Раскаты грома

Кайгаку проснулся рано, но он и не подумал сразу подрываться на улицу. Он пролежал, уставившись в одну точку, еще несколько часов, пока лучи холодного осеннего солнца не начали пробиваться к нему через окно. Кайгаку не знал, как заставить себя подняться; как заставить себя снова вернуться в дом; как заставить себя снова заговорить с учителем — выпалить наконец недосказанное, посмотреть в глаза. Ничего из этого Кайгаку сейчас не хотелось делать. Глубокий сон нисколько не смыл его злой усталости. А устал Кайгаку примерно от всего. Он понимал, что даже если сейчас он все-таки рискнет пойти и снова вывести учителя на беседу, он точно не сдержится и выкинет что-то лишнее. Что-то, что учитель точно не поймет. Осудит. Кайгаку еще рано было делиться с кем-либо тем, что уже давно гнило у него в душе. Все недовольства и разочарования ему нужно было оставить при себе. По крайней мере, сейчас. Вот когда он дослужится до еще одного ранга, вот убьет он еще с десяток демонов — тогда он уже заявится к учителю без приглашения. Тогда до всех наконец дойдет, на чьей стороне была правда. Сейчас же Кайгаку нужно было отступить. Он всегда отличался умом и сообразительностью — старался лишний раз не перечить старшим. С учителем играть с огнем тем более не стоило. Рано еще. Сейчас ему нужно было поступить умнее — отступить. Наверное, на этих измышлениях Кайгаку и остановился бы — ушел тихо без лишнего мешканья, если бы он не услышал подозрительные шорохи под самой дверью сарая. Кто-то явно топтался снаружи у порога и все не решался зайти внутрь. Боялся. Кайгаку закатил глаза, выдохнул. Теперь сон точно как рукой сняло. — Ты чего трешься там, — нехотя буркнул он. Шорохи и прочие трепыхания мгновенно прекратились. — Я… Мне лопату взять нужно. Я тюльпаны посадить хотела. Там, за домом. Можно мне войти? Кайгаку ничего не ответил, откинул голову назад. И тут же вздрогнул от внезапного скрипа двери. Кайо, красная и растерянная, застыла у порога. — Я, что, сказал, что ты можешь зайти? — Кайгаку сложил руки на груди, почувствовав, как раздражение уже начало подкатывать к горлу. Эта девка совсем потеряла страх. Кайо совсем не смотрела на него, только искала беспокойным взглядом лопату. Это неприкрытое безразличие, скорее всего, даже оскорбило бы его до глубины души, если бы его мысли сейчас не были забиты более важными вещами. Эту дуру он поставит на место как-нибудь потом. — Но ты и не сказал, что мне нельзя, — как ни в чем не бывало отозвалась Кайо, на что Кайгаку только сильнее нахмурился. Его в этом доме больше совсем не воспринимали всерьез. — И это… не только твой сарай. Мне Куваджима-сан сказал, что я до завтрака должна… — Бери свою лопату и проваливай, — рыкнул Кайгаку, поджимая губы. Меньше всего ему сейчас хотелось показывать этой девке ее место. Без толку. Без него она тут совсем потерялась, последние мозги отшибла. Но и на это Кайгаку сейчас было плевать. Имя учителя подействовало на него отрезвляюще. — А ты завтракать с нами будешь или тебе сюда принести? Кайгаку не сразу понял вопроса. Он продолжительно взглянул на Кайо, которая уже успела найти и взять то, зачем пришла. Кайгаку не сразу нашелся, что ответить. Почему-то именно сейчас ему не хотелось огрызаться, фыркать, плеваться. — Я уйду сейчас, — вдруг бросил он, когда мертвая тишина совсем уж начала давить на уши. Стоило ему подняться на ноги, как Кайо осторожно отступила на шаг назад. Сжала лопату в руках крепче. — Мне жаль, — пробормотала она, не опуская взгляда. Голос у Кайо, на удивление, не дрожал. Ей было совсем не страшно с ним заговаривать, не страшно выдавливать из себя слова жалости, о которых никто не просил. — Что? — Мне жаль, что ты с Куваджимой-саном поссорился. Кайгаку подошел ближе. Только сейчас он заметил, что руки у Кайо все-таки дрожали. — Не лезь не в свое дело. Ты ни черта не понимаешь. — Я знаю, — выдохнула Кайо. — Но мне все равно жаль, что так получилось. Надеюсь, ты еще вернешься. — Зачем? — Кайгаку правда не понимал, что за бред сейчас несла эта больная. Да она не меньше Зеницу будет радоваться, если он на какой-нибудь охоте пропадет с