Равновесие / Equilibrium

10 сентября 1996 года. Шотландия, Хогвартс.

Драко, мой мальчик, Я планировала не беспокоить тебя до Нового года, но обстоятельства вынуждают меня поступить иначе. Мне тревожно за твое благополучие. Известие о том, что за тобой приглядывает староста девочек, меня много успокоило. Кажется, ее зовут Гермиона Грейнджер. Ты поймешь: веди себя достойно и не совершай непростительных ошибок. К сожалению, наша кровь не дает нам покоя даже сейчас. Пожалуйста, позаботься о своей безопасности и чести. Не покидай школу. Твоя любящая мать, Нарцисса Малфой

Ему хотелось дотла сжечь эту жалкую бумажку, всплывающую в сознании ежеминутно, потому что она звучала как ебаный призыв к действию. Десять-ноль, Драко, ты проиграл слишком быстро и до смешного позорно. Что он там читал летом, заперевшись в своей спальне, пока псы из Министерства вдоль и поперек шмонали поместье? Кажется, магловского «Повелителя мух», найденного в библиотеке матери. Слоняясь по пустынным коридорам и оглядывая гигантские золоченые шкафы, утопающие в свету факелов, Драко заприметил дряхлую маленькую книжонку в обветшалом переплете. — Уильям Голдинг… — пробормотал он вслух, задумавшись. На его памяти не было писателей-волшебников с подобными именами или псевдонимами. — Как мать, я настоятельно рекомендую тебе ее прочесть, но как чистокровная светская львица — развожу руками и говорю, что она о быту неотесанных маглов, и тебе даже касаться ее не стоит, — Нарцисса, появившаяся буквально из ниоткуда, одарила сына сдержанной улыбкой. — Было бы глупостью не послушать твой совет, — ответил он, ловко поддев книгу за корешок. В его руках красовалось пыльное издание пятьдесят четвертого. — Она на год старше меня. — Откуда? — поинтересовался Драко, перелистывая пожелтевшие страницы. Ответа не последовало. Коридоры вновь опустели. Прямо сейчас он чувствовал себя испуганным ребенком, которого депортировали на необитаемый остров в компании точно таких же несчастных. Все сбивались в разношерстные стайки в надежде на то, что единение скрасит голозадую жизнь и спасет от постепенного превращения в бездумных животных, но эти хреновы люди вокруг только способствовали его становлению диким зверем. Все мыслили иначе и ни черта не осознавали. Быть может, не понимал и он сам. — Малфой, прекрати витать в облаках. Раздражает, — Грейнджер в который раз залезала ему в подкорку мозга, носилась там, словно слон в посудной лавке, а после выскакивала, набравшись смелости задать очередной несуразный вопрос или бросить идиотское замечание. — Мое «витание в облаках» хоть как-то отвлекает тебя от перемешивания этого варева, грязнокровка? — накренившись на неудобном стуле, Драко подпер щеку ладонью и скучающе посмотрел на нее. — Если тебе не с кем поговорить, то я не лучший кандидат. — Для того, чтобы зелье вышло удачным, необходима концентрация обоих. — Или друзья-неудачники уже не катят, а? — сегодня он не был падок на остроты, но паршивка умела завести. Игра под названием? «Оставь последнее слово за собой» начиналась. — По всей школе ходят слухи о твоей добродетели. Это было так мило с твоей стороны, — вкрадчиво сказала Гермиона. Ее глаза тоже загорались. — Гребаная лохматая сука. — Я и не знала, что ты можешь быть настолько заботливым, — она не переставала подначивать, ощущая, что ставка на ее победу растет в геометрической прогрессии, позабыв о шансах. Малфой резко встал. Черт. Он тоже закипал. — Будь я преисполнен жалостью, проявленной по отношению к законченному грязнокровому ничтожеству, я бы вскрыл себе вены голыми руками, — сделав паузу, Драко продолжил. — Советую тебе хоть раз подумать своей ополоумевшей башкой, Грейнджер. — Хоть раз подумать? Мне составить перечень твоих идиотских решений, балансирующих между умственной неполноценностью и кретинизмом, которые могут быть оправданы… Ничем, Малфой. Целым ничем, — Гермиона хотела было аккуратно положить палочку, служившую инструментом для помешивания зелья, на стол, но дрожащие от гнева ладони не разделяли ее мнения на этот счет. Несколько студентов обернулись. Температура в далеком уголке класса повышалась с каждой секундой. — Закрой свой блядский рот и послушай меня, — прошипел он, не желая посвящать остальных в бесполезные склоки с полоумной гриффиндоркой. — Как думаешь, сколько дерьма выльется на меня, твоего вынужденного сожителя, если ты исчезнешь? Не заметила, что старикашки носятся за тобой, как за стратегически важным объектом? Ты либо золотая антилопа в человеческом обличии, в чем я серьезно сомневаюсь, либо являешься… Гермиона хихикнула. Тихо, но искренне. — Тебе смешно? — Малфой непроизвольно приподнял брови, будто бы перед ним материализовались единорог и гиппогриф. — Это была забавная аналогия, — коротко пояснила она, и с ее губ сорвался еще один легкий смешок. Он, чует Мерлин, нисколько бы не удивился, если бы узнал, что Грейнджер только что сбежала из