Запиши мой голос на кассету

У берега следами лёгких стоп, Стремительных и быстрых, словно ветер, Оставлен путь, который только дети, Познавшие впервые автостоп, Могли с любовью вы;ходить. И вот, Мы – молодые, светлые, живые, Отбросив прочь мосты и мостовые, Вбегаем под пустой небесный свод. Ты помнишь запах мокрого песка? Прибоя шум и крики белых чаек? Мы – молоды, прекрасны и случайны. Когда весь мир опутала тоска, И люди нервно думают о том, Что море в октябре уходит в спячку, Мы, просыпаясь в бешеной горячке, Бросаем на неделю тесный дом И уезжаем. К черту тишину! Нам слышен зов покинутого мыса, Где по ночам маяк, теряясь в мыслях, Целует покрасневшую луну. Твоё пальто в дыму от сигарет. Ты пахнешь ноткой яблочного сидра. Мы молоды, безумны и всесильны, Покуда оживаем на заре. Вдави педаль сильнее, в самый пол, Включи погромче музыку, а после Рванем туда, откуда ночь на вёслах Отчаливает в звёздное депо. Как описать октябрь, если я Который год на время становлюсь им, Но только миллион дождливых бусин, Нанизанных на нитку бытия, Отчаянно застыв на ветровом, Об этом знают, ведают и верят В законы тайн. И пуст осенний берег, Уснувший под ноктюрн печальных волн. Как тяжело нам будет уезжать! Но мы пока не думаем об этом, Прикуривая слаженным дуэтом В лучах медово-лунного коржа. И время переливчато течёт Песком сквозь пальцы, каплями из крана. Мы чокаемся вермутом в стаканах, Не в силах отдавать себе отчёт. Мир скоро станет старше и мудрей, Года его изрядно утомили. А мы навек останемся такими Прекрасными, как море в октябре! (с)

Современность. Глядя на Юру, даже теперь, по прошествии нескольких десятилетий, Разин не мог не испытывать трепет, сладкое волнение, противоречивость чувств рядом с ним. Ведь на подсознании и в душе уже давно был накрепко сохранён тот день, когда он, ещё будучи совсем молодым парнем, услышал в поезде дальнего следования великолепный звонкий мальчишеский голос. Тогда в его воображении возник миловидный пацанчик, но на деле всё оказалось куда круче. Шатунов был просто красавчиком, который со своими исходными данными обязан был порвать музыкальный Олимп. Так и произошло. И, как считал Андрей, только лишь благодаря его огромному вкладу в этот проект. Раньше на телевизионных интервью он говорил, что «Ласковый май» — это он и Шатунов. Теперь — только он. Юра, за его строптивый характер, был выдворен за скобки. В какой-то степени для самого Разина это было что-то вроде наказания для непослушного мальчишки. И пусть он, Андрей, не питал никаких надежд, касательно чувств Шатунова, нутро болезненно сжалось, когда певец с нескрываемой брезгливостью одёрнул руку. Но помнил ли он тот день? Конечно! Носил в сердце, храня там воспоминания, как ненужные старые фотографии на антресолях, которые почему-то никак не получалось выбросить — всё времени не хватало. — Разин, блять, какого хуя ты творишь?! — выпалил Шатунов, сбрасывая оцепенение. — А ведь когда-то тебе нравилось. Забыл? — насмешливо спросил Андрей, исподволь любуясь лицом бывшего. «С тобою рядом забываю обо всём, Мечтаю только об одном. В калейдоскоп твоих больших печальных глаз Хочу взглянуть в который раз, как в первый раз, Как в первый раз, как в первый раз», — звучало в его голове. — Закрой пасть, блять! — И тебе понравилось, когда я записал на кассету свой голос. Ты тогда лежал в больничке, и мог слушать меня… Я был с тобой, — хоть Разин и звучал несколько язвительно, в его голосе ощущалась теплота. Та теплота, которой никак не могло быть. Недопустимо. Шатунова чуть не передёрнуло. Недобро сузив глаза, он сжал руки в кулаки. Как же ему хотелось наброситься на Андрея, и надавать ему крепких тумаков! Заметив это, продюсер встал и медленно раскинул руки. Точно так же, как много лет назад. Тогда, когда Юрка доверчиво обнимал парня в ответ, согревая его своим теплом и греясь о чужое. Певец был на грани. Бесстыжий Разин пытался открыть те створки, которые были давно заперты. Всё прошлое Шатунов похоронил, даже в интервью стараясь избегать всяческого обсуждения