концами. Кайгаку сложно было обмануть. Кайгаку сложно было заставить поверить, что кто-то не думал о нем гадостей и не желал ему сдохнуть в первой же канаве. Если бы ей и правда было на него не плевать, она бы уже принесла ему завтрак прямо сюда, не задавая идиотских вопросов. А вчера принесла бы ему на ночь не два одеяла, а три — все-таки заморозки в этом году и правда у них пришли рано. — Потому что… Ты ведь хочешь еще вернуться? — между тем выдавила из себя очередную глупость Кайо. Кайгаку вздернул бровь. Она задавала этот вопрос, будто сама не знала очевидного ответа. — Что ты здесь вообще забыла? — злоба снова наполнила легкие. Весь этот разговор казался Кайгаку какой-то идиотской бессмыслицей. Который нужно было заканчивать. — За лопатой пришла, — невозмутимо напомнила Кайо, похлопав глазами. Этот ответ Кайгаку совсем не устроил. Конечно, она пришла не за этим. Она пришла подействовать ему на нервы, чтобы он быстрее оставил и ее, и их дом. И больше никогда-никогда не вернулся. Они все этого ждали, лишь притворяясь сердобольными. Вот только зачем — этого не в меру проницательный Кайгаку пока не раскусил. У Кайо не было никаких причин лезть к нему просто так, ей с него просто нечего было взять. Разве что… Он просто все еще ей нравился, она все еще чувствовала себя благодарной за то спасение в лесу. Нет, если бы это было так, она бы сейчас не крутилась вокруг Зеницу, а как и раньше написывала бы Кайгаку по несколько писем в неделю да ждала его возвращения преданно-верно у забора. Кайгаку невольно скривился, лицо его побагровело: все эти идиотские мысли вызывали в нем приступ тошноты. Не об этом должен был думать будущий Столп. Эта девка могла иметь на него какие угодно виды — ему было плевать. Якшаться с той, кто подтирает сопли Зеницу, было явно ниже его достоинства. Если бы Кайо не была беспросветно тупой, она бы тоже это понимала. Если бы она это понимала, ее бы сейчас тут не было. — Так проваливай тогда, — процедил он, ловя на себе озадаченный непроницаемый взгляд. Она явно от него чего-то ждала. А Кайгаку все тормозил, не понимал. И только сильнее раздражался. — Я уйду. А ты, если хочешь, можешь остаться. Так Куваджима-сан сказал — передать попросил. Кайгаку нахмурился. И что это значило? Может, учитель хотел, чтобы он еще раз перед уходом сходил к нему на поклон? Неважно, как бы то ни было, к новому разговору он совершенно точно пока еще был не готов. И учитель тоже. — Я вчера много онигири наготовила, если захочешь, можешь взять в дорогу. Если домой все-таки зайдешь. Кайгаку не успел грозно зыркнуть и в который раз послать Кайо с ее заманчивыми предложениями, как его желудок призывно-протяжно заурчал. Кайгаку поджал губы, лицо его вспыхнуло еще сильнее. А лицо Кайо исказилось в отвратительной полуулыбке. — Я пойду. Извини, что отвлекла. Кайо быстро вышла из сарая, обнимая лопату в руках. Кайгаку продолжал смотреть на ее удаляющуюся фигуру немигающим взглядом. Кайгаку не знал, почему ему вдруг стало так паршиво. Не пойдет он побираться никакими онигири — хватит с него. В прошлый раз уже наелся. Желудок снова протестно заурчал. Кайгаку скривился. Нет, ему пора было идти. Плевать куда, главное подальше от этого дома. А то ведь и правда ему эти чертовы онигири в дорогу сунут. А он возьмет — возьмет и не подавится. Снова унизится в этом чертовом доме перед этими чертовыми идиотами. А Кайгаку не хотел. Кайгаку устал перед кем-то унижаться. Хватит, он уже вырос, стал сильнее. Что бы там учитель о нем ни думал. Кайгаку не верил, что здесь его все еще продолжали ждать. Хотя бы эта дура, которая продолжала обхаживать его несмотря на то, что между ними было. Кайгаку не верил, что можно было быть такой отбитой. Наверняка за этим что-то стояло. Что-то, до чего Кайгаку пока не мог догадаться. Он ведь прекрасно понимал, что за него не могли переживать, его не могли просто ждать. У него не было ни друзей, ни близких. И это его совершенно не расстраивало. Обуз ему еще только не хватало. Когда-нибудь он точно решится — и больше никогда сюда не вернется. И онигири сам научится себе делать. И никакие письма больше ждать не будет.

