Равновесие / Equilibrium

2 сентября 1996 года. Шотландия, Хогсмид. Гермионе как никогда хотелось списать всю эту чертовщину на собственную фантазию или обычное надумывание, но факты, Мерлин бы их побрал, были на лицо. С Малфоем произошло что-то необычное, и по всем правилам Гермиона не могла не доложить об этом кому-то из профессоров. Только что бы она сказала? В голове не было ни единого предположения. Абсолютное ничего. Сейчас ей были необходимы трезвый ум и здравый рассудок, но количество опасений разрасталось с огромной скоростью и затмевало все здравые мысли. Поднимаясь по лестнице, Гермиона шумно выдохнула и еще раз обернулась на темный коридор. Слизеринец исчез сразу же после их короткой перепалки, обделив ее возможностью задать еще хотя бы один вопрос. Выходит, она не узнала толком ничего. — Все в порядке? — крикнула Джинни, размахивая рукой, чтобы в шумной толпе посетителей бара их небольшую компанию можно было разглядеть. Гермиона кивнула. С раннего утра минуло не более трех часов, в течение которых беспокойные настроения то овладевали ей, то снова уходили в тень спасительного забвения, теснимые отвлекающими бытовыми проблемами. Она все думала и думала о том, что произошло только что, и ей было стыдно и странно. Как будто она что-то сделала не так. Что не так она сделала? Что она вообще могла сделать? — Ты не идешь к нам. Все точно хорошо? — спросил подошедший Гарри, и голос его выдал видимое волнение. Разговор с ним был отличной возможностью разобраться во всем. Или, по крайней мере, исповедаться. — Я хотела поговорить с тобой, — пыльный комок тревоги рос, как сладкая вата, накручивающаяся на палочку. Тяжелел живот, тянул за собой солнечное сплетение. И каждый раз, когда Гермиона озабоченно выдыхала, надеясь стряхнуть это беспричинное ощущение и привести себя в относительно спокойное состояние, он, напротив, становился тяжелее и больше внутри нее. — Ты выглядишь так, словно вот-вот вывалишь на меня мировую тайну, — Гарри, тоже ощутив небольшую растерянность, судорожно улыбнулся. — Вроде того, — она вздохнула, втягивая в легкие как можно больше ароматного пряного воздуха паба. Хотелось растянуть его внутри себя, обволакивая пустившееся в галоп сердце. — Помнишь ту ночь? Мимо прошла возбужденная гогочущая толпа слизеринцев. — Знаешь, Герми, фраза: «Та ночь» в нашем возрасте должна ассоциироваться с чем-то романтичным и по-подростковому крутым, а не с жуткой жестокой бойней, разве нет? — сказал он и хохотнул, но потом, встретив ее взгляд, который обещал ему долгую и медленную смерть, стушевался. — Я чертовски не хочу обсуждать это дерьмо. После случившегося они не виделись больше двух месяцев, если не считать появления невообразимого количества судебных исков и бесконечных разбирательств, на которых троица обязана была присутствовать в качестве свидетелей. — Я рассказала тебе не обо всем, — резко произнесла Гермиона. Некоторые из присутствующих в баре заинтересованно оглядели ее. — Это последнее, о чем я предпочел бы вспомнить именно сейчас, — ответил Гарри. Почти безапелляционно. Потом, чуть поколебавшись, добавил: — Извини. Я понимаю, что все мы в той или иной степени травмированы этой херотой, но я правда не могу. Он виновато взглянул на побледневшую подругу. Гермиона смотрела рассеянно, будто бы сквозь него, прислушиваясь с задумчивым видом к отдаленному шуму голосов развлекающихся студентов. — Мы ведь сможем обсудить это немного позже, да? — проговорила она приглушённо, с трудом сдерживая смятение. Вымученно улыбнулась. — Всё будет хорошо, правда. Когда-нибудь мы это обсудим. Тогда, когда оба будем готовы к этому, — ободряюще добавил Гарри. — Будем верить в лучшее, — тихо отозвалась Гермиона. — Мне нужна твоя мантия-невидимка, хорошо? Гарри утвердительно покачал головой. Она стояла перед ним бледная, нервно покусывая губы, чувствуя, как что-то душит горло. Ему хотелось провалиться сквозь землю. Недоразумение, именуемое разговором, оказалось совершенно бестолковым. Это казалось настолько несправедливым, что хотелось топать ногами и истошно визжать, как маленький капризный ребенок. Все должно было сложиться лучше. Гермиона должна была чувствовать себя лучше. Но этого не случилось. Сама идея обратиться за советом