Мираж моих воспоминаний

Она ощущалась как разведённый и остывший чай.

Они — как солнца луч в серые штурмовые грозы.

Другие как усталость истомная и больная печаль.

А он — как искренний плачь. Как первые детские слёзы.

После прослушивания всей аудиозаписи у него осталось весьма смешанное чувство непонимания, будто ожидания чего-то подобного и… тревоги. Призрачной тревоги, что вспарывала ему сердце и настойчиво говорила, что в этом обещании «помочь в случае чего стать для него кем-то большим» — есть что-то более опасное, чем простые возбудители, которые ранее он находил у матери в сумке или в её комнате. По чистой случайности, но это научило его быть более осторожным. Но вряд ли… что-то подсказывало ему, что вряд ли речь шла о них. Скорее всего, о чём-то более страшном, что ему явно не понравилось бы, если бы Бакуго был очередным похабным ублюдком, коих он на своём веку повидал предостаточно. Мидория чувствовал, как земля под ногами становится зыбкой, как брови, в прошлом статично играя на лице, взмолившись, образовали складку, как уголки губ поползли вниз, и он долго ещё смотрел на закончившуюся запись. Что ж, возможно, ему следовало должным образом поговорить с матерью и понадеяться, что в этот раз его замечание не пропустят мимо ушей как назойливый шум. Обычно так она и делала. Слушала она его только в редких случаях, в основном, когда дело касалось её же репутации, за которой он почему-то следит бдительнее, чем она сама. И вполне возможно… что в этот раз его тоже не послушают, отмахнутся и сделают вид, что его слова — просто пустые листы комканой бумаги, которые ничем не отличаются от туалетной. Стоило ли в таком случае вообще с ней что-либо обсуждать? — Я… — потерянно начал брюнет и, сглотнув, спокойно продолжил, — Я понял. Ну, зато теперь ты знаешь, о чём я говорил тогда. — плечи невольно понурились, и, оттолкнувшись от чуть замшелой поверхности каменного фонаря, Мидория предложил с короткой паузой, — Пройдёмся ещё? — намереваясь пойти дальше вдоль каменной тропы. И он почти это сделал, но чужой голос остановил его первее, чем он сделал шаг в пустынную местность, которую в тень укрывали кроны бамбука. Тени от них играли на загорелом лице, контрастно рисуя на нём чёткие узоры листьев, а тонкие губы искривились в возмущении, в то время как глаза так и пылали вопросами, на которые Мидория, быть честным, вовсе не желал отвечать. Но знал, что ответит. — Погоди… пожалуйста, постой, — его запястье аккуратно придержали, и омега послушно остановился, чувствуя, как внутри что-то надломилось, — Ты же… не хочешь мне сказать, что она многим предлагала это так же, как мне? — Изуку всмотрелся в встревоженное лицо. Оно было искренне изумлённым, словно само боялось услышать ответ. «Скольким в таком случае…?» — в этот момент крутилось в голове, как рой назойливых мотыльков, и Бакуго не мог оставить этот гул без ответа, с который брюнет медлил. Медлил и смотрел на него спокойным взором с такой знакомой тоской, что Катцуки просто не мог себе позволить сейчас его отпустить. Не после того, как пазл в его голове стал так быстро вращаться, что некоторые части сами идеально вставали на пустующие места в картине. Он ошибался, когда думал, что всё дело было в его отце. Уже покойном, но всё же. Мужчина так уверовал в то, что этот человек чуть ли не единственный корень всех проблем, что забыл посмотреть на вторую сторону медали, пусть и знал, что та тоже окислена чем-то карборановым. Если его принц действительно прошёл через подобные «своды», что больше напоминают чёртову случку у породистых собак, то всё встало на свои места. Это одна из недостающих и весомых причин того, почему он не рассматривает никого вокруг в качестве партнёра. Не рассматривал и его. Чтобы не стать участником этих материнских «случек», он попросту не стал встречаться ни с кем, а Тодороки, выбранный не им, был просто исключением из правил, что лишь подтверждает само правило. Он оградил всех от себя, чтобы не играть в этих интригах своей матери, предпочитая быть трудоголиком для своего отца. «Выбор из меньших зол, да?» — было вообще не смешно от понимания всей этой клетки. Бакуго в который раз убедился в том, что золотой вольер, в котором вырос брюнет с детства, пытался взращивать в нём абсолютно две противоположные модели поведения. И Мидория в угоду своего характера выбрал то, что ему показалось менее травмирующим. «Может ли быть такое, что ты подумал, что «если я стану дальше ото всех, то ко мне никто не подойдёт и все обо мне забудут»…?» — Бакуго молчал, но его лицо, скорее всего, выдавало всё, что у него на душе, — «Точнее… оставят, наконец, в блядском покое, да?» А потом появился… я? А Изуку всё смотрел. Смотрел на фигуру, что робко