***

— Можешь вылезать. Он уже ушел. Кайо задрала голову наверх, сощурилась. В кроне дерева на самой верхушке она едва сумела заметить в бликах солнца светлую макушку. Зеницу в который раз прыгнул выше головы — забрался на самое-самое высокое дерево. И даже умудрился ничего не сломать: ни веток, ни своих же костей. — Я и не прятался. Я думал. Кайо успела только сморгнуть — Зеницу уже оказался прямо перед ней. Непривычно задумчивый. Непривычно серьезный. Кайо даже невольно отпрянула. — О чем ты думал? — О том, о чем вчера дедуля с Кайгаку разговаривали. — И до чего же ты додумался? — Кайо нахмурилась. Она понятия не имела, что там произошло между Куваджимой-саном и Кайгаку, и, как ни странно, она не хотела ничего об этом знать и дальше. Кайгаку был прав: это было не ее дело, и ни черта она там не поймет — ничем не поможет и ничто не решит. Единственное, что волновало сейчас Кайо, так это то, что на Зеницу опять не было лица. Опять он думал о чем-то страшном, нехорошем — скорее всего о своей скорой кончине. — Если я стану охотником, дедуля во мне тоже разочаруется. Я ведь тоже не побегу первым умирать. Я ведь тоже… не захочу умирать. Я Кайгаку понимаю, понимаешь, Кайо-чан? — Нет, — честно ответила она, взволнованно посмотрев на Зеницу. Кажется, того даже трясло от перенапряжения. Кайо вдруг захотелось его обнять, прижать к себе, успокоить, но этот порыв она все-таки решила в себе подавить, затушить. Зеницу и так сейчас был перевозбужден — она сделает только хуже. — Никто не хочет умирать. Я тоже не хочу, чтобы вы умирали. Мне тоже… страшно за вас. — Но выбора у нас нет, да? — Зеницу ломано улыбнулся. От этой улыбки Кайо стало совсем не по себе: будто Зеницу собрался умереть здесь и сейчас. И ее с собой забрать заодно. — Куваджима-сан говорил, тебе нужно стать сильнее, тогда… — Сильнее Кайгаку мне не стать, — вдруг твердо отрезал Зеницу, остановившись на Кайо пустым взглядом. — А это значит, что тебе скоро придется найти нового мужа, Кайо-чан. Кайо вспыхнула: у Зеницу все крутилось вокруг одной лишь его больной навязчивой идеи. И хуже всего было то, что он считал, будто у нее голова была забита тем же — скорой свадьбой и замужеством. — Ты там сидел думал обо мне или о своей скорой смерти на охоте? — У меня одно без другого не думается. Кайо в этом и не сомневалась. — У тебя еще есть время, Зеницу. Куваджима-сан стал меньше тебя бить, а значит, ты делаешь успехи. — Но этого все равно недостаточно, ты понимаешь, да? — Нет, — снова честно ответила Кайо. — Я тоже боюсь об этом думать. Кайгаку меня тоже напугал. Пойдем онигири поедим? — Меня стошнит, — Зеницу опустил голову. — Тогда давай просто пойдем домой, уже холодно. Я уже тоже закончила — тюльпаны посадила — в следующем году расцветут. — Но я этого уже не увижу. — Придешь после своих заданий — увидишь. Кайо развернулась и пошла в сторону дома. Она не знала, о чем еще говорить с Зеницу — сейчас все их разговоры будут сводиться только к одному. А Кайо от этого уже устала. Если она правильно поняла, Куваджима-сан был недоволен Кайгаку — недоволен тем, что он что-то делал недостаточно. Старался недостаточно. Поэтому беспокойства Зеницу были вполне ясны. Наверняка он тоже был недостаточно хорош, недостаточно готов — иначе Куваджима-сан