Запиши мой голос на кассету

Абсолютно не заморачиваясь с фанерой, Шатунов пел и жевал жвачку одновременно. Зал, как обычно, рыдал и гудел от восторга. Юра, облачённый в обтягивающие белые джинсы и джинсовую голубую куртку, не скрывающую грудь и живот, плавно выхаживал по сцене. А я так жду последний день В этом году тепла и солнца, Я так жду в осенний день Немного лета. А я так жду, а осень зла И надо мной смеётся, Ночь уйдёт, и снова дождь Придёт с рассветом. С рассветом. Туман мягко обволакивал статное тело солиста, а розовые и мятные огни придавала сцене чарующий осенний оттенок. Шатунов слегка щурился, чуть ослеплённый праздничным светом рамп. По этому парню, напрочь лишённому звёздности, было заметно, что он просто не осознаёт, насколько нужен всем этим людям в зале, насколько его необычный хрустальный голос находит отклик в сердцах других, насколько волнует души. Зато Разин видел это очень хорошо. Стоя за кулисами, он смотрел на Юрия, невольно любуясь и восхищаясь, внутренне понимая, что это только его творение. Именно он, Андрей, сделал из вечно сбегающего из детдома волчонка настоящую звезду, у которой будет всё. Да что там — уже есть. Видимо, выражение лица парня так сильно отражало восторг, что подошедший к Разину Пахомов невольно ухмыльнулся. — Там подъехал Вересьев. Тебя ищет. — Д-да, я щас подойду, — мельком глянув ничего не выражающим взглядом на певца, Андрей снова по-коршуновски впился им в Юрочку, активно и так музыкально интонирующего на сцене. В поволоке зелёного, красного, туманного — в поволоке какой-то иллюстрации со страницы детской книги сказок. В районе солнечного сплетения Разина зажгло от наслаждения. Даже просто глядеть на Шатунова было для парня настоящим эстетическим наслаждением. — Он попросил поторопиться, типа у него времени мало, — добавил Пахомов. — Иду, — Разин потёр переносицу и с разочарованием отвернулся от сцены. Костя кивнул, тут же движением руки поправляя светлую чёлку, упавшую на лоб. — Задержишься с нами в Сочи, — властно произнёс Андрей, когда они шли по закулисью в сторону служебных помещений. Разин никак не мог позволить себе остаться вместе с Юркой один на один — нужен был кто-то ещё, чтобы никак подозрений. — На сколько дней? — Пахомов задумчиво почесал щёку — у него явно были какие-то планы, но и отказать шефу он не мог. В общем, новость явно не вызвала в нём восторга. — Три-пять. Примерно так. — Ладно… — Ну вот и славно, — и, мгновенно забыв о Косте, Разин распахнул одну из дверей. Вересьев, упитанный миловидный тип с детскими чертами лица, пожал руку Андрея, затем они обменялись формальными фразами, и только потом гость подошёл к делу. — Мне поступило большое количество жалоб от первых звёзд нашей эстрады, и все на вас, на то, что вы без музыкального образования заколачиваете такие бешеные деньги. Андрей, я, конечно, отправил всё это в мусорный бак, но тебе надо найти с ними общий язык — они не успокоятся. Разин презрительно улыбнулся. Он вальяжно сидел в кресле, положив руки на подлокотники. Пальцы принялись барабанить по ним. — Эти старпёры, пропахшие нафталином, завидуют — что им ещё остаётся. Ну ничего, я найду на них управу. — Какую именно? Вересьев с искренним интересом смотрел на худого симпатичного парня, с виду напоминающего немного капризного мажора, но никак не того человека, за спиной у которого были и детдом, и работа в колхозе, а теперь и огромные шальные деньги, которые он уже перевёл в огромное количество драгоценностей, недвижимости, и, конечно, держал на счетах и в конспирационных квартирах. Бывало, что Разин даже спал на мешках с купюрами, которые выносили после концертов. Для Вересьева, как и для многих людей, с которыми так или иначе Андрею приходилось работать, он оставался в своём роде феноменом в области управления, экономики и финансов. — Я сумею заткнуть им рты, не волнуйся. А зависть их погубит. Кому