психиатрического отделения Святого Мунго. Драко впервые растерялся. Смотрел, как она почти что смеется. Драко впервые растерялся. Ее губы выглядели необычно. Драко впервые растерялся. Пухлые или узкие? Наверное, ближе к узким, потому что с губами Астории, считавшимися до недавних времен эталоном, они не имели ничего общего. Не выточенные магией, не накрашенные помадой и не сжатые в тонкую линию, обозначающую перманентное недовольство или презрение. Пошевели ими еще раз. Улыбнись. Дай мне посмотреть, как работают мышцы твоих губ. — Ты же не читал ту сказку, да? — спросила Гермиона уже ровно, но румянец на ее щеках, появившийся после приступа внезапного веселья, сойти еще не успел. — Не читал, — Драко же наоборот чувствовал себя так, словно попал в риталиновый клуб. Он не мог сфокусироваться на ее словах. Мысли сношались друг с другом в случайном порядке, порождая все больше и больше абстрактных образов, усиливая непонимание. — Тогда откуда узнал про золотую антилопу? — казалось, ей было по-настоящему интересно, потому что он видел в ее глазах живое любопытство. Как у ребенка. — Мама увлекалась магловской литературой. Я помню, что в детстве слышал что-то об этой золотой антилопе, — мысленно он дал себе пощечину, оплеуху и на всякий случай несколько раз зарядил в висок из ружья крупного калибра. Драко был уверен в своей непоколебимой ненависти к улыбкам — фальшивым, выстраданным, кривым и безнадежным, высокомерным, ехидным, кровожадным, циничным, обычно сопровождаемым пытливыми сардоническими взглядами. Он знал, что Пэнси и Блейз умеют смеяться по-настоящему, его это даже порой забавляло. Тяжело было сопротивляться их чарам: располагающая обстановка и приятный алкоголь делали свое дело. Но сейчас Драко не был пьян. Он не был в слизеринской гостиной, не был в Выручай-комнате, не был в поместье Забини, не был в одном из элитных клубов Лондона. Он был в том месте, которое располагало не к комфорту и расслаблению, а к прыжку с Астрономической башни. Он так хотел верить, что это, блять, не прогрессирующее сумасшествие от бесконечного потока волнения за мать, потому что для полноты картины оставалось только обнять грязнокровку, пожать руку Очкарику и сесть на обеде с Нищим. А Грейнджер… Молчала. Красноречиво, но непринужденно. Держалась ровно, стойко, будто бы ни черта и не произошло. Сука… Поняла, что лучше не отвечать. Драко ненавидел улыбки и проницательность. *** — Нихрена у вас хоромы, приятель, — Блейз вертел головой, внимательно изучая убранство гостиной для старост. — Это мы, челядь, ютимся по десять человек на четырех квадратах. — Поверь, я бы с превеликим удовольствием коротал дни в подсобке Филча, подтирая задницу его кошке, — Малфой нахмурился, понизив тон голоса, — лишь бы Грейнджер не было хотя бы здесь. Не замечаешь, как нечистоты проникают в ноздри? — он злился. Злился на себя за эти бессмысленные откровения. Злился на ее идиотскую улыбку. Злился на мать, которая обеспокоила его своим письмом. Злился на то, что конкретики было слишком мало, и беспробудная тьма тревоги поглощала его с первого учебного дня. Письмо. Легким движением палочки Драко зажег камин, поднял шторы и отворил окна, впуская свежий сентябрьский воздух в помещение, насквозь пропитанное запахом грязной крови, которую Грейнджер пыталась замаскировать обилием вишневого парфюма. — Все эти ухищрения ради того, чтобы хлопнуть по стакану сливочного пива? — поинтересовался Блейз с ноткой иронии, но тут же посерьезнел, не дождавшись реакции от друга. — Мама. И обоим стало зябко. Взяв в руки протянутый Драко смятый пергамент, Забини начал читать. Он быстро прошелся по всем строкам, понимая, что, вероятнее всего, в письме не будет радостных вестей. — Будь я тобой, я бы сорвался домой прямо сейчас, но как друг, Малфой, я просто не могу позволить себе послать тебя туда в одиночестве, — коротко ответил Блейз, оперевшись на стену. — Это глупо: я не в силах разглядеть собственный идиотизм, но не позволю тебе кидаться на терновые шипы, если есть возможность поступить иначе. — Мне не требуется твое одобрение. Сейчас ты не друг, а сын. — Прочти еще раз, — мулат резко выпрямился, сделал несколько шагов вперед, а затем обернулся, — скорее всего, это стандартная вежливость. — Мне плевать. Я должен убедиться, что все в порядке, — отрешенно бросил Драко. Буря внутри постепенно превращалась в полномасштабное стихийное бедствие и оголяла его кости, вырывала куски плоти и сворачивала в узлы мышцы. Забини вздохнул. — У меня есть летучий порох, но… — Ебучие камины. — Их контролируют. Если не Дамблдор, то Министерство. — А аппарация невозможна без позволения старикашки. Я попытаюсь трансгрессировать из Хогсмида, на его территорию вряд ли распространяются защитные чары, — рассчитывать на безрассудство директора не приходилось. Блейз не ответил. Небрежно кивнул. Когда они прощались, план уже был продуман до мельчайших подробностей.