Цена жизни

      Ахтырцев и Кокорина, как и молодожёны, тоже выбрали пройтись пешком. Только в отличии от последних пошли не к Китай-городу, а в обратную сторону. Их интересовал магазин музыкальных инструментов, и Николай, против воли, представлял как Алиса Александровна будет садиться за каждый из инструментов и выжимать из них звуки. Вдыхать в них жизнь, как это вообще свойственно женщинам.       Если и правда каждый из людей, топчущих землю и потребляющих воздух, имеет свою мелодию, то Алисе Александровне, присущ Турецкий Марш Моцарта. А ему, Ахтырцеву, должно быть механические, натужные звуки музыки Сальери. Петя весь пронизан легкой и чарующей своей магией музыкой Паганини. А его жена, Эраст Петрович? Надо спросить у Алисы Александровны. — Алиса Александровна, — нарушил тишину прогулки Николай Степанович. — Какой музыкой вы бы охарактеризовали Эраста Петровича? — Канканом. — не задумываясь ответила Алиса. — Вот как? Это еще почему? — чего-чего, а стройной продуманной немецкой классики, надежной как по нотам, так и по движениям, Николай никак не ждал в адрес жены друга. — Канкан заводной, веселый, быстрый. — пожала плечами Алиса. — И вместе с тем чётко выверенный. Строгий по ритму.       Действительно. Эраст Петрович Фандорин. Совмещающий в себе несовместимое. Канкан. И Паганини. Какая мерзость!       Николай Степанович встряхнулся и вовремя: они как раз пришли в магазин «Пьяно-Форте». Громко-тихо. Оформленный в чёрном и фиолетовом тонах, с выведенными сверху нотами, он поразительно походил на гроб для какого-нибудь деревянного великана. Впрочем, подобное сходство Алису Александровну скорее радовало. Она, как почитательница всего готического, не могла его не видеть не ценить. — Так это здесь самые лучшие музыкальные инструменты? — поинтересовался Ахтырцев. Кокорина отрицательно покачала головой: — Точно нет. Но здесь самые необычные из них. — Толкнув дверь, которая замогильно звякнула колокольчиком, Алису шагнула внутрь. Ахтырцеву не оставалось ничего, кроме как последовать за ней.       Внутри было… атмосферно. — Это что, паутина? Настоящая? — обомлел Ахтырцев. — Разве можно хранить инструменты в таком бардаке? — Этот очень тщательно поддерживаемый бардак, — сверкнула глазами Алиса. В темноте и холоде магазина её глаза были особенно чёрные. — Вот например эта скрипка. На ней нельзя играть. — Почему? — Потому что её струны из человеческих волос.       Ахтырцев аж поперхнулся. — Хорошо не из сухожилий или еще чего, — буркнул он.       Алиса усмехнулась: — Почему нет? Вторичная переработка ресурсов. Всё лучше, чем сваливать в землю гнить.       Николай аж передернул плечами от пробежавшего по спине холодка. — У нас м-м разные представления об экологии, — пробормотал он невнятно. — Сказал человек, который разгуливал по городу с пистолетом за пазухой и стрелял себе в голову на пару с моим братом.       Ахтырцев почувствовал укол вины. Пальцы невольно снова нащупали пулю в кармане. С того памятного дня в участке, когда его толкнул Фандорин и она вылетела, он больше не клал её в мундир. Может стоило было отдать её ювелирам, чтобы проделали в ней дырки, продели цепочку и повесили на шею? Она уже и так его талисман. Пётр спокойно отреагировал на известие о его предательстве, а как Алиса? — Мне нравится вот эта виолончель, — прервала его размышления Кокорина. В руках у девушки лежала вполне себе обычная виолончель, если игнорировать муляж оторванной руки на рукоятке и саму форму виолончели в виде человеческого черепа, струны были натянуты поверх пустых глазниц. Николай невольно почувствовал желание лишний раз перекреститься. — Если не получится пробиться в музыканты, посвящу себя изготовлению подобных инструментов, — вдохновенно сказала Алиса. — У них тут открыта вакансия продавщицы, кстати. Думаю, со следующего семестра сюда устроиться. — И сколько стоит это удовольствие? — спросил Ахтырцев, кивая на жуткую виолончель. — Семьсот рублей.       