Цена жизни

      Мальчишка не спешил ему верить. Бриллинг чувствовал это и против воли раздражался: несмотря на то, что Амалия вообще-то ввела его в курс дела, особо акцентировав внимание на «осложнениях», Иван Францевич тогда не придал этому большого значения. Привыкший своей харизмой, быстрой речью, яркой улыбкой и энергичностью движений завоёвывать сердца кавалерийским наскоком, статский советник был изрядно разочарован и обескуражен, обнаружив двух таких же энергичных и жизнерадостных людей. Одним из которых, кстати, давно должно было быть меньше, а второй никак не должен был так быстро и легкомысленно жениться. Простите. Выходить замуж.       Женись он хоть бы на девице Колокольцевой, чей отец изрядно подает приюту, но, опять же, недостаточно, чтобы леди Эстер могла воспитать всех нуждающихся, дело бы пошло проще. Во-первых, женитьба на Колокольцевой пошла бы по всем канонам старого доброго дворянства, (к которому Бриллинг не относился от слова совсем, но которое презирал за преданность традициям прошлого), что, безусловно, сыграло бы «Азазель» на руку: пока бы развертывался процесс помолвки, Бриллинг бы взял Эраста под свое крыло, рассказал бы ему, что в его возрасте жил так же скромно, но так же как он тянулся упорно вверх.       Во-вторых, Колокольцева девушка, а значит не стала бы проявлять никакого интереса к работе мужа. А вот Кокорин, даже если бы не был выбран Амалией в качестве цели, всё равно вряд ли бы стал держаться подальше от дел супруга. Точнее, супруги. Бриллинг видел мало, но достаточно для того, чтобы предположить, что в молодой семье, живущей свой конфетно-букетный период и еще не зашедший в залив повседневных штормов, принято всё делать непременно вместе и всем друг с другом делиться. Фандорин, должно быть, принимает активное участие в подготовке своего мужа к сессиям да зачетным неделям, или чем там эти несерьезные книжные люди заняты, просиживая студенческие тужурки за партами шесть лет?       Поняв, что место авторитета для юного коллежского регистратора нагло занято богатеньким смазливым студентом, Иван Францевич внутренне злился. Чувствуя, что выбранная им риторика проигрышна в самом начале, Бриллинг, тем не менее не мог совладать с собой. Эмоции, всегда бывшие его бичом, рвались наружу, вместе со словами: — Я в вашем возрасте жил скромнее и был осмотрительнее в знакомствах, — заметил статский советник, буквально чувствуя, как подбирается от его слов, готовясь обороняться юноша.       Пылкий, наивный, умный, но всё-таки для опытного Ивана Францевича не представляющий особенной угрозы. При условии симпатии к нему этого самого юноши, разумеется. А симпатию забрал кошелек на ножках. Тьфу ты! Ей богу, он думал о Фандорине лучше. Выбрать безвкусно из двоих посмазливее да с доходом постабильнее, ведь судостроительный завод, это вам не прииск, где нефть то есть, то нет. — Неприятно конечно, что с этого приходится начинать знакомство, — будто оправдываясь за первое высказывание заметил Бриллинг. — Но чем вы думали, Эраст Петрович? Вы полицейский, вы коллежский регистратор, а как время проводите? Я думал о вас лучше.       Эраст, внешне спокойный, внутри натянулся как струна. Не зря ему этот шеф с порога не понравился. Во-первых, зачем-то домой пришел знакомиться, во-вторых, откуда домашний адрес узнал? В конторе-то значится все еще прежний адрес, Малая Никитская 17. Ксаверию Феофилактовичу Фандорин рассказал, что замуж вышел, но что переехал — нет. Так откуда этот новый шеф узнал, где Эраст обитает? — Простите, а о каком времени идет речь? — как можно спокойнее осведомился он. Сейчас было важно не дать волю ни праведному возмущению, ни беспокойству за мужа. Нужен здравый расчет, холодная аналитика. Рядом с Петей анализировалось бы, правда, легче. — Вы были замечены вчера в сомнительной компании графа Зурова играющим на деньги. Но это ничего, время-то ваше личное, не рабочее. Не мое дело, как вам его проводить. Однако же, в этот вечер в доме госпожи Бежецкой произошла кража со взломом. А, поскольку, вы присутствовали, она сказала, что даже в непосредственном месте событий… то есть её спальне, обязан спросить, не видели ли вы чего подозрительного?       