Равновесие / Equilibrium

17 октября 1996 года. Шотландия, Хогвартс. Этот пасмурный день обещал быть очередным заунывным эпизодом изрядно затянувшегося многосерийного фильма, если бы не события ночью, сковавшие, а вместе с тем и освободившие как минимум двух человек. Драко спал паршиво, но, к его удивлению, низкое качество сна было обусловлено не бесконечной чередой кошмаров и ужасных видений, а присутствием Грейнджер. Точнее, ее непроизвольным дрожанием, непрекращающимися возгласами и мольбами о прекращении… пыток? Чего или кого она так боялась? Кто напугал ее настолько сильно? И он почти не смыкал глаз, оберегая ее от присутствия кошмарных видений, медленно проникающих в реальность сквозь ширящуюся проклятьем дыру. — Нет! Я не хочу снова оставаться одна, когда мне больно. Сколько раз Драко повторил про себя ее просьбу? Сколько раз пожалел о том, что отреагировал отстраненно? Сколько раз пожелал вернуться на несколько часов назад, лишь бы не дать ее истерике повода? Бесчисленное множество. Главным открытием сияло осознание их похожести, вопреки всем словам и разговорам, с каждым днем растущее в своей серьезности. И как бы Драко не хотелось отнекиваться и открещиваться от Грейнджер, ее ядовитой вишни и золотистых кудрей, он снова поддался, проиграл и оказался с ложкой дерьма во рту. А она… Забвенно сопела под утро, растянувшись на полу своей спальни, и поражение Драко заключалось в том, что он не смог ее оставить. Сидел цепным озлобленным псом, скалясь на всех вокруг, кто даже в мире сновидений и грез посмел бы ее тронуть. Таращился на растрепанные волосы, запутавшиеся у основания. Касался, но надеялся, что забудет и сам. — Ты… Сквозь сон. — Ты меня не оставил… — Я здесь, все хорошо. — Спасибо. Оказывается, для пресловутых ста двадцати ударов сердца в минуту были нужны две фразы, брошенные неосознанно. А еще невнятное бормотание и приглушенные всхлипы. Но только, пожалуйста, «Грейнджеровские». Надменные, отчаянные и отважные. Ее невероятно сильная слабость, ставшая не просто знакомой, а выученной назубок. Нужной до безумия, как доза заядлому наркоману, без которой существование теряет свой смысл. К нежности, все же, было очень легко привыкнуть. *** Гермиона, ковыряя омлет в своей тарелке, перелистывала страницы учебника, надеясь успеть выучить определения из заданного Снейпом параграфа. Она вне всякого сомнения сумела бы воспользоваться изучаемым на занятиях заклинанием, но с недавних пор профессор требовал четкого знания определений и принципа действия чар. Виски зудели от похмелья, а от вида еды мутило. — Да, и потом она поцеловала меня, представляешь! — Рон, развернувшись на сто восемьдесят градусов, рассказывал какую-то байку пуффендуйцу, сидящему за соседним столом. — О чем речь, Джинни? — Гермиона наконец-то отвлеклась от «Лицом к лицу с безликим» и обратилась к подруге. Когда она успела потеряться в пучине новостей школы и упустить столь многое? — О, так ты не слышала? Рон начал встречаться с Лавандой Браун! Ты что, никогда ее не видела? Они были вместе на последней гриффиндорской вечеринке в Выручай-Комнате, — ответила девушка с неким восхищением от возможности поделиться свежими сплетнями. — Не доводилось. — Ну, эта, с уродскими завитками на голове, писклявым голосом и безобразным макияжем, — ухмыльнувшись, Джинни продолжила: — Когда она узнала о том, как мы сражались в Министерстве, сразу же заинтересовалась в моем брате… Странно, не правда ли? — Не думаю, что Рона это хоть сколько-то беспокоит, — апатично бросила Гермиона. — А тебя? Вы же… — К счастью, нет. Она была рада своей честности. Рон был последним, за чье внимание ей зажглось бы посоперничать. Быть может, ее романтические чувства можно было назвать детскими, ведь с наступлением осознанности они испарились моментально, не оставляя после себя ничего, кроме раздражения. Кажется, в сентябре он пытался привлечь ее внимание, но после проявленного равнодушия пустился во все тяжкие, и… Гермионе все равно. Идея отношений с Роном была заведомо провальной, и, если бы ей хватило ума заранее смоделировать их совместную жизнь, то симпатия бы сгорела дотла, не дожив и до пятого курса. Она ненавидела человеческую глупость, но не могла назвать Уизли законченным дураком. Нет, он просто-напросто был не слишком смышленым и понимающим. Ей не хватало осознанности и глубины в его глазах, а на одних совместных воспоминаниях и вместе прожитых трагедиях выстраивать здоровую любовь было бы банальным кощунством. Вопроса «От кого я переняла весь этот цинизм?» не возникало. От того, кто сидел в нескольких десятках футов от нее, не отводя пристального ледяного