к кому-то, кого она знала хуже, чем Гарри, вселяла в нее страх и отвращение. Как профессора отреагируют на то, что она молчала несколько месяцев, фактически покрывая того, кто сделал с ней это? Это. Мысль о том, что с ней сотворили что-то очень плохое была слишком деструктивной и навязчивой. И от нее необходимо избавиться как можно скорее. Почему Гермиона решила, что все произошло по-настоящему? Серьезные магические ранения порой вызывают зрительные и слуховые галлюцинации, приправленные болезненными ощущениями. Множественные заклинания попали ей в спину. Кожу рассекло знатно — зажав рану ладонью, она почувствовала под пальцами ее рваные края. Самое последнее же ударило в голову, больно отозвавшись в висках. Она хорошо помнила, как в глазах плавали темные круги, а из ушей и носа потекли теплые струйки крови. Выходит, в пору было изучать медицинскую литературу и читать про черепно-мозговые травмы, а не тревожить всех вокруг. Тревожить… Разве она не поддержала бы Гарри, упаси Мерлин, произойди с ним нечто подобное? По непонятной причине Гермиона была уверена, что смогла бы стянуть все свои чувства в тугой узел глубоко внутри и спрятать под семью замками, дав другу возможность выговориться. Не стоило забывать, что все остальные люди — не она. Минувший час прошел сумбурно. Гермионе так и не удалось отыскать хоть какую-то нить последовательности в июньских событиях. Они были напрочь лишены ясности и всего, что в восприятии Гермионы числилось «здравым смыслом». Еще немного посидев в «Трех метлах», Джинни утащила Гарри в магазин сладостей — так излюбленный местными парочками. Наедине с Роном же Гермиона чувствовала себя лучше, чем с гиперактивной компанией всех гриффиндорцев-старшекурсников, но хуже, чем в обществе самой себя, поэтому, угостив друга еще одним бокалом сливочного пива, девушка поспешила покинуть душное заведение, предоставив Уизли прекрасную возможность обсудить близящийся квиддичный матч с Симусом и Дином. Она стояла рядом с широкой открытой верандой, окруженной невероятно высокими деревьями — их широкие изумрудные листья, окрашенные охрой и медью, отражались в зеркальной поверхности удивительно прозрачных луж, покачиваясь на фоне сероватых мягких облаков. Справа от нее деревенская дорога упиралась в ворота, ограждающие Хогсмид от реденького леса; его дома с куполами были построены словно бы из огромных драгоценностей, и у каждого здания был позолочено-карамельный отлив. Покрытую желтеющей зеленью долину окружали цветастые холмики, а свежий прохладный воздух пах корицей, шоколадом и солнцем. Такие прекрасные места просто не могли существовать. — Мисс Грейнджер? — толстый, низкий старик окликнул Гермиону, доставая папиросу из серебряного портсигара с гравировкой. — Добрый день, профессор Слизнорт, — отозвалась она, дезориентированная столь резким появлениям нежелательного собеседника. Судя по рассказам Гарри, новый зельевар был чересчур болтливым и навязчивым. — Надеюсь, вы простите мне эту маленькую шалость, — лукаво сощурив глаза, Гораций поджег кончик сигареты волшебной палочкой. Немного помолчав, он продолжил: — Вы выглядите потерянной. — Я хотела бы вернуться в замок. Мне немного… Нехорошо. — В ваши годы мне тоже казалось, как бы вам сказать, что я становился своеобразным «магнитом» для всех существующих проблем мира. Но вы не одна, Гермиона. Всегда найдется человек, находящейся в похожей ситуации и готовый дать вам дельный совет, — изрек профессор, выдохнув клуб сизого удушливого дыма. Девушка закашлялась. Единственной существовавшей опцией получения «дельного совета» был разговор с Дамблдором. Или Малфоем. Последний, вероятнее всего, пошлет ее к чертовой матери. Или взорвет с помощью Конфринго. В зависимости от расположения духа. Он точно входил в особую категорию людей, для которых бесплодные споры, склоки и высмеивания на повышенных тонах — смысл жизни. Гермиона не раз ловила себя на мысли, что во время разговора с Малфоем ощущает настоящий выброс адреналина, но если она собиралась вынести хотя бы немного полезной информации из их диалога, в предстоящей беседе нужно будет сохранять непоколебимое спокойствие и не впускать в голову ни толику азарта. Переспорить его, а тем более перекричать можно. Но для того