держала его, пусть и желая, скорее всего, схватить в объятья, приставить к стеблю и всё должным образом расспросить. Бакуго с лёгкостью смог бы сделать что-то подобное, ему позволяли и сила, и время — здесь их никто сейчас не увидел бы, и так было бы быстрее, но мужчина просто стоял и ждал, пока он суховатыми от нервов губами произнесёт, только после этого успокоившись, краткое: — Нет, я не думаю, что многим. — собственная задумчивость вызвала потухший ответный взор, — Это сильно бросалось бы в глаза. — и было тоскливо понимать, что, возможно, это то единственное, что её останавливало, — Скорее просто… тебя она посчитала более «интересным» кандидатом. Да и как не смотри, на публике мы выглядим закадычными друзьями, что всегда стоят вместе и щебечут на иностранном. — пожав одним плечом, Изуку отвернулся, смотря куда-то вглубь холодной чащи, — Любой подметил бы, что это очень близкие отношения. «Как Шигараки, например.» — закончил Изуку, и Бакуго вздохнул, ненавязчиво утягивая за собой омегу и останавливаясь, когда между ними осталось псевдоприличное расстояние. Хотя сейчас оно было лишь условным. Здесь нет ни души, они зашли в слишком отдалённое место. Да и кому есть до них дело в Камакуре? Именно поэтому он так долго выбирал максимально уединённый город. — Так вот почему ты не захотел открывать даже ей наши отношения? — они избегали этой темы, но она вновь настигла их. Да, прошло уже достаточно много времени с их диалога в машине и возникшего там плана, который со временем просто изжил себя, и обсуждать его ещё раз просто не было резона. Это понимали они оба. Быть честным, Мидория вообще понадеялся, что альфа забыл о нём, но сейчас понимает, что тот просто в который раз учтиво не поднимал этой темы. Ради него, возможно. А возможно, понимая, почему эта тема больше не может быть поднята. Со временем всё стало слишком прозрачным и очевидным, да? До ряби в глазах очевидным. — Бакуго… — но и дальше оттягивать этот диалог было бы эгоистично, — Да, отчасти это так. — поэтому Изуку подтвердил, слыша, как ветер забрался в складки его шубы, а чужие пальцы неловко застыли в волосах, спускаясь ниже по телу, — Я вырос в этой паутине и знаю, что происходит с ней, когда кто-то в ней слишком ощутимо дёргается. Но… — он замолк, не отводя взора от ждущих рубинов, а мужчина прижал его ещё ближе к себе в объятия, удерживая за талию, — …дело не только в защите наших отношений. — А в чём ещё? — спокойное разглаженное лицо вдруг обрело свои знакомые насупленные нотки. Такие будничные, на самом деле. — Я не хочу повторения того, что было с Тодороки. Думаю, ты сам приходил к этому выводу… — честно закончил Мидория с тяжёлым вздохом, — Весь Токио тогда говорил о нас. Шоу, журналы, СМИ, интернет… от этого не скроешься. — нервная улыбка засияла на червленых губах, пока мужчина тихо слушал, внимая тому, что ему пытаются донести, — А играть на публику очень утомительно, поддакивать ей и становиться в хороший ракурс. — и, кажется, понемногу начинал осознавать всю картину, — А потом, когда все замолкли, а я погрузился в тишину одиночной камеры… я понял, что этот фоновый шум раздражал меня всё это время. — Мидория боится, и боится, по сути, всего одной вещи, — Заставлял играть то, что играть я не хотел, — контроля над собой в руках кого-то другого, — Ты же помнишь, что я не любил Тодороки, верно? — и от этой пули Катцуки будто осенило. Неважно, то был отец или мать. Или псевдопотенциальный-урод-муж. Он не хочет, чтобы у кого-то была власть над его жизнью. Хотя бы маломальская. Для него это выглядит как угроза. Посягательство на его свободу. Свободу, за которую он борется до сих пор. Иронично было то, что… в итоге её он и лишился на пять лет. В погоне за ней — её же потерять. Получается, что, несмотря на весь неподъёмный труд, её всё-таки отняли? Чтобы потом благополучно вернуть в руки и погладить по голове? «Это могло испортить ему всю оставшуюся жизнь.» — взгляд Бакуго потускнел, а он, беря в ладони холодное лицо, пригладил обескровленные скулы, договаривая вместо брюнета: — Но был вынужден делать вид, будто всё наоборот… — прошептал он одними лишь губами, чтобы после застыть, так и держа возлюбленного при себе. — Об этом я и говорю. Это того не стоит. — Изуку видел, что мужчина расстроился из-за его слов, и предпринял попытку смягчить свою категоричность неуверенным выдохом, — Может быть… когда-то мы и расскажем о нас миру, но не сейчас. — и, продублировав жест чужих рук, так же прислонил свои в перчатках к лёгким пшеничным колючим волосам, поглаживая их и чуть улыбаясь, — «Всему миру мы не интересны, и весь мир неинтересен нам.» Помню, эту фразу сказал один близкий мне человек. — Катцуки готов поклясться, что в этот момент