Цена жизни

      Ахтырцев не верил своим глазам. Нет, к тому, что совместные с ним обеды в студенческой столовой, где подавали как раз таки любимую Петину простецкую еду, друг начал предпочитать обедам с супругой, Николай начал привыкать. К чему он привыкать не мог, да и не собирался, так это к тому, что друг будет без него прогуливать пару. Нет, мало того, что без него! Даже не предупредив, что собирается! Да мало того, что не предупредив, чёрт возьми, им же сейчас представлять проект, выступать с докладом! А Кокорина нет.       Главное ведь опять же выпендрился! Нет бы как нормальные люди просто выполнить задание: спроектировать коляску управляемую посредством кручения педалей. Но нет! Кокорину было мало! Он же тут самый умный, впихнул зачем-то в эту повозку электродвигатель. От чего заряжать этот электродвигатель, как он будет двигать коляску? Ничего не понятно. А ведь это объяснять учителю!       Николай проклинал себя за то, что пошел навстречу другу и спроектировал коляску по тем параметрам, что задал Петя. И, если конструкцию коляски он еще худо-бедно мог объяснить, мог рассказать об осях и креплениях колес и особенности ручки управления сдвига осей и расчетный клиренс поворота, то вот как вся эта дура, собственно говоря, поедет, рассказывать должен Кокорин. Который, надо полагать, выбрал вместо этого тискаться где-нибудь в укромном отельчике с молодой супругой в обеденный перерыв! И что самое возмутительное, что он потом придет, всё объяснит, да так, что преподаватель опять скажет что чертеж выполнен первоклассно, задумка спроектирована гениально, и что, если будущий инженер Кокорин действительно такое соберет, он будет вписан в историю отечественного транспорта.       Ахтырцев не сомневался: ровно так и будет, а что остается ему, Николаю Степановичу, на секундочку потомственному дворянину? Сидеть тут, в аудитории, вжимать голову в плечи и против воли каждый раз с надеждой поднимать взгляд, когда в аудиторию кто-то входит, в надежде высмотреть милого друга, у которого внезапно проснулась совесть. Совесть Кокорина не проснулась. Аудитория наполнилась, на семинар пришла вся группа, хотя на нем не отмечали. Кто бы сомневался! Вот стоит Коле пропустить, так тут же начнут отмечать посещаемость. Но сегодня у них доклад про какую-то неведому зверушку на колёсах, а делавший решающую часть Петя отсутствует. Если Кокорину и здесь все спустит, то Ахтырцев решительно отказывается что-либо понимать в этой жизни.       Надеяться на то, что их не спросят, или про то, что о них забудут было бессмысленно. Ну на что надеяться человеку с фамилией на А? Николай только вздохнул тяжело и пуще прежнего ссутулился, когда преподаватель спросил готов ли господин Ахтырцев с докладом. — Не совсем, — неловко замямлил Коля. — Понимаете, я его сделал с другом, а его сегодня нет. Может быть я отвечу в следующий раз? — Но вы-то есть, — прищурился преподаватель.       Сухонький дедок, весь в седых кудряшках. Когда он так улыбался, то походил на доброго волшебника, у которого началась профдеформация и теперь он делает добро всем на зло. Догоняет и злобно творит добро, вне зависимости от того, хочешь ты того или нет. Вот, как сегодня, например. — С каждым докладом вы на шаг ближе к зачёту заочно, юноша, — практически пропел он, сверкая моноклем. — Отсутствие вашего друга не причина лишать вас возможности автомата. С вашего друга я спросить ничего не могу, раз его нет. Ответит, когда придет, а в случае же вашей неготовности отвечать, я вынужден буду поставить в ведомость два. — Не надо два. Задание ведь сделано! — запротестовал Николай, но слабея.       