Цена жизни

      Афродита Игоревна была вне себя. Обыкновенно спокойная, степенная, будто выточенная из камня, теперь Кокорина олицетворяла Геру, верную жену громовержца, способную если надо, метнуть молнии в самого Зевса.       Впечатленные происходящей с обыкновенно тихой матушкой метаморфозой, Кокорин и Фандорин сидели за столом и жались друг к другу. Даже обыкновенно по-дворянски сдержанный Эраст разрешил супругу взять его руку в свою и не вынимал её. — Что вы себе позволяете? — холодно гремела Афродита Игоревна. — Премьера, Большой Театр. Мы могли бы сидеть по соседству с Государем! А вы одеты как бог знает кто! Заявляетесь когда уже даже свет погасили и в зал не пускают! И это на премьеру собственной сестры! Ладно Петя, ладно Петя! Он вообще на юноше женился без моего и отцовского благословения, но вы, Эраст Петрович! Вы — дворянин, а позволяете себе такой моветон! Разве не жена делает мужа лучше? Так то вы делаете лучше своего мужа, Эраст Петрович?       Фандорин едва не жмурился. Слова свекрови хлестали по лицу не хуже оплеух. Да и оправдываться было бессмысленно. Он ведь сам предложил Пете пока ничего не говорить родителям. Вот и выходило, что они два шалопая, проворонившие время на сборы ради плотских утех. Да где! Подумать только, в кабинете Петиного отца, в конторе! Этого, хвала всем богам, Афродита Игоревна не знала, а Александр Артамонович, хотелось бы верить, супругу не посвятил в свои соображения. — Я заработался, Афродита Игоревна! — пискнул коллежский регистратор в свое оправдание, невольно притыкаясь к мужниному боку теснее. — У Александра Артамоновича сгорел склад, Петя туда ездил, были подозрения на умышленный поджег, поэтому я должен был взять у Александра Артамоновича и Петра Александровича показания, оформить их по форме, отвезти в контору. — А я взялся его провожать, — поддержал жену Пётр. — А то знаю я как его одного туда пущать. На него сразу сто дел повесят. Вон, его новый шеф аж к нам домой приходил, до того желал познакомиться.       Афродита Игоревна, однако, не спешила оттаивать. — Вместо того, чтобы действительно слушать как ваша сестра играет, вы весь спектакль обжимались! Будто студенты какие-то!       Петя выразительно покашлял. — Маменька, я и есть студент! — Конечно студент. Только студенты женятся на первом встречном без родительского согласия в восемнадцать лет! — Маменька, ну будет вам. Я уже женился. А студенчество вообще ваша с папенькой инициатива, обратно не сверстать. — Петя, чувствуя как буря сваливается в сторону, хоть все еще угрожающе погромыхивает, гладил успокаивающе по плечу супругу. Когда они уже с папенькой оставят в покое бедного Эраста? И чем, собственно, не довольны? Дворянин при чине. Теперь и Петя, если будет надобность, выход в свет имеет. Вот только надо оно ему? — А почему Ника и Лиса все не возвернутся? — ловко перевел дискурс Кокорин-младший. — Действительно, — переключилась с отповеди сына и невестки Афродита Игоревна. — Что-то они задерживаются дольше всех приличий. Не стоит ли послать за ними? — Нет, маменька. Молодые, не замужние. Пусть гуляют, — махнул рукой Пётр открыто веселясь. Строгий взгляд супруги как будто не заметил. — А мы с Эрастом уже всё. Отдыхать нам стареньким пора. — Петя! — тихонько стукнул мужа Эраст по плечу, стараясь хотя бы в обществе свекрови оставаться серьезным. Другое дело, что с Петей это было решительно невозможно. — Прекрати дурачиться! Их действительно нет долго. Но, должно полагать, Алису Александровну можно доверить Николаю Степановичу. — Это скорее Николая Степановича можно доверить Алисе Александровне. — Петя!       Кокорин открыто прыснул, перехватывая ладонь супруги и поднося её к губам. Эраст сразу зарделся: ну не при маменьке же! А собственно почему не при ней? Теперь они все одна семья, под одной крышей. Маменьке должно в радость быть лицезреть удачный брак сыночки, что сыночка счастлив. А что кандидатка не ахти, так маменьке любая не ахти будет, на то она и маменька. Ревнует она сыночку просто, отдавать не хочет. А жизни не прикажешь, она дальше идет. Афродита Игоревна, впрочем, свое недовольство высказала лишь едва заметным изгибом бровей и предпочла удалиться к себе, сославшись на поздний час. — А правда, чего они так долго? — вернулся к теме Эраст, когда молодые люди в свою очередь оказались в спальне. — И Петенька, мне неловко вновь к этому возвращаться, но нужно как можно быстрее исправить завещание и уничтожить записки. Пока они у вас с Колей на руках, мы в опасности. И невольно и родителей твоих под удар ставим.       