изумруды воссияли, — Не подскажешь, чьи это слова, mon cher? Воссияли, как самые чистые драгоценные камни, которые он когда-либо видел в своей жизни. Как если бы сейчас, именно в этот момент, они признавались в чём-то сокровенном. И Катцуки чуть подправил очевидный вопрос, подразумевающий в ответ его самого: — Наши. — это были его слова, но, — Теперь они наши, мой принц. Ему даже сейчас казалось, что он чего-то ещё не понимал или не знал. Он видел в Мидории открытый космос и чувствовал, как там зарождаются и умирают планеты, как звёзды, проходя свой световой путь, навечно потухают в недрах бездонной темноты. Как сияют и тухнут где-то там, в глубине родных зелёных глаз, тонкого французского голоса и мягкого рокота — и всё это только для него одного. И возможно, он в самом деле до безумия жаден, если захотел забрать себе целый Космос. И сейчас Бакуго не смог отказать себе в объятиях. В них мужчина прочувствовал собственный томный запах мёда, будто промасленный на бледной коже, и робкие отголоски бренди, которые можно было учуять разве что возле шеи, как если бы они были вылиты на неё и не смыты. Хотя он точно хорошо искупал его тогда, когда полусонное тело мямлило ему что-то на ухо, находясь обмякшим комочком любви у него на руках. Да и Мидория принимал ванну самолично и достаточно долго, но феромоны всё равно словно впечатались в кожу, невесомо окутывая стан человека перед ним во что-то узнаваемое самой его сущностью. И та одобрительно урчала, как малое дитя, подстрекая его раз за разом внюхиваться в этот смешанный аромат ещё глубже. — Ну-ну, всё, хватит. — Изуку посмеивался с того, как Бакуго, щекоча его своими волосами, сминал его в своих руках, — Нам действительно пора уходить. Не думаю, что будет прекрасно, если нас всё-таки застанут здесь. — но скосил взгляд, взирая между стеблей, чтобы ненароком не пропустить ни одну живую душу, которая могла бы их заметить. — Думаешь, в Камакуре кто-то вообще узнает нас? — положив голову на чужую макушку, Бакуго так же посмотрел на пустую дорожку, — Это слишком маленький город для такого, мой принц. — и Изуку вздохнул. — …Возможно, ты прав. — «но сейчас стоит быть ещё аккуратнее», — Я раньше даже хотел жить в таком месте. Но это было уже давно… — уводя взгляд, Изуку первым разорвал их объятия, пусть и хотел побыть в них подольше, но холод становился всё ощутимее, а в воздухе вздымался снег. Лёгкой вуалью он покрывал их тела средь зелёного леса, и они единственные были им взбудоражены. Всё остальное было умиротворяюще тихим. Не было слышно даже птиц. Благоговейная тишина и лёгкий перекат снежной заметели заслоняли их фигуры, и Мидория всмотрелся в лицо напротив, невольно улыбаясь ему, чтобы после поцеловать блондина в нос и окончательно отодвинуться, утаскивая его за рукав к выходу из храма, который так гостеприимно приютил их. Всякому гостеприимству настаёт конец. — Не знал о том, что ты хотел жить в тихом месте. — донеслось сзади, и Изуку фыркнул, оборачиваясь к альфе и улыбаясь, — Хотя, вспоминая твою любовь к даче — это не так уж удивительно. Но… сейчас желание поменялось? — тот накренил голову набок и замолк, будто что-то увидел на его лице, чему после улыбнулся. — Да нет, желания всё те же. Но обязанности уже другие. — пожав плечами, Мидория уже видел сияющий тонкой прослойкой снега вход, — И теперь я чувствую, что, возможно, не просто должен их исполнить. Потому что долг перед его отцом — был окончательно выполнен им, как только тот… скончался. Интересно, что при его жизни он никогда не смог бы его погасить. Но дело не в этом. Дело было в том, что теперь этого человека нет в живых и доказывать ему свою самостоятельность — оказалось бесполезно. А сейчас и вовсе складывалось ощущение, словно отец был горд видеть, как он добивается высот, пусть вслух никогда не говорил слов, что он «гордится им». По крайней мере, не говорил при жизни. Мидория больше не видел причин «обороняться» этой самостоятельностью. Потому что теперь она была естественной. За ним никто не присмотрит. Он сам по себе. Пора привыкать к морозу, который так незаметно стал холодить его спину. — Так… что будешь делать с этой записью? Мне её удалить? — следуя за ним, Бакуго посмотрел вниз на задумчивую фигуру, которая, замедлившись, повернулась к нему в профиль. — Нет. Пусть на всякий случай останется. — они вышли из храма, и Мидория с лёгкой печалью обернулся на бамбуковую чащу, после скосив взор на Бакуго, — Но пришли мне её тоже. — … Договорились. — пожав плечами, согласился мужчина, чтобы после настойчиво проговорить, — Только не забывай обсуждать планы относительно всего этого со мной, хорошо? — и кивнул ему, надеясь, что его услышали. Мидория неловко улыбнулся, но согласился.

