Цена жизни

      С каждым днем стремительно теплело. Город готовился встречать лето. Девицы переодевались в шелковые и ситцевые платья с кротким рукавом, их матроны надевали кокетливые широкополые шляпки с вуалью и заказывали к лету светлые перчатки, дабы затягивать в них «висящую старость».       Сады и парки Москвы уже давно радовали своих посетителей свежими клумбами анютиных глазок и бархоток. Садовники трудились над розовыми кустами. Все готовились к лету, кроме студентов Московского Университета. Для этих несчастных лето в первую очередь означало сессию, а последняя означала что впервые за учебный год стоило начать учиться. Разумеется, это возмущало. Вокруг лето, солнце, вот-вот можно будет купаться, а тут какая-то учеба. Да еще и в таком количестве!       Занятия еще шли, но ходило на них дай бог если человек пять-десять. Не работала уже и система контроля посещаемости. Собственно, она не работала никогда, потому что те из преподавателей, кто говорил, что оценки автоматом не ставит и посещаемость не учитывает, в конце концов обнаруживал себя в пустой аудитории, а те, кто все это делал, обнаруживал себя под ворохом сделанных на скорую и довольно кривую руку за весь год заданий, сданных, очевидно, за несколько дней до экзамена.       Если бы в то время существовал дистанционный формат работы, Пётр Александрович добросовестно бы подключался ко всем своим парам, при этом не покидая здания приюта леди Эстер, а более точно кабинета профессора Бланка. Однако, поскольку ни ZOOM, ни MicrosoftLinkеще не изобрели, и даже пандемия ковида не случилась, а пандемия оспы прошла на полвека раньше, Кокорину ничего не оставалось как посещать то, что он мог посещать, а на те пары, которые накладывались на уроки почтенного физика, посылать Колю с чётким приказом: все конспектировать, непременно.       Ахтырцев к делу подошел добросовестно. В душе лелея надежду, что за время разлуки с супругой, Петя сам раскроет дело и забудет о совершенно бесполезном Эрасте, а по его возвращении разведется, Николай Степанович старательно выводил каждую буковку конспекта и каждую линию чертежа.       И что Петя нашел в этом бедном чиновнике младшего звена? Ну, спас от самоубийства. Ну, привнес в жизнь изрядное количество настоящих приключений, каких Коля не мог другу доставить при всем желании, ибо в полиции не служил. Но жениться-то всерьёз зачем? Ладно уже, будет ему! Уже все и всем вокруг доказал. Пора, что говорится и меру знать. А Пётр все не собирается. И Эраст этот тоже. Николай бы на его месте в Петю бы вцепился как следует, уж не отпускал бы! А он в Лондон едет, так, словно это нормально. Словно жена не должна вообще-то быть в доме. Это ж надо! Работающая жена! Мало того, что молодой человек, так ведь со службы не ушел, судя по всему, даже не думает. Где это только видано?       Так сетовал Коля Ахтырцев, пока друг его Петя Кокорин пахал уже «на двух работах». В приют Кокорин, понятное дело, в первую пору думал устроиться инкогнито. Наплести Бланку с три короба, да и устроиться лаборантом или третьим помощником четвертого уборщика по лаборатории. Но повертев в голове эдакий план, Пётр от него отказался. Во-первых, в приют никого со стороны не берут, там все свои люди. Это Кокорин понял, когда перебрал все газеты по поиску рабочего места за несколько лет. Ни одного объявления за все время существования приют не разместил. Кстати, повод написать Эрасту, чтобы тоже проверил «Зимнюю Королеву», на адрес которой был список назначенцев.       Убедившись, что выйти на приют «с улицы» не получится, Пётр принял решение втереться в доверие к самому профессору Бланку. Для этого было достаточно понаблюдать за Андреем Прокофьевичем: самовлюблённый, надменный, гордый, он безоговорочно верил, что он единственный специалист в своем деле. Всё, что нужно сделать, чтобы такого склада люди заинтересовались тобой — показать им, что ты их большой фанат.       