Раскаты грома

Шли месяцы, о Кайгаку больше не было ни слуху ни духу. Кайо все порывалась выведать у Куваджимы-сана хоть какие-то новости, но каждый раз она останавливала себя: «дедуля» и так в последнее время ходил какой-то особенно мрачный-нагруженный. Видимо, Зеницу на тренировках его совсем расстраивал. Кайо плохо смыслила в том, чему его там обучали, до нее долетало только то, что неуч-Зеницу сумел освоить только один какой-то там первый стиль. Судя по обрывкам фраз Куваджимы-сана и по горестному завыванию Зеницу, это было очень плохо. И сколько бы Зеницу ни тренировался, прогресса у него никакого не было: с каждым днем на его теле расцветало все больше чернющих синяков, а в глазах все больше плескалась пугающая пустота. Зеницу был необучаем, слаб — Зеницу был обречен. И Кайо не знала, чем его утешить. Кайо уже даже не пыталась его хоть как-то утешать: Зеницу все равно любые темы для разговоров сводил к своим скорым похоронам и волновало его, казалось, только то, что ему как одинокому одиночке даже некого будет пригласить на это прискорбное событие: не было у него ни родных, ни друзей, ни жены. А ведь ему уже пошел семнадцатый год, его недолговечная жизнь охотника уже клонилась к закату. И Зеницу казалось, что никто, кроме него, этого не хотел замечать. От этого осознания он еще сильнее впадал в ужасные расстройства. Которые Кайо уже ничем не могла перебить: Зеницу никого и ничто не хотел больше слушать. Зеницу считал месяцы, недели, дни, минуты до своей мнимой кончины. Кайо больше не хотелось ему в этом мешать: все равно, как она уже поняла, у них не было выбора. Кайо продолжала исправно заниматься домашними делами, а на досуге написывать Кайгаку всякое. Ее все еще грела мысль, что он читал все ее письма, они были важны ему, нужны. Куваджима-сан был прав: Кайгаку очень хотелось, чтобы кто-нибудь где-нибудь ждал его. Желательно — дома. Вот только Кайгаку все не торопился возвращаться, а Куваджима-сан так ничего о нем и не сообщал. Кайо оставалось только верить, что если с Кайгаку и правда что-то снова случится, Куваджима-сан им все расскажет. Они же все еще были одной семьей. Снова проходил месяц, второй — тренировки Зеницу все затягивались, а про испытание на отбор и Зеницу, и Куваджима-сан заговаривали все реже и реже. Кайо была рада, что хоть в чем-то Куваджима-сан пошел на уступку — решил отсрочить «кончину» Зеницу еще месяца на три. Кайо, наверное, радовалась этому больше всех: наконец-то Зеницу хоть немного успокоится, теперь у него в запасе появилось еще время, чтобы стать сильнее. Кайо все еще надеялась, что когда-нибудь это произойдет. Зеницу возьмется за голову, перестанет плакать, возмужает. Зеницу не умрет. С этими воодушевляющими мыслями Кайо продолжала жить и не тревожиться. Даже беспокойный сон ее успел наладиться: она больше не засиживалась допоздна на речке, не ковырялась дотемна в саду — во дворе с каждым днем все сильнее пробивался холод осени. Который мерзлявая Кайо переносила с трудом. Чтобы быстрее проваливаться в сон, она даже выпросила у Куваджимы-сана лишнее одеяло: ночи теперь стояли совсем не теплыми. Кайо бы и дальше продолжила радоваться своему здоровому сну, вот только в последнее время с ней стало происходить что-то странное: в груди снова начала просыпаться беспричинная тревога. Уже не раз она просыпалась утром с приоткрытой дверью в комнату; уже не раз она замечала, что ее аккуратно сложенное перед сном кимоно было помято, а в какие-то из дней и вовсе скинуто со столика на пол. Кайо стала волноваться: она уже была слишком взрослой, чтобы винить во всем богатую фантазию и воображение. По ночам к ней кто-то заходил. Но вот кто и зачем — это ей только предстояло выяснить. Пока Кайо решила не принимать