Ахтырцев аж плечами передернул. — За такие деньги можно экипаж купить, — пробормотал он. — И двенадцать раз доехать на нем до Валдая, дополнила Алиса. — Только какой смысл? Экипаж сломается, Валдай отойдет японцам, а музыка — вечна. Мы умрем, а музыка будет жить. И я в ней. А если я напишу симфонию о вас, Николай Степанович, то и вы будете жить вечно. Так что такое семьсот рублей по сравнению с вечностью? — Сущие пустяки? — согласился Коля, однако с плохо скрываемой вопросительной интонацией,       Алиса утвердительно кивнула, ничуть не смутившись. — Будь я типичной женщиной, я бы припомнила вам, как вы ходили и стрелялись с моим братом из-за какой-то женщины. И ввернула бы, что а ради меня не можете купить какую-то виолончель из кости в виде черепа человека.       Николай снова передернул плечами. Кто знает, может она действительно из кости черепа какого-нибудь бедолаги. Алиса же продолжила: — Но я не типичная женщина, Я терпеть не могу намекать, так что говорю прямо Купите мне эту виолончель, будьте паинькой. — Уговорили, — вынес и так очевидный вердикт Николай. — Семьсот рублей значится… — Лицо при этом у молодого человека было такое, будто он отдает последнюю рубашку ради крайне сомнительной аферы, а не покупает презент симпатичной ему даме, который, впрочем, сам же и предложил. Впрочем, если бы Алиса, по её же собственному выражению, была обычная дама, то Ахтырцев бы заглянул в парфюмерную или ювелирный и выбрал бы подарок на свой вкус.       Молодому человеку казалось, что так будет не интересно. Нам всем, особенно в восемнадцать лет, что-нибудь да кажется. Причем, на полном серьёзе. Далеко не всем, к сожалению, приходит в голову светлая мысль: креститься. А Николай Степанович с некоторых пор по некоторым весьма веским причинам и вовсе к Богу и церкви относился с изрядной долей скептицизма, так что ему казалось особенно.       Расплатившись за виолончель, Ахтырцев помог Кокориной закинуть музыкальный инструмент на плечо и, испытывая изрядное дежавю, вышел на улицу. — В трактир больше не пойдем? — будто прочитав его мысли, поинтересовалась Алиса.       Николай покачал головой. — Душа не лежит. — А лежит ваша душа, Николай Степанович? — На пары, — с тяжелым вздохом соврал студент. Его душа никогда к парам не лежала. Не стояла, не сидела и не пробегала. Он же не отличник, как Петя, чтобы ходить на все предметы. Хотя и Петя, познакомившись со своей женой, переменился.       А ведь обещал, что сегодня они поймают семинариста и заставят его выслушать их доклад нормально! Да только Петя же даже чертежи поди не знает где. Не до них ему. Он теперь в детективы записался, и Николай, хоть и не собирался, а тоже в их рядах. — Алиса Александровна, — обратился он к девушке, не особенно разбирая, куда они держат путь. К центру, судя по всему. Ну да ладно, пусть командует Алиса. — Вы давеча сказали, будто собираетесь Пете и Эрасту Петровичу помогать, хоть они того не хотят. Позвольте полюбопытствовать, каким образом? — Позволю, — кивнула Алиса. Кажется, у нее вообще не было никакого плана. Но держалась она уверенно, как та самая, настоящая женщина. — Мы с вами будем импровизировать, как, впрочем, и Петя со своей женой. Вы хотели ввести меня в курс дела вчера, и явно обстоятельнее, чем оно получилось, ну так пользуйтесь случаем. — она понизила голосом на последнем слове почти до шепота, вдруг резко развернулась, как это делают змеи, когда собираются наброситься, ощерилась в улыбке. — И не пытайтесь мне лгать, Ника. Вы не похожи на человека, желающего пойти на пары. Рассказывайте лучше, с чего все началось. Во что вы втянули моего брата?       Николай, чувствующий себя мышью в террариуме питона, тараща маленькие под стеклами пенсне глаза, залепетал: — На рауте, у Амалии Каземировны Бежецкой. Она пригласила меня туда, как дворянина, а я… Я завидовал Пете, его успеваемости в университете. Мне захотелось, чтобы он хоть раз сделал что-то неправильное. Действительно не правильное, а не просто пришел в университет без мундира. Я предложил ему сходить со мной на раут, спросил слабо ли ему. Его легко на «слабо» взять. Он согласился, мы пошли. — Кто еще там был? — Много кто. Граф Зуров, отставной гусар. Барон Шольцев, тайный советник при министерстве внутренних дел. Граф Обнинский, Лопухин-Мусин, Зайцевы — отец и сын. Много кто. Это я перечислил самых… — Богатых да именитых, знаю, знаю. А что, дам эта ваша Амалия Каземировна совсем не приглашает? Где баронесса фон Эверт Колокольцева, к примеру? — Дам я там ни разу не видел. — Прямо «ни разу»? Это сколько раз вы там были, Ника? — Дважды. И оба раз никаких дам… Она, любит чтобы все внимание уделялось лишь ей. — Интересная особа. Думаю, мы подружимся.       «А я так не думаю», хотелось ответить Николаю, но он предпочел сдержать язык за зубами. — А что за гусар? — продолжила расспросы Алиса с заметным интересом.       Ахтырцев почувствовал первый укол неприязни. Удивительно, что он не почувствовал его при упоминании Лизоньки Колокольцевой, тем более что по интонации Алисы Александровны можно было уловить, что относится она к баронессе не слишком почтительно. — Да он все время возле Амалии Казимировны, — сказал Николай поневоле тоже не без пренебрежения. — Как собачка при ней. Когда Амалии мы с Петей наскучили, она ему поручила нас выгнать. — И как, удалось? — Нет. То есть, не оба раза. — Интересный господин. Надо бы поколебать его верность своей королеве. — произнесла Алиса, задумчиво глядя на дорогу. Так обыкновенно делают женщины, уже принявшие решение в собственной голове и не верьте стереотипам, будто женщина утверждается в надобности принятого решения, повторив его трижды. Если, конечно, вы не глухи и не альтернативно одарены. — А чем он занимается в отставке? — В основном играет в штосс и обкрадывает своих товарищей по игре. — еще более неохотно, почти сварливо отозвался Ахтырцев. Настроение у него разом испортилось. А вот Алиса пребывала в благо душнейшем расположении духа: — Прекрасно! Тогда он точно тот, кто предпочитает выигрывать под музыку. — вынесла вердикт она. — А вы, любезный Ника, просто обязаны сопровождать меня и составить гусару достойное соперничество в штоссе. — Но зачем? — голосом покорившегося судьбе спросил Ахтырцев. — За надом. — коротко отозвалась музыкантша.       В доме Зурова было народу ничуть не меньше, чем по Колиным описаниям у Амалии Казимировны. А еще говорят, что женщины болтливы. Зуров вроде на женщину никак не похож, а вон, окружен воздыхателями, что рождественская ель игрушками.       Алиса расчехлила виолончель, уселась в кресло, любезно пододвинутое кем-то из слуг, и принялась играть.       Мужское общество замолкло еще когда они вошли. Оно взирало на них так, словно Ахтырцев пришел не с Кокориной, а с Медузой Горгоной, у которой помимо змей в волосах, еще и три головы. Справедливости ради превращать в камень Алиса действительно умела. Все присутствующие, едва поднимали головы и бросали скользящие кто безучастные, кто удивленные взгляды, тотчас застывали недвижимы.       Сам хозяин дома заинтригованно изогнул бровь. Медленно, на уже не совсем трезвые ноги, он поднялся из-за стола, вразвалку отправляясь к незваной гостье. Его взгляд скользил по собравшимся гостям, будто сканируя на предмет конкуренции. — А-а! Опять ты, стручок! — неожиданно обратил он внимание на Ахтырцева, как-то совсем непритязательно ссутулившегося рядом. — А ну пшел вон! — дыхнув на студента изрядным перегаром, гусар пихнул его, явно не рассчитывая медвежьей силы. Николай Степанович неуклюже отклонился назад и с размаху чуть не сел на колени к виолончелистке. Спасла виолончель. — Вы бы поаккуратнее на поворотах, — заметил Ахтырцев. — Барышня совсем недавно приобрела себе инструмент. Обидно будет сломать. — Не приобрела, — слегка прикрыла глаза Алиса, выгодно подчеркивая очерченные стрелками чёрные глаза. — А мне её подарил Николай Степанович в знак внимания. Вот так. — Вот как? — взгляд гусара не предвещал ничего хорошего. И что девушки такого калибра как Амалия Каземировна и вот эта незнакомка находят в этом рыжем бздюшке? — Достойный подарок. А вы ему чем отплатили? — Согласием сопроводить его куда он пожелает. Он пожелал сюда. — Я пожелал? — опешил Ахтырцев, впрочем, тотчас закашлялся, увидев взгляд подруги. — То есть да, пожелал. Я желаю… — Нет, это я желаю! — оборвал его гусар. — Это я желаю. Желаю сатисфакции! — Желать не вредно, — провела смычком по струнам Алиса. Виолончель издала неожиданно неблагозвучный «трунь». — Вредно не желать. Николай Степанович мне много о вас рассказал интересного. Разного. Будто вы в карты каждого обыграть сможете. А дам к себе не приглашаете. Наверное, от того, что проиграть им боитесь?       