Равновесие / Equilibrium

17 октября 1996 года. Шотландия, Хогвартс. — Что? — Грейнджер нахмурилась, приоткрыв рот. — Просто заткнись и слушай, — сомнения все еще перекрывали Драко доступ к кислороду — он и перед самим собой не мог оправдаться: а зачем все это? Кому станет лучше? Что исправит правда? Добрая часть его разума пребывала в состоянии немого шока, а оставшиеся нервные окончания гудели, посылая в мозг предупреждающие о капитуляции сигналы, но крошечный островок где-то в подкорке протестовал — ему было необходимо сохранить гриффиндорку в относительной безопасности. Одно он знал точно: Снейп был в курсе происходящего, но не выдал своей осведомленности, поэтому рассчитывать на его поддержку не приходилось. — Малфой? — нетерпеливо переспросила девушка. — Я уже сотню раз пожалел, что вообще, блять, сюда пришел. Я пытался чуть меньше быть зацикленным на своей гребаной проблеме, но это выше моих сил, Грейнджер. — И ты выслеживал и преследовал меня по всей школе, чтобы исповедаться? — Нет. Обстановка накалялась прямо пропорционально растущему напряжению между ними. — Хорошо, ладно. Что происходит? Что заставило тебя побежать за мной? — Гермиона выдохнула и вновь опустилась на мраморный бортик. — Я… — Присядь, — добавила она, похлопав по свободному месту рядом, — или ты планировал декларировать свою пламенную речь стоя? Драко достал из кармана мантии портсигар, недавно подаренный Блейзом, аккуратно вытянул одну сигарету и зажег ее с помощью палочки. Он неохотно сделал несколько шагов вперед и опустился на корточки, а затем разогнул ноги, оказавшись на холодном полу. Смотреть на Грейнджер снизу вверх было чем-то из разряда фантастики — ее грудь беспокойно вздымалась, а от нервозности она постоянно стучала мысом туфель о пол. Такая живая и настоящая. — Когда ты пьяна, твое сознание открывается нараспашку, если, конечно, ты не прошла должного обучения. Я знал про предание и проклятье, и теперь мои сомнения лишь подкрепились. — Какого… Мерлин! — воскликнула Гермиона, зарывшись руками в непослушные волосы. — Какого черта?! Какого черта ты рассказал об этом только сейчас!? И, дьявол, прекрати курить! — Ты не завалишь, да? — грозно бросил Малфой, выпуская ментоловый дым. — Полагаю, ты в курсе, зачем мы понадобились Волдеморту? — А зачем, Мерлин, ему могли понадобиться два одаренных волшебника? — …один из которых наделен силой от природы, а другой вытренировал в себе мощь, и как бы я не хотел оспорить уровень твоих магических способностей, все факты на лицо. Это не старая байка и не фантазия ополоумевшего мага. — С чего такая уверенность? — ей казалось, что он заметил дрожание ее укоризненного голоса, и от этого оно лишь усиливалось: квинтэссенция напряжения и страха перекручивала горло, стискивала его и насквозь протыкала железными прутьями. — То, что связывает нас — гребаные лучи, — является своеобразным щитом. Оно ширится и становится ярче и теплее, когда мы рядом, а по отдельности атакует и тебя, и меня, чтобы побыстрее воссоединить, — прочистив горло, Драко продолжил: — Именно эта хрень и сподвигла меня прямо сейчас распинаться перед тобой, Грейнджер. Оно хочет, чтобы мы оба были в безопасности. — Ты уверен, что информация достоверная? — она знала: иные вопросы не имели смысла, а ситуация требовала наиболее быстрого разрешения. — Клянусь. Я видел больше твоего. — Малфой, а я не живу в хрустальном мире эго и иллюзий. Он рухнул еще в Министерстве в конце прошлого года, когда я увидела твоего отца среди Пожирателей, и он отправил меня в нокаут, — Гермиона снова чуть-чуть наклонила голову, по губам пробежала легкая усмешка. — Даже если вместо мозга у тебя опилки, перемешанные с песком, сложно не понять, что ты связан с Люциусом и Темным Лордом напрямую. — И? — спокойно. — Рассказывай, — ее тон выдавал отголоски грубости, но на лице играло нарочитое безразличие. Только сейчас Драко заметил, что ее