Кокорин сел на кровать, стянул через голову практически не расстегивая мундир друга. — Сколько же, оказывается, Коля льет на себя одеколона! Ух! Мне кажется, что им воняет буквально везде! — пожаловался он жене. — Ты слышишь о чем я говорю? — не дал себя подловить Эраст. — Да слышу, как тебя не услышать, душа моя? Я сегодня должен был этим заниматься после пар, до театра. Но видишь, склад подожгли, Кондратия убили, еще и за описями нырять. — Я завтра буду их изучать если Бриллинг не придумает чего, чтобы меня отвлечь. — Это вряд ли. Я ему ведь поручил расследовать поджег склада и как можно быстрее явиться ко мне с отчетом для страховщиков.       Фандорин с тихим вздохом стянул с себя форменный мундир, повесил его на спинку стула, поверх кое-как перекинутого студенческого. — И правда, — пробормотал он себе под нос. — Перебарщивает Коля с духами. «А вроде дворянин», подумалось ему. Такого поведения в пору ждать от купца-Кокорина, но Петенька одеколоном не пользовался вовсе. Тот приятный древесный аромат, что источали его тёмные каштановые волосы и одежда, был его собственный, Петин. Сам Петя, должно быть, даже не знает о его существовании. Улыбнувшись подобной мысли, Фандорин присел рядом с мужем, наконец-то позволяя себя обнять мужа за плечи и прильнуть к нему без стыда. — Ты не знаешь Бриллинга, Петенька. — заметил он. — Это человек большой энергии, да и умом не обделенный. Если ему понадобится вставлять палки в колёса расследованию, он найдет способ делать это профессионально. Что меня действительно волнует, так это чтобы это не вздумал делать Коля. Он, похоже, так и не смирился с моим появлением в твоей жизни, это раз. Цепляется за прошлое, а потому так активно не хочет уничтожать записки и менять завещания, не сознавая как крупно подставляет и подставляется, это два. Не видя поддержки с твоей стороны, он пытается настроить против меня твою сестру, это три. — Алису? Против тебя? Да ну это ж полный бред, котёнок! Алиса себе на уме и на уме этом живет девятнадцатый год. Её на что-то настроить невозможно, а уж если она себе чего решила, так никаким клином не выбьешь. К счастью для тебя, она решила, что ты ей нравишься. — Но Николай Степанович ей тоже нравится, — парировал Фандорин. — Его она может послушать. — Послушать может, но решать всё один чёрт своей головой будет. Ты ей нравишься. Не отвернется она, не боись.       Эраст покачал головой, не соглашаясь. — Плохо всё, Петенька. Очень плохо. Особенно если и генерал в этом задействован. Коля либо не сознает, кому помогает, либо, что еще хуже, грамотно маскируется… — тут коллежский регистратор запнулся, не договорив, что Ахтырцев впечатление настолько умного и расчетливого не производит. Вместо этого переключился на другое: — Надо бы Мизинова проверить, а как попасть к его превосходительству ума не приложу. Был бы хоть титулярный советник, а на коллежского регистратора и не посмотрят. — То же мне выдумал проблему! — отмахнулся Кокорин. — Переодеться надо прислугой приюта этой леди Эстер, сказать, дескать, телефон проверять приехал. Признает форму — в деле, а погонит в шею, значит не при делах. — Переодеваться… — Переодеваться я буду, — отрезал Кокорин даже прежде чем Фандорин успел досказать, что на уме. — У тебя Канингем, помнишь? За ним последить надо, так что не разбрасывайся. И на Канингема у тебя выход через Бриллинга. Ты, кажется, сказал, что они состоят в одном клубе? Вот тебе и зацепка. Позвони ему, назначь встречу в клубе от лица Бриллинга, а Бриллингу скажи, что мол Канингем ждет его в клубе. Глянь, что за клуб и где. А я обработаю генерала и с завещанием-запиской все решу. Идет? — Идет. Только будь осторожен, прошу. Я так благодарен, что ты мне помогаешь, но не в ущерб учёбе. Хорошо?       