***

Время поджимало, и они уже ехали обратно в Токио, чтобы Мидория успел на собственную запланированную конференцию, о которой он говорил по телефону с кем только можно, сдаваясь лишь тогда, когда Катцуки красноречиво кашлял рядом и кивал на подостывший ужин. Разогретый уже во второй раз. Бакуго понимал, что это важно, а потому лишь следил за тем, чтобы его возлюбленный не переусердствовал в который раз. Иногда при этом поддаваясь своим желаниям поцеловать или просто притронуться к тому, кто пах его запахом, спал под его боком, тихо сопя, и предлагал по утрам кофе, говоря по телефону. Но вилла осталась позади, и теперь они, легко переговариваясь, ехали ночью по автостраде, заставая в дороге раннее утро, которому одновременно зевнули и рассмеялись. Едва проснувшийся город солнечными зайчиками бил им в лицо, а лёгкий мороз за пределами машины повышал желание включить печку в машине на более высокий градус. Заехав быстро домой, они, не сговариваясь, начали подниматься к квартире, заходя в дом с расслабленным выдохом и улыбкой. Первее них забежал только Йору, что, подорвав большие тапки чёрного цвета с пола — скрылся в неизвестном направлении в глубине квартиры. Мидория промолчал, слегка посмеиваясь, но вот со спины донеслось низкое «Йору!», от чего плечи невольно затряслись от смеха ещё пуще. В конце концов, теперь есть кто-то ещё, кроме него, кого можно назвать «потерпевшим». — А на каких каналах будут вещать пресс-конференцию? — снимая пальто, Катцуки первым прошёл на кухню, медленно начиная распаковывать все пакеты с вещами, которые они привезли обратно. — М? На государственных точно нет. — насыпая Йору еды и гладя того по шёрстке, Изуку сел на корточки, — Скорее всего, там, где затрагивают токийский бизнес. Возможно, некоторые региональные. — и, пожимая плечами, подошёл к блондину, уже начиная протягивать руки ко второму пакету. — Понятно, — но на его желание помочь молча стукнули по заботливо протянутым пальцам, ворча, что «он всё сделает сам, а ему лучше пойти приготовиться». И с улыбкой Изуку кивнул, испаряясь за дверью их… наверное, уже общей спальни? Сложно было сказать, как теперь будет разворачиваться этот вопрос, но сейчас ему определённо было не до этих мыслей. И поэтому омега не заметил, как Катцуки пронаблюдал за ним и склонил голову набок в раздумьях, как медные руки продолжали вытаскивать одежду, а глаза смотрели в сторону балкона, на который мужчина, закончив, вышел, облокачиваясь на парапет. Он был всё ещё одет, и холод зимы ощущался не так остро при учёте того, что та медленно сходила на нет. Но этой благоговейной тишины хватило, чтобы уголки его губ поднялись, когда он посмотрел наверх. Солнце понемногу начинало греть, и это внушало трепет и скромно пролетевшую мысль: «Скоро будет цвести сакура…» — сзади послышался хлопок двери, и Бакуго обернулся, через стёкла наблюдая, как брюнет начинает краситься, вновь скрывая все милые черты за однотонной косметикой. Катцуки был готов к тому, что омега убежит, лишь махнув ему рукой на прощание, но тот, юркнув на балкон, небрежно поцеловал его в губы, запыханно говоря, что он уходит. И Бакуго сопроводил его долгим тёплым взглядом, чтобы после посмотреть на свои наручные часы и, чертыхнувшись, начать собираться на работу в той же спальне. Медово-вишнёвой до самых малых закутков. Мидория припарковался возле здания и буквально сразу же заглушил двигатель, выходя к бегущему к нему стремглав Брайну, держащему полчище бумаг, которые чудом не вылетели из мужских рук. Брайн выглядел не лучшим образом. Лицо, искажённое сдерживаемым раздражением, рубашка, которую он через силу на себя напялил, вновь расстёгнута на несколько начальных пуговиц, которые под осуждающим взглядом и с прищёлкиванием языка застегнули обратно. В целом мужчина выглядел уставшим. Хотя явно никогда не был поклонником сверхурочных, и пусть шёл ему навстречу, если Мидория звонил ему поздно вечером, но всегда после требовал отдельную плату за этот «рабский труд». Иногда в деньгах, чаще — в шоколадках. — Мидория, ну наконец-то ты здесь. Эти журналюги меня уже достали. — сразу начал жаловаться сегодняшний новоиспечённый ведущий, пепельные волосы которого уже были настолько зализаны назад сальной рукой, что складывалось ощущения, что «эффект мокрых волос» у них от лака, — Мы подготовили примерные вопросы, которые будут на конференции, и, ну, ознакомься с ними? — Изуку спокойно взял настойчиво и дёргано всунутые ему бумаги под тихое ворчание, — …Я что, зря эту хрень распечатывал, в конце концов… — Я ценю твоё рвение. — ставя авто на сигнализацию, Изуку пошёл в сторону входа, мельком просматривая списки, — Чем журналисты тебя