Ничего святого

— Арс, да притормози, увидят же… — Дима больше для показухи отмахивался от своего мужчины, поцелуи становились все настойчивее, жарче, но ещё больше раззадоривало другое... Воскресная служба начиналась в восемь, но певчие и другие служители приходили намного раньше, чтобы подготовиться. Находясь в Храме Божьем, вели некоторые себя крайне несдержанно, даже чересчур. Как бы сказал батюшка, завидев бы такое воочию: «Разводят содомию и не каются!». Собственно, Арсению и Диме было глубоко плевать — им просто хотелось глубоко и совсем не плевать. — Как-то неубедительно ты просишь, — Арсений довольно улыбнулся и припал к шее Димы, покрывая её влажными поцелуями, ощущая на губах лёгкий солоноватый вкус кожи.  — Ты точно бесноватый, но мне это нравится, — Позову осталось только замурчать, потому как его мужчина был уже заведённым, отсюда и пылким, и желал явно большего, когда горячие, словно лава, руки легли чуть ниже поясницы и заботливо поглаживали ягодицы через ткань.  — Не богохульствуй, — вернувшись снова к манящим губам, Попов впился жгучим поцелуем, и Дима едва слышно застонал и прижался плотнее к Арсу, поддаваясь приятному искушению.  Как много повидала их маленькая скромная обитель, а хлипкий стол не раз выручал в моменты внезапно возникшей страсти. Их прелюбодеяниям не было счёта — странно, что запах ладана не отпугивал таких чертят, как они. Если говорил Бог о человеколюбии, то эта парочка следовала этому завету — только деяния не совсем светлые: порой очень грязные и греховные. Не подобает так себя не вести, но Арсений не мог совладать с собой — его не возбуждали святые, изображённые на иконах, он видел только осуждающие взгляды, но у Арсения другие фетиши, слишком извращённые для обычных людей. Стоило только увидеть Позова, такого скромного и набожного внешне, как на него накатывало отчаянное наваждение залюбить своего любимого певчего до дрожи в теле, до хриплого шёпота. Стоять спокойно всю службу становилось с каждой минутой труднее, Дима прекрасно видел и осознавал это и порой «невзначай» касался кончиками пальцев чужой ладони, что Арс вздрагивал от волнения. Стоило только людям разойтись, как оба летели в своё укромное местечко чуть ли не наперегонки, иногда забывая запереть на щеколду за собой двери.  На сей раз они пренебрегли этим правилом. Запамятовали или адреналина ради, но запираться не стали. Глухо звякнула пряжка Диминого ремня, проворные руки тут же опустились к белью, приспуская его и обхватывая пальцами полувставший орган. Арсений что-то нашёптывал на ушко Диме и подтолкнул его к столу, велев расслабиться. Собственно, Позов не собирался противиться: откинувшись назад и опираясь о деревянную столешницу, навознаграждал Арса стонами и своей покорностью. Разум затмевала похоть, воздуха катастрофически не хватало, из-за чего у обоих начинала кружиться голова. Рай им уже не гарантирован, а Ад приоткрывал свои врата за страшные по меркам церкви дела. Дима призывно облизывал губы, иногда прикусывая нижнюю, — наверняка она распухнет, но сейчас было абсолютно всё равно. Руки Арсения творили поистине нечто — так правильно касались, что у Димы дыхание перехватывало: то ускоряясь, то замедляясь, то обводя большим пальцем головку и потирая чувствительную уздечку. Арсений наслаждался совершенной картиной, называемой «Грехопадение» и упивался великолепием своего старания. И кто из них ещё богохульник и содомист?  Звон колоколов пришёлся на самый кульминационный момент — сладкая нега принимала бренное тело Позова в свои объятия, и (слава Богу) у него была хорошая точка опоры. Шорохи за пределами их обители мало волновали утомлённых лаской мужчин, и очень зря: тяжёлая дверь распахнулась и на пороге стоял молодой диакон Антон, явно не ожидавший увидеть подобное. Кадило из его рук выпало и с грохотом покатилось по полу, а Арсений и Дима лишь довольно переглянулись и, словно не произошло ничего из ряда вон, поправляли задранную одежду и приводили себя в порядок. Антон так и застыл, не в силах вымолвить и слова. Перекреститься бы... Ему бы в пору бежать и кричать: «Караул», но ноги точно приросли к полу. Справившись со всем, певчие взяли свои молитвенники и двинулись к выходу. Позов подобрал кадило и протянул его парню, а Попов, обойдя со спины, легонько провёл по плечу и что-то шепнул ему, от чего Антоновы щёки ярко вспыхнули, и отмер тогда, когда мужчин и след простыл. Ему всё не привиделось, и стыд взял верх: «Грешно! Грешно! Грешно!». Только он ещё не знал, насколько всё это может быть сладко.