чтобы выйти победителем из короткого разгромного боя, надо вовремя среагировать небольшим высказыванием, которое будет законченным и не даст возможности ему продолжить. Закинуть удочку. Заинтересовать. Подбросить подлую интригу. Такое умение своевременно объединить в емкой и лаконичной фразе соль ситуации, остроумную шутку и правдивость всегда пользовалось уважением даже в обществе скользких змей, потому как не оставляло собеседнику шансов на реабилитацию, заставляя его отступать перед неоспоримыми фактами, поданными в красивой форме. — Благодарю вас, профессор, — кротко ответила Гермиона, наконец придя к подходящему ее ситуации умозаключению. Слизнорт воссиял. — Гарри рассказывал вам о моем небольшом имитированном собрании для одаренных учеников Хогвартса? — Нет, сэр. — Мисс Грейнджер, это просто непозволительно! — зельевар наигранно нахмурился и, снова хитро заулыбавшись, заговорил дальше: — Тяжело представить, но на наших дружеских посиделках на постоянной основе присутствовали величайшие волшебники современности: начиная с Варнава Кафф и заканчивая, пожалуй, старшими Ноттом, Малфоем и Лестрейнджем. Вы ведь знаете мою гордость — Лили Эванс? Гениальная ведьма. — Звучит торжественно. Наверное, туда попадают только избранные. — Верно! Полагаю, вы бы замечательно вписались в наш коллектив. Ваш друг, мистер Поттер, тоже приглашен. Гермиона засомневалась. Последней вещью, которая могла даже в перспективе волновать ее, было членство в этом клубе. — Я могу немного подумать, профессор? В связи с обилием обязанностей старосты я наверняка не смогу уделять этому… мероприятию достаточное количество времени, — в словах гриффиндорки определенно была лишь малая доля истины. Дела, навалившееся на нее в силу вступления на должность, наверное, показались бы всем окружающим и так тяжелейшей ношей, поэтому усугублять свое положение и становиться жертвой всеобщей жалости ей не хотелось. *** Джинни предложила Гермионе и нескольким другим девочкам (кажется, это были Лаванда, Ханна, Падма и Парвати) вечерние типично-женские посиделки с картами для гадания, барахлящим стекляным шаром, купленным во «Всевозможных волшебных вредилках», и кофе с ликером. Пришлось отказаться, сославшись на вероятные плохое самочувствие и усталость после ежедневного ночного обхода с Маклаггеном. Поздним вечером в библиотеке было особенно тихо. Не как обычно, когда немногочисленные робкие первокурсники, проходившие вступительные испытания Макгонагалл, спешили забрать учебники, пока не появились старшие курсы и не началась суматоха. Просто тихо и до ужаса спокойно. Так, как не должно было быть нигде в это время. «Заговоры, заклинания и обереги», «Магические травмы головы и тела» и «Секреты аппарации» стройным рядком плелись за Гермионой до самой Башни старост. Разложив книги на кофейный столик возле камина, она притянула к себе фарфоровую чашку с горячим какао и плитку горького шоколада, предварительно купленную ей Джинни в «Сладком королевстве». Ночь предстояла бессонная. *** Праздность и веселье в ту ночь впервые не смогли заглушить все терзания Драко. Рассчитывать на полноценное возвращение к компании было сущей глупостью, потому что ничем хорошим такие желания обычно не заканчивались, но он хотел этого так, как, наверное, не хотел вообще ничего и никогда. Когда Малфой оставался в одиночестве, все становилось в разы хуже, любая мысль приобретала какую-то извращенную силу и навязывалась все сильнее и сильнее. — Ладно, пора заканчивать, ребята, — Блейз встал из-за стола, кинув взгляд в окно, за пределы школьной территории, далеко в небо.— Завтра первый учебный день. Мы, вроде как, собирались еще разок сходить в Хогсмид вечером. Проснуться бы вообще… Не поверите, но я уже пиздецки скучаю по сливочному пиву. Огневиски приелся… — Это как так? — недоуменно воскликнул Гойл, пригубив янтарной крепкой жидкости. — А вот так. Я пью это ебаное пойло на постоянной основе! Не хотелось бы становиться заядлым алкоголиком, поэтому приходится мешать его с шипучкой. Прикиньте, какая ядерная субстанция выходит? — Да вали уже отсюда, рыцарь пивной, — усмехнулась Пэнси, устало потянувшись.