Равновесие / Equilibrium

16 октября 1996 года. Шотландия, Хогвартс. Драко не помнил, как стрелки волшебных часов успели переместиться на два с половиной часа вперед. Драко не помнил, как донес трясущуюся Грейнджер до их башни. Драко не помнил, когда в последний раз винил себя настолько страшно. Драко не помнил, когда был так горд собой и своим противостоянием собственному отцу. Драко не помнил, когда ежесекундно плодящиеся противоречия разрывали его сознание сильнее, чем сейчас. Драко, кажется, не помнил вообще ничего, кроме ее подрагивающих тоненьких плечей и потекшей коричневой туши на пылающих щеках. Кому он лгал, если не самому себе? В конфронтацию с собственной волей давно вступал не здравый смысл, потому что наставляющий образ Люциуса и впитанные благодаря страху убеждения никогда таковым не считались. С кем он спорил? Кого ежедневно обманывал, причем нагло и грязно? Вот оно, двойное дно, вскрывать которое было просто опасно и до забавного глупо. С тех пор, как он получил метку, прошло чуть больше месяца, но для Драко все дни слились в один — бесконечный, ломающий и надрывной. Теперь они не виделись даже по вторникам, когда раньше встречались на занятиях со Снейпом, но не заметить того, что Грейнджер медленно иссыхала, было слишком трудно. Она сжато лыбилась своим друзьям и знакомым, сидя за обеденным столом, но Драко ни разу не заметил, как кто-либо из ее окружения был удостоен чести вести с ней беседу, и его это радовало. Наверное, в нем играла жалость к себе, в чем он и пытался убедить разум, но сознание протестовало громко и стихийно. Все же, страдать в одиночку было куда хуже, чем в душе радоваться мукам ненавистного человека, но… Ебучая Гермиона Грейнджер. Гермиона Грейнджер, одно случайное касание которой пробуждало в нем огонь, сжигало его адским пламенем и рассеивало пепел по режущему ветру. Гермиона Грейнджер, которая сейчас ворочалась в разобранном кресле-кровати в их общей гостиной, укрытая шерстяным пледом, присланным Нарциссой еще на пятом курсе. Драко был уверен, что его тихая, неслышная тоска, будоражащая каждую гребаную нервную клетку, была обусловлена лишь проклятием Темного Лорда, но чем больше он узнавал о строении связующего их с грязнокровкой заклятия, тем четче убеждался в своей ошибке. И это раздражало его еще хлеще, потому что жизнь в очередной раз подсунула ему кусок дерьма прямо в рот. Его тлен был перед его носом и пах сладкой терпкой вишней. Он все же крепко перепил, и хрустальная корона свалилась с его головы, разбившись на миллион осколков. Маленьких, противно проникающих под кожу и не дающих спокойной жизни. Напоминающих о себе перманентной болью где-то в подкорке. Драко был готов кричать и умолять, лишь бы прекратить это наваждение. Его изламывало от неприспособленности к теплу, нежности и свету, от которых он тщательно пытался отгородить себя в течение целого месяца. Устроившись за крохотным письменным столом, слизеринец взял бесхозное перо, закатившееся под кипу учебников, и начал выводить на исписанном Грейнджер неряшливом пергаменте каракули. Это занятие изрядно его успокаивало. Он терпеть не мог свою искренность — она делала его слабым котенком, оставленным в коробке из-под мусора в одном из злачных лондонских переулков. И если от честности с другими Драко всегда предостерегал себя мощной ледяной стеной, то внутри него колюще-режущая правда пылала адским пламенем. — Твой отец облажался, мой мальчик… Ему на долю секунды захотелось забыть о своем чистокровном роду, обо всех его представителях и их ожиданиях, которые никогда не оправдаются самим Драко. Он был готов стереть это «малфоевское» клеймо наждачкой… Слова Темного Лорда отпечатались в нем крепко и надежно: ночами он выслушивал его тирады и монологи, иногда прерывающиеся криками от кошмаров, доносящихся из соседней спальни. Рука с пером замерла над смятым пергаментом — одна очень неприятная мысль внезапно резанула острым лезвием по сердцу, и пальцы его непроизвольно стали