Гусар от души расхохотался, затуманенный алкогольными парами взгляд сделался снисходительным. Женщины, что ни скажут, всё глупость. Но эта интересная особа. — От чего же боюсь? Я человек военный, я ничего не боюсь. — заверил он её. — Вот и славно, — улыбнулась Алиса. — Значит если проиграете, выполните мое желание. А если я, то я ваше. — Прямо любое желание? А если я пожелаю что-то неприличное? — сощурился гусар и невольно бросил взгляд на Ахтырцева. — Со мной или с ним? — уточнила Алиса. Кто-то из гостей ахнул, кто-то сделал вид что чихает. — Если со мной, то нет проблем, а если с ним, то это не в моих силах.       Пальцы Зурова сжали воздух так, как если бы в них был пистолет. Разжали. — Идёмте за стол. Как вас? — Алиса, — представилась Кокорина. — А по батюшке? — Александровна. По матушке Афродитовна, по бабушкам и дедушкам сказать? Вместо ответа, граф галантно выдвинул даме стул за карточным столом. Алиса опустилась так, чтобы черный шифон платья поглотил под ней кресло, как болотная ряска. Зуров взялся за колоды. Вертящийся на языке вопрос, умеет ли дама играть он не задал. Её проблемы, если не умеет. — Ага, — почти злорадно произнес он, когда девушка открыла пикового валета. — Это Момус. Дурачок. А меня моя бубновая дама всегда спасает. Вы проиграли, сударыня. — Мне всегда импонировала чёрная масть, — заметила Алиса, не меняясь в лице. — Так что в собственных глазах я скорее выиграла. Каково же ваше желание?       Под изумленный вздох толпы и упавшее сердце Ахтырцева, гусар позвонил в колокольчик, что-то шепнул подошедшему лакею, и тот вернулся, неся такой же чёрный, как валет, начищенный пистолет на сверкающем серебряном блюде. — Застрелитесь. — не мигая, произнес Зуров. И в глазах его не читалось ничего, кроме разве что отсветов люстры, особенно ярких в разом замолчавшем зале. — Что? Вы в своем уме? — бросился к столу Ахтырцев. Лакей ловко ухватил его под руки, не давая подойти к играющим. — Ипполит Александрович! Помилуйте, это же дама! К тому же юная! — попытался урезонить гусара кто-то из гостей. Господин с седыми кудряшками и детскими ямочками в уголках губ. — Всё в порядке, господа, — усмехнулась Алиса так обыденно, будто ей предложили выпить чаю. — Я провела год в Смольном институте. А тут всего лишь застрелиться. К тому же оттирать фонтан мозгов и костей от пола будет уже вашей задачей. — девушка оглядела гостей, будто выбирая ракурс по лучше, чтобы испортить праздник как можно большей части пришедших, взяла с блюда пистолет, приставила к виску.       Звонкий щелчок прогремел почище пушечного выстрела в онемевшем зале. В наступившей тишине только два человека обрели голос: хозяин вечера, произнёсший с почтением: «Какая женщина!», и бледный, слившийся цветом кожи со стеной молодой человек в ужасно безвкусном, пахнущим смесью пота и одеколона фраке, заставший только развязку драмы, прошептавший: «Чокнутая семейка!» и спешно вышедший вон, прежде чем быть замеченным.       Алиса же, рефлекторно зажмурившаяся от щелчка, снова раскрыла глаза, поморгала, сфокусировала свой взгляд на гусаре. — Так и знала, — с плохо скрытым разочарованием произнесла она. — Все мужчины балаболы. Даже желание нормально загадать не могут. Что ж, раз я жива и похоже выиграла если не в карты, то в жизнь, исполняйте мое желание, Ипполит Александрович. Кто такая Амалия Казимировна Бежецкая, чем она вас привлекла, где можно её найти? Хочу знать о своей сопернице все. И уничтожить.       Зуров невольно снова бросил взгляд на Ахтырцева. Он тоже хотел уничтожить. Только не Амалию. Вернее не только Амалию. Амалию он только что уничтожил. То есть попытался, но она вновь переиграла его: ни слезинки, ни тени истерики. Лишь холодная решимость, и как это чертовски заводит! — Ведьма. — произнес он. — Вы все ведьмы. Улетела она, в Англию. Но я вам все расскажу, все дам, что она оставила. Уж если кто и сможет её уничтожить, то только такая же, как она.