успокоительных травок перед сном: она решила проследить, поймать этого бесстыдника с поличным. Кайо была уверена, что это Зеницу заглядывал к ней тайком — больше было некому. Он всегда был странным, всегда был себе на уме, а сейчас из-за постоянных переживаний о скорой кончине он запросто и вовсе мог сойти с ума. Кайо, правда, не совсем понимала, зачем он все-таки захаживал к ней посреди ночи. То, что он цветочки ее тайком бегал поливал да с грядами помогал — это она еще могла понять. Но ночные визиты были уже перебором даже для него. Нет, Зеницу Кайо совсем не боялась, она знала, что он не сделает ей ничего плохого. Тем более неприлично плохого. Кайо просто было любопытно: на сколько все-таки тронулся умом этот дурачок. В первую, вторую и даже третью свои наблюдательно-выжидательные ночи Кайо просидела до самого рассвета, но никто к ней так и не пришел. Днем Зеницу себя ничем не выдавал: он все так же бегал прятался от дедули, вымученно вздыхал и был мрачнее тучи. Невыспавшаяся нервная Кайо уже начинала подумывать, что она просто-напросто себя накрутила. И все же она решила дать своим подозрениям последний шанс. Ну, может быть, предпоследний. С наступлением сумерек Кайо снова не раздеваясь забралась к себе в постель, накинувшись лишь одним одеялом, и принялась ждать. Если она и сегодня никого не поймает, то эту ловлю с поличным нужно будет уже прекращать: если так пойдет и дальше, она так и будет днями клевать носом и получать нагоняи от Куваджимы-сана за нерасторопную работу. На этот раз Кайо пролежала в томительном ожидании не долго: в глубокой ночи дверь наконец с тихим скрипом отворилась, и на пороге появился силуэт. Знакомый силуэт. Тот самый, который она и ожидала все-таки увидеть. Кайо хотела было вскочить с постели, закричать и, может быть, даже надавать немного оплеух совсем уж спятившему Зеницу, но все ее вскрики-возмущения тут же застыли где-то в горле. Зеницу был совсем не похож на Зеницу. Глаза у него были закрыты, голова опущена, а тело немного вело из стороны в сторону. Будто Зеницу все-таки дорвался до погреба Куваджимы-сана и опустошил там как минимум одну бутыль саке. — Ты чего тут делаешь?.. З-заблудился? — Кайо даже не сразу узнала собственный голос — слишком уж он был испуганным и дрожащим. Зеницу она никогда не боялась, этот мальчик был самым безобидным из всех, кого она знала. Поэтому она все отказывалась верить, что это самое немое нечто, застывшее у нее на пороге, было ее другом. Тело Зеницу тем временем сделало шаг вперед и резко развернулось, едва не врезавшись в стену. Кайо заметила, как по спине припадочного прошлась крупная дрожь — вот-вот наверняка у него случится самый настоящий приступ. Кайо только сейчас пожалела, что Куваджимы-сана сегодня не было дома, опять он где-то пропадал по делам. Ей не было смысла кричать и звать на помощь — никто все равно не придет. Приводить в чувства Зеницу ей придется самой. Кайо огляделась по сторонам: к сожалению, никакой палки, даже под подушкой, она у себя не хранила. А надо было бы. Кайо, обняв себя руками, встала с постели и осторожно подошла к снова затихшему Зеницу, который явно находился в каком-то бреду. Все-таки и его тело, и рассудок не выдержали истязаний дедули — Зеницу окончательно сошел с ума. — Эй… — Кайо осторожно дернула его за плечо и тут же отшатнулась: тело Зеницу было будто наэлектризовано — того и гляди ударит разрядом. Кайо на ватных ногах попятилась назад: что-то ей подсказывало, что Зеницу скоро отпустит. Или, по крайней мере, он точно не тронет ее. Раньше ведь, приходя к ней в таком состоянии, он ее не трогал. Кайо затравленно посмотрела на Зеницу, а затем внезапно перевела взгляд на прикроватный столик. Она как раз перед сном не успела допить чай