Именно этой стратегии решил придерживаться Кокорин. Но как поймать Бланка одного, не входя в приют? Должен же профессорско-преподавательский состав когда-то покидать здание приюта? Хоть ненадолго? Хоть выходить погулять в саду?       «Похоже, мне придется выслеживать его по закону Ньютона», понял Пётр. «Буду сидеть на том дереве, через которое сбегал, а когда он выйдет, уроню на него яблоко. Как истинный физик, на силу тяжести он должен отреагировать». Конечно, сидеть целый день на дереве Пете мало улыбалось, но если взять с собой бутерброды и чай, то вполне может статься, что просидеть на дереве в засаде пол дня.       Бутербродов всего понадобилось пять. К концу недели профессор Бланк все-таки показался из приюта. Вот только не из дверей, а из окна, так что яблоко пришлось не уронить, а кинуть в профессора, показав импульс. Импульс, кстати, Пётр предал телу слишком большой и траекторию выдал завидную — яблоко ударило профессора точно по лбу, отправив в нокаут. Вследствие чего, Петру, в свою очередь, пришлось показать обсыпавшим окно ребятам маятник, последовательно показав кинетическую, а потом и потенциальную энергию, благодаря которым он долетел до подоконника, уцепился и влез в окно. Приведя профессора в чувство при помощи трения своих ладоней о чужие щеки и обсценных покрикиваний, Кокорин был признан своим в физической научной среде и в тот же день стал лаборантом профессора Бланка.       Незнание немецкого Кокорину не мешало. Профессор Бланк был так убедителен в своей жестикуляции, что вербальные локуции его лаборанту просто не требовались: Пётр схватывал на лету, что нужно подсоединить, что нужно рассоединить, какие магниты положить, какой аккумулятор подключить. Неприятно удивило Петю открытие, что для электрического аккумулятора энергии тратилось столько же, сколько для теплового. Делать самоходную коляску на тепловом движке Кокорину не хотелось. Однако, может профессор Бланк предложит что-то неожиданное? Главное — это не тревожить его безумие. А для этого стоит не предлагать чертежи и не защищать их, как у Прокофича. Надо просто подложить их в бумаги Бланка куда-нибудь в середину, чтобы он сам откопал их и восхитися своей гениальности. Мало ли что он когда придумал, а потом положил в стол до лучших времен? Лучшие времена наступают прямо сейчас, так сказал Петя Кокорин!       Через два дня после своего назначения Кокорин написал жене на адрес представительства в компании и занес письмо в почтамт в понедельник:

Дорогой котёнок!

Я устроился работать к Бланку. Как именно — расскажу, как будешь назад. Главное, мы сошлись характерами. За время поисков возможности к ним устроиться я вывел следующую закономерность: за все время существования приюта, он ни разу не обращался в газеты с вопросом набора кадров, из чего логически вытекает, что они обходятся внутренними ресурсами. Я работаю здесь всего два дня, хотя, когда ты будешь это читать, выйдет уже минимум четыре. Могу сказать следующее: коллектив дружный, но Бланка, как местного сумасшедшего просто так не беспокоят. Не знаю, удастся выведать, но обычно такие деды самые надежные источники. Они видят мир по-своему, но видят. В худшем случае я просто постигну законы ядерной физики и соберу свою самоходную коляску и утру Прокофичу нос. А в лучшем она поедет! Люблю, Петя       Кокорин никогда не отличался в тайм-менеджменте, а потому обновить купальный сезон в Баньке удалось только через выходные. Афанасий, услышав, что господин желает взять с собой на речку лучшего друга и побольше полотенец, собрал юношам корзину для пикника. Её Пётр безоговорочно взял не только потому, что пикник возле папенькиного склада не вызовет вопросов, но еще потому, что после купания почему-то всегда хочется есть. И пить.       