успели помучать? — и слыша шарканье шагов прямо сбоку от себя. — Я несколько раз перенастраивал микрофоны, потому что они то садились слишком близко, то отсаживались. — начал Тамура, активно жестикулируя и описывая этих «полоумных негодяев» с его слов, — Пока я не гаркнул на них — не раскумарились. А так бы до последнего в пятнашки играли. — а после, не отвлекаясь от своего рассказа, придержал ему дверь, пока они шли по узкому коридору в небольшую комнату, располагающуюся перед конференц-залом, — А ещё твоей фиолетовой панде нужно дать подзатыльник, ибо она запретила мне выставить пиалы с шоколадом на наши столы. — недовольно сложа руки на груди, Брайн опять попытался расстегнуть воротник и получил по рукам, — Только воду. — …Воду? — Изуку скосил на него взор, а после заглянул в комнату, видя там только Тецу и выбегающую куда-то Эмили. К его приезду всё уже было готово, и они вот-вот должны были начинать. Но здесь, в отличие от того шумного зала, где уже собрались все приглашённые журналисты, на секунду Изуку даже смог спокойно вдохнуть, чтобы как следует расслабиться перед выступлением на публику. Он не любил выступать и что-то объявлять. Для него любовь к взглядам и вниманию была скорее выборочная. Только когда ему она была необходима и удобна, а так, привыкший спокойно сидеть в тени, Мидория не грезил становиться обсуждаемым всеми и вся. Но его уже обсуждают. И нужно было как-то утихомирить эту песчаную бурю. — Тецу искренне пытался добавить туда водку, но этот филин, будь он не ладен, блять, заметил. — скрестив руки на груди, продолжал бубнеть Брайн, любящий иногда пожаловаться ему на всё вокруг и выпустить тем самым пар, — И идея накрылась медным тазом. — и в этот раз «всем вокруг» стал слишком серьёзный и пунктуальный Хитоши. «Давненько я с ним не говорил за чашечкой чая, как в старые добрые.» — Изуку присел в кресло, шурша бумагами и выдыхая на те предложенные вопросы, которые он вообще не хотел бы обсуждать, — «Он вроде как пытался со мной поговорить, но у меня слишком много работы.» — Узнаю вас. — брюнет поднял взгляд на своих двоих друзей, улыбаясь и покачивая головой, подстрекая, — Удивительно, как вы не протащили сладкое и алкоголь под пиджаками, а то аж непривычно видеть тебя в таком одеянии. — и почти без удивления смотря, как ему, важничая, ответил Брайн, лукаво приоткрывая внутреннюю подкладку своего серого пиджака. — Кто сказал? — во внутреннем кармане которого была вшита резинка, держащая, словно пулями, шоколадные продолговатые конфеты, — Но я требую твоей помощи в отстаивании наших интересов при такой бесовской дискриминации! — «И как они не растаяли?» — подумали двое других, а Камута взялся за голову, — Мы даже эту… как её… — Тамура замялся, и еле слышимое «петицию» подсказал подошедший и подслушавший Тецу, — петицию, да! Подписали, вот. Мидория с лёгким юмором посмотрел на протянутую бумажку, вздымая бровь и громко смеясь с этого театра абсурда, по которому, он будет откровенен, он уже очень давно скучал. Наверное, скучал с того самого дня, когда по-настоящему осознал, что «тюремная арка» его жизни ушла не только физически и повториться так же, как раньше, к счастью или к сожалению, она не сможет никогда. Иногда он вспоминал об их посиделках и поздних рассуждениях, о ярких днях, когда он не думал ни о работе, ни о том, что кому-то что-то должен… иронично даже для самого себя — он понимал, что скучает. Но эти двое… Мидория посмотрел на две пары глаз, так неправдоподобно держащие в себе улыбки и выражая напускную «каменную рожу», с которой он всегда ходит по их словам. — Серьёзно? — Изуку ухмыльнулся на фантик из-под чёрного шоколада, вертя его меж фаланг, — Ребят, фантик…? — Зато ты уже не бледен, как поганка. — подстрекнул его Камута, а Брайн, горделиво стукнув себя по груди, завопил: — Я говорил, что мой шальной план сработает? Я ж гениален! — искренне крича об этом во всеуслышанье, пока Мидория подымался с кресла, слыша оповещающий знак, — Меня только ценить надо, как вы не понимаете! — Мы начинаем. Все готовы? — спросил зашедший Шинсо, осматриваемый всю их мелкую компанию и фыркая, — Ну вы и растрёпанные. На него вновь начал ругаться Тамура, а Мидория с Тецу последними вышли из комнаты, выключая средь белых стен и малого количества мебели свет и проходя к затихшему залу. Ожидая, пока камеры включат и Брайн, встав за возвышенную ступеньку, промолвит вступительную речь — Изуку спокойно выпил воды, делая движения размеренными и словно плавными, хотя собственные ладони дрожали от нервов, а по спине неловко стекали капли пота. Не любил он такое непрошенное внимание. В особенности, когда он, несмотря на свою «нелюбовь» к