нужно это профессиональное, но унылое старьё? Нет, не получится у них меня закрыть, — в голосе Андрея сквозило немного озлобленное остервенение. — Я надеюсь, что ты сможешь, — удовлетворённо улыбнулся Вересьев. — Подъедь ко мне в четверг, разберём всё по твоей декларации о доходах, там надо кое-что подправить. — Без проблем, — Андрей встал и подошёл к шкафу. Вынув из кармана узких чёрных брюк ключ, открыл один из шкафчиков и достал увесистый свёрток. Плотная коричневая бумага скрывала солидную сумму в валюте. — Спасибо, — улыбнулся Вересьев, принимая средства. За то, что важные документы, способные вставить палки в колёса группе «Ласковый май», не попадали на столы к вышестоящим чиновникам, он всегда получал от Андрея хорошее вознаграждение. — У вас, как всегда, аншлаг. Шатунова обожают, ко дворцу сейчас даже не подойти — фанатки окружили. — Да, его обожают. Я всё для этого сделал, — криво улыбнулся Разин, почему-то начиная ощущать смутное чувство ревности. Современность. — Чего замер? Проходи, располагайся, — цинично ухмыльнулся Андрей, когда пауза затянулась. Стоящий у двери Юрий был настолько поражён тем, что вместо Маркса в номере спокойно посиживал Разин, что даже ошалел. Сердце забилось быстрее, в голове начали проскальзывать самые разные обрывки мыслей, среди которых чаще всего мелькало: «Свалить быстрее отсюда!». Но он стоял, словно пригвождённый. — Сделай уже лицо попроще, Юра, — голос Андрея прозвучал даже мягко. Он сидел в кожаном кресле коньячного цвета, закинув ногу на ногу. Теперь, сбросив почти сорок килограмм, он, конечно, выглядел лучше, да и чёрная рубашка с тёмно-синими узорами и манжетами весьма стройнила. Лицо у Разина было румяное, улыбка — лисьей, а глаза всё такими же глубокими, хитрыми, злыми и пронзительными одновременно. Взгляд исподлобья, тяжёлый и чуть насмешливый, нисколько не изменился за все эти годы. «Может, они вместе? Может, Игорь здесь?» — чуть ли не в отчаянной ярости подумал Шатунов. — А где… — Твоего друга тут нет. Он дома, с женой. Маркс вызвал тебя сюда по моей просьбе, — дерзко ухмыльнулся Разин. Его взгляд двусмысленно заскользил по крепкому телу Юры. И тогда у того конкретно бомбануло. Оцепенение ушло, оставив сильную ярость. — Пошёл ты нахуй! — выпалил Шатунов, отворачиваясь и намереваясь открыть дверь, но та почему-то не поддалась. — Какого хера?! — Милый, повернись, — иронично протянул Андрей. Юра наивно повернулся, злобно поджимая губы, метая молнии голубыми глазами. Разин победно поднял в воздухе электронный ключ-карту с дистанционным управлением. — Тебе отсюда не выйти, пока я не позволю. Это прозвучало так властно и нагло, что Шатунов взорвался. Бросив сумку на пол, он подошёл к Андрею и попытался выхватить ключ, но тот крепко зажал его в руке, опуская её в район паха. — Сука!.. — гневно выпалил Юрий, делая шаг назад — уж туда-то он лезть не собирался. — Нахрен ты всё это устроил?! Ну и мудак же ты! — Так я же говорил, что тебя ждёт сюрприз, — улыбался Разин. — Вечер, и вновь вместе мы… Песня о нас, правда? — Да пошёл ты… — Ты так злишься… И это хорошо. Это знак неравнодушия. Андрея мягко и самодовольно рассмеялся. По спине Шатунова побежали отвратительные мурашки. — Ты достоин только презрения! Это, блять, да, не равнодушие, — он старался задеть побольнее и посильнее. Но даже не думал, куда лучше бить — они уже давно были почти посторонними людьми. — Не кипятись, Юрочка, — приторно протянул Разин. — Лучше присядь, обсудим кое-что. Юра злобно сузил глаза. Правая рука сама сжалась в кулак. Хотелось пару раз врезать этому самодовольному индюку. Нахождение рядом с Разиным буквально перекрыло кислород певцу. — Да садись уже, — Андрей небрежно кивнул на диван. — Там между подушек нет динамита. Шатунов, ещё раз назвав мужчину мудаком, медленно подошёл к дивану и сел. Свирепо раздувая ноздри, он с яростью смотрел на Разина, не