— Ты весь вечер грозился рассказать нам какую-то уморительную историю. Лично я жертвую своим здоровым трехчасовым сном только ради нее. — Прыгают сумасшедшие с вышки в бассейн, значит… — Забини, завали, у меня скоро из задницы твои анекдоты полезут, — хрипло отозвался Малфой, сделав ощутимо-большой глоток огневиски. Его прожгло насквозь, но не из-за алкоголя. По венам словно пустили раскаленный металл вперемешку с острыми хаотично битыми стеклами. Это началось утром, в Хогсмиде, едва ли он вошел в излюбленный гриффиндорцами бар. Тело будто бы нанизали на вертел и засунули в печь, предварительно разогрев ее до температуры плавления железа. Хотелось орать, до онемения драть глотку и ползать на коленях, лишь бы прекратить эти адские мучения. Пытки тетки и отца меркли в сравнении с той болью, которая стремительно распространялась по каждому сантиметру его тела. И он терпел. Терпел каждое мгновение, крикливым эхом отзывающееся в сознании. В памяти отпечаталось то, что вскипело внутри него, когда Грейнджер спустилась в подвал. Ебаное явление грязнокрового Христа народу. Его пронзил миллиард молний одновременно. Ему под кожу запустили тысячу электрических скатов. Его кровь разом превратилась в заряженный жгучий поток ослепляющего света. Он почувствовал безмерное облегчение, как только она оказалась рядом, и из-за этого ощущения желание вырезать все свои внутренние органы, отвечающие за восприятие боли, усиливалось. Хотелось верить в то, что это — глупая, непростительная, но ошибка. И чем дольше Малфой оттягивал подтверждение или опровержение своего предположения, тем изощреннее становились его муки. Алкоголь делал свое дело, успокаивая бушующую бурю, но сейчас под стать было выхлебать цистерну лидокаина. — Пойду к себе, — Драко поставил бутылку и поднялся с дивана, избегая прямого взгляда на Блейза. Тот был слишком проницательным даже после доброго литра ядреной алкогольной жижи, которой они намешали с Паркинсон. — Быстро она тебя приручила, — хохотнул мулат, но голос его тут же посерьезнел. — Эй, ты не шутишь? Тапки на лапки и сбегаешь? Я, как полагается порядочной даме, планировал уйти первым. — Меня пиздецки штормит. Первая пара завтра у старухи, поэтому хрена с два я высплюсь, — Малфой ненавидел оправдываться. Но, кажется, это было необходимо сделать, чтобы Забини не пытался влезть. Да, он уважал его участие и стремление помочь, несмотря на все дерьмо, периодически возникающее между ними. Но сейчас эта слабость была слишком явной, а опасность слишком большой. Происходило что-то до усрачки пугающее. И оно усиливалось. *** Гермиона только-только дошла до классификации черепно-мозговых травм, полученных впоследствии применения темных боевых заклинаний. В пособии было описано свыше дюжины различных происшествий и методов их лечения, но ценной информации, подходящей под конкретную ситуацию, элементарно не нашлось. Входная дверь издала пронзительный громкий звук, и тощая графиня на портрете, охранявшем коридор Башни старост, тоже завопила. Малфой шикнул. Женщина замолчала, скрывшись за полями картины. Раздался вздох. Громкий и тяжелый. Хлопок двери заставил Гермиону вздрогнуть, выронив книгу. Оконная рама с треском распахнулась, впустив волну ночного воздуха, а вместе с ним стук дождя по жестяному подоконнику. Погода снова испортилась. — Съеби отсюда, — сипло выдохнул Малфой. — Я хочу посидеть здесь без твоего ебливого любопытного носа. Он вновь был квелым и изможденным. — Не пойти ли тебе к дьяволу, кретин? — тут же перехватив палочку, живо отозвалась Гермиона.— Прими к сведению, что это наша общая гостиная и я имею точно такое же право здесь находиться. Слизеринец открыл рот, намереваясь ответить ей и выплеснуть свою порцию яда. Тупая судорожная боль будто бы разом прошлась по всем мышцам, доставляя невообразимые муки. Темные тени окружали его и обволакивали своими склизкими щупальцами. Внутренняя тревога росла, ширилась, он ощущал, как от перевозбуждения начали дрожать руки, рассудок помутился, он как будто читал намерения этих существ, физически ощущал исходящую от них угрозу, и организм реагировал, рефлекторно готовясь к неизбежной схватке. Ты знаешь, что делать, мой мальчик. Нет. Он ни черта не знал. Грейнджер верещала что-то на фоне. Выпусти его. — Что? Кого? Кто это, блять? Свет. Тени продолжали облеплять его. Агрессивное шипение