взгляда ни на секунду. И, признаться, на это он имел полное право, потому что Гермиона впервые за невероятно продолжительный промежуток времени дышала спокойно, полной грудью. Свет питал ее тело и сознание, заставлял кровь циркулировать по организму, заштопывал проколотые легкие, лечил побитый разум. Гермиона убедилась в том, что проклятие, наложенное на них обоих Волдемортом, было нацелено на получение не только физической связи, но и эмоциональной, и чем больше они говорили, проникаясь болью друг друга, тем быстрее росли их силы. Она должна рассказать Малфою и Снейпу о прочитанном, и шанс сделать это сегодня был на удивление отличным. — …и тогда он поймал квоффл, представляешь! — никак не успокаивалась Джинни, но Гермиона давным-давно упустила нить повествования. — Эй, куда ты так таращишься? Ты меня слушаешь? — девушка попыталась поймать направление взгляда Грейнджер и, приподняв голову, воскликнула: — На Малфоя пялишься? — Не пялюсь, а смотрю, — отрезала Гермиона, очевидно, скопировав знакомый тон, не терпящий возражений. И слизеринец, кажется, прекрасно услышал их диалог или сумел распознать ответ Грейнджер по губам, ведь как иначе можно было объяснить мимолетное подобие лукавой ухмылки? Джинни захихикала, восприняв реплику нелепой шуткой: — Как у вас дела, кстати? — У «нас» нет никаких дел, — в свое оправдание сухо отозвалась Гермиона, приподняв подбородок. — Я заметила. Знаешь, Герми, я не любительница слухов, но… Вокруг тебя их ходит много… И, честно сказать, я даже согласна… Не подумай, я не… Дьявол… Что ж, театральную паузу, наголо вскрывающую всю лживость и лицемерие, стоило ожидать. — Я же понимаю, что ты комплексуешь из-за своей крови, и, несмотря на это, бросать моего брата и всех нас ради того, чтобы примазаться к богатенькому чистокровному красавчику… Как-то… ну, некрасиво, — Джинни выдавила из себя нечто, отдаленно напоминавшее поддерживающую и вместе с тем слегка порицающую улыбку. — Начнем с того, что я не встречалась с Роном, чтобы его бросать, и закончим, пожалуй, тем, что общество «богатенького чистокровного красавчика» всяко лучше общества инфантильных детей, предел мечтаний которых — алкогольное забвение, — резко поднявшись со своего места, Гермиона схватила учебники, разложенные на столе, и устремилась к выходу из Большого зала, напоследок добавив: — Отнюдь я не намерена покрывать ваши попойки. Черт, это было чересчур громко. Она ощутила на себе не одну дюжину осуждающих и пренебрежительных взглядов гриффиндорцев, и, вроде бы, кто-то выкрикнул ей вслед: «Шлюха». *** — Кажется, начинается массовое гонение грязнокровок, — Пэнси, наливая себе тыквенный сок в бокал, кивнула в сторону спешно ретирующейся Грейнджер. — Что они не поделили с младшей Уизли? — Место в койке Очкарика, — глухо отозвался Гойл, и за слизеринским столом послышался громкий хохот. — Просто представьте, как он шпилит одну за другой… — Надеюсь, что причиной спора стал не Блейз, ведь еще одной волны ущербных поклонниц он не выдержит. Все ведь помнят инцидент с влюбленной по уши Миллисентой Булстроуд? — Нотт толкнул плечом друга и рассмеялся. — По правде говоря, формы у нее знатные, — поддержал друга Крэбб. — У Миллисенты? Ты спятил? — встряла Паркинсон. — Да нет же, у Грейнджер. Драко хотелось разорвать пасти обоим верзилам, лишь бы прекратить выслушивание льющегося потока словесного дерьма. Он не понимал, с каких пор начал относиться к подобной грязи столь нетерпимо, что злило его еще сильнее. — Завалите. У меня нет настроения на всю эту хуйню, — Малфой процедил достаточно мягко, в своей привычной манере общения с однокурсниками, но и адаптировать свое высказывание под ситуацию у него не получилось — аромат недоверия забил ноздри всем, кто сидел за слизеринским столом. — Неужто ее смердящие чары тебя приворожили, дружище? — Тео сострил, попытавшись выдернуть окружающих из флера неловкости. — Ага, а еще ее нищий дружок не так уж и плох, присмотрись, — выплюнул Драко, скривившись. Вот оно, разобщение. Не сказать, что перспектива осуждения со стороны однокурсников пугала Малфоя, но окунуться в нее, а затем вынырнуть, стряхивая с одежды болотную зловонную тину неодобрения, было слегка досадно. А еще он ненавидел оправдываться перед самим собой или тем, кто поселился у него в подкорке мозга, раздавая вольные команды и разрушая все, что строилось с огромнейшим трудом на протяжении стольких лет. А еще он ненавидел сам факт того, что он выжил, став слабым звеном семьи. Чуть более проворным и изворотливым, нежели Нарцисса, но все еще чертовски бессильным и безвольным. А еще он ненавидел мораль, честь и совесть. Кому