Никогда он не умел аргументировано отстаивать свою позицию. Это тоже все к Кокорину. Он вообще трус и вообще слаб. Как бишь у Достоевского? Тварь дрожащая. А Петя право имеет. И ужасно этим раздражает! Мог бы и вынуть патрон вообще-то! Но нет. Кокорин еще и раздражающе честен. Если не выучит, так рубит с горяча, не юлит, прямо говорит, что не помнит или не готов сегодня. Вот только он, зубрила эдакий, всегда готов. А Ахтырцеву выкручивайся.       Патрон, кстати, тот, что Николай вынул перед своим последним выстрелом у цирюльни, так и катался в кармане мундира. Теперь молодой человек, нервничая, опустил руку в карман, нащупал его и зажал в пальцах. — Если сделано, тогда что же мешает вам его ответить? Хотя бы свою часть, — поощрил его с добренькой улыбочкой преподаватель. — Ничего. Просто доклад вдвоем делали. И отвечать лучше было бы тоже вдвоем. Но я попробую. — глухо отозвался Николай, поднимаясь.       Это будет фиаско. Он уже знал это. Взяв с собой оба чертежа, Кокорин передал ему и свои листы, чтобы не таскаться с ними по городу, Николай побрел к учительскому столу. С трудом, постоянно роняя то мел, то булавки, то карандаш, молодой человек все-таки смог прикрепить чертежи конструкции на четырех колесах и прилагающейся к ней странной штуки, похожей на музыкальную шкатулку или ксилофон, к пробковой доске. — Это что еще за диво дивное и чудо чудное? — процитировал Пушкина учитель. — Это… самоходная электрическая коляска, — ответил Николай, натирая подушечкой большого пальца острый наконечник патрона в кармане.       А ведь Кокорин отдал ему пистолет! Тогда, когда они проводили Эраста из церкви до работы и пошли в университет. Много позже, уже после семейного застолья, после раута, уже после того, как вернулся домой с посмертной запиской Кокорина, Ахтырцев разобрал пистолет. И увидел Петин патрон, торчавший аккурат напротив выхода. Невыстреленный патрон, призванный разнести светлую Петину голову на тысячи клочков, если бы эта самая светлая голова не родила в очередной раз очередную сумасбродную идею выбрать в свои жертвы скучавшего юношу, а не мирно читавшую рядом с няней девушку. — И как эта самая коляска, позвольте, едет? — вынул Николая из размышлений голос преподавателя. — Там двигатель есть… электрический. Он заводится от потоков электричества и она едет. — А как же оно туда поступает, в двигатель? — удивился учитель, кажется, заинтересовавшись чертежом двигателя куда больше, чем чертежом самой коляски, для которой он и предназначался. — Наверное его туда подают, — пошел ко дну Ахтырцев. — Как-то. Наверное там клапан где-то… его наверное заправляют, она едет, потом снова заправляют. Я не знаю, Викентий Кенсаренович! Это не моя часть и чертеж не мой! Это друга! А его нет! Он про двигатель рассказывает. Я могу рассказать, как вот колесами управлять, вот тут ручка, управляющий коляской её поворачивает и смещает оси. Коляска повернет. — Надо полагать и тут без электричества не обошлось? — почесал покрытую седым пушком щеку преподаватель, у которого дома все освещалось старыми добрыми свечами да керасиновыми лампами. — Хорошая фантазия. Но надо было продумать её более детально. Мы не на сочинительстве, молодой человек. Так и быть поставлю три. — Нам обоим? — уточнил Ахтырцев, впрочем, уже зная, что услышит в ответ. — От чего же? Только вам. А вашего друга я выслушаю, как явится.       По завершении занятий Ахтырцев легко бы мог предложить альтернативу не продуманному электрическому двигателю — собственный подгорелый выходками друга зад. На его тяге Николай Степанович оказался от Воробьевых гор возле центра, где работала Петина жёнушка, за рекордные четверть часа быстрой ходьбы. Ну очень быстрой ходьбы. — Где Фандорин? — воскликнул он, игнорируя в праведном гневе всех служащих, кто опрометчиво пытался становиться на его пути.       