вырывалось из них каждый раз, когда струпья соприкасались с кожей Драко. Он будто бы прожигал их. Малфой видел окровавленные размытые лица с пустыми, смотрящими на него из темени, глазницами. Под влиянием паники, созданной бесформенным страхом, он упал на деревянный холодный пол, закрыв уши и сам не заметил, как укусил свою губу настолько сильно, что стекающие с нее теплые струйки крови наполнили его рот. — Малфой! — Грязнокровка подскочила со своего места и кинулась к нему, попутно накладывая на себя какое-то заклинание. Драко попытался использовать невербальное Протего Хоррибилис, но волшебный укрывающий шар вокруг него просто-напросто не появился. Тело словно окунули в ледяную воду, сковавшую вмиг и лишившую возможности двигаться. Мерлин категорически против выслушивать его мольбы. Наверное, потому, что он не молится? До мозга костей пронизывает. Мерзко. Возмутительно. Он не понимает, что происходит, но ему хочется уснуть. Мама всегда говорила, что в таких случаях нужно представлять большой, красочный поезд на людном вокзале. Этот поезд увезет его от всех невзгод в сказочную страну снов. — Ебаный твой рот, Грейнджер, позови кого-то! — вырывается у него. Блять. Драко неумело балансировал между сном и явью. Ты сдохнешь, если не используешь свою силу, кретин. Это был Волдеморт. Херов Волдеморт, терроризировавший его семью долгие годы. От вспышки негодования и ярости в животе поднялся гигантский горячий шар, постепенно двигающийся вверх и разливающийся по ладоням. — Малфой! Тебе нужно сделать это… — Грязнокровка кричала, размахивая перед ним руками.— Станет легче, Малфой! Я знаю. Сквозь удушающую боль Драко хмуро ухмыльнулся. Чего она только не знала. Непроизвольно вскинув руки, он ощутил, как тепло проворно покидает его тело, испепеляя черные силуэты. Стало совсем темно. *** Гермиона не понимала, что она делает, или, по крайней мере, хотела думать, что находится в шоковом состоянии и соображает куда хуже, чем обычно. Да, они оба прошли своеобразный обряд посвящения в… Мерлин, в кого? Он ведь тоже слышал чей-то голос, тоже с кем-то разговаривал и видел этих отвратительных гниющих тварей. Если с ними лично связывался Тот-Кого-Нельзя-Называть, то это было исчерпывающе и невообразимо плохо. И эту информацию со стопроцентной вероятностью необходимо донести до Дамблдора и других людей, которые могли бы им помочь. Ей. В первую очередь ей, потому что будущее Малфоя волновало ее слабо. План на завтра был определен: со слизеринцем или без него обратиться к директору с просьбой разобраться в случившемся. А пока… Пока она обязана была сама помочь ему. Его спальня легко открылась обычной Алохоморой, что заставило Гермиону нервно рассмеяться. Да, защита себя и своей территории — точно не его стезя. Она отлевитировала его на идеально заправленную постель. Наколдовала стакан холодной воды и, побрызгав на пострадавшие открытые участки кожи, воспользовалась лечащим Вулнера Санентур. Это был абсолютный минимум и одновременно с этим максимум того, что Гермиона могла и должна была сделать соответственно. Она стояла рядом с ним, а настенная свеча в подставке таяла, ярчала, гостиная наливалась темнотой, огневые лучики тянулись и дотягивались до самой груди. Сквозь мутное стекло вздрагивала звезда, ночной туман рассеялся, словно его никогда и не было, потерял силу. Редкие совы медленно пролетали над башнями, облитые теплым светом из соседних окон. Тут же эта единственная, яркая звезда гасла, вокруг все исчезало, засыпало, память, как заброшенное поле, зарастала густым бурьяном, а Гермиона жила альтернативной жизнью, более настоящей, чем ее нынешняя. Она больше не сохраняла холодный вид, как казалось со стороны, явно намеренно и думала только о том, что же делать дальше. Ведь она могла не помочь ему. Человеку, который ударил ее. Могла оставить там, в гостиной, прямо у двери. Могла спуститься утром на завтрак и обнаружить его… Черт, все. Это подождет до завтра, потому что сейчас она слишком хотела спать. В тишине спальни раздавалось только его мерное дыхание. — Все хорошо, — прошептала она скорее для себя. — Все будет хорошо. Гермиона закрыла глаза и четко, будто наяву, увидела здесь, в этой комнате, нависшую над ней гигантскую фигуру Волан-де-Морта.