рявкнул Юра и скрылся на лестнице.