нему — был вынужден играть под эту дудку. Играть правдоподобно и под стать выверенным движениям. Иначе не поймут. Как только Мидория появился, все взгляды устремились на него, как на центр притяжения, и шум, который хотел подняться после того, как Тамура закончит речь, моментально стих. Мидория уже почти не слышал, как тот говорил, и даже не понимал слов, что были им сказаны, но, сглотнув, приблизился к микрофону, сидя в удобном синем кресле, что оттенял его траурные белые одежды, и спросил: — Каков будет ваш первый вопрос, уважаемые господа и дамы? — бархатный высокий голос заполонил зал, и омега уверен, что никто даже не заметил его переживания, — Я внимательно слушаю. — не зря же он такой прекрасный актёр. Конференция проходила запланировано и весьма спокойно транслировалась в прямом эфире на многие площадки зачастую в социальных сетях, но на телевидении, он уверен, они тоже заняли своё экранное время. Вопросы были ему знакомы, и он вроде как быстро на них отвечал, иногда умудряясь вкидывать какие-то остроумные шутейки, с которых некоторые усмехались и уже с доброжелательной и расслабленной манерой продолжали вопрошать что-то о «количестве наследства», о «его самочувствии после утраты» и, конечно же, о его весьма прозрачных «планах на будущее». Все журналисты здесь — заказные, и лишних проблем возникнуть не должно было. Даже Брайн, обычно любивший вставить свои пять копеек, скучающе замолк, иногда посмеиваясь с его юмора и исподтишка подворовывая шоколад из собственной заначки. — Господин Мидория, такой вопрос. Как вы можете прокомментировать то, что ваш отец оставил супруге, с которой пробыл в браке почти тридцать лет, ничего, при учёте, что это, вроде как, по вашим словам, были достаточно крепкие отношения с мелкими ссорами? — Изуку сощурился, чтобы попытаться разглядеть лицо журналиста, которое под софитами, что били ему в лицо, оттенялось ещё больше. «Не помню такой вопрос или подобный в списке.» — брови невольно захотели нахмуриться, но он их разгладил, улыбаясь, попутно жестом намекая остальным, чтобы они разобрались, кто этот мужчина и почему он здесь. Если он явно не их нанятый журналист. И после этого земля ушла из-под его ног, и Мидория прочувствовал каждой частичкой своего тела, как оно немеет пред этими словами, становясь словно пластилиновым. Что он должен на это ответить, если он не знает ответа? Он не может думать за своего отца. Залезть ему в голову и сказать, в чём был смысл поступать так демонстративно и опрометчиво. Он сам не понимал, почему он так поступил. Но, зная, что на эти вопросы ему никто ответ не даст — Изуку лишь дружелюбно и весьма по-доброму улыбнулся, хотя доброты сейчас в нём не собралось бы даже на несчастную чайную ложку. «Неужели вновь Тодороки?» — сейчас было совсем не смешно. Но зачем им было нанимать отдельного человека, подсылать его сюда и делать столько лишних телодвижений ради такой очевидной подставы? Энджи ведь понимает, что взгляд в первую очередь упадёт на него при виде такого фарса. А Шото… не унялся со своим планом разрушить репутацию? Теперь уже мёртвого человека. — Как я могу к вам обращаться? — «Харуто Ито», — Мистер Ито, хочу сразу обозначить, что я не отдавал своих комментариев по поводу прочности отношений моих родителей на этой конференции, так что не могу знать, откуда у вас такая информация, однако, — Мидория сделал акцент на незаконченности своей мысли, дабы остановить уже пошедший поток мыслей мужчины. — Вы правы, что моей матери действительно ничего не было завещано моим отцом. Верно, вы были на «прощальном ужине», не так ли? — омега улыбнулся весьма дружелюбно, но на его мягкую «поддержку» ответили нервным «ха-ха-ха…», — Дело в том, что, пусть я и говорю сейчас от своего имени, но отец понимал неготовность моей матери в распределении активов и финансовых ресурсов. Моя мама далека от бизнеса, и поэтому все полномочия и обязанности были переданы мне как наследнику и как человеку, который знает, как всем этим правильно распорядиться. — неторопливо говорил брюнет, жестикулируя рукой, чтобы после взять ею воды, — Я ответил на ваш вопрос? Журналист явно призадумался, но всё же после недолгой паузы спросил: — То есть вы всё же планируете передать вашей матери часть наследства? — Верно. Я ведь «золотой сын». Не слышали обо мне таких слов? — Изуку улыбнулся и с приспущенными веками посмотрел прямо в тень, где предположительно были глаза этого человека, слушая поддерживающий смех остальных корреспондентов. Мидория махнул рукой позади себя, отдавая команду Брайну, чтобы тот продолжал вести конференцию и сменил ему, наконец, собеседника на более лояльного. Он и так здесь сидит лишь