Пётр кивнул, щёлкнул супругу по носу, потянул на себя, вместе с ней заваливаясь в кровать. — Петя! Да не в обуви! — задохнулся в возмущении Эраст, глядя на то как Кокорин лениво трясет ногой, силясь скинуть опостылевшую туфлю. — Ты совершенно невозможен! — Знаю, котёнок, но ты уже связал себя клятвой перед Всевышним! — Кокорин нарочно перехватил порывающегося разуть его Фандорина покрепче, не давая выбраться. — Петя, сегодня уже все было! — попробовал отвертеться Эраст, припоминая святотатство на столе свёкра в конторе, но Петя оказался искусителем куда более искусным, чем предвещал его обманчиво шалопайский вид. И очень скоро Эраст Петрович забыл свои тревоги по поздно возвращающимся домой Ахтырцеву и Алисе, свои переживания касательно непростых рабочих отношений с новым шефом. Весь превращаясь в темноту и одно воспаленное ощущение, молодой человек катался по подушке, подставляя супругу то одну беззащитную часть лица, то другую, то вовсе шею. Забываясь в одном экзальтированном чувстве собственного тела, молодой человек обнимал второго за шею, так, словно тонул, захлебывался и желал, как всякий утопленник, утянуть за собой в пучины и незадачливого своего спасителя.       Лишь много позже, когда обессиленный Пётр рухнул рядом и сгреб свою юную супругу в теплые нежные объятия, дабы не дать ни одной частичке общего жара ускользнуть от их тел, Эраст Петрович пришел в себя настолько, чтобы услышать: Алиса и Коля вернулись. Однако, о том, чтобы вставать, идти к ним, спрашивать не могло быть и речи. Во-первых, это просто некрасиво, они ему не дети. Во-вторых, из Петиных объятий совершенно не хотелось выбираться. Эраст Петрович, хоть и не без угрызений совести, позволил себе закрыть глаза и очень скоро уснул спокойным и крепким сном молодости на мужниной груди.       А вот утро застало молодого человека врасплох. Наступив возмутительно быстро и не дав толком насладиться покоем ночи, оно вынудило коллежского регистратора вставать, одеваться спускаться к завтраку, куда так же вышли Алиса с Николаем Степановичем, одного проницательного взгляда на которых было достаточно, чтобы догадаться: за ночь что-то в них круто изменилось.       «Не были же они близки?», не мог не задаться вопросом Фандорин и устыдиться. О чем он думает? Какое ему дело до сердечных дел Алисы Александровны? Ему, замужнему молодому человеку! Неужели он превращается в одну из этих бесконечных княжён и баронесс, вся жизнь которых сводится к тому, что делается в постели у соседей? Нет, ему нет до этого никакого дела, если только перемена в молодых людях не имеет отношения к его расследованию. А проверить это пока не представляется возможным, значит, не делаем резких выводов. Верим своим глазам, но и мозгам тоже, как учил Ксаверий Феофилактович Грушин, его настоящий, пусть теперь и отставной шеф. Что-то между молодыми людьми произошло, но что именно, судить еще рано за недостатком фактов. Стоит наблюдать.       Молодые люди, оба будто вышедшие из одной комнаты, сели рядом. Никто еще не произнес ни слова, лишь кивнули друг другу, желая доброго утра. В тайне, Фандорин был даже рад такому повороту: в кое-то веке не он был объектом всеобщего неодобрения. Алисе Александровне жилось в нем, судя по тому, что он видел, комфортно, а Николай Степанович не смел ей перечить. Алиса, как княжна Засекина из Тургеневской «Первой любви» любила, когда мужчина подчиняется ей. Вполне возможно, она так же как Засекина из повести, держала Ахтырцева за подбородок и велела смотреть на нее. Столь долго, сколько её душе будет угодно.       Нет, положительно, невозможно! Что за вздор лезет в голову? Эраст Петрович не Ахтырцев, чтобы выдумывать небылицы про людей еще не до конца знакомых, однако, одно отрицать было глупо: что бы ни произошло ночью между Алисой Александровной и Николаем Степановичем, инициатором был точно не Ахтырцев. Быть может сильные женщины сами обрекают себя на слабых мужчин? Подавляя их волю, манипулируя, вынуждая смотреть им в рот, держа на привязи, как своих ухажеров Амалия, они в конечном итоге будят ту первобытную силу, что в мужчину природой заложена, и не способные обуздать ту, когда её прорывает, обыкновенно кончают плохо.       