Вот оно что. Значит, новый шеф к нему сразу от Бежецкой. Значит, новый адрес Фандорина сообщила ему она. Эраст, разумеется, ей не называл, Петя тоже. Но Бежецкая женщина умная, проницательная. Где живет Петя её кругу известно, а раз с женой пожаловал, так уж верно вместе квартируют. Можно ли предположить, что это шеф, которым внезапно заменили Ксаверия Феофилактовича, человек Бежецкой? Вполне. Но пока это голословно.       «Надо понаблюдать», решил молодой человек. «Чем-то, а он себя выдаст. С нечестными людьми всегда так происходит, даже с очень умелыми».       Впрочем, как и с честными. Вот, Петя. В глазах ведь всё читалось! Какое счастье, что он остановился именно перед Эрастом. «Вот из таких случайностей и складывается судьба».       Однако, новый шеф, судя по всему вздумавший играть в честного следователя, ждал его ответа. — Что вы вообще там делали? — настаивал шеф, нарочно идя не быстро. Видно, хотел допытываться не в конторе, без свидетелей. — Танцевал и пил шампанское. И в карты играл. — Ответил всю правду Эраст. — Я выиграл, между прочим, а Зуров сжульничал, колоду подменил! Я все заметил, возмутился. Зуров мне дуэль предлагал, но Петенька, мой муж, решил все на тормозах спустить. Расплатился. — Эраст хотел было добавить Петину цитату, что в их семье дуэли под запретом, но вовремя прикусил язык. Не надо болтать лишнего, к тому же, если это действительно человек Бежецкой, ему и без Эраста всё известно. — А на момент происшествия вы где были? — прищурился Бриллинг, как экзаменатор, собирающийся подловить студента на ошибке. — Не знаю. — подобрался Эраст. Очень ловко, хоть и классический прием. Не называя времени происшествия проверить, имеет свидетель к нему непосредственное отношение или опосредованное. Значит, с человеком он имеет дело опытным. — А что украли? — включил любопытство юноша.       И в самом деле, что? Конверт-то они с Петей вернули, не в картину, правда, а в платье, и потом Эраст это самое платье самолично его хозяйке кинул, не дав пырнуть кинжалом ни Петю, ни бедового его друга. — Нечто очень ценное для госпожи Бежецкой. Она не согласилась сообщить что. Сказала лишь, что конверт, хранившийся за картиной.       Ну ещё бы она напрямую назвала, что она там прячет. Петя, конечно, не до конца расшифровал коды, но с кодами должностей и индексами стран и живым Петиным и Колиным примером, Фандорин начинал думать, что это список предполагаемых смертников, альтернативных вариантов, новых ухажеров роковой женщины. — За какой картиной? — уточнил Эраст так, будто совершенно не имел к этому отношения. Так, на его взгляд, сделал бы любой свидетель, желающий оставаться в графе «свидетели». — Висевшей в спальне над кроватью. — охотно ответил Бриллинг. Его серые глаза смотрели внимательно, но в них решительно ничего нельзя было прочесть. Поволока осеннего тумана над рекой. Видимость стремится к нулю, навигация требует повышенной концентрации, что Фандорин и сделал, весь подобравшись: — Я не знаю, где я был, вы же не сказали, в какое время у нее украли этот конверт. — сказал он. — Но в комнату вы заходили? — Заходил. Она сама меня завела туда. Сказала, чтобы я платье надел, раз уж я вышел замуж. Я надел. — А потом? — Потом я переоделся обратно во фрак. — Выходит, вы были в комнате минимум дважды?       Эраст кивнул, не став уточнять сколько раз и при каких обстоятельствах на самом деле заходил туда. — И не видели ничего подозрительного? — всё никак не мог удовлетвориться Бриллинг. Или наоборот.       Эраст, вспомнив своё короткое представление на крыльце своего нового дома с жеманным закатыванием глаз, томным поцелуям на мысочках, хотя они с Петей одного приблизительно роста. И решил вернуться к образу, надо полагать, изрядно Ивану Францевичу действующему на нервы, бедного Эраста, урвавшего куш в виде богатого не дворянина Пети. — Ничего. — надул губы коллежский регистратор. — Я же переодевался. Я был занят тем, чтобы выглядеть хорошо, а до того, как выглядит комната, мне дела не было. Боюсь, я вам ничем не могу помочь. «А вот помешать, очень даже», подумалось ему.       