ладони судорожно сжимались, а ногти впивались в загорелую и шелковистую на вид кожу, оставляя алые вмятины. Всего несколько дюймов разделяли его и эти маленькие руки. Такие сильные в своей слабости. Что ж, Грейнджер, лицемеришь и ты. Ей было страшно и больно. Ей, кажется, было обидно, и обида разрасталась на весь мир. — Если ты в паршивом настроении из-за Рыжей шлюхи и остальных гриффиндорских выблядков, то забей, — Драко сощурился, потому что слова сами собой вылетели из него. — Они того не стоят, поверь, — вместо воздуха в легких снова цвела вишня, разъедая своим пьяным ароматом внутренности. — Не думаю, что они тебя еще потревожат, — он снова вдыхал отраву, но настолько желанную… — Ты меня успокаиваешь? — сжав ладони еще сильнее, она посмотрела прямо на него, и он уставился в ответ. Снова этот взгляд. Айсберг, который плавит и плавится. — Да. Сердце Гермионы пустилось в галоп. Этот змеиный клубок мыслей слишком похож на пять ступеней принятия: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. Принятие? Так где же оно, почему ничего, связанного с ним, не чувствуется? Ты уже приняла все. Она снова поежилась. Ненависть к своему внутреннему собеседнику росла с пониманием его правоты. Что? В мыслях Гермиона тут же споткнулась, потеряла равновесие и кубарем покатилась по винтовой лестнице, рискуя сломать себе шею, но звук волнующего голоса заполнял собой все сущее, в нем тонули и страх, и рассудок. Сердце Драко пустилось в галоп. Дьявол. Орехово-карие волны утаскивали Драко на дно, связывали якорными цепями, опутывали сознание, топили, приваривали к себе холодной сваркой, разрубали на мелкие кусочки, сжигали, возрождали из пепла, грызли, обгладывали, резали, уничтожали… Жидкий янтарь — ее глаза. Глаза… Банально? Пошли нахуй. В ее глазах целая Вселенная. Чёртова кобра — оставила на его губах яд, и теперь Драко постепенно умирает под его действием. Он кинул окурок на пол, придавив его черным каблуком. Хотел убежать, пройти сквозь стены, провалиться сквозь землю, но не оказаться в таком положении, однако, рыпаться было поздно: он чувствовал обжигающий трепет. То самое тепло. Бежать некуда. Малфой поднял подбородок, томно выдохнул, пронзая тем самым эту сладкую тишину и медленно поднялся. Она поднялась следом. Гермиона Грейнджер. Они оба стояли, молча глядя друг на друга, будто бы без пяти минут мертвы. Без сна и без ума друг от друга. Драко рассматривал гриффиндорку так бесстыдно, так гордо и с болью во взгляде. — Что? — тихо спросила она. Было видно, что тело ее подводит. — Глупо поддаваться буре, — и он поддался. Приблизился вплотную, ловя каждое движение Грейнджер, каждый ее взгляд, каждый вдох и выдох; ловя ее узкую талию в объятия крепких рук, притягивая еще ближе, упиваясь спелой вишней, зарываясь в непокорные медовые кудри, втягивая в себя всю ее сладость, весь ропот и восторженно упиваясь всей ее нежностью. Их начинили взрывчаткой, тротилом и уймой фейерверков, а потом неожиданно подожгли, и красочное безумие вырвалось на свободу с грохотом и вспышками. — Мы пожалеем, Малфой, — прерывисто отозвалась Гермиона, когда расстояние между ними сократилось стократ. Ее знобило от недостатка сна и шатало от усталости, кружило от запаха сигарет, туманом которых был окутан этот непохожий на другие день. Она была готова взять и послать все нормы морали, наплевать на нравственность, продать душу за еще одно прикосновение. Она почти что благословила проклятье, которое одарило ее возможностью гореть его ментоловым дыханием. Да, черт возьми, она горела. Горела и сгорала. — Я — нет, — прошипел Драко, перемещая руки на влекущие бедра, сжимая их, обводя дрожащими ледяными пальцами, ощущая их жар сквозь шерстяную ткань юбки. — Мы всегда сможем оправдать это действием проклятья, Грейнджер. Что оно с ними творило? Гермиона полыхала тягой, безумным магическим влечением, так долго испытывающим их на прочность. И