Почему-то особенно ясно представился граф Зуров, типичный Тургеневский Беловзоров, пока еще famme fatale подчиняющийся, но лишь пока его кормят с рук. А на что способен этот непросыхающий гусар, когда долго не получает причитающегося? Страшно представить.       Представить Николая Степановича в объятиях огненного мужского начала, обрушивающего праведный гнев на голову сердцеедки-Алисы, правда, пока тоже не получалось.       «Да тебе в пору писать дешевенькие бульварные романы!», в конец рассердился на себя Фандорин. Не логическая цепочка, а сплошные девичьи сплетни в голове. А работу за него кто делать будет? Петя? Самое обидное ведь, что сделает! И на отлично, ибо по-другому Кокорин просто не умеет!       Собирались в то утро порознь. Николай Степанович сопровождать их отказался, сказал, что с Алисой Александровной иная у него договоренность имеется, чем вызвал на себя изумленные взоры четы Кокориных, но стоит отдать должное, испытание выдержал. Итак, Ахтырцев с Алисой пожелали пройтись, Кокорин-старший укатил в контору с домашним кучером и своим экипажем. Афродита Игоревна забрала летний экипаж сына на хозяйственные дела, так что молодоженам не оставалось ничего кроме собственных ног.       Нарядившийся в свой впервые вынутый из чехла студенческий мундир Кокорин вёл супругу под руку по улице. В ином случае, это выглядело бы как арест студента. Впрочем, Фандорин, одетый в свой форменный мундир и фуражку, все равно замечал характерное сочувствие в глазах прохожих, направленное на Кокорина и неприязнь, адресованную ему. Ну и ладно. Не останавливать же теперь каждого, чтобы объяснить, что они вообще-то муж и жена и гуляют. — Между Алисой Александровной и Николаем Степановичем за ночь что-то произошло, — заметил он мужу, когда они, не торопясь, поднимались холмами Китай-города. — Ты заметил? Или мне почудилось? — Ну, если они и провели ночь вместе, то это не нашего ума дела, — пожал плечами Кокорин, впрочем, не отрицая, что и ему бросилось в глаза изменение в поведении друга и сестры. — Ищи во всем плюсы, котёнок. Конечно до свадьбы может и не хорошо, но мы не королевская семья, чтобы простыни смотрели. Это во-первых. А во-вторых, Коля за нами молчаливым укором не таскается. Разве не хорошо?       Эраст вспыхнул. — Я вовсе не это имел в виду! — возмутился он. — Да даже если это, то не в этом смысле!       Петя прыснул, но глядя на серьёзную супругу, сам посуровел. Насколько мог, конечно. — Ну ладно, ладно. Я вас слушаю, ваше благородие. — заметил он, бросив хитрый взгляд на супругу. Та, ожидаемо, зарделась. Эту функцию жены Пётр обнаружил недавно. Оказывается, если назвать супругу по званию или по полному имени, она смущалась. Очень милая особенность. Пётр собирался проверить её еще и на супружеском ложе. Но это потом, потом. Сейчас, кажется, жена собиралась сказать нечто и вправду важное. — Ведь к Амалии тебя привел Коля, так? — спросил Эраст.       Петя кивнул, и коллежский регистратор продолжил: — И Коле ты отдал свою записку, а он тебе свою так и не передал. Так?       Петя снова кивнул, однако действительно слушая жену внимательно. — С тех пор у тебя успел сгореть склад, потерять жизнь начальник склада, на него начались непонятные жалобы, кто-то переодевается им, чтобы разыграть сцену для твоего отца и убедить его в том, что он нанял бесчестного человека. А с Коли все это время как с гуся вода! — К чему ты ведешь? — Раз ты женат, раз на тебе закончена дуэль, то Коля — кавалер Амалии, ведь так?       Петя кивнул, невольно держа жену за руку крепче. — Однако, на её карточке, что была и у тебя, и у Коли, написано «Полюбив не отрекайся». А ты отрекся.       