с травками. Может, хотя бы он взбодрит Зеницу. Кайо, сама до конца не веря в то, что собиралась сделать, засеменила к постели, схватила дрожащими руками чашу и шумно выдохнула. Спящий Зеницу тем временем все еще продолжал изучать невидящим взглядом трещины на деревянных стенах. Кайо снова быстро подошла к нему, зажмурилась и без лишних колебаний плеснула остатки чая прямо Зеницу в лицо. На весь дом раздался истошный крик. Как только Кайо наконец очнулась от оцепенения, она увидела скрючившегося на полу Зеницу, который словно в каком-то забытьи истерично протирал глаза. — Кайо-чан, за что?! — всхлипывая, неумолкая лепетал он. Испуг, страх — все эти чувства мигом испарились. Кайо вдруг ощутила себя страшно виноватой: белая ночная рубашка Зеницу из-за нее теперь тоже была вся в ее травяном чае. — Я… Я застираю, — тихо пробормотала она. — Я рада, что ты проснулся. — Проснулся? — Зеницу, шмыгнув носом, почесал затылок. — Я не спал, вообще-то, я… — он осекся, осмотрелся. Кажется, Зеницу не сразу понял, что распластался он на полу в комнате Кайо. Кажется, он даже не мог вспомнить, как тут оказался. — Я заблудился?.. — Ты устал, — неуверенно протянула Кайо, опуская глаза на забрызганный чаем пол. — Ну, или с ума сошел. Зеницу бездумно мотнул головой, словно ответа Кайо он и вовсе не услышал. — А что мне так глаза жжет? — он снова протер покрасневшие заплаканные глаза и шумно выдохнул. Тело его все еще потряхивало. — Это имбирь. Он полезный. Видишь, даже тебе прийти в себя помог. Лицо Зеницу скривилось. Кажется, его даже затошнило. — А что я у тебя тут делал? Я же… Я же ничего тебе не сделал?! — он вдруг побледнел, а затем залился краской. Кайо тут же пожалела, что больше под рукой отрезвляющего чая у нее не было. А Зеницу, кажется, срочно нужна была новая доза. — А ты мог бы? Зеницу замялся, опустил взгляд на заляпанную рубашку. — Ну, ты же сама сказала, что я спятил. — Но не настолько же, — вспыхнула Кайо. — И я тебя не боюсь. Я знаю, что ты даже в припадке меня не тронешь и не обидишь. Зеницу снова всхлипнул, поджав губы. Выглядел он сейчас особенно жалко-потерянно. — Скажи, а давно ты… — Кайо задумалась: она все еще не могла толком объяснить, а что все-таки произошло с Зеницу. Ей совсем не хотелось думать, что он и правда тронулся умом. Нет, это все нервы. Зеницу устал. Его просто нужно было привязать к кровати и заставить выспаться. — Давно ты гуляешь по ночам? — Я не знаю. Я не помню. Извини. Я больше так не буду, — Зеницу все еще не думал поднимать голову и смотреть на Кайо. Она понимала, что наверняка ему сейчас было дико стыдно за всю эту непотребную возню, которую он тут устроил: нет, и кто вообще додумался бы забираться посреди ночи к спящей девушке в комнату? Для чего? Кайо хотела было успокоить Зеницу и сказать, что он уже не в первый раз заходил к ней в комнату, и ничего страшного не случилось, но она решила промолчать. Зеницу в любом случае нужно было что-то делать со своими «прогулками под Луной». Возможно, об этом стоило рассказать Куваджиме-сану — вдруг ему был хорошо знаком этот «побочный эффект» от изнурительных тренировок? Кайо верила, что с Зеницу не произошло ничего страшного: в последнее время он просто очень-очень плохо спал, переживая, что у него снова и снова что-то там не получалось на тренировках дедули и что его скоро отправят на какой-то там отбор. Кайо опустилась на пол и взяла Зеницу за руку. Тот вздрогнул, еще сильнее вжав голову в плечи. — Тебе просто нужно отдохнуть. Ты же плохо спишь, правда? Вот твое сознание и засыпает теперь само по себе. Все у тебя пройдет, Зеницу. Ты — нормальный. Просто нервничаешь много. Это со всеми бывает. Я, вот, когда Кайгаку ранили, по десять раз за ночь на кухню бегала чай с