представляя, что сейчас выкинет этот человек. — У меня есть для тебя новость, дорогой мой, — задробил Андрей, лениво беря со стеклянного журнального столика папку с бумагами. — Я подумал, что будет правильно рассказать тебе о ней лично, а то узнаешь из СМИ или моего адвоката, и опять зашумишь везде, какое я дно, настраивая тем самым против меня своих полубезумных фанаток… — Говори уже! — отрезал Юрий, которого потряхивало от переизбытка эмоций. Он чувствовал, что лицо пылает, ткань футболки ещё сильнее липнет к спине, и, кажется, даже подскочило давление. — Я решил продать все права на песни американской компании. Больше ты не сможешь бесплатно исполнять все песни, написанные Кузнецовым — будешь платить за каждую весьма большие деньги. Или вовсе не будешь их петь — как они решат. Это прозвучало для Юры, как приговор. Он снова впал в ступор. Только глаза были злющие, лицо слегка исказила гримаса болезненного гнева. Странно, но слышать это оказалось не столько неприятно или шокирующе, сколько больно. Словно он, Шатунов, был мальчишкой, отец которого вдруг надумал лишить его каникул, сладостей, игрушек, кино, и своей отцовской любви. — Иди нахер, ублюдок, — хрипловато выдавил из себя Юрий. Он был ослеплён и оглушён от резкой боли. Эти песни были его визитной карточкой, частью его жизни. И Разин прекрасно знал, по чему наносить удар. Ещё ничего не произошло, прозвучали лишь слова, а Шатунов уже чувствовал, что проигрывает, оказавшись в ловушке. В эти секунды, глядя на то, как сильно изменился в лице Юра от сильной душевной боли, Андрей испытал злорадство и наслаждение — так ему и надо. Ведь сам он, Разин страдает из-за чёртового Шатунова намного дольше и больше. Страдает по нему и без него всё жизнь, а упёртый Юрка делает вид, что ничего не понимает… Или правда не понимает… Это неважно. Самое главное — сладкая месть, которая происходила здесь и сейчас. Но вместе с этим в душе Разина шелохнулось и другое, почти неощутимое чувство — чувство жалости к тому, кого он так давно безнадёжно любит. «Но ты сам так захотел, ты сам виноват, Юрочка», — подумал Разин, убирая ключ-карту в карман брюк. И всё равно сердце слегка покусывало от того, что Шатунову сейчас плохо. — В общем, дальше пой только свои песни, никак не связанные с «Ласковым маем», — нанёс последний удар, и опять точно в сердце, Андрей. — Ты же такой классный. такой крутой. Дерзай сам. Без нянек. — Каких, блять, нянек? — исподлобья глядя на бывшего, Юра с трудом поднял руку и вытер испарину со лба. — Я не собираюсь больше терпеть твоё поведение. Ты обесценил меня и мой вклад, выставил меня полным дерьмом в глазах своих фанатов, выставил монстром. Я терпел, как нянька терпит выходки шаловливого ребёнка — больше не буду, — холодно отчеканил Разин. — Ну и мразь же ты. — Я это уже слышал. — Ты нихера не сделаешь. Все права принадлежат Кузе, а он… он разрешит мне петь, и ты это знаешь. — Кузнецов… Святой Кузнецов… — протянул Разин и ехидно улыбнулся, хоть сердце и ревниво сжалось при упоминании этого человека. — Куда уж мне до него. Его великодушие тебя спасёт. — Вот именно! — Глупый, ты даже не отличаешь иронию, — Андрей бросил бумаги на стол, встал и подошёл к глянцевому чёрному бару. Достал из него бутылку виски, два широких стакана. Наполнив оба алкоголем, он вытащил из холодильника лёд и бросил в каждый по две штуки. Затем приблизился к Шатунову и протянул ему стакан. Юра чуть ли не вырвал его из руки бывшего, сделал три жадных глотка, охлаждаясь. Видя, что любимый взмок от услышанного, Разин включил кондиционер, и светлая комната с богатым ремонтом, стала наполняться прохладой. Вернувшись в кресло, Андрей пригубил виски. А вот Шатунов выпил всё залпом. В стакане остались позвякивать подтаявшие кубики льда. — Я не дам тебе забрать песни. Я буду их петь. — У тебя ничего не получится — я всё продаю в Америку, — оскалился в злой улыбке