Кокорин не стал спрашивать, откуда Эраст смог выкопать карточку. Это как раз несложно догадаться. Могла выпасть из кармана сюртука или брюк, а Эраст подобрал. Спросить следовало совершенно иное, а именно: — Но почему тогда она собиралась его прикончить? Ну, когда мы прятались в шкафу? — Да потому, что это был спектакль! — всплеснул свободной рукой Эраст, да так, что чуть не сбил себе фуражку. Пришлось торопливо поправить многострадальный форменный головной убор. — Это был спектакль! Она знала, куда мы пойдем, она сама дала мне подсказку, взглянув на картину. А потом повела туда Колю, который был уже совсем не трезв. Ну кто поведет вдрызг пьяного кавалера в собственную спальню? Для… для плотских утех он был уже не годен, а значит она привела его для того, чтобы выманить нас. А затем, дабы не дать ход делу, она придумала всю эту чушь с кражей. Бриллинг это её человек. Они точно связаны. Она, он, Канингем… — …и начальник жандармов? — продолжил повисшую фразу Пётр. — И Коля. — глухо дополнил Эраст. — Под командованием Амалии. — Да ну что за бред, коть! — поднял недоуменно руку, в кое то веке без щегольской трости, Кокорин. — А с Алисой он зачем гуляет? Пытается по-твоему и её в эту схему втянуть?       Судя по побледневшему лицу супруги, она полагала именно так. — Ну, смотри, — начал Кокорин, убедившись, что продолжения не последует. — Принадлежит ли наш генерал к этой недосекте легко проверить, особенно, если мы связываем её с приютом. Приют это ведь про сирот, верно? Как универ про студентов. Нам вчера на лекциях по философии толкали учение иллюминатов. Это, короче говоря, некие избранные, которые знают правильное направление развития истории и им управляют, занимая должности в разных структурах. Так и непонятно были они на самом деле или нет, а отпочковались от Декарта. Лучше бы он держался физики! Ну да суть в чем? Раз мы вяжем наших иллюминатов с приютом, значит мы имеем дело с сиротами. Нам просто стоит проверить родословные Бриллинга, Канингема, Мизинова, Амалии и еще тех людей под шифрами, которые из списка. Если они все сироты, включая генерала, то он в деле.       Фандорин издал какой-то судорожный вздох борясь с желанием обнять мужа, стиснуть его в объятиях, плевать что тогда это точно будет выглядеть как задержание студента. Поразительно, как легко, как быстро Пётр все раскладывал по полочкам! И ужасно стыдно одновременно, ведь это должен делать он, Эраст! — А что ты думаешь касательно моей версии по Амалии? Что она выдумала будто список украли, а он при ней, и Бриллинг по её указанию расследует фикцию? — Думаю, тут ты совершенно прав. Да и это легко решается. Достаточно просто выяснить, в Москве ли она. Если укатила в Англию, значит список на руках, и ей что-то с ним нужно там сделать. Это можно хоть через Зурова выяснить. — Да, мне тоже кажется, что он ей прямо одержим. — А мы с тобой женаты, так что конкурентов за Амалию он никак не увидит. И Коля, раз теперь таскается за моей сестрой, вне опасности. — Пётр невольно виновато улыбнулся, вынужденный вновь помянуть друга. Но Эраст, кажется, не придал тому значения, обдумывая что-то свое. И видно, обдумывание дало результат, потому что голубые глаза озарились прямо-таки детской радостью: — Я знаю, знаю, как на выяснить поподробнее, кто скрывается под теми шифрами, что были в списке! Раз это дипломаты и разные госслужащие, я же, как полицейский, могу направить запрос в посольства с просьбой дать подробную информацию об этих лицах! — Легко можешь, — согласился Пётр. — Но в начале надо проверить Канингема и генерала. Чтобы последний твой запрос не завернул. А то с такой высоты турнуть ему — раз плюнуть. — Как же быть? — с надеждой взглянул на мужа Эраст. Кажется, пора была уже привыкать, что без Петиной помощи, он далеко не продвинется.       Кокорин кивнул на контору. — План следующий. Выполняй прихоти своего шефа, пока в конторе. Получится глянуть описи, хорошо. Не получится, ладно. Это пока не главное. Первое, что надо сделать, разведать, что за клуб и в каких отношениях шеф и Канингем. Это поможет узнать, кто такой Канингем, как выглядит, где работает, связан ли с приютом как-то помимо национальности. В перерыв, я расскажу тебе, как прошло с генералом. Скатаюсь до приюта, гляну как выглядят здешние ливреи и к нему. Если по каким-то причинам не сможешь отлучиться из конторы в перерыв, присылай мне мальчишку-газетчика.       