темы «Ласкового мая». Было — прошло — не имеет значения. — Скинуть мне эти бумаги на почту можешь? — холодно спросил Юра, с трудом сдерживая ярость. — С адвокатом обсужу, что ты там опять намутил. — Допустим. В кармане снова очнулся смартфон. Подрагивая от негодования, Шатунов вытащил его и посмотрел на экран. Кузнецов! Юрий даже не успел подумать, что это судьба, и ответил на звонок. — Привет, Серёга, — и с вызовом посмотрел на Разина. Если только что лощёное лицо того было самодовольным, то теперь на нём отражалась брезгливая злость, которую мужчине не получалось скрыть. Отвернувшись, он прошёл к комоду, оторвал от грозди алого винограда, лежащего в стеклянной вазе, одну виноградину, и отправил её в рот. — Здравствуй, — голос Кузи звучал глухо и немного неуверенно. — Извини, если отвлекаю… — Да нет, не отвлекаешь, — со злобой глядя в спину Разина, отозвался Шатунов. — Ты в порядке? — Как обычно я, — Сергей вздохнул, и этот вздох воспроизвёлся шорохом. — Мне звонили телевизионщики, приглашают на какую-то программу. Сказали, ты будешь… Это правда? — Да. Через две недели на «России». Приходи. — Раз это не обман, может, и приду, — в своей привычной замедленной манере ответил Кузя. — Как самочувствие? Андрей повернулся к Юрию. Гадко улыбнувшись, он отправил в рот ещё одну ягоду, ухмыляясь: — А какое может быть самочувствие у алкаша с психиатрическим диагнозом и подтверждённой невменяемостью? — Заткнись! — рявкнул Шатунов. — Чего? — не понял композитор, прекращая перечислять недуги. — Ты ж сам… — Да я не тебе, Кузя, — если бы взглядом можно было убивать, Разин бы уже рухнул замертво. Но тот лишь задорно рассмеялся. И это была его очередная фальшь, обычная видимость несгибаемости и силы. На самом деле Андрей активно ревновал даже к этому безобидному диалогу. Как же он ненавидел Сергея! Особенно его ранило то, что с ним-то Юра говорил без злобы, ненависти и спеси. Его-то не считал монстром. — А кому? — тупо спросил Кузя. — Разину. — Разину? — как-то странно переспросил Сергей, тихо кашлянув. — Ты опять водишься с этим животным? — Нет, конечно. Решаю один рабочий момент. В Шатунове снова всколыхнулось что-то старое, давнее. Захотелось пить. — И какой? — тяжело вздохнул композитор. — А вот наш одуванчик решил лишить меня возможности петь «Белые розы», «Седую ночь», ну и ряд других твоих песен, — говоря это чётко и дерзко, Юрий смотрел прямо в нехорошо поблёскивающие глаза Андрея. Тот дёрнул бровью, мерзко ухмыляясь. — С какой стати? Он ничего не получит… — голос Кузи звучал ещё глуше. — Я буду стараться, чтобы не получил. — Что ему опять надо, сучонку?.. — Понятия не имею. Власть, наверное, одно место уже прижала, — с вызовом усмехнулся Шатунов. — К чёрту его. Испортил он всё: и твою жизнь порушил, и в мою насрал… — Я помню. — Ты это… Позвони мне перед встречей в эфире, хорошо, Юрка? — Конечно. Обязательно. — Держись, — снова тяжело вздохнул Кузнецов. — До встречи. Не сводя злого и острого взгляда с Разина, Юрий убрал телефон обратно в карман. — Этот пьяница прямо чувствует, когда надо звонить, — чуть прищурившись, рассмеялся Андрей. Смех был насквозь фальшивым. — Отъебись от него. — Давно! И вот итог — он живёт на дне… — Это ты на дне. С виду красивая глянцевая жизнь, а внутри что? Гниль сплошная, — буквально выплюнул Юра. Ему было жарко и хотелось пить. Если бы не блядский Разин, он бы принял прохладный душ и поспал часок. Словно чувствуя или видя это, Андрей многозначительно посмотрел на дверь ванной комнаты. — Она в твоём распоряжении. Иди, охладись, а позже продолжим. Юрий ухмыльнулся, глядя на бывшего высокомерно и холодно. Ничего не ответив, он подошёл к своему багажу, сел на корточки, расстегнул молнию, и стал доставать полотенце и свежие футболку и штаны. Уже стоя под прохладными струями воды, Шатунов прикрыл глаза, кладя ладони на кафельную стену. Ладонь горела от прикосновения губ Разина, и каждый палец горел от поцелуя… В солнечном сплетении ныло точно так же, как некоторое время назад, когда Разин касался их губами.

