Запиши мой голос на кассету

В Юре каким-то невероятным образом сочетались дерзость и спокойствие, мягкость и жёсткость. Разин всегда это чувствовал. Наверное, с самых первых дней их знакомства. Он знал, что в общении с Шатуновым всегда надо помнить о той черте, приближаться к которой опасно. Несмотря на то, что это был пацан, обделённый родительской любовью, а не дядечка с толстым кошельком, которого априори надо уважать, Андрей знал, знал, знал, что с Юркой шутки плохи. Не он хотел быть самой яркой звездой позднего СССР — так сложилась судьба. Когда Шатунова отыскали во время его очередного побега, и вернули, чтобы отдать на поруки Разину, который и обустроил детдомовцу новую жизнь в Москве, тот напоминал волчонка. Дерзкий и забитый одновременно. Смотрел враждебно, недоверчиво, почти всегда молчал или что-то хрипловато бубнил. А потом, немногим позже, показал всем своё обаяние. Впрочем, лишь только в первый раз увидев Юрочку, Андрей сразу понял, что это будет великолепный артист. Типаж у него был отменный. И концепция будущей студии в голове Разина уже была почти завершена. И теперь, наблюдая безумный фанатизм по «Ласковому маю», дикую любовь народа к Шатунову, Андрей упивался своим успехом, своей предприимчивостью, и вместе с этим ревновал, потому что этот ослепительный мальчик на самом деле был только его, и иногда совершенно по-детски хотелось рассказать об этом всему свету. Но знали об их связи совсем немногие: только пара ближайших людей Разина, которым он вполне доверял. И как же скучно на самом деле Андрею было проводить смотры других детдомовцев. Зачем они все, когда есть Он?!.. Но приходилось. Сам придумал, сам запустил проект, сам должен и руководить. Пел Разин без особого азарта. Он никогда не пытался тягаться с Юрой, прекрасно понимая, насколько тот талантливее в отношении музыки, и ярче. Андрей называл своё пение увлечением. Он хорошо знал, что не попадает в ноты, и голос далёк от звонкого хрусталика Шатунова, но к чему сравнение? Хобби для Андрея — это пение. К тому же, таким образом он был ближе к Юрке, входил в историю с очередной видеозаписью вместе с ним. И пока Анатолий Дмитриевич Эрлих отвлёкся на звонок, Разин взял в изящные тонкие пальцы карандаш и стал покручивать его, думая обо всём этом и поглядывая в окно, за которым виднелся кусочек кремлёвской стены и краснокаменная башня в отдалении. Упиваясь мыслями о Юрке, Андрей удивительным образом внешне не терял самообладания. Он мог легко переключать свои мысли, перескакивать с обсуждения музыки группы на, положим, экономическую составляющую его детища. Большинство зевак просто не в состоянии были оценить масштабы происходящего внутри коллектива и того, какими колоссальными были хлопоты Разина по всем фронтам работы и становления студии «Ласковый май». — Так, значит, вы — племянник товарища Горбачёва? — Эрлих вернул трубку на рычаг и деловитым движением потёр влажный лоб. В кабинете, облицованном светлым деревом, было душно. — Именно. Вам звонили, — чуть улыбнулся Разин, лениво покручивая в пальцах карандаш, и мгновенно оставляя мыслями Юрочку, чтобы погрузиться ими в деловое русло. — Д-да, помню. Что ж, я подготовил все нужные документы. Вы, кажется, хотели получить сумму из бюджета для новой аппаратуры для вашей студии на Бронной? — Эрлих выдвинул первый ящик стола, не без заискивания поглядывая на парня. Достал чёрную папку с бумагами и, что-то в ней проверив, протянул Андрею. Разин взял документы, слегка кивнул и мысленно ухмыляясь: звонки высокопоставленным лицам от якобы доверенных лиц племянника Горбачёва осуществлялись из гаража по катушкам. Просто и надёжно. — Да, кажется, здесь всё, — мельком полистав бумаги, по-официальному, в меру сухо отозвался Андрей. Свою юную внешность он старался компенсировать напористым голосом и пробивным поведением, чтобы его принимали всерьёз. И это работало. — От себя лично хотел бы добавить, что вы очень предприимчивый молодой человек. Плоды вашей работы впечатляют не меня одного, — улыбнулся Анатолий Дмитриевич. — Сироты ещё никогда не были так интересны этой стране, — полуухмыльнулся Разин и блеснул глазами, прямо и пристально посмотрев на Эрлиха. Пальцы тем временем сами укладывали листы поровнее, и завязывали верёвочки на папке.