Эраст невольно прыснул: — Как Ася господину Н? — Как Ася господину Н. А я тогда займусь записками, завещаниями и возьму за жо… расспрошу Колю, какого чёрта он воду мутит. — А как быть с Амалией? — С ней решим после генерала, Канингема и завещаний. — Ты потому сегодня студенческий мундир одел, думаешь из него ливрею приюта сделать проще? — Само собой. — Пётр постучал по золоченным пуговицам. — Ты глянь сколько блескучек и плюмажа! Да и карманов в нем больше для всякой секретной корреспонденции. — А я думал, ты скажешь: сшили же, не выбрасывать же? — Это ты меня с Колей путаешь.       Эраст покачал головой. Действительно, путает. Только не он, а судьба. В Пете аристократического, дворянского куда больше чем в Коле. Впрочем, он уже не мог быть объективен, как жена. — До встречи? — проникновенно посмотрел он на мужа, борясь с желанием легкомысленно поцеловать мужа в щеку. — До встречи, котёнок! — отсалютовал от непокрытой головы Кокорин.       Переборов девичье настроение, Фандорин серьёзно и степенно направился к конторе. Всё-таки как здорово учиться в университете на техническом факультете! Сразу начинаешь мыслить системно, уметь топологизировать, ранжировать входящие данные по уровню приоритетности: это раз, это два, это три. Как здорово! — А, Фандорин! — поприветствовал его еще в приёмной шеф. — Заходите, заходите! Что-то вы больно расслаблены, юноша. Видите? Уже вас «мон шер» не называю. Умею слушать. Мне ранги не важны, важен комфорт напарников. — тем не менее, Бриллинг поймал коллежского регистратора под ручку и повел в свой кабинет. — У нас тут с вами виолончель!       Фандорин едва сдержал судорожный вздох. Эту виолончель, как, впрочем, и чехол от неё он уже видел. В Большом Театре. Это Алисин чехол, её виолончель. Что она делает здесь, у Бриллинга? — Вчера на некую молодую особу, разгуливавшую в неурочный час с молодым человеком, с которым, с её слов, она не помолвлена, в переулке было совершенно ограбление. Надо полагать с целью ограбления, одеты молодые люди были вовсе не бедно. — Они вчера приходили, да? — брякнул Эраст, кажется, совсем глупо. — Вчера-вчера, — кивнул Бриллинг с таким видом, будто лопал пирожные за чаем, а не беседовал с коллегой в полицейском участке. — Молодая особа занятная. Не дала своему кавалеру сказать ни слова. Думаю, надо вам её опросить, Фандорин. — Она п-представилась? — запнулся, как это случалось с ним в моменты волнения, коллежский регистратор. — Представилась. Алиса Александровна Кокорина… Погодите-ка, — блеснул глазами Иван Францевич. — А не сестра ли она часом вашему… мужу? Петру Кокорину? — Сестра, — кивнул Эраст, однако же, совершенно уверенный, что шеф затеял какую-то новую игру. Не запомнить Алису раз её увидев — это надо постараться. А шеф чего-то делает вид, что об Алисе Александровне ему ничего не было известно. — А молодой человек с ней, Николай Ахтырцев? — Совершенно верно. Его бы тоже хорошо опросить, однако же, теперь я вижу, что вы сделать этого никак не можете. Они вам практически родственники, тут конфликт интересов. Ну, ничего, ничего, я сам.       Это «я сам» прозвучало для Фандорина весьма угрожающе. Впрочем, может быть показалось? Одно не казалось точно: этого «я сам» допустить было никак нельзя. «Звонок английскому другу» должен был этому помочь не случиться, а Эраст бы в это время действительно бы опросил Алису и Николая, какого чёрта случилось. Что за игру они затеяли? Почему ничего не сказали? С каких пор нападения на улице принято замалчивать перед семьей и первым делом идти в полицию, а не пытаться всё решить самому, как все нормальные ответственные граждане?       А Бриллинг, меж тем, продолжал: — А вас, мой дорогой… друг, я попрошу отправиться к графу Зурову. Сомнительной репутации человек и всё время вокруг нашей потерпевшей трётся. Дело Бежецкой об украденной вещице. Помните? Оно никуда не делось, mon cher ami, несмотря на нападения на вашу м-м своячница, кажется? — З-золовка, — машинально поправил Эраст. — На вашу золовку, благодарю за исправления, — насмешливо кивнул Бриллинг. — Несмотря на вандализм на складе вашего мужа и подозрение на убийство его начальника, хотя, должен признаться, посмертная экспертиза не выявила никаких следов сопротивления. Частичек кожи под ногтями жертвы, синяков. Если на него совершили нападение, то либо убийца был знакомым, кому погибший доверял, либо он просто какой-то человек-молния, этот наш убийца.       «Не слишком ли много случайных совпадений?», про себя возмутился Эраст. «Разве не видно, что все подозрительно крутится вокруг Пети и его семьи? И, удивительно, сразу после его неудачной попытки застрелиться! А ведь Ахтырцев был в Петином фраке… уж не нас ли с Петей собирались убить?»       Молодому человеку, впрочем, хватило самообладания всё это не выплеснуть. Особенно с учетом того, как внимательно следил Иван Францевич за его реакцией. Непонятно, насколько он преуспел в сокрытии своих чувств, говорят, людям с тёмными глазами это искусство дается проще, якобы же в светлых всё читается как в открытой книге. Однако, Эраст Петрович приложил значительные усилия, дабы изобразить энтузиазм касательно посещения Зурова, тем более, это хоть и стояло в их с Петей плане расследования не первым пунктом, но всё-таки стояло. А значит не зря потраченное время. — Мне, что же, его прямо дома допрашивать? — поинтересовался Фандорин как можно глупее. — Нет, ну что вы с места в карьер, mon cher ami. Контора выделяет вам денег на проигрыш, сходите, осмотритесь. В штосс в доме у Зурова круглые сутки играют. И проигрываются крупно. — Почему не взять его за мошенничество? — спросил очевидное Эраст. — Помилуйте, кому нужен скандал? У нас здесь есть дела и поважнее. Всё-таки уголовная полиция. — А бесчестно обсчитывать людей, значит, не уголовное преступление? — пробормотал Эраст себе под нос недовольно. Как бы добраться до телефона, вызвать Канингема… — Эдак можно все преступления мира оправдать. «Будет скандал» от создателей «Всем на свете не поможешь». — О, mon cher, вы очаровательны в своей наивности! Это юность, сам таким был. — улыбнулся в умилении шеф, опустив, впрочем, что в отличии от son cher, не спешил выпрыгнуть замуж за первого встречного на улице. — Однако же с Зуровым ссориться ни к чему. Это вопрос приоритетов. Сейчас нам важнее узнать, не он ли всё подстроил.       «Это значит, что Зуров скорее всего ни при чем», подумалось Фандорину. Человек богатый, граф. При чинах и эполетах. Но не знающий, куда их деть. А тут приют, зачем довольствоваться добровольными пожертвованиями, когда можно при помощи психологических манипуляций завладеть всем состоянием богатых людей?       «Впрочем», сказал себе мысленно Эраст. «Это предстоит еще доказать. И проверить. Пока это все голословно, но картинка-то складывается».       Молодой человек надул губы, легкомысленно сдул со лба прядь волос. — Мне прямо сейчас идти, да? — поинтересовался он, делая пару ненавязчивых шагов к телефону. Позвонить Канингему. Всего лишь снять трубку, сказать «Алло, центральная?» и…       «Стоп. А что такое центральная, если этих телефонов по всему городу единицы? Что такое центральное, куда они подсоединены?», стукнуло вдруг молодого человека. В самом деле. Ведь это телефонную линию за день не проложишь. Или проложишь? Если центральная, это никакая не центральная, а главный штаб. Центр этих Петиных иллюминатов. — Прямо сейчас, — кивнул Бриллинг. — Деньги возьмите в кассе. Впрочем, вы какой-то дерганый сегодня, мой друг. Что-то случилось? Ваш муж вас обижает? — еще пристальней всмотрелся статский советник в Эраста.       Под таким взглядом: фальшиво заботливым, но харизматичным настолько, что не знай Фандорин всех деталей, непременно бы поверил в доброту намерений, находиться было неприятно. Коллежский регистратор чувствовал себя так, будто стоял на ноябрьском сквозняке в одной ночной рубашке. — Н-нет, Петенька очень добр ко мне, шеф, — отозвался Эраст не без робости, вызванной впрочем другими обстоятельствами, нежели стеснением. — Вы всегда можете ко мне обратиться, — пошел в неожиданную для себя импровизацию Бриллинг. — Эти богатые молодые люди могут позволить себе лишнего, особенно, когда чувствуют, что от них зависят. — Я не завишу от своего мужа! — тотчас возмущенно расправил плечи молодой человек. — Я работаю, получаю оклад. — Согласно табели? — Конечно, а как еще?       