Получив яблок, два куска пирога с вишней и холодный чай с лимоном, и конечно же знатное количество полотенец, молодые люди отправились на реку ранним утром. Ехать до Знаменско-Губайлова было порядочно, да и Пётр хотел глянуть, кому, интересно, будет настолько не лень вставать с утра пораньше и тащиться за любителями забав чёрт знает куда.       Ожидание Кокорина окупилось: за ними после очередного моста через Москву-реку, змеящуюся через весь город, последовал конный гусар. С того расстояния, на котором он от них находился, рассмотреть эполеты на мундире было невозможно, однако, Пётр готов был держать пари, что гусар был вооружен и превосходно стрелял. Это, конечно, рисковало значительно подпортить им пикник, тем более, что стрелок Коля был неважнецкий, а Петя из реки мог в лучшем случае кинуть в гусара салитёрной рыбой. Впрочем, рыба довольна неприятная и скользкая на ощупь, может чего и получится?       «Может получится просто его запутать?», предположил Кокорин, глядя, впрочем на друга. «Тогда ныряние за документами отложим на вечер. Возвращаться будем затемно, это уже ясно как день. Но главное обойтись бы без лишней крови. Эраст меня убьет, если что-то случится». — Чего замолчал? — прервал его мысли Ахтырцев. Они рассуждали об академической задолжности, образовавшейся по предмету Прокофьича благодаря Петиному упрямству. — Думаю. — отозвался Кокорин, не отрывая взгляда от гусара. — Думаю, что от нас хочет господин на лошади. Если просто познакомиться, то я не против. Хоть побеседуем с гусаром. Что думаешь? — Терпеть не могу гусаров, если честно, — признался Ахтырцев. — Но ведь это же предложение, от которого нельзя отказаться, верно? — Верно, — усмехнулся Пётр. — Не в том мы положении, чтобы отказывать гусарам. — Гусары вообще отказов не принимают, насколько мне известно. — хмыкнул Ахтырцев. — Смотрю, ты сильно погрузился в тему. — Больше, чем хотелось бы. — Приехали, барин! — прервал их извозчик, арендованный на целый день. То был высокий белокурый и очень мрачный юноша. Лучшая компания внезапному гусару. — Пойдем с нами, паря, — позвал Пётр. — Попьешь, поешь, расслабишься. Спиртного нет, но тебе и нельзя. Пойдем, не жмись, я барин добрый.       В очередной раз мысленно возмущаясь поведению друга, Николай вылез из экипажа и тут только столкнулся взглядом с гусаром, которого, сидя к нему спиной, конечно же не видел.       Он спешивался неподалеку и, встретившись с ним взглядом, тотчас сделал вид что заинтересовался фабрикой тканей. Ну-ну. Значит, такой знаток одежды, что приехал даже не в ателье, а сразу на производство? Хорошо. Сейчас Ахтырцев ему покажет. Не гусару, правда, а Пете, потому что сейчас Коля возьмет, подойдет к гусару, представится и предложит вместе сходить на фабрику. А Петя пока пусть ныряет в реку. Ахтырцев сейчас всем покажет, что он тоже может вести себя как настоящий друг. Что он ничего не боится. И что за Петю готов умереть, если очень нужно.       Решительно повернув к гусару и от друга, Ахтырцев, не давая себе передумать зашагал к непрошенному гостю. — Добрый день, сударь! — заговорил он неожиданно быстро и твердо. Почти как Петя. Почти. — Вы приехали посмотреть на фабрику? Я тоже. Хочется увидеть сюртук раньше, чем в ателье. Вы тоже? Прекрасно. Я думал, что один такой. Мой друг, — махнул Николай в неопределенную сторону, — вообще надевает первое, что из шкафа падает. А потом у него фрак по шву расходится. А все почему? Потому что в тканях не понимает. А я понимаю. Неожиданно взяв гусара под руку, Ахтырцев повел его к фабрике. — А вас как зовут, кстати? — поинтересовался он. — Да-а… Ив. Ираклий, — от неожиданности едва не вышел из роли статский советник. Перевоплощался он достойно, кто ж знал, что этот папин тихоня, при женщине и двух слов не связывающий, вдруг тоже так перевоплотится? — Ираклий? Очень приятно, я Николай. Я, знаете ли, в военных чинах ничего не понимаю. Вы какого полка гусар? — Александровского, — буркнул не по легенде