Запиши мой голос на кассету

Современность. В кармане узких белых брюк запел смартфон, но Юра даже не пошевелился. В голове воздушным облаком проплыло: «Обещал ведь позвонить Оле, как прилечу…». Но сейчас певцу было совершенно не до этого. Напряжение в теле, пожалуй, достигло своего апогея, когда Разин вдруг заговорил загадками. Ждать от этого человека приятного сюрприза не приходилось, поэтому Шатунов решил спросить прямо, тем самым прерывая гнетущую паузу. — Ну и что там у тебя за условие? — Боюсь, что ты не согласишься. Поэтому… можешь просто подписать, — неприятно улыбнувшись, Андрей многозначительно взглянул на бумаги, чтобы через пару секунд снова уставиться на Юрия. — Выкладывай, — процедил тот сквозь зубы. — Так тебе интересно? — улыбка стала шире и противнее. — Мы здесь для того, чтобы играть в шарады? — ощетинился Шатунов. — Можем заняться кое-чем поинтереснее, если хочешь, конечно… Это прозвучало так сально, что мужчина не выдержал. Встав, он резко подошёл к окну и упёрся ладонями в широкий подоконник. Открывшийся вид на аккуратную кипарисовую аллею, ведущую к спуску к пляжам, слегка снял напряжение. Небо было синим и глубоким, смягчающим весь пёстрый пейзаж, пропитанный летним солнцем. Шатунов вспомнил давние поездки в этот город. Те, давние, полузабытые, из другой жизни, где он ещё был солистом сказочно популярной группы, и всей душой любил Андрея. Не этого самодовольного Карабаса, вальяжно восседающего в кресле, нет, а хитрого изящного парня с выраженными скулами и чуть впалыми щеками. Красивого, необычного, умного, пробивного. Дальше Юра оказался в какой-то фантасмагоричной картинной галерее, в галерее воспоминаний, казалось бы, давно утраченных… Тёплый песок слегка кусал и обжигал смуглую кожу спины, когда Шатунов растягивался на нём, а навалившийся сверху Разин, мокрый от морской воды, терпко целовал его губы. Языки страстно сплетались друг с другом, словно перекатывали одну малиновую карамельку на двоих. Закат был персиково-розовым, нежным, и волны бились о камни. Вспышка. Луна смотрела в окно, когда Юрка, отдаваясь Разину, царапал его спину и сладострастно стонал. Румяный, как матрёшка, полнощёкий, влюблённый и горячий. Андрей брал его особенно сильно, входил глубоко, так, что изголовье кровати стучало о стену. И феерическая развязка была вязкой, потрясающей, с привкусом белой пастилы — кусочка осенней южной луны. Щелчок, словно сделали снимок на старой «Смене» — и вот пред внутренним взором Юрия возникла уже менее волнующая, но приносящая боль, картинка. Шатунов сидел на диване, нервно затягиваясь. Очередной окурок будет воткнут в почти забитую пепельницу. Внутри протест, отторжение, даже отвращение. Пустой дом, охрана, высокая изгородь… В голове диалог. — Юра, я делаю это для твоего блага. Ты будешь здесь, пока я ищу убийцу Сухомлинова. Я не могу допустить, чтобы с тобой что-то случилось. — Не дури. Я не могу сидеть взаперти! Отдай, блять, мой паспорт! — парня даже потряхивало от возмущения. Разин был непреклонен. — Нет, Юрочка. Я забочусь о твоей безопасности. Она важнее всего. «Что я тут делаю? Нахера я его слушаю? Мне надо валить», — вдруг приходя в себя, подумал Шатунов. Вернувшись в настощее, он проморгался и отвернулся от окна. Практически рассеянный, но колючий взгляд скользнул по Разину, с его лакированных чёрных туфлей, по линии брюк, выше, выше, к лицу. — Говори, или я пошёл нахер отсюда, — жёстко отрезал Юра. — Будешь общаться с моим адвокатом, и всё. — Что ж, — Андрей медленно откинулся на спинку кресла, не сводя своего фирменного тяжёлого взгляда с Шатунова. — Если ты будешь… скажем так… проводить со мной время, то оставим всё, как есть: пой, что и когда хочешь. В противном случае… — Ты о чём? — вмиг взвился Юрий так, что даже покраснел в лице от нахлынувшего неприятия, гнева. — В каком смысле «проводить время»? — Во всех смыслах. — Да пошёл ты нахуй! — хотелось подлететь к двери, выбить её ногой, и свалить как можно скорее и дальше. — Не руби с плеча. Зная тебя, я хочу дать тебе время подумать, — Разин включил в себе дипломата, говоря мягко, понижая интонацию до бархатистой. — Я же не съем тебя. Нас связывает многое, как бы ты ни хотел это забыть и вычеркнуть… — Я могу дать ответь прямо сейчас, — злобно поджал губы Шатунова, с трудом сдерживаясь, чтобы не наброситься на мужчину с кулаками. Как в старые добрые. — Ты погорячишься, наломаешь дров, а потом пожалеешь, мой дорогой мальчик. Последние три слова прозвучали так нежно, что по спине Юры побежал неприятный холодок. Понимание того, что Разин слишком хорошо его знает, давило бетонной плитой. — Не фамильярничай. Нас ничего не связывает. Я поговорю с юристом, давай свои бумаги — всё подпишу. Буду петь всё, как и раньше, но без твоих условий. Сквозь пелену злости Шатунов почувствовал лёгкий страх — он действительно боялся лишиться своих песен. И в душе сразу возникло какое-то непонятное уравнение с кучей неизвестных. Возникло противоречие. — Юра, ты неграмотный. Юридически так и вовсе. Ты никогда ничего не отсудишь — только здоровье надорвёшь. Я