они сдались, когда все решает вовремя брошенная зеленая вспышка? Драко обернулся, и его внимание привлек разговор на повышенных тонах, доносящийся со стороны пристанища инферналов — стола Гриффиндора. Очкарик отчитывал Джинни, а едва ли открывающая рот Рыжая лебезила и оправдывалась. Так, мать их, по-гриффиндорски. Поттер развернулся и спешным шагом пошел к выходу, очевидно, догоняя Грейнджер. Сука. Злость закипала в нем, потому что он чувствовал, как теплящийся в его груди свет медленно гаснул, а единственный источник огня потухал. Драко либо бредил, либо ощущал ее слезы. — Встретимся на ЗОТИ. У меня дела со Снейпом, — сказал он прежде, чем Нотт успел вставить следующую реплику. Он шел, не разбирая дороги. Он шел, задыхаясь, будто бы по его венам пустили раскаленный металл вперемешку с хаотично битыми стеклами. Он шел, взрываясь от чувства непонимания и потерянности. — …но я не знаю, как оно работает, мой Лорд… — Грязнокровка должна была сдохнуть во время захвата Министерства, но я даровал ей жизнь взамен на временное служение… — …как вы… — …все равно умрет… И теперь он искренне желал Грейнджер скоропостижной смерти, потому что смысл ее существования терялся, а саму ее обрекали на вечные муки. Обрекали… Будто бы не он станет причиной ее падения. Сам Драко обязан был обеспечить матери безопасную жизнь. А что могла она? Разлагаться и гнить, пока проклятие высасывает из нее все силы; смотреть на своих дружков-идиотов опустошенными покрасневшими глазами; отсиживаться на задних партах, едва ли поднимая голову на вопросы преподавателей, и он был уверен, что в ближайшее время станет только хуже, а затем еще хуже. Хуже стократ. Спасая одну жизнь, он забирал другую. И намеревался отнять право на беззаботность у своего отца, ведь он втянул Драко и Нарциссу в круговорот ужаса — заложил собственную жену в обмен на могущество, подставил сына и сделал столько дерьма, сколько никогда бы не сумел расхлебать. Мракоборцев, занимавшихся арестом Пожирателей, было мало распять. Они упустили Люциуса, которому не удалось трансгрессировать, и он самостоятельно искал точку для телепортации по всему Министерству, и все равно не успели. Он мог бы гнить в Азкабане, если бы не безрукие министерские выродки, благодаря которым сейчас скрывался где-то на юге. Как ебаный безответственный трус. Драко проскочил мимо Поттера, торопливо прорывающегося сквозь толпу студентов, задев его плечом. Чем она вообще руководствовалась, когда выбирала себе в компанию этих представителей содружества аутистов? — Эй, аккуратнее! — вслед кинул ему Очкарик. — Иди нахуй, — коротко ответил Малфой, не останавливаясь. В этот раз в поместье было по-особенному холодно. Без строгого надзора матери оно превратилось в полуразрушенный и пустой склеп. Из зала исчезла почти вся мебель — лишь посередине красовался длинный мраморный стол, две дюжины стульев и резной трон, который, очевидно, принадлежал Волдеморту. Сегодня он был один, если не считать двух охранников — мелких сошек, но вооруженных назубок: мощные палочки и арсенал темных заклинаний. Ни о какой конфиденциальности речи не шло. Темный Лорд не доверял никому, но запугал своих приспешников настолько, что никто и не смел ему перечить. — Твой отец облажался, мой мальчик… Проклятье не спадет с Нарциссы, пока он не умрет. — Господин, я сделаю все, что вы пожелаете. Прошу, убейте его. Спасите мою мать. — Ты все еще не в наших рядах, Драко. Малфой тут же оголил запястье и выставил руку вперед. — Я приму метку здесь и сей… — Ты наивно полагаешь, что плата будет столь ничтожной? — Нет, мой господин. — Мне нужны живая Грейнджер и мертвый Дамблдор. Эти слова выбили землю из-под его ног. Тело прошибло холодным потом. Он до сих пор помнил, как сердце взорвалось в тот момент, а затем срослось обратно. Криво, неправильно, а оттого и больно. Ванная Старост показалась за поворотом. Драко вновь оказался прав — как только он попал внутрь, Грейнджер поднялась с мраморного бортика и выпрямилась, высоко подняв подбородок. — Люциус практиковал на твоей матери раннюю версию заклятия, разработанного Долоховым. Это старинное предание, воплощенное в жизнь и усовершенствованное. — Как мне спасти ее? — Восстанови влияние и статус семьи Малфоев, иначе она будет страдать. Поверь, Драко, если ты разочаруешь меня, как твой жалкий отец, я не позволю ей быстро отмучиться. Я заставлю ее разлагаться заживо. — Как, господин? — Следующий эксперимент будет проведен на тебе и твоей давней знакомой. Она нагнала спеси, но ее плечи все равно тряслись. Его настиг апокалипсис из чувств, но он держал оборону. — Грейнджер, мы в опасности.