***

— Ненавижу тебя! Сука! Мразь! — неистово завопил Юрка, снова и снова обрушивая на Андрея удары. Наконец, тот решил прервать агрессию любимого. Слегка дёрнув его за волосы, тем самым отвлекая, парень толкнул его к столу. — Всё, уймись! — прикрикнул он, кладя ладони на пухленькие щёки Юры и накрывая его губы своими. Тот, явно уже уставший от драки, вдруг размяк, но на поцелуй не ответил, просто позволяя целовать себя. Затем отвернулся, а Разин обнял его посильнее, чтобы не вырвался. — После неё — меня… Подонок, блевать хочется от вас, — прошелестел ревнующий Шатунов. — Малыш, поверь, Регина сама меня поцеловала. Я даже не понял, что произошло — сразу ты вошёл. Ну зачем она мне? Я люблю только тебя, — прошептал Разин, тут же касаясь губами шеи парня сбоку. — Не злись… Мой сладкий… — Врёшь! — руки Юры снова сжались в кулаки. — Нет, родной. Я только твой, — властно дёрнув Шатунова за подбородок, он посмотрел в чарующие голубые глаза, передавая всю любовь одним только взглядом. Юрка явно слегка смягчился, но всё ещё оставался нахмуренным и насупленным. Не дожидаясь продолжения неприятной беседы, Андрей повернул певца к себе спиной, а сам сел в кресло. Теперь его лицо оказалось на уровне пятой точки Шатунова. — Хули делаешь? — хрипловато спросил Юра, когда Разин начал расстёгивать, а затем стягивать вниз белые джинсы любимого вместе с трусами. — Съебись. Но ведь не вырывался! Андрей принялся поглаживать поясницу парня тёплой ладонью, оставляя лёгкие поцелуи на крепких круглых ягодицах любимого. Тот упёрся руками в стол и слегка прогнулся в спине, матерясь. — Не ревнуй, Юрочка… Мне никто не нужен, кроме тебя, — прошелестел Разин. Слегка укусив правую половину зада, он положил на него ладони и развёл ягодицы в стороны. Показалось нежно-розовая, туго сжатая дырочка. Судорожно выдохнув, Андрей прижался к ней губами, нежно поцеловал, затем принялся ласкать её самым кончиком языка. В ушах Шатунова зашумело. Ноги подкосились. Громко застонав, он сильнее схватился за стол и непроизвольно повёл задом по кругу. Андрей впервые ласкал его подобным образом. И это было так волнующе, так ярко, что Юра сразу забыл, кто он и где. Всё его существо сосредоточилось внизу живота, где уже твёрдый член тёк и требовал разрядки. Разин плотнее прижался к дырочке ртом, и начал проникать в неё горячим языком. Стоны Юрки стали громче и эротичнее. Он сильно содрогался в преддверии бурного оргазма, по его телу пролетали импульсы, словно звёзды падали в чёрное море, вспыхивая электричеством, прежде чем упасть в воду. Андрей трахал анус парня языком, облизывал изнутри гладкие стенки, придерживая его за бёдра и упиваясь сладострастными стонами. Шатунов сам не понял, когда именно кончил, он просто запрокинул голову и хрипло вскричал, жмурясь, а сперма из его члена обильно брызнула на стол. Руки предательски затряслись, и Юрка начал оседать на пол, содрогаясь всем телом. Нехотя оторвавшись от сладкой дырочки, одуревший и возбуждённый Разин схватил его и силком усадил себе на колени. — Дурак мой, ну неужели ты подумал, что я с ней… — прошептал он, гладя Юру по спине. Тот ещё подрагивал. — А чё я должен был думать? — хрипло отозвался Шатунов, тяжело дыша и пытаясь прийти в себя после яркого оргазма. — Она перешла грань. — Чтобы больше не говорил с ней. Даже не здоровался, понял? Ты понял меня? Андрей