ромашкой себе подливать — не заснуть было, все жуть какая-то в голову лезла. Вот и у тебя что-то такое, наверное. О всяких ужасах думаешь, а голова не отдыхает. — Спасибо тебе, Кайо-чан. Извини, что я тебя напугал. Кайо совсем успокоилась: нового колючего разряда от Зеницу она так и не получила. Казалось, он был напуган сильнее, чем она. — Если тебе страшно, я могу с тобой посидеть. Послежу, чтобы ты заснул. Если что, оболью тебя ведром воды. Зеницу вспыхнул, нервно дернулся. — Нет, — он смущенно замотал головой, сминая в руках ткань мокрой рубашки. — Ты же сама тогда не выспишься. — Я сегодня теперь и не засну, — хмыкнула Кайо. — Да и вчера я все листья в саду уже убрала, так что утром смогу еще поспать, после того как завтрак приготовлю. Ты не переживай за меня, сам лучше поспи. — Ты такая хорошая, — Зеницу всхлипнул и тут же резко отвернулся. — Я пойду. Зеницу снова дернулся, на что Кайо обеспокоенно нахмурилась: в таком состоянии он вряд ли сам даже до своей же комнаты дойдет. — Давай я тебя хотя бы провожу, — Кайо взяла его под руку, и они вместе выползли из ее комнаты. Пока она осторожно вела его куда-то по коридору, Зеницу старался на нее даже не смотреть. Кайо понимала, что ему все еще было жутко стыдно за случившееся, и прямо сейчас он явно надумывал себе всякого, накручивал себя еще сильнее, чтобы снова в ближайшие дни слечь в постель в глубоком расстройстве. — Спасибо, Кайо-чан. Дальше я сам дойду. — Правда? — Кайо окинула Зеницу недоверчивым взглядом. Отчего-то ей прямо сейчас захотелось сбегать за ведром воды и окатить Зеницу — для профилактики. Чтоб ему и правда хорошо спалось. — Ага. Ты права, я устал просто. Я не спятил. Я… просто я не помню, когда я в последний раз спал. Ты же знаешь, я должен был скоро на отбор уходить, вот я и распереживался. Я же еще не готов… Не готов умирать. Я слишком много думаю об этом, думаю о смерти… И мне все еще страшно. Дедуля говорит, бесхребетным трусам не место в охотниках, но в меня он почему-то все еще верит. Дедуля верит, что я на что-то да гожусь. И я боюсь его подвести. Наверное, разочаровать дедулю — страшнее, чем просто умереть. А может, я вообще умру, разочаровав дедулю? Кайо выдохнула: теперь Зеницу точно приходил в себя — он снова нес какую-то бессвязную тревожную околесицу. — Тебе нужно поспать, Зеницу. Куваджима-сан же отсрочил твой отбор, да? У тебя есть время еще потренироваться, стать сильнее. Куваджима-сан ведь опытный учитель, он знает, на что ты у нас способен. Ты никого не разочаруешь. Ни себя, ни его. — А тебя? — дрогнувшим голосом промычал Зеницу, вдруг подняв пристальный взгляд на Кайо. — Тебя я разочарую. Зеницу не спрашивал, Зеницу будто был в этом уверен. По крайней мере, по его пустому выражению лицо Кайо поняла это так. — Если Куваджима-сан выбрал тебя в преемники, значит ты справишься. Просто, пожалуйста, попробуй меньше думать о смерти. Тогда, может, ты не так быстро с ума сойдешь. И вообще, давай я лучше тебе сейчас травки пойду заварю. Поможет уснуть. Зеницу нехотя кивнул, и Кайо тут же засеменила на кухню. Травяной успокаивающий чай она решила заварить и на себя, и на Зеницу. Пустая тревога теперь ее совсем отпустила, Кайо была больше, чем уверена, что стоит Зеницу хорошенько выспаться, у него все тут же пройдет. Это все стресс, нервы. Зеницу просто не знал, куда бежать и где приткнуться, вот он и начал расхаживать где попало по ночам. Кайо понимала: каждый в этом доме уживался с рвущими нутро страхами по-своему: у кого-то уже в юные годы пробивались седые волосы, а в ком-то по ночам просыпалась подозрительная вторая личность. Одна Кайо пока не седела и не бегала в забытьи по чужим комнатам. Но что-то ей подсказывало, что и ее рассудок тут продержится не долго.