***

Шатунову довольно быстро захотелось на улицу. Погода стояла хорошая, приятный солнечный свет пробивался сквозь белоснежные бархатные облака. Светотень ловила редкие солнечные зайчики, растворяя их в себе, как вода — акварель. Юре приспичило прогуляться и увидеть своего закадычного друга Мишку Сухомлинова, с которым он из-за романа с Разиным виделся реже. Почти всё свободное время солиста было поглощено Андреем, и тот ревностно отстаивал это. Теперь же, ощутив запах свободы, Шатунов натянул футболку-матроску в бело-синюю полоску, голубые джинсы, надел кеды, и, прихватив с комода ключи, вышел на улицу. Обычно перемещаться без сопровождения охраны было нежелательно, но Юрка всегда забивал на правила. Просто надел солнцезащитные очки, и рванул в сторону метро. Как же давно он на нём не катался. Не успел Шатунов спуститься в подземку, как какие-то девушки окружили его, и наперебой затрещали: «Юра! Мы тебя узнали! Дай автограф, пожалуйста! Мы тебя так любим». Юрка же ухмыльнулся и брякнул, что те обознались, затем влетел в полупустой вагон. Сел в конце и опустил голову, поправляя очки, пытаясь замаскироваться хотя бы так. В общем, с горем пополам, но парню удалось добраться до дома Миши. И пусть его трижды останавливали фанаты, а кто-то кричал вслед! — Ты без водителя? — улыбнулся Сухомлинов вместо приветствия, пропуская друга в свою двушку. — Без, — посмеиваясь, Шатунов снял очки и положил их на подзеркальный столик, наклонился и принялся расшнуровывать кеды. — Не хочу я этого официоза, блять… Миша, как казалось Юре, догадывался об их с Андреем отношениях, но никогда никак не комментировал эту тему и не задавал вопросов. И Шатунов беспечно жил дальше, просто ловя удовольствие от происходящего. И пусть большинство жителей СССР считали Юрочку мега крутой звездой, он был обычным парнем из детского дома. Парнем с трудной судьбой, который любил хоккей и прогулки с друзьями, чтобы было шумно и забавно, чтобы ветер дул в лицо и царапал кожу. — А мы с Галей разошлись, — сказал Миша, когда они с Шатуновым спустя полчаса, наевшись жареных карасей, сидели на полу в гостиной и курили одну сигарету на двоих. — А чё так? — прищурившись, Юра смачно затянулся. — Да не клеится что-то ничего… — в глазах Сухомлинова мелькнула тоска. Он откинулся на подножие дивана, пристально глядя на друга, но явно думая о своём. — Другую найдёшь, — брякнул Шатунов. В эти секунды из магнитофона полилась песня в исполнении Разина «Нас покидает осень». Сердце парня дрогнуло. И Юрка ревниво подумал: «Уж не с Региной ли сейчас Андрей? Не наврал ли? Ишь, как нарядился». Словно сюжет забытого кино Вдруг появился в утреннем тумане. Пусть это было все уже давно, Временем память все же не обманешь: Всё тот же осенний сад, Из золота листопад. Казалось, что осень будет бесконечной. Но первый холодный снег Сказал откровенно мне, Что в мире ничто, ничто не бывает вечным. — А ты бы смог так легко его заменить? — с вызовом спросил Сухомлинов. — Кого? — Юрка вернулся мыслями в светлую комнату Мишки и протянул ему косяк. — Ты знаешь, кого, — дёрнул бровью тот и затянулся. «Он всё знает», — понял Шатунов и закусил угол губ. — Ну вот видишь, — Сухомлинов пафосно выпустил дым в потолок. — Так и я не могу взять, и зачеркнуть… В дверь настойчиво и рвано позвонили. Миша тихо выматерился и, потушив сигарету в голубой стеклянной пепельнице, пошёл открывать. Юрка же погрузился в мысли о Разине, нервно грызя заусенец на указательном пальце. И когда услышал шаги, выпалил: — А ты откуда всё знаешь? Только спустя пару мгновений повернул голову и увидел… Кузю. Тот вошёл в комнату, прикрыв за собой дверь. Один голубой взгляд утонул в другом. Юрке стало так тепло и хорошо, словно он оказался дома после дальнего пути. С него, с Серёжи, всё началось. Тот был для Шатунова если не отцом, то точно старшим братом. — Привет! Ты как здесь? — брюнет согнул ногу в колене, сидя на полу и прижимаясь спиной к стене. — Мы планировали сегодня встретиться с Мишей. Я не знал, что ты тут, — Кузнецов запнулся, явно волнуясь. — Я нормально. — Серёга, садись! Поговорим! Выпить есть? — Нет, я решил не пить хотя бы неделю… — Кузя потрогал ссадину на скуле, что осталась после стычки с Андреем, подошёл ближе к Юрке и присел рядом с ним на корточки. Шатунов ощутил лёгкий запах перегара. А с какой нежностью смотрел на него Сергей! А потом произошло странное: Кузнецов поднял руку и коснулся кончиками пальцев прохладной щеки любимого мальчишки. — Ты чего? — шепнул Юра, слыша только гулкое биение сердца будто где-то в ушах. Пусть до весны заброшен дачный дом. Только вчера забили окна, двери. Но как уютно летом было в нём! Трудно теперь во всё не поверить. И снег разобьёт стекло, Я верю, что не назло. Снежинки ворвутся в дом пустой и тёмный. И в сотню морозных дней В ночи будет сниться мне Наш сказочный листопад, золотые клёны. — Я написал две песни… Благодаря тебе… Всё благодаря тебе, мой сентябрь… — прошелестел Сергей, и медленно потянулся к влажным губам Юрки, пропахшими сигаретами, своими. Пальцы так и касались чуть обветренной кожи щеки.