Голубоглазый фарфоровый красавец высунулся из одного из кабинетов и заметно потускнел. Ну, конечно, ждал мужа, а тут явился только его друг. — Вот вы где, Эраст Петрович, — с убийственной любезностью произнес Ахтырцев. Руки чесались эту куколку с длинными ресницами хорошенько отделать. Можно строить глазки и пудрить Пете мозги хотя бы не в ущерб учебе? — А я вас обыскался. Не подскажете, случайно, где ваш благоверный? — Петя? Разве он не с вами? В университете? — удивительно правдоподобно удивился стервец. — Если я у вас интересуюсь, то разумно предположить что нет. — едва сдерживал себя Ахтырцев. — Он ушел с вами обедать и в университет не вернулся. А у нас с ним был совместный доклад, который, разумеется, не зачли нам обоим, ибо без него я не стал выступать. Хватит ломаться, Фандорин! Где Петя? Что вы с ним сделали? Где ответственный, последовательный, несущий ответственность за свои действия человек? В любое другое время Эраст бы просто влепил обнаглевшему Ахтырцеву звонкую затрещину. Но в свете последних событий коллежского регистратора охватила тревога. — П-подождите, Николай Степанович, — запнулся он, вместо того, чтобы заговорить с возмущением. — Если Петя не с вами… То где он?       «Я просил его узнать про Бриллинга и съездить проверить описи. Но не вместо пар же! Что он выдумал! Вот я ему задам!», думал коллежский регистратор, но скорее тревожно, чем сердито. Шестое чувство, что уже подсказало ему, что Петя застрелится в случае отказа, и что дело Миледи стоит проверить в архиве на наличие, вовсю трубило коллежскому регистратору об опасности. Муж в опасности.       Фандорин тревожно заозирался, думая, куда бы втиснуться вместе с Ахтырцевым, пока на них не обратили внимание в сумятице конторы. А может уже обратили? Может сумятица не такая уж и сумятица? А вполне себе чётко организованный шефом хаос, который выглядит энтропией лишь для непосвещенных, таких как Фандорин и Ахтырцев. И Кокорин. А у Ивана Францевича они все на ладони. Внутри, в области живота, шевельнулся колкий липкий страх. Петя… Петенька. Во что его втянули? — Где записка? Где Петина записка? — внезапно ухватил Ахтырцева за грудки Фандорин, рывком втягивая в помещение из которого выглянул на Колины вопли. — Ты уничтожил её? — Тряхнул в состоянии аффекта студента Эраст. — А свою передал? Ну конечно же нет! Нет! Да у тебя на лице все написано!       В бессильной ярости, Фандорин оттолкнул от себя Петиного друга с той же силой, с какой рванул на себя. От неожиданности Николай не успел ни сгруппироваться, ни затормозить, изрядно приложился боком о стену. Сверху еще что-то звякнуло, приложив до кучи студента по уху.       Ну конечно! Телефон Белла! В сумятице Колиного появления Эраст как-то не подумал, что находился в кабинете шефа и того там не было только потому, что он ушел за эклерами к кофе. Эклеры к кофе. Работа по мнению шефа должна быть в радость.       Ахтырцев ойкнул, ругнулся. Из кармана что-то со звоном выпало. — А это что такое? — ахнул Эраст, провожая взглядом что-то длинное металлическое и с заостренным концом.       Ахтырцев был первым. Метнулся, подобрал упавшее, сунул в карман. Но Фандорину было достаточно. — Ты стрелялся не по настоящему! — задохнулся он. Голубые глаза подёрнулись льдом гнева. — Не по-настоящему! Петя мог умереть! — Я все объясню! Я объясню! — еще попробовал запротестовать Ахтырцев, но праведный гнев и тревога за мужа в естественном порыве защитить дали свою взрывную смесь. Фандорин рванул с места, не зная чего хочет: снова ухватить студента за лацканы мундира? Отходить по лицу? Снова приложить о стену?       