по воле людской, так что терпеть такие жалкие попытки что-то урвать себе в горячий заголовок — он сегодня не намерен. — Следующий вопрос, разменные мои. И процессия вновь возобновилась, аккуратно продолжаясь по намеченному сценарию и в конце, как и положено, срываясь бурными аплодисментами и лучезарными улыбками, которые исчезли сразу же после того, как они ушли в коридор, и Мидория остро посмотрел на двоих позади себя, спрашивая, знают ли они вообще этого человека и кто он. Но оба пожали плечами. Разве что Брайн предположил: — Не похож он на подставного. — скосив взгляд на тот зал, с которого они ушли, Тамура фыркнул, — Такие гасили бы каждый твой ответ. Сам знаешь, когда на суде свидетели против тебя. — и Мидория знал. Как и Тецу с Брайном. Они все знали статьи и обстоятельства друг друга. На зоне принято представляться не своим именем — оно-то ничего не значит, — а своими действиями, которые ты сделал, что загремел аж сюда. То бишь своей статьёй. И подозрительность и недовольство Тамуры можно было объяснить именно ей, причём весьма просто. Он отсидел по 159 статье за распространение личных данных и информации, хотя сам всегда был прилежным работником и никогда даже не прикасался к такого рода информации. Он работал скорее как частный помощник для поиска людей или настройки системы. Он великолепный специалист в информационном поле, которого убрали, как только тот перестал браться за любую, даже совсем чёрную работу. И когда его любовь к сплетням разрослась до ртов тех, кого он подслушивать не имел права. — Думаешь, от чистого сердца сам пришёл? — Мидория смотрел, как альфа подпирает стенку, вновь выуживая шоколад из пиджака и, чавкая, съедает его целиком. — Думаю, что серая масса посчитала странным, что твоя идеальная семья так не поровну разделила нажитое. — Брайн прекрасно знал, как люди любят копаться в чужом нижнем белье, так что это было более чем очевидно, — А это, не обессудь, но ебать как выделяется на фоне всей вылизанной картинки, которую ты им в глотки пытаешься пропихнуть. — и, настойчиво посмотрев в зелёные радужки, вкрадчиво пояснил, щёлкая пальцами. И да, Мидория понимал, что тот прав. Да, так оно и есть, но единственное, чем теперь он сможет это исправить — так это своей закоренелой репутацией «хорошего сына», которая даже его простые обещания оборачивает в плёнку «их неприкосновенности». — Брайн, потише, тут камеры. — шикнул Тецу, кивая на камеры и предлагая, — Пойдёмте внутрь. Скоро вообще новая конференция, нам лучше уйти от греха подальше. — тихо пробубнел мужчина напоследок, но Изуку весьма ясно услышал его речь, переспрашивая и удивлённо вздёргивая бровь: — Новая? — Шигараки Томура какой-то. — не то чтобы Тецу горел желанием запоминать всех и каждого, — Тоже по этим же темам нас обсудит. — обводя комнату пальцем, Камута пожал плечами, словно напоминая, что он не Брайн и абсолютно не заинтересован в узнавании, где, кто и когда. — Журналюги, чёрт вас дери… — Брайн буквально выплюнул эти слова им под ноги. А вот Мидория задумался и остановился в дверном проёме, смотря на длинный коридор, что вёл в противоположную сторону от зала, где и был выход, через который они прошли сюда. Брюнет впервые слышит, что после него здесь будет его вроде как неплохой знакомый или даже друг. Друг, который даже не упомянул о том, что хочет поговорить и «обсудить» его жизнь с кем-то на камеру. И после задокументировать это в новостной ленте. Неприятный осадок. — Погоди, Шигараки…? — «вот как», — Интересно… — фыркнув, Изуку всё же скрылся от неудобных камер, закрывая за собой дверь с громким стуком. — Друг твой? — заинтересованно посмотрели на него янтарные глаза. — А вот и посмотрим, получается. — и Брайна вполне позабавил этот ответ, если он усмехнулся на него так же широко, как и Мидория. «Следует ли мне беспокоиться…?» И действительно, спустя небольшой промежуток времени, когда их собранная аудитория стала расходиться, а они неловко поедали заказанный полузавтрак-полуобед, перед тем, как их застукал вздохнувший Хитоши — Шигараки Томура объявился и, встретившись сперва с Шинсо, поздоровался с ним, пожимая руку. А после заглянул и к ним внутрь, где увидел их животный голод и понимающе кивнул, ничего не говоря на этот счёт, а лишь прося кивком головы Мидорию выйти на «личный разговор». И даже при понимании того, что Изуку мало что есть скрывать конкретно сейчас — он согласился, оставляя слегка недоеденную лапшу и смиряясь с тем, что она исчезнет сразу же, как он уйдёт. В большой семье зубами не щёлкают. Так они оправдывали свой вопиющий аппетит и честное воровство святого-святых — еды. Они вышли в пустующий коридор, по которому вдоль серых