чертить под густыми строчками причудливых узоров непонятный пока рисунок. Грейнджер снова дернулась. Он резко повернул голову, и ему показалось, что ее ноги, выбравшись из плена пледа, покачивались. — Я понимаю твое отвращение, Драко, но как мог я поставить под угрозу одного из своих дорогих последователей, пока не знал принципа действия этого заклятия? Пиздеж. Безносый маразматик наверняка все прекрасно понимал, и, если бы потребовалось, перебил большую часть Пожирателей ради ничтожного шанса на успех. — Восстанови влияние и статус семьи Малфоев, иначе… И это злоебучее пресловутое: «Иначе» Драко предпочел бы не вспоминать до конца своих дней. — Воды, пожалуйста, — подала голос Грейнджер, потянувшись. Ее волосы окончательно растрепались, превратившись в лохматую копну, а сонный вид придавал ей еще большей комичности. — Я тебе не официант, — бросил Драко в ответ и, призвав палочкой полный на вид стакан с ближайшей тумбочки, направил его в сторону гриффиндорки. Зевнув, она схватила стакан и залпом залила в себя содержимое. — Это не вода, Мерлин! — воскликнула Гермиона и поморщилась так, будто ее заставили разом проглотить сотню слизней. — Ну, поздравляю, ты выхлебала остатки моего Шато д’Икем. — Что? Черт, он бы тотчас оторвал себе добрую часть руки вместе с костями и прочими анатомическими подробностями, название которых было ему неизвестно, лишь бы еще раз поймать на себе этот удивленный взгляд заспанных карамельных глаз. — Ты похожа на белку, — выпалил Драко с неожиданной для себя горячестью. …этот удивленный взгляд заспанных карамельных глаз… …размером с фунтовую монету каждый… — Надеюсь, что я все еще сплю, — ответила она, глядя со смущением прямо на него, — в ином случае логического объяснения происходящему у меня просто нет. Тепло между ними продолжало повышать градус во всей гостиной. Или, быть может, незримые алкогольные испарения, исходящие от непьющей Грейнджер, мысленно его накаляли. И градус, и самого Драко. — Мы спеваемся лишь тогда, когда в жизни у кого-то из нас происходит полная хрень, не находишь? — серьезно начал Малфой, наконец отбросив перо. — Нет, не нахожу. Ты исчез, как только мы начали занятия со Снейпом, и, поверь, твое присутствие на них не повредило бы ни мне, ни тебе, — Гермиона нервно приподнялась, укутала ноги и поджала колени, оперевшись на них всем телом. — Где ты был? — вопрос, кажется, вырвался сам по себе. — Я не обязан перед тобой отчитываться, Грейнджер. — А тебя кто-то просил, Малфой? — парировала она, ощутив легкий укол обиды. — Что с тобой? — Драко перевел тему, не желая заводиться вновь. — Ты почти замертво свалилась в библиотеке. — Я не обязана перед тобой отчитываться. Сбросив плед, девушка поднялась. — Грейнджер, — холодно и грубо. Как обычно, но не по-злому. — Мне предоставить тебе полную отчетность по своему состоянию? Вопросы из вежливости и любопытства, вроде бы, не в твоем стиле, — прочистив горло, она продолжила: — Если ты не хочешь, чтобы мы загнулись от этой ширящейся черной дыры в нас обоих, то крайне советую тебе хоть изредка заглядывать в подземелья, — Гермиона собиралась было удалиться, но внутри щелкнуло осознание, — спасибо, что дотащил меня сюда. А разве он заслуживал чего-то большего? Определенно. *** Приятно щекотало самолюбие последнее слово, выхваченное в споре, а вместе с тем душу растворяло кислотой и желчью очередной склоки. Гермионе перестала нравиться рефлексия — она выскребала остатки света, украденными у Малфоя, которыми и без того приходилось довольствоваться в режиме жесткой экономии. Ее взбудоражили несколько глотков вина сразу после пробуждения, и, как ни странно, голова не гудела. Впервые за долгое время виски не перемалывало нестерпимой болью, но разговор с подсознанием принимал все более изощренные формы, несмотря на то, что она не хотела копаться в себе. Не хотела видеть реальность такой, какая она есть. Было несложно осознать, что жить под покровом самообмана намного легче, чем принимать действительность, но