Разин. — Ты оглох? — У меня будет хороший адвокат, — Шатунов почти с ненавистью смотрел на мужчину. Честно говоря, он не был уверен, что победит, потому что Андрей любит судиться, и обычно выигрывает все суды. — Тщетно. У тебя ничего не выйдет, оба с Кузнецовым пойдёте нахуй, — отсалютовав Юре стаканом, Разин сделал ещё один глоток и причмокнул губами. — Падаль… Андрей недобро рассмеялся. — Ну-ну! — Ну и сволочь же ты… — сквозь зубы процедил Шатунов. — Но есть еще один нюанс, Юрочка, — будто не слышал оскорблений, Разин поставил стакан на стол и снова взял бумаги, взглянул на мужчину. — Важный нюанс. — Ну и какой? — певец испытывал острое желание врезать Андрею и покурить. Терпкий алкоголь слегка охладил и немного успокоил, но на душе всё равно было паскудно. — Моя подпись ещё не поставлена, — по-лисьи улыбнулся Разин, блеснув хитрыми глазами. — Всё зависит от тебя… Ты ещё можешь изменить моё решение, сладкий…

***

Когда дверь за Вересьевым закрылась, Андрей навёл порядок на столе, сложив бумаги стопкой, убрав бутылки из-под воды в мусорное ведро. Он планировал вернуться к сцене, чтобы досмотреть остаток концерта, но в дверь несмело постучали. Разин по инерции пощупал ключ от шкафа с деньгами в кармане — на месте. — Входите. Регина принесла с собой аромат лавандовых духов. Чёрные волосы в лаке локонами спадали на плечи, сияя при электрическом свете. — Привет. Не помешаю? — придерживая сумочку на плече, спросила она. — Привет. Всё в порядке? — ухмыльнулся Разин. — Да… Просто мы тогда не договорили… — девушка обвела задумчивым взглядом помещение. Она была облачена в тёмно-зелёный плащ, который ей очень шёл. Алая помада подчёркивала полноту. Андрей был горд тем, что именно такая эффектная девушка снялась с ним в клипе «Старый лес». — Ну, давай договорим тогда, — парень указал на кресло, мол, присаживайся. Но Регина не торопилась принять приглашение. Вместо этого она медленно подошла к столу, обошла его, останавливаясь напротив Разина. Улыбка того стала какой-то глумливой. — Андрей, а ты о нас совсем не вспоминаешь? — задумчиво спросила она. Вспоминать о романе с этой девушкой ему было некогда: весь организм был отравлен этим сладким ядом под названием «Юрочка». — А что? — протянул он и хохотнул. — Я вспоминаю. Возможно, мы поторопились с расставанием? — Не поторопились, всё было правильно. — Но это ведь не помешает тебе помочь мне с клипом? М? — голос был мягким, обволакивающим. И, не дав Разину ответить, Регина положила тёплую ладонь за волосы Андрея, потянулась к его губам, накрывая их своими, целуя. В этот момент дверь с грохотом распахнулась. — Ну как я был, Анд…? Звонкий голос Шатунова разорвал не только поцелуй, но и почему-то ранил Разина в самое сердце. Андрей даже не успел сообразить, что происходит, не успел оттолкнуть Регину, а Юрка уже увидел то, чего не должно было быть. — Юр, ты… — вытирая губы рукавом, парень в некой растерянности смотрел на Шатунова. Улыбка того сползла с лица, которое стало бледноватым. Солист посмотрел на девушку, затем снова на Андрея. В наивных, добрых и красивых глазах читалось: «ЗА ЧТО?!». — Простите… — растерянно пробормотала Регина. И тут, выйдя из оцепенения, Шатунов бросился на них. Девушка, придерживая сумочку и от греха подальше закрывая второй рукой лицо, быстро выбежала из комнаты. Юрий накинулся на Разина с кулаками. Он бил отчаянно и сильно, вопя: — Сука! Сука ты, блять! Падла! Удары сыпались, как град, обрушиваясь везде. Андрей почти не прикрывался, давая себя лупить. И лишь услышав топот в коридоре — кто-то побежал на страшные крики — рванул к двери и захлопнул её. Взбесившийся Шатунов догнал его и продолжил бить по спине, а когда тот повернулся — по груди и животу; колотя отчаянно, с болью, шипя и хрипя: — Ненавижу! Предатель! Ненавижу, сука! Под таким обстрелом Разин успел заметить, что лицо Юры исказилось от настоящей душевной муки.