В конторе начались новые интересности. Во-первых, на стене теперь висел телефон, по которому новому шефу постоянно кто-то звонил, и он шумно кричал в трубку, пытаясь перекричать помехи. Такого новшества не было даже в Петином доме, а ведь они очень богатая семья!       «Купить он меня хочет что ли?», задумался про себя Эраст, нет-нет, да поглядывая с детским интересом на шумную конструкцию. Завидев его интерес, шеф спешил поощрить его. — Это новейший телефон Белла, Фандорин! Таких по всей Москве единицы, но в сыскной полиции всенепременно один должен быть. Хотите попробовать воспользоваться?       Эраст хотел. — Но куда мне звонить, шеф? Если по Москве их единицы? — удивился он. — А это уж не ваша забота, я вам скажу кого набрать, и что сказать. А вы уж наслаждайтесь последним словом техники!       Внутри шевельнулось беспокойство. «Скажет, что мне говорить? А потом использует против меня же!», подумалось Эрасту. С другой же стороны, ему представала возможность узнать хотя бы одного человека, кому звонит новый шеф, и еще одно место, где стоит новое чудо техники.       Захлопав ресницами а-ля наивная барышня, Фандорин активно закивал головой. — Вы только покажите, как все работает, — залепетал он, глядя на шефа воодушевленно. — А то я еще сломаю! — Ничего не сломаете, чего за зря на себя наговаривать? — улыбнулся Бриллинг наставительно. — Это только кажется сложно, на деле все просто. Скоро все на такой перейдем. Ну-с, набирайте. Говорите «Алло, центральная? Соедините с лордом Канингемом». Это мой знакомый, мы с ним состоим в одном клубе. Очень почтенный англичанин.       «Англичанин», мелькнуло в голове Фандорина. Однако, он заставил себя набрать номер центральной и уверенным голосом, не выдавая, что на самом деле творится с ним, попросить Канингема. «Та леди, что держит приют, в пользу которого Коля и Петя завещали деньги, она тоже англичанка!» — Hello? — донесся приятный обволакивающий тенор «почтенного англичанина» сквозь помехи.       Эраст сглотнул и совсем по детски передал трубку Бриллингу, не зная, что сказать. В серых глазах Бриллинга заплясали плохо скрываемые смешинки довольства.       «Так-так, значит предпочитает юных дурачков, смотрящих на него как на наставника», пометил себе мысленно Эраст наиболее приятный шефу образ и возможную линию своего поведения.       «Канингем. Канингем. Английская резидентура при посольстве? Много ли Канингемов в Москве? Что первее, Ксаверий Феофилактович или же приют?», с этими мыслями молодой человек направился в хорошо ему знакомый архив, с которым, собственно и работал при Ксаверии Феофилактовиче.       Во-вторых, в конторе с появлением в ней нового шефа царил хаос. Сновали туда-сюда разномастные люди: просители, граждане, низшие чины, жандармы. Все с какими-то бумагами, папками. Сплошная имитация кипучей работы при полном отсутствии оной в реальности. В архиве теперь стоял настольный телеграф, за которым постоянно работал человек. Это было досадно, потому что во-первых, в архиве Эраст всегда работал один и уже начал считать помещение своим негласным кабинетом. Во-вторых, потому что этого человека, как впрочем и добрую половину неожиданно переполнившийся конторы московского сыска, Фандорин не знал.       Молодой человек планировал, пока шеф разговаривает, взглянуть на месте ли дело Миледи. Внутреннее чутье почему-то подсказывало ему, что это сделать нужно, а интуиции Эраст Петрович верил безоговорочно после мужниного фортеля с пистолетом. Однако, телеграфист какого-то чёрта подскочил к нему, бурно затряс за руку и принялся знакомиться, не испросив расположения Эраста. — Вы тоже новенький? — затараторил он, все тряся Эрастову руку так, что коллежский регистратор начал переживать не останется ли без нее. — А меня вот только взяли на телеграф! Я то думал, что на центральном буду работать, а распредели вона куда! В сыск!       Фандорин бросил взгляд на стол, заваленный архивными делами. И зачем только он их разбирал, кропотливо складывал по алфавиту? Вот, пожалуйте, пришел этот трясучий человек-хаос и убил целый месяц Эрастового труда.       