Иван Францевич задумчиво поцокал языком. — Не густо, не густо. А! Напишу вам прибавку, не помешает. Работаете вы добросовестно, да и в молодой семье деньги никогда не лишние.       Эраст почувствовал, как удивленно ползут вверх его брови. С какой это стати прибавка? И с чего шеф решил, что он, Фандорин, работает добросовестно, когда шеф на работе появляется раньше него? Опять тут что-то темно. И пахнет дурно. — О, не смущайтесь, — понял по своему смешение сотрудника Иван Францевич. — Я ценю свои кадры. В моих интересах удержать их. В декрет вы, конечно, не сбежите. Но, мало ли, решите сменить сферу деятельности. Вы, кажется, не кончили высшего учебного заведения? Вот, может быть решите пойти поучиться. На семейный бюджет.       Эраст вспомнил индийскую дыхательную гимнастику. Вот и пришло время попрактиковаться, и лучше бы этому Чандре Джонсону придумать действительно работающую схему, потому что в противном случае Пете придется носить своей супруге передачи в тюрьму за убийство с особой жестокостью.       Уперев кончик языка в верхние зубы, коллежский регистратор медленно вдыхал в течение четырех секунд, задерживал дыхание на семь, выдыхал в течение восьми. Кажется, помогало. Но не слишком. — Если у меня будет в планах уйти с работы, вы узнаете первым, шеф, — отозвался Эраст спустя несколько мгновений. Шеф, хотелось верить, приписал их на обдумывание эдакой возможности. — Я пойду, возьму деньги в кассе. — доложил он, разворачиваясь и выходя. Получив деньги, молодой человек свернул в импровизированную гримерную, появившуюся так же вместе с новым шефом. Здесь хранились самые разные маскарадные костюмы. Шеф поклонником театра вроде бы не был, но мог мастерски перевоплотиться в любую личность. Эраст Петрович же лишь намеревался подобрать себе что-то, в чем можно было идти к Зурову и подождать, когда шеф покинет кабинет, чтобы дозвониться до загадочной центральной. С каждой минутой молодому человеку казалось, что их с мужем план трещит по швам. Но другого у них все равно не было.э «Пока я сомневаюсь и боюсь», сказал себе молодой человек, «Петя уже действует! А муж и жена — одна сатана».       Подождав еще мгновение и придя к разумному выводу, что шеф, вероятно, тоже ждет, когда Эраст отправится, молодой человек переоделся в более-менее приличный, хоть и очевидно ношеный, пахнущий чьим-то бальзамом после бритья, фрак и вышел на улицу, нарочно пройдя медленно мимо окон, чтобы каждая мелкая сошка могла засвидетельствовать, что он выходил.       За углом, молодой человек круто развернулся и припал к стене. Всё это жутко походило на детскую забаву, и было бы смешно, когда бы ни было так серьезно. Когда Эраст уже готов был признать свое поражение и пойти выполнять назначение шефа, последний вдруг появился на улице. По языку тела очень сосредоточенный. Его всегда резкая быстрая походка еще больше заострилась. Он не смотрел по сторонам, и, судя по всему очень спешил. Не раздумывая долее ни секунды, Фандорин поспешил за ним. Куда бы он ни шел, Эрасту Петровичу тоже всенепременно туда было надо. А Зуров подождет, тем более, если штосс у него круглыми сутками.       Очень скоро коллежскому регистратору стало ясно, что шеф держит путь не к ним с Петей домой, и не в Консерваторию, если он рассчитывал найти Алису там. И даже не к Ахтырцевым. Если те, конечно, обитают не на Чистых Прудах. Молодой человек грамотно отставал от своего начальника, выбирая держаться сзади и сбоку, где переферийное зрение даже у самых здоровых людей самое слабое. Иван Францевич сбавил шаг, достигнув пансиона за высокой кованной оградой, увитой зеленой изгородью. За ней вопили и носились туда дети, все в одинаковой одежде.       «Приют», подумалось Эрасту. «Леди Эстер», прочитал он, когда шеф уже исчез за оградой, а Эраст выждал положенные мгновения. Дальше ему ходу не было. Что бы это ни значило, а у шефа нашлось дело поважнее допроса Алисы и Коли. Что ж, и у него осталось дело — выполнить поручение шефа.