Resident Evil 2: Дожить до утра

Раккун-сити 23 июня 1993 года 17:34 Леон

— Меня заколебал этот идиотский галстук! — досадно прошипел я, с силой зашвырнув обязательный элемент одежды на сегодняшний вечер в дальний угол комнаты. Я хотел было вдобавок потоптаться на нём и выместить всю свою едкую злость, но мне не позволил утешающий голос позади себя, такой вечно тихий и убаюкивающий. — Львёнок, давай я помогу тебе… Сегодня самый счастливый день в моей жизни. Я наконец-то перестану слоняться по школе, отсиживать положенное на учёбу время за задними партами и мотать часы бесполезных занятий с плеером в кармане. Я чересчур строптиво относился к этому выпускному хотя бы из-за того, что там надо для начала присутствовать. Надо же, люди додумались отмечать уход из учебных заведений нескончаемыми плясками и шведским столом в окружении своих идиотов-одноклассников, о которых они через неделю и думать забудут. Серьёзно? Мама подошла ко мне со спины и я, не глядя, протянул ей злополучный алый галстук, чуть не доведший меня до белого каления. Я увидел нас в отражении огромного зеркала в целый человеческий рост — себя, разодетого, как полагается джентльмену; и маму, пристально следящую за тем, чтобы её сын выглядел достойно. Её нежные руки скользнули по моим плечам, поправляя воротник белоснежной выглаженной рубашки, и аккуратно выудили его из-под пиджака. Отточенными движениями она принялась за дело, и от меня не укрылась мысль, что завязывать галстуки она сможет даже с закрытыми глазами. — Как ты так ловко это делаешь? — поинтересовался я, чуть склонив голову набок в искренне удивлённом жесте. Мама вздохнула, так тяжко и печально, что я невольно поёжился, нечаянно спровоцировав у неё поток грустных воспоминаний. Она не смотрела мне в глаза, сосредоточив внимание на своих пальцах, так умело завязывающих два конца галстука в аккуратный узелок. — Твой папа тоже не умел это делать. Я мысленно ухмыльнулся и отвёл взгляд куда-то в сторону, рассматривая старые фотографии в рамках на выступе кирпичного камина. На меня нахлынула волна какого-то неприятного чувства, свинцовыми когтями сковавшими сердце и больно полоснувшими по самой душе, оставляя очередной эмоциональный шрам. Какой он мне, к чертям, папа? Даже такое благородное слово «отец» едва ли вяжется с понятием «Джим Кеннеди». Раз он думает, что звонит раз в месяц всего на пару минут, то принимает активное участие в жизни сына и жены? Мы слишком часто названивали ему, но он лишь хладнокровно сбрасывал бесчисленные звонки и продолжал скрываться от неизбежного. В конце концов, мы оставили и это. Да, он выжил той роковой ночью. Он объявился лишь спустя два года, когда мы с матерью уже успели укорениться здесь, в Раккун-сити. Помню, как тот пытался горячо убеждать нас, что раньше он не мог связаться со своей семьей, находясь в бегах и прячась от чего-то криминального. Тогда мы с мамой переглянулись, уяснив одно, — слишком липовыми были его пустые слова. Отец изредка навещал нас на дни рождения, а на Рождество без угрызений совести отдаривался бесконечными подарками и открытками с миловидными надписями. В порывах злости на судьбу и закипающего гнева в жилах от одного лишь упоминания о нём я выкинул все его письма, исписанные фальшью о глубоком переживании и большой любви к нам. В те редкие встречи, когда мы виделись, я наблюдал его каким-то дёрганным и раздражённым, будто на его плечах висел груз тайны, о которой он боялся лишний раз сболтнуть. Его что-то коробило и капало на совесть, но точно догадаться я не мог. Может, он просто успел завести любовницу? — Ясно. Яблочко от яблоньки… — Хватит, Леон, — недовольно шикнула мама, обратив сердитый взор льдисто-водянистых глаз прямо на меня. — Он — все ещё твой отец, пусть даже если у него нет времени быть с нами. — Хватит надеяться на лучшее, мам, — парировал я и резким движением отстранился от рук женщины, кои секунду назад с таким трепетом завязывали на моей шее галстук. — А вдруг он изменяет тебе? Каждый раз нагло врёт в лицо, что любит нас до потери сознания, а у самого уже новая семья ждёт его прихода домой? Мама замерла на пару мгновений, а затем медленно опустила руки вниз, дотронувшись до сгорбленных от тоски плеч. Я мысленно отругал себя за необдуманную фразу, когда заметил покрасневшие от недосыпа глаза и заблестевшую на них плёнку слёз. Я так и не научился не срываться на неповинных людях… — Да, малыш, ты прав, — она отвернулась от меня и подошла к зеркалу, обхватив себя ладонями за предплечья. Через отражение мама обращалась ко мне, но в то же время изучая взглядом лишь себя, не обращая на меня внимания. — Он изменяет мне. Изменяет с пробирками и препаратами. Я на секунду замер на месте, переваривая услышанное. Мама явно знает больше меня, но не горит желанием рассказывать мне об этом. Я знаю, что отец до сих пор связан с разработкой каких-то вакцин и, наверное, часами не вылезает из своей лаборатории, но сейчас меня это уже слабо волнует. Вырезав его из собственной жизни, как и он нас, я больше никогда не позволю себе заново привязаться к нему. С меня хватит подобных ошибок. Ещё раз вглядевшись в своё отражение на запотевшем стекле зеркала от собственного дыхания, я ладонью заправил назад спадающую на глаз челку и отправился в холл. За бортом шпарили нещадные двадцать восемь градусов жары, а я в своём тёмном костюме должен буду красоваться на улице по случаю выдачи дипломов, в то время как мои одноклассники все до единого припрутся в повседневной одежде. Не беру в эту компанию девчонок, потому что те не позволят себе прийти на выпускной ненакрашенными, да ещё и в кроссовках. — Господи, всё равно все явятся в майках и джинсах, — с раздражённым придыханием пробурчал я, надевая отполированные до кристального блеска ботинки, в коих без труда можно было разглядеть собственное отражение. Мама сложила руки в замок и плечом