стен гулял сквозняк и чуть поскрипывала входная дверь в конце. Томура встал к ней спиной и оглядел брюнета, подмечая, что в который раз видит его в чисто-белом и будто сделанном под змеиную кожу, и к тому же с красным цветком у груди. На всех фотографиях, которые отсчитывают своё время после похорон его отца — брюнет был только в этом цвете. Цвете скорби. И вот опять он стоит перед ним, но уже вживую, с этой, словно простреленной пулей, кровоточащей раной. Бутоньерка была шикарна. Но Томура не мог понять, ирония ли это или нет? Действительно ли брюнет настолько скорбит о своём отце или вынужден делать вид, чтобы общество не посчитало его неблагодарным сыном? — …Не золотым… — хмыкнул он тихо, видя это по прямой трансляции, которую он смотрел, пробираясь через пробки сюда. — Так что? — Изуку устало зевнул, скрещивая руки на груди, — Ты здесь, я слышал, тоже из-за новостей о моей семье? — и спрашивая прямо, не желая тратить драгоценное время на «угадайку» мотивов. — Да, не буду врать. — и был, наверное, рад, что ему ответили так же честно, — Слишком шумный инфоповод, чтобы пропустить такие охваты. Омега вздохнул, а на лице так и осталась мимолётная рабочая улыбочка, уголки которой всё ниже спускались и пропали совсем, как только он собрался с силами, чтобы холодно ответить, понимающе кивнув головой: — Я понял. «Бизнес есть бизнес, да?» — это он понимает чрезмерно хорошо. Возможно, на месте Томуры — он поступил бы так же. Возможно. Мужчина смотрел на отведённый от него взгляд и скорее инстинктивно попытался уловить кислую вишню или что-то на подобии, но отшатнулся, едва ли «услышал» твёрдый панцирь медового тяжёлого алкоголя, который не особо заглушал феромоны брюнета, но ясно давал понять, что их чистоту он определить не сможет. Он нависал поверх Изуку и стелился за ним аккуратными шажками, не желая мешать, но всегда напоминая, что про него забывать не стоит. Напоминая тем, кто окружал Мидорию и мел наглость принюхиваться к его феромонам. «Что это… за собственничество…?» — удивлённое «ха» превратилось в ухмылку, и Томура оставил свои попытки узнать состояние омеги, просто кладя руку на белое плечо, заставляя тем самым посмотреть себе в глаза: — Не сравнивай меня с жёлтой прессой, Мидория. Ты мой друг в первую очередь. — изумруды недоверчиво сощурились на него, а Шигараки прикрыл свои глаза, усмехаясь этому, — Ты будешь удивлён, но вокруг себя ты собрал много людей, которые готовы идти с тобой. — и, хлопая друга по плечу, уверил, — Так что я легко превращу эту новость во что-то мимолётное. Люди быстро забывают то, о чём много не говорят. — в конце подмигивая и слыша, как острый тон смягчается, а скрещённые руки ослабевают свою защиту и просто опускаются вниз. — Хочешь сказать, что ты здесь для того, чтобы поддержать меня? — Я не хочу потерять такого друга, как ты. — отводя взгляд, Томура словно задумался о чём-то, а после пожал плечами, ощущая, как его по-братски ударили в бок, — Так что, да, вполне. — Ну, возможно, мне в самом деле повезло, что у меня есть кто-то в сфере масс-медиа. — выдохнув и чуть посмеявшись со скукожившегося Шигараки, Изуку обернулся назад на прикрытую дверь в комнату, где находились его друзья. Именно в этот момент он решил, наконец, проверить свой телефон, оставленный на беззвучном из-за конференции, а теперь пышущий всего двумя активными чатами. Один из который знатно его удивил. Попрощавшись с друзьями, он вышел на улицу и без сомнений открыл чат с блондином, улыбаясь милому сердечку и букету в смайликах. — «Замечательная конференция, мой принц. Ты разнёс их в пух и прах!» Кроткое сообщения от Бакуго было прочитано быстро, и Изуку с радостью ответил на него, стараясь при этом в открытую всё же не улыбаться, как последний дурачок, но вот читая чат со вторым абонентом, Изуку замешкался, тихо спрашивая, «что уже случилось» скорее у себя. И, проморгавшись несколько раз, убеждаясь в правдивости текста — Мидория отчётливо ответил, заводя машину и уезжая прочь. — «Сынок, у тебя же сейчас есть свободное время, да? Как насчёт пообедать нам вместе? В ресторане «Ocean City». Я скоро буду там, забронировала заранее столик себе, но решила пригласить и тебя. Мы так редко видимся в последнее время, не думаешь?» — дочитав, Изуку уже стоял на ближайшем светофоре, имея возможность точно вчитаться в напечатанные слова. И он закрыл бы глаза на то, что приглашать его куда-либо, помимо рабочих моментов и прошения денег — для его мамы было несвойственно, но закрыть глаза на название ресторана… Он сощурился и обновил страницу. Да нет, всё правильно. Он даже знает это место. А как ему не знать? Если это место их первого с Бакуго свидания.