Ахтырцев приготовился, отскочил, оказавшись за спиной противника, вместо того чтобы наддать ногой под зад, зачем-то напрыгнул на Эраста сверху, вцепился в волосы совсем по девичьи. Эраст не отставал, впившись в руку соперника зубами. — Мама дорогая, — поразился царящему погрому на ринге Бриллинг. — А что здесь происходит, собственно? Бой бессмысленный и беспощадный за сердце юного господина? — статский советник осуждающе покачал златокудрой головой. — Милостивые государи, я разочарован. Мне говорили, что дворянское сословие сражается силой мысли, а не кулаками как крестьяне. Приведите себя в порядок оба. Тот, кого вы не поделили ждет вас в приёмной.       Боевые выкрики своего помощника Бриллинг услышал еще с улицы. В окне своего кабинета заметил спину Фандорина. Ахтырцев стоял к нему лицом, но все внимание студента было направлено на Эраста. Николай Степанович был слишком занят собственными чувствами неприязни к молодой супруге друга, чтобы увидеть остановившегося перед окном прохожего.       За эклерами Иван Францевич тоже сходил, разумеется, но главное встретился с агентом. Человек со стеклянными глазами сообщил, что акция со складом прошла успешно, но описи найдены не были. Начальник склада сказал, что они лежат в головной конторе, но он проверил, их там нет. И если бы Иван Францевич не хватился в последний момент, акцию удалось бы провести более гладко.       Узнавать правду из чужих уст никогда не бывает приятно. Если бы этот агент не был еще нужен, Бриллинг бы от него избавился. Слишком много о себе думает. А делать с собой что-то было надо. Появившиеся чувства могли помешать расследованию, Иван Францевич это понимал. От того и раздражился на справедливое замечание. Действительно, Кокорин. Да, смазливый денежный мешок, ничего из себя не представляющий без папенькиных денег и счастливого знакомства с Амалией, приведшего к оригинальной дуэли и знакомству с Эрастом в парке. Да, это все безусловно неприятно. Но еще неприятнее то, что телефоны Бэлла перевозились на его судах, а значит в документах компании задекларировано что, куда и кому было перевезено.       Иван Францевич предполагал, что в конторе должны находиться самые последние бумаги документооборота, но краткий отчет околоточного, посланного по делу о пожаре, показал, что там хранится лишь не интересная никому бухгалтерия. Значит, документы лежат либо на складе, либо на заводе. Склад территориально ближе, но и там ничего не было найдено. Значит, Кокорины хранят эти документы дома. — Петя? Петя здесь? — рывком оправил на себе мундир взъерошенный раскрасневшийся Фандорин. Разом отпустивший его Ахтырцев, находящийся в не менее разобранном виде, тяжело пыхтел. Бриллинг кивнул со смешинками в глазах, хотя их серая глубина оставалась недосягаемо туманной. — Ну а кто же еще на все отделение будет желать видеть свою жёнушку и объявлять, что соскучился? И это при том, что у нас здесь ни одной женщины! Вы уникум, mon cher! — Перестаньте меня так называть! — вспомнил наставления мужа Эраст. — Мне не нравится! Обращаться ко мне так имеет право мой муж, и это не вы. — О, простите mon ami, я никак не думал компроментировать вас! — шутливо поднял вверх руки Бриллинг. А внутри растекалась неприятная горечь отвергнутого. О! Смотреть на эти яркие, блестящие гневом голубые глаза! И знать, что они никогда не взглянут на тебя не то, что влюбленно, а хотя бы с симпатией… Хотя бы с восхищением…       Быстрым движением поправив волосы, Эраст рванул навстречу мужу. Ахтырцев, собрав разлетевшиеся по полу ватманы чертежей, зажал их под мышкой и поспешил за счастливым соперником.       Бриллинг, допустив мысль, как было бы хорошо, если бы молодые люди рассорились и нашли бы утешение кто в друге, кто в начальнике, пошел следом. — Петя! Ты живой! — забыв всякие формальности, повис на супруге Эраст. Кокорин ловко подхватил его, подаваясь чуть назад по инерции движения. — Живой, а какой должен быть? — усмехнулся он, но как-то с неестественной кривизной. — Хочешь уже быть богатой вдовой, котёнок? Нетушки, шиш. Будем стариться вместе, сидеть на лавочке и рассуждать как распустилась молодежь. — Ты дурак! — стукнул Фандорин его в грудь не больно, но, видно ощутив что-то, не вздохнул с облегчением, а отстранился, тревожно вглядываясь в супруга. Нашел описи? — Где ты был? — Ездил к папеньке проведать, — наигранно безразлично пожал плечами Кокорин. Но язык тело выдавал напряжение.       