Однако, потрясло коллежского регистратора даже не то, как быстро новый шеф превратил в принципе спокойную, может быть не быструю, но зато основательную работу Ксаверия Феофилактовича в кипящий улей, а мучительно знакомый краешек дела, виднеющийся из-под кипы других бумаг. — Позвольте, сударь, — все-таки выдернул свою руку Эраст Петрович. Он быстро подскочил к столу, прежде чем новый знакомый успел его остановить, выудил дело из-под свального греха на столе. — Я собственно за этим и заходил. А кому вы это телеграфируете? — А-а, шеф и вас за этим делом послал? Велел со столичным сыском связаться, телеграфировать, что у нас есть.       «Столичным сыском. А сам Бриллинг откуда, собственно, взялся?», задался логичным вопросом Фандорин.       Упомянутый Иван Францевич материализовался на пороге архива, едва Эраст о нем подумал. — А я-то думаю, куда вы делись, mon cher! — воскликнул он. — Ксаверий Феофилактович вас почти что превратил в библиотечную мышь! Ай-яй-яй, будем исправлять. Негоже такие молодые кадры томить среди бумажек. А папку вы верно достали, она нам понадобится. Несите её мне на стол и пожалуйте на планерку отдела! Мы обсуждаем не может ли кража у госпожи Бежецкой вылиться в цепочку краж, как в деле Миледи одно самоубийство вылилось в цепочку последующих?       Это приторное «mon cher» сводило Эрасту зубы своим тошнотворно сладким звучанием. Петины домашние прозвища вроде «душа моя» и даже «котёнок» так не раздражали, потому что во-первых, звучали по-русски, без претенциозности, во-вторых с юмором. А шеф смотрит своими мутными серыми глазами, называет «mon cher» и туманно улыбается. Как хорошо, что Эраст уже успел выйти замуж и связать свою жизнь с достойным человеком. — Да, шеф, иду шеф, — отозвался Фандорин, аккуратно обходя нарочно занявшего весь дверной проём Бриллинга.       Дуэли в их семье запрещены. Петя сам так сказал. Но, чёрт возьми, неспокойно Эрасту от этих мутных изучающих взглядов. Липко, холодно, хочется одновременно и помыться, принять горячую ванну с кучей пены, и закутаться потом под горло. Стоит ли рассказывать об этих взглядах и ощущениях от них Пете?       «Если смолчу, Петя сам догадается. Он уже меня чувствует, считывает. Мы ведь муж и жена. Не дай Бог наделает глупостей», облокотился о свой стол Эраст.       На графитной доске мелом было начертано слово «Азазель». То последнее слово, что произносили все самоубийцы. Бриллинг подчеркнул каждую букву, как при игре в виселицу, обвел слоги и рассуждал о том, что это может быть аббревиатура из инициалов нескольких лиц, вероятнее всего руководителей этого «Азазеля», сложенных вместе. На взгляд Фандорина они попусту теряли время, ничего конкретно не расследуя.       В свой законный обеденный перерыв Эраст вновь расстроил шефа: попросился сходить пообедать. — Какой обедать, Фандорин! У нас тут работа кипит! — всплеснул руками шеф, впрочем, ничем кроме разговоров по телефону и рисования на доске не занимавшийся. — Я голодный ничего не соображаю, шеф, — виновато потупился Эраст.       Пришлось отпустить. Однако, подойдя к окну, дабы посмотреть, куда пойдет его главный сотрудник, Бриллинг не удивился, увидев что Эраста на улице встречает уже знакомый ему смазливый высокий студент в цилиндре и фраке. Молодые люди крепко и дольше положенных приличий обнимались на улице, не обращая внимание на прохожих. Бриллинг вернулся за стол. Хорошо, если они просто пойдут обедать и дурачиться, как утром. Но, скорее всего, это не так. — Таисий! — вызвал он телеграфиста-архивариуса к себе. — Тебе новое поручение. Ты неброский. Проследи за нашими молодоженами. Куда поедут, что делать будут. Особо глаз не мозоль, разговоры пока тоже можно не прослушивать. Иди.       Тасенька, в архиве нервный молодой человек со спутанными грязными волосами и тяжелыми очками на носу, слегка вжимающий в плечи голову, распрямился, снял очки, открыв красивые зеленые глаза, зачесал назад волосы без пробора, и накинув шинель превратился в среднестатистического московского чиновника восьмого класса. Он вышел на улицу и смешался с толпой.       Бриллинг постукивал пальцами по столу. Все-таки Амалия пока что оказывалась права. Охмурить мальчишку с этим его дурацким внезапно выжившим мужем, оказывалось пока непросто. Что хуже, Иван Францевич понимал Кокорина: ради этих больших голубых глаз, упрямо нахмуренных бровей и решительно поджимающихся губ, можно и жениться.