алкоголь, к несчастью, вместо того, чтобы усиливать этот покров, делая его нерушимым, путешествовал по ее организму, разнося известие о безоговорочной капитуляции. Штормило знатно. Печень, очевидно, была шокирована происходящим — в последний раз Гермиона позволила себе выпить домашнего вина Молли летом, если, конечно, не считать как минимум дюжины стаканов сливочного пива за прошедший месяц в «Трех метлах». — Не будь ты таким напыщенным и самоблюв… самовлб… самовлюбленным индюком, я бы помогла нам обоим… Мерлин! Кому я могу помочь? — себе под нос проговорила гриффиндорка, устроившись у прикроватной тумбы. — Черт, — внезапный толчок в области живота заставил ее резко оборвать свою мысль, и, затаившись, она приобняла себе, накрыв ладонями голые колени, — эти юбки придумали изверги! — Веселишься? — Гермиона вальяжно огляделась в поисках источника неожиданно громкого звука и натолкнулась на высокую стройную фигуру Малфоя. — Проваливай, — отрезала она безапелляционным тоном. — Я просто хотел убедиться, что ты не подохнешь, — Драко примостился к стене рядом с входом в спальню, оперевшись руками на дверной косяк, — все же, ты не похожа на чемпиона по алкогольным нокаутам среди юниоров, — он ухмыльнулся, обнажив ровные белые зубы, на которые Гермиона обратила внимание только сейчас. — Мерлин… У тебя будто бы… жемчужины во рту. Становилось все тише и тише. Ее обволакивало мягкое облако, придавая уверенности и спокойствия. — Грейнджер, ты изрядно перепила. Жду не дождусь, когда начнешь заворачивать крючковатые нецензурные сочетания, как бывалый боцман портового буксира, — Малфой осмотрел ее с головы до ног и заметил подозрительную деталь, на которую раньше по непонятной причине внимания не обращал: она буквально припаивала взгляд. Намертво. Железной сваркой. Или, быть может, за месяц заклятие растворило в нем здравый смысл. Гермиона звонко захохотала и, неудачно сглотнув на выдохе, начала кашлять. — И что за повод для радости? — вскинув брови, вполне сдержанно поинтересовался Драко, но слабый огонек, заменивший на долю секунды его тусклые зрачки, выдавал истинное состояние с потрохами. — Если ты уйдешь, то он непремерно появится. — «Непремерно» сообщаю тебе, что ты законченная идиотка, раз наглоталась неизвестной дряни, даже этого не ощутив. Гермиона собралась было ответить, но еще один удар под дых, будто бы к черту разрывающий солнечное сплетение, выбил из нее еще не родившуюся реплику. — Живот… Драко не расслышал, что она промямлила, но сделал несколько шагов навстречу и, присев, строго обратился к ней: — Я позову Помфри, иначе ты взаправду двинешь кони. — Нет! Я не хочу снова оставаться одна, когда мне больно, — надрывно прошептала Грейнджер, вцепившись ногтями в обнаженную кожу на коленях. И вся его надменность сгорела. Моментально. Как ебаный фитиль от свечи. — Она тебе поможет, — пытаясь вернуть самообладание, ответил Малфой. Ее обожгло елью и ментолом, а его шлейфом горькой вишни. — Пожалуйста… Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста, закрой свой гребаный рот. Мне тоже больно. Я тоже один. — Я здесь, — Драко непроизвольно коснулся ее плечом, когда принял схожую позу: оперся спиной на прикроватную тумбу, поджав ноги. Даже сквозь толстую ткань свитшота сотня мурашек умудрилась перескочить с дрожащей Грейнджер на него. — Мне тепло… — не телом — душой. Она летела в бездну. Бездну, которую всегда хотелось заполнить горячей кровью до основания, и смотреть, как она захлебывается. Драко снова усмехнулся, но горько. Это затянувшееся несчастье забавляло и убивало одновременно. Было пора переставать смеяться, ведь они находились не в многосерийной комедии. Каштановые ниспадающие волосы колыхались от каждого ее вздоха, и он не успевал смаковать фруктово-цветочный аромат. Окончательно забывались предрассудки о ее крови, потому что они были на равных. — И мне. Короткая минутная вспышка оглушила тревогой и сожалением, но выделилась на фоне бесцветных месяцев и лет.