А если описи были все-таки на складе и он их нашел? Бриллинг всматривался в молодых людей со стороны, запрещая себе ревновать. Отрефлексировать свои чувства к мальчишке-Фандорину можно позже. Сейчас важно уловить самое суть, а когда молодые люди заметят его наблюдение, сказать, что заинтересован чертежами, например. — Он сгорел, — Пётр вперил взгляд в статского советника, стоящего поодаль. — Вы тут теперь главный? Я вас помню. Вы домой к нам с Эрастом приходили. Я вам тут труп подогнал. Начальник склада. Заколот поджигателем склада, перед смертью сказал, что его пырнул ножом, а потом поджег склад человек со стеклянными глазами. Молодая супруга совсем непрофессионально ахнула и обвила Кокорина за локоть. «Начальника склада убили! Петя привез труп. На его руках умер человек, он привез труп сюда», пронеслось в голове Фандорина, и он сильнее сжал руку мужа, прижимаясь к его боку. — Да вы что! — приподнял брови Бриллинг. — Что творится в Москве. Вчера Бежецкую обокрали, сегодня ваш склад подожгли. Что я говорил, Фандорин? Это может вырасти в цепочку преступлений! — тут статский советник нахмурился. — Хотя, впрочем, не будем спешить. Вполне может статься, что эти два дела не связаны. Со склада что-нибудь пропало? Пётр хмыкнул. — А вы как думаете? На складе много чего было. Все сгорело. Убыток колоссальный. Эраст с плохо скрываемой гордостью взглянул на своего супруга. Вместо того, чтобы сказать, что ничего не пропало, он говорит о пожаре, об убытках, меняя семантику вопроса! — Я имел в виду что-то конкретное. Деньги, документы? — попробовал все-таки обхитрить соперника Бриллинг. — Деньги? Документы? Вы шутите? Склад полыхал как чучело Масленицы перед Великим Постом. А за мою ногу цеплялся умирающий человек. Я по-вашему должен был на все плюнуть и пойти проверить не пропало ли чего конкретного? — возмутился Кокорин. — Вот что! — сказал он вздорным голосом барчука, привыкшего к тому, что в этом мире все решается деньгами. — Ваша задача найти мне этого сукина сына, поджегшего мой склад! И принести мне на блюдечке. Нужно сделать к концу месяца. Именно столько нужно страховщикам на сбор доказательств, что склад поджег не я, не папенька, не жёнушка моя, не кто из наших рабочих с целью наживы. Кто и для чего это меня уже не интересует. А вот денежную компенсацию за погибшее в огне имущество я получить желаю. — Кокорин легким франтовским движением достал карманные часы. Большой, ужасно некрасивый, инкрустированный фальшивыми алмазами размером с булыжник брегет, откинул крышку, глянул время. — Шесть часов вечера. Рабочий день окончен. Я забираю у вас мою жёнушку. Коля, тебя тоже забираю. Чего ты там Кенсаренычу ответил сегодня? — Я из-за тебя схватил двояк, — буркнул Николай, но уже не так запальчиво, как давеча говорил с Эрастом. — Пересдадим завтра, — отмахнулся Пётр благодушно. — Не парься, чай не баня. Кенсареныч дядька добрый. Мы ему табачку английского для трубки достанем, он и подобреет. Выслушает обоих.       Уводя друга и жену, Кокорин на пороге оглянулся. Иван Францевич неотрывно смотрел ему вслед. Это был ничего хорошего не предвещающий взгляд проигравшего раунд борца, намеренного не медля взять реванш.       Кокорин ответил ему не менее решительным взглядом. Времена, когда он легкомысленно гулял по парку с патроном возле виска прошли. Теперь он будет бороться за все, что имеет. А имеет он много чего. И делиться не намерен.