***

— Вы оба мне не нравитесь, — хмуро заявил по возвращении Куваджима-сан, подергивая усы. — Что, опять ночью не пойми чем занимались? Я кому говорил соблюдать режим? — Мы пытались, Куваджима-сан, — неуверенно протянула Кайо. Куваджима-сан как обычно вернулся рано утром и сразу приметил, что его «дети» выглядели не очень-то бодро и свежо. А ведь он предупреждал не заниматься ерундой по ночам. Ну, разве что Зеницу можно было тренироваться допоздна сверх нормы, но Куваджима-сан был уверен, что уж кто-кто, а Зеницу явно был озабочен не своим планом занятий. — Мы пытались, но я Кайо-чан случайно напугал, — вдруг выпалил Зеницу, покосившись на Кайо. Та нервно сморгнула. Кажется, Зеницу совсем не собирался делиться с Куваджимой-саном своими ночными похождениями. Может, он и правда тоже не считал это чем-то страшным и шибко важным, а может, ему просто было стыдно и перед «дедулей» — он еще даже не вступил в ряды охотников, а уже успел сойти с ума. Позорище. Как бы то ни было, если уж Зеницу решил смолчать, то и Кайо не должна была лезть не в свое дело. Куваджима-сан и так прекрасно понимал, что его младший ученик был странноватым, он бы совсем не удивился, узнав о его ночных вылазках. — Куваджима-сан, а вы нам что-то хотели сказать? — Кайо подняла глаза. Обычно Куваджима-сан задерживал их обоих после завтрака, только если у него были какие-то новости. Кайо заметно напряглась. Брови Куваджимы-сана сошлись у переносицы — нет, он точно собрался сообщить им что-то про Кайгаку. Кайо поняла это по одному помрачневшему взгляду. — На следующей неделе вам придется принимать гостей, — ровным тоном протянул Куваджима-сан. — Кайгаку заглянет на день со своими товарищами перед заданием. Ну, что, не рады? Наконец с ним свидитесь. На кухне, где, чуть ли не прижавшись друг к другу, сидели Кайо и Зеницу, стало совсем пугающе тихо. Каждый будто боялся лишний раз вздохнуть. — Мы очень рады, Куваджима-сан, мы очень скучали по Кайгаку. И мы будем очень рады принять его новых друзей. Голос Кайо звучал слишком натянуто: Куваджима-сан не особо-то ей и поверил. Почему-то ее синие глубокие глаза совсем не светились счастьем как раньше от одной новости о возвращении Кайгаку. Почему-то теперь Кайо это больше беспокоило, чем окрыляло. Она боялась, что на этот раз Кайгаку снова придет и поругается с Куваджимой-саном. И уйдет — на этот раз насовсем. А все, что останется Кайо — это сидеть рядом с Зеницу и снова и снова прокручивать в голове их ругань и споры, топясь в своей же беспомощности и бессилии. Кайо не хотела, чтобы хрупкий покой их дома снова разлетелся в щепки. На этот раз навсегда и насовсем. Она хотела увидеть Кайгаку, хотела с ним поговорить. Но ссориться или безмолвно наблюдать за ссорами у нее уже не было ни сил, ни желания. Кайгаку жил в каком-то своем черно-белом мире, в который никого не хотел больше впускать. Ее, Зеницу — даже Куваджиму-сана. Кайгаку было больно, тяжело, но, видимо, он все-таки решился пройти этот путь в одиночку. И Кайо должна была принять этот выбор. Кайо же уважала Кайгаку. Принимала. Любила. Пусть и совсем не понимала.