Бриллинг, которого неожиданно тащили под руку совсем не туда, куда надо. А впрочем, пусть так. Ясно и без слежки, что они бумаги тут где-то припрятали, приехали забрать. Пущай, пущай Николай Степанович из себя ангела-хранителя для друга строит, а Иван Францевич пока вотрется в доверие, ведь невооруженным глазом видно: ходит Ахтырцев неприкаян и один, от того так себя в жизни и кидает. Предал его друг Петя, женился. И Алисе Александровне он тоже не интересен, похаризматичнее кавалер сыскался. Надо этим пользоваться, а Кокорин пока пускай копается или купается. — Вы все это время верхом ехали? — не дал ему порассуждать Ахтырцев. — Тяжело наверное? Надо все время приседать. То есть… приподниматься. Ну, вы поняли. У вас, наверное, ноги накаченные…       Ноги у Ивана Францевича и впрямь были вполне себе, другое дело, что он предпочел бы услышать это если от мужчины, то точно не от Ахтырцева. С другой стороны…. Бедный Ахтырцев. Кто вообще, что хотел услышать от его прыщавой рожи, рыжей шевелюры и прыщавой спины? Даже жалко паренька. Прыщи, может, вылечить можно? Почему тогда Николай этим не займется? Денег ведь куры не клюют. Почему не очистить лицо, не выпрямить спину? Потому что… зачем? Николай Степанович, должно быть, ни на что уже и не надеется. Или, наоборот, надеется? Но на что? — А какую обувь носят гусары? А сабля бьет вас по боку при верховой езде? — продолжал светскую беседу вжившийся в роль Ахтырцев. «Эге», подумалось Бриллингу. «Эдак он меня и не отпустит. Что ж». — Обувь, сударь, мы носим специальную. Крепкую, без износу, — козырнул как настоящий гусар Бриллинг. — Шпага бьет, именно поэтому мы предпочитаем огнестрел. На скаку стрелять надежнее, чем шашкой рубить. Но вы статский, вам не понять. Однако ж, кое что и впрямь нас объединяет. Вот это вот, добротная ткань? — Это ситец. — наугад бросил Николай, не позволяя себе испугаться. — Он надежный. И легкий. Лето ведь. Скоро жара. — Мне надо бы что-то, чтобы теплоотдача была, да и чтобы в холод согревало. Что бы выбрать такое? — Лён, — не стал думать Ахтырцев. — Летом самое то. Берите. Вот он. Видите? Его еще не окрасили, до краски он весь бежевый. — Понятно, понятно, — покивал статский советник. — Возьму тогда лен. Есть бишь у них магазин? Нет? Жаль. Тут то добро покупать. Ну раз нет, идемте, провожу вас к вашему другу, должно быть он уже потерял нас. — Нет, нет, у них был магазин. — спохватился Ахтырцев, хотя понятия не имел, был ли при фабрике магазин. — Пойдемте, найдем его. А если нет, так узнаем, кому они сбывают ткани, чтобы там покупать.       Бриллинг усмехнулся. Интересно, так встрепенулись, чтобы он не увидел откуда Кокорин достанет документы? Очень нужно. Он проводит их домой и узнает, где искать. Или так встрепенулись, чтобы просто к успешному другу, эталону всех мечтаний не идти? — Ну что ж, идемте-идемте, — улыбнулся Иван Францевич. — Мне, в общем-то, вполне приятна ваша компания.       А глаза-то как засияли! Да-а. Можно вообще ничего не делать, просто представить на месте Николая Степановича Эраста Петровича, развлечь его и тот все ему выложит как на ладони. — А знаете, что еще делают гусары? — сказал он, приняв решение. — Они людей воруют. Давайте я вас сворую, а ваш друг пусть побегает, а?       В глазах несчастного Николая Степановича впервые заплясали веселые искорки. Иван Францевич слишком хорошо знал этот взгляд. Ему фактически сказали пароль, теперь вся ситуация в его руках, верти как хочешь. — Я, конечно, не историк, но, по-моему, людей воруют казаки. Или цыгане, —заметил Ахтырцев. — Но, поскольку, я на вас не вижу эполетов, вы вполне можете меня украсть. Крадите! Я могу даже покричать. — Ну-с, хотите, кричите! — ухмыльнулся Бриллинг, приловчился, постарался не замечать прыщи и сутулость, перехватил Ахтырцева за талию, и перекинув через плечо, как куль, побежал, насколько это возможно при грузе, к лошади.