ей наконец-то хватило смелости поддаться своему внутреннему пожару. Томные губы, влекущие ее столь долгое время, были все ближе. Она ласково и мягко, почти что неловко коснулась его взъерошенных волос, кипящих платиной, и закрутила локон, поглаживая. Еще мгновение… Его пожирала страсть и отчаяние. Что он делал? — Ты меня разочаровываешь, сынок, — грузный голос Люциуса. От такого контраста понятий, от нарушения всех отцовских принципов его разум трещал по швам. Пошёл нахуй. Я человек, а не машина для выполнения приказов, отец. С трудом соглашаясь с этой мыслью, Драко откинул ее, разорвал пресловутой зеленой вспышкой. Перед ним стояла Грейнджер, настоящая, не в Азкабане, не в Малфой-Мэноре, а перед ним, готовая поделиться своей нежностью. Пойти в огонь и воду. Ноги слизеринца предательски подкашивались, но он обнимал Грейнджер с такой сладостью, перемешанной с болью от принятия своего порыва, что про окружающий мир пришлось напрочь забыть. Он полностью сломался в ее руках, разбился на осколки, ощущал себя совершенно беспомощным и жалким, но был уверен, что она соберет его обратно, если, конечно, он не атакует первым и не заставит ее повиноваться. Сломает сам. Драко зверски нападает на ее губы, сминая сначала верхнюю, потом нижнюю, терзает их, как свою добычу. Нет. Он хочет большего. Впусти меня, Грейнджер. Впусти меня, блять, внутрь. Большой палец правой руки надавливает на ее податливый подбородок, заставляя Гермиону все-таки принять его полностью Он бесцеремонно и нагло врывается в ее рот, жадно облизывая ее зубы, верхнее и нижнее нёба и вступая в схватку с ее языком. Он до сих пор чувствует ее обжигающее вишневое дыхание, воздействующее на его разум как наркотик. Драко пылал изнутри и снаружи, вся его холодная натура содрогалась перед новым видом хозяина. Всего несколько движений, и они оба оказались на широком мраморном бортике. Он пленил ее руки своими и навис прямо над ней. Карамельную прядь, что помешала ему снова взять ее поганый рот, он рывком убрал. Гермиона Грейнджер. Чертова грязнокровка, что сумела свести его с ума за хреновы полтора месяца, теперь беспомощно лежит прямо перед ним и тихо постанывает. Хватит, Драко. С каждой секундой ты приближаешь себя к полному безумию. Пошел нахуй, здравый смысл. Пошли вы все нахуй. За несколько томительных секунд, которые она провела в его грубых объятиях, мысли совсем спутались, а от близости мускулистого торса и мощных бедер к непослушному телу бабочки взмахнули своими легкими крыльями. Гермиона задохнулась в любовной истоме, предвкушая страстные ласки, жар поцелуев. Глаза блестели от возбуждения, в висках лихорадочно стучало, а растерянное, смущенное лицо с неизменным румянцем во все щеки выражало нетерпеливое желание сию минуту стать ближе друг другу, показать всю свою неизъяснимую нежность и болезненную привязанность, пылко нарастающую с каждым проведенным вместе мгновением. Ей хотелось наброситься на него, будто дикая кошка, и осторожно, трепетно, с усиливающимся благоговением касаться каждого сантиметра надменного, самодовольного профиля и бархатных, желанных губ. Сильные руки крепко сжимали тонкие запястья так сильно, что действие, не одобряемое Драко, казалось практически невозможным, мощное тело прижимало к жесткой поверхности, не выпуская из сладостной ловушки. Обворожительность погасила наглый блеск его бесстыжести, грезы былого холода сделались ничтожными, во властных движениях явилась гипнотическая аккуратность, словно Малфой панически страшился причинить даже несущественный вред своей разрушительной силой, но все еще упивался безоговорочной властью. Его бешеное, ненасытное желание прильнуть к ней еще ближе было ощутимо физически, твердым изваянием упираясь в ее бедра. — Что ты с ней делаешь, ублюдок? Гермиона… Вот он, страшный эпилог. Перед ними предстал обескураженный и разъяренный Поттер с палочкой наготове. Ебанный Поттер...