тихо рассмеялся. Тут же вспыхнув, Юра схватил его за волосы на затылке, больно сжал их в кулаке и сурово посмотрел в глаза. Мутный голубой взгляд был шикарен. — Понял, Юрочка, понял… — сделавшись серьёзным, Разин томно улыбнулся и принялся сильнее гладить своего любимого по спине. В дверь громко постучали. — Андрей, ты там?! — послышался голос его помощника Никитина. — Да, в чём дело? — резко ответил тот, не прекращая любоваться лицом взлохмаченного и потного Юрки, и гладить его по спине. — Уже готовы автобусы, пора выезжать! Это была кодовая фраза, означающая, что пора набивать сумки деньгами. — Через три минуты вернись. — Ладно, Андрей! Послышались шаги, и вскоре стало тихо. — Ну и как ты теперь выйдешь отсюда без подозрений? В шкаф спрячешься? Может, нас слышали? — чуть ухмыльнулся Разин. Вообще, это было проблема, но сейчас Андрей был расслаблен и доволен. — У меня есть идея получше, — Шатунов улыбнулся, и лицо его осветилось летним солнцем, а озорные ямочки придали щекам нескончаемую миловидность. — Какая? Юра встал с колен Андрея, наклонившись, натянул бельё и джинсы. Застёгивая последние, он подошёл к окну, пока директор сзади по-хищному рассматривал статную крепкую фигуру любимого. — Короче, я сюда, — Шатунов отдёрнул штору и распахнул окно. — Там никого? — Разин встал и подошёл к парню. Внизу было пусто — фанаты ждали его с совсем другой стороны. — Только спускайся осторожнее, — Андрей не удержался и поцеловал Юрку в чуть влажные после ласки волосы на макушке. — Тут всего ничего. Второй этаж! — фыркнул Шатунов и юркнул на подоконник. По трубе он спустился в два счёта. Оказавшись внизу, помахал Разину и задорно рассмеялся. От этого смеха на душе Андрея сделалось светло, тепло и радостно. Ему даже вдруг показалось, что только лишь от одного присутствия этого человека он сам становится лучше и чище. Современность. Когда Шатунов вышел из ванной, в номере уже было достаточно прохладно благодаря включённому кондиционеру. Принимая душ, приведя мысли в порядок, мужчина решил, что надо скорее валить домой. Общение с мутным Разиным всегда утягивало в какие-то неведомые тёмные дебри, наводило смуту в душе Юрия. Он не единожды пытался впустить Андрея в свою жизнь, ведь тот настойчиво туда лез. Вот только каждый раз аппетит директора студии «Ласковый май» рос, и он начинал требовать то, что Шатунов не мог дать, да и не хотел. В последние годы их и вовсе уже ничего не связывало, кроме вражды. И теперь, глядя в наглые глаза Разина, видя его не меняющуюся хитрую улыбку, певец в очередной раз подумал, что вся эта ругань на публику — просто игра для этого человека. Игра и прилюдная порка для него, «неблагодарного». — Можешь считать меня своей памятью, — лениво выходя из смежной комнаты, Андрей кивнул на стол. Там стояли тарелки с мясной нарезкой и овощами, а на большом блюде, с которого была снята крышка, лежала аппетитная светло-коричневая курица. Шатунов против воли ощутил голод, сжимающий желудок. — Память, а нахуй ты пойти не хочешь? — злобно огрызнулся он, подходя к сумке и заталкивая в неё снятую одежду. — Нет, хочу пригласить тебя к столу. Ты, голодный, наверное, — чуть улыбнулся Андрей, внимательно наблюдая за Юрием. — Я не хочу есть. — Не ври. Я вижу, что хочешь. Шатунова очень бесил и тот факт, что Разин слишком хорошо его знал. Непозволительно. Резко выпрямившись, он смерил бывшего любовника взглядом, полным презрения. — Я не сяду с тобой за один стол. Жри один. — Ну как знаешь, — слегка пожав плечами, мужчина уселся за стол, явно ощущая себя царём. Отломив от курицы лапку, он откусил мясо. — Юрка, а вкусно. Зря отказываешься. Но певцу, снова уткнувшемуся в сумку, было не до того — он не мог найти паспорт. В голову будто что-то ударило, когда он, ослеплённый накатившей ненавистью, выпрямился и свирепо повернулся к Разину. — У-у, дорогой, да ты прямо озверел, — хохотнул Андрей, наливая красное вино в бокалы. — Лучше выпей. — Какого хера?! Где мой паспорт?! — взревел Шатунов. — А… Он у меня. Я не хочу, чтобы ты улетел раньше времени, — совершенно невозмутимо ответил продюсер и отсалютовал бокалом Юрию. — За встречу! — Мразь, живо верни паспорт, — обычно под этим злым голубым взглядом тушевался почти любой, но не Разин. «Злись, мой хороший, только на уходи», — думал Андрей, делая пару глотков вина и возвращая бокал на стол. Он был готов даже к тому, что Юрочка побьёт его, и очень даже не был против. Лучше так, чем равнодушие, игнор и холодное пренебрежение. — Врежь мне, да посильнее, — оскалился Разин. — Ты больной ублюдок, — процедил Юра. Ему становилось всё больше не по себе, потому что он видел, что бывший действительно хочет его живых эмоций. Каких — неважно! — Продолжай, — Андрей казался искренне довольным. — Что тебе надо? Я же сказал, что обсужу всё с адвокатом, потом дам ответ. Мы встречались для этого, блять, разве нет? — Шатунов снова сел на диван, с огромным трудом сдерживаясь, чтобы не напасть на мерзавца — руки так и чесались. Нет, он не доставит ему такого удовольствия! — Я хочу побыть с тобой, поговорить, вспомнить былые дни. Позже сходим к морю, посмотрим на закат, — чуть ли не мечтательно изрёк Андрей. — Сам вали. Один. Разин слегка покачал головой, с теплотой и лукавством глядя на Шатунова. — Ты похож на непослушного мальчишку, который совсем отбился от рук… Ты забыл, что я дал тебе путёвку в жизнь, сладкий. Все твои беды от этого. — А у тебя долбанная мания величия, — грубо отсёк Юра, потирая ладони и рассматривая вены на своих руках. Внутри всё клокотало. Зазвонил смартфон. На сей раз у Разина. Тот лениво, с лёгким отвращением на лице посмотрел на экран — ну что за сука посмела отвлечь его от Юрочки?! — Алло? Да. Ну привет. Какого хера? Я приму строжайшие меры. Пусть сидит тихо в своей провинции, если не хочет быть закатанным в асфальт. Ну ещё бы. Сравни нашу кассу и их. Дивиденды не устраивают, видите ли, да кто они такие? Ущербные полулюди, завидующие мне… Дальше Юра не слушал. Разин был в своём репертуаре, и гневливо болтал. В памяти так некстати кто-то зажёг волшебную лампу воспоминаний, и он вдруг вспомнил сладкий голубой прибой, искры воды разбивающейся о камни волны, запах южных олеандров и камелий, соли, йода и корицы, и густые волосы Андрея, в которые тёплый августовский ветер засунул пятерню. Было уже темно, в отдалении пел саксофон, а они с Разиным, мокрые от воды, сидели плечом к плечу, глядя на море. А потом Андрей вдруг жарко обхватил губами жемчужину солёной капли на смуглой коже парня. Юра улыбнулся, наклонил голову и ткнулся лицом в затылок любимого. Проступающая на небесном фиолетовом бархате луна призрачно ухмылялась, зажигая первые звёзды. Казалось, это счастье будет всегда.