сейчас говорю тебе, как юрист, — мягко, почти по-отечески сказал Разин, пристально глядя на чуть покрасневшее от гнева лицо. — А я попробую, — огрызнулся тот. — Это как крик в пустоту. Поставив подпись, ты навсегда лишишься прав петь свои песни, но… хорошо, это твой выбор, — быстрым и ловким движением руки Андрей достал из нагрудного кармана рубашки ручку, положил её поверх бумаг и натянуто улыбнулся. Шатунов увидел в карих глазах мужчины вызов, мол, ну давай, покажи, какой ты смелый. Юрий хотел уж было сделать шаг вперёд, но какая-то сила остановила его. Певец прекрасно знал, что его бывший хороший, весьма прошаренный юрист. Сам Юра в этом мало разбирался, ему действительно нужно была консультация специалиста — Ты не забыл, что эти песни Кузя написал для меня? — Шатунов вытащил из кармана пачку сигарет и зажигалку. Отвернулся и вернулся на диван. Закурил, хоть пальцы и подрагивали. — Кузя… Не хочу даже говорить об этом… — на миг потеряв самообладание, выпалил Андрей, тут же прикрывая глаза и сжимая руку в кулак. «Спокойно, спокойно…». — Да не говори. Песни написал он. Пою их я. Остальное — твоя выдумка, — бросив пачку сигарет рядом с собой, Шатунов с наслаждением затянулся, ощущая, как нервы слегка успокаиваются. — Я их купил у твоего Кузнецова! Он пропил все деньги, которые получил, а виноват я?! — Андрей чувствовал, как из него снова прёт тот самый парень из восемьдесят девятого. — Итак, на чём мы остановились? Подпись ставишь? И глумливо улыбнулся, понимая, что выиграл этот раунд — Юрочка спасовал. — Переговорю с адвокатом для начала, — ещё раз смачно затянувшись, мужчина встал и подошёл к столику. Поборов желание подпалить бумаги, лежащие на нём — потушил сигарету. — Ну давай, — ухмыльнулся Разин, у которого отлегло от сердца — на самом деле, он маниакально боялся, что Шатунов поставит чёртову подпись. — Может, теперь поговорим о чём-то более приятном? — Открой дверь — я полечу домой. — Ну уж нет, не так быстро. Юрочка, нам ведь есть, о чём поболтать — так долго ты бегал от меня… Так просто не уйдёшь. — Отъебись… Шатунов начинал злиться с новой силой. Бесстрастное и довольное лицо Разина добавляло масла в огонь. — Расскажи о своей невесте. Любишь её, да? — последние слова прозвучали ревниво, и Андрей не смог это скрыть. — Люблю. «Да, сучонок, так достаточно больно», — лезвие прошлось по сердцу Разина. — Жениться будешь? Я читал. — Видимо, буду, — хмуро отозвался Шатунов. Он хотел отойти от стола, поскольку даже нахождение в такой близости от Разина действовало на нервы. Но в эту секунду Андрей вдруг схватил его за ладонь и поднёс её к своему лицу. А дальше случилось то, что заставило сердце Юрия сжаться, облиться кровью, застучать в ускоренном ритме. — Понедельник, — Разин нежно, словно прикосновение лепестка розовой розы, коснулся губами подушечки его большого пальца. Затем указательного: — Вторник… — поцеловал средний, — среда… Помнишь? Ты помнишь? 13 сентября, 1990 год. — Четверг, — Андрей ласково поцеловал безымянный палец лежащего на больничной койке Шатунова, затем мизинец, — пятница… — Так много… Двенадцать дней, — простонал Юрка, чуть розовея в щеках от такой ласки. — Они пройдут незаметно. Я записал для тебя кое-что… — Андрей блеснул глазами, слегка улыбнулся. — Что? — от температуры голубые очи-озёра казались двумя топазами в сиянии луны. — Сейчас, — парень осторожно поцеловал линии на ладони Шатунова и встал. Отойдя к своей куртке, висящей на крючке возле двери, он вытащил из кармана аудиокассету. Затем подошёл к подоконнику, на котором стоял магнитофон, и включил её. Послышалось лёгкое шуршание записи, а потом мягкий, успокаивающий голос Разина. — Привет, мальчик мой. Юрочка, сегодня первый день из двенадцати. Слушай меня каждый день, и я всегда буду с тобой. Только ешь всё, что тут дают, и слушайся врачей, хорошо? Обещай мне. Разин нажал на паузу, не сводя взгляда с Юры. Тот быстро шмыгнул носом. Слёзы уже почти стояли в глазах, жгли их. Ну кто ещё придумал бы для него такое? Кто ещё так волновался за него в этой жизни? Так оберегал? Зная от врачей, что в больнице будет карантин, и они теперь не увидятся почти две недели, предприимчивый Андрей записал свой голос на кассету, чтобы Юрке не было одиноко в четырёх стенах. — Тебе нравится? — улыбка, искренняя, без капли привычного лукавства или высокомерия, озарила и украсила свежее лицо Разина. Прямая чёлка, голубые узкие джинсы, чёрная футболка с оранжевыми надписями и белые кеды — он выглядел стильно и привлекательно. — Да, — Шатунов быстро протёр глаза одной рукой. Ему было так жарко, что казалось, будто и постель стала влажной и раскалённой. Кожу жгло, чёрные пряди прилипли ко лбу. Разин записал голос — значит, они даже тут будут рядом. От этого понимания Юре становилось легче. Андрей нажал на кнопку, так и не сводя ясного взгляда с любимого. И вот его голос снова разорвал тишину обычного осеннего серого дня с пасмурным балдахином неба за окном, с такими же угрюмыми высотками, и вольным запахом перемен… — Я очень сильно люблю тебя, Юрочка. Я так тебя люблю.