давно бы уже отпустил его на отбор. Кайо не знала, чем она вообще могла помочь. Радовало ее лишь то, что Кайгаку с Зеницу так и не успели друг с другом сцепиться и снова разнести что-нибудь в доме. Может быть, когда Зеницу станет охотником — станет наконец равным Кайгаку, они попробуют поладить? Нет, это была слишком глупая наивная надежда. Для Кайгаку равных ему не было. Наверное, он считал, что были либо те, кто сильнее его, либо — «отбросы». Чтобы Кайгаку перестал смотреть на Зеницу как на посмешище-ничтожество, Зеницу нужно было стать сильнее. Хотя Кайо сомневалась, что Кайгаку и в этом случае сможет посмотреть на своего товарища как-то по-другому. Кайгаку Зеницу ненавидел — и явно не только за то, что тот слишком много ныл в детстве и по сей день. Кайо было жаль, что ни Зеницу, ни Кайгаку по итогу не могли просто взять и оставить эти свои склоки. Даже повзрослев. Даже занимаясь одним делом. Наверное, Зеницу лучше всех понимал, что если там, на охоте, до него и не доберутся демоны, то Кайгаку обязательно выпустит из него последние кишки. И никто за него не заступится, никто не спасет — Куваджима-сан будет далеко. И Кайо тоже. Ей хотелось верить, что просто рано или поздно все должно было закончиться: вон, Зеницу уже повзрослел, переменился, просто так на деревья теперь не залезает, в прятки сам с собой не играет. Может быть, Кайгаку тоже когда-нибудь изменится — да так, что его никто узнать не сможет. Все ведь люди когда-нибудь взрослеют. А некоторые и вовсе находят в себе силы отпустить обиды прошлого. Кайгаку был сильным, что бы там ни говорил Куваджима-сан, он тоже мог бы с этим вполне справиться. Если бы только захотел.

***

Кайгаку добрался до места своей новой миссии довольно быстро без всяких привалов и прочих остановок. Это был один из немногих случаев, когда на задание его отправили только одного: видимо, кто-то там из старших решил, что он уже набрался достаточно опыта, чтобы бегать за демонами в одиночку. Кайгаку, конечно, так не считал, но и особого волнения перед предстоящей охотой он не испытывал — разговор с учителем все-таки хорошо отложился у него в голове. Нет, он правда думал, что Кайгаку был способен только как последний трус прятаться за своими товарищами? Если уж учитель и правда так сильно заблуждался, Кайгаку докажет ему обратное, заставит себя признать. И, может быть, даже извиниться. Кайгаку слишком много думал об их разговоре, прокручивал в мыслях каждую фразу и все не мог найти, где же он был не прав. Кайгаку думал о своей жизни, думал об общем деле — он убивал демонов, становился сильнее. С какого это перепугу он должен был еще и тащить на себе всяких кретинов, которые и катану-то держать в руках нормально не умели? Умирать за всякое отребье, которое даже не знало, куда оно пришло и чем оно тут занималось, он не собирался. Кайгаку не хотел умирать вот так просто, вот так быстро. Кайгаку все еще надеялся когда-нибудь добраться до того этапа жизни, когда ему не нужно будет думать о том, как выжить и на что прожить завтрашний день. Кайгаку просто хотел жить — в тепле, в чистых штанах и с целым запасом онигири. Пока и первое, и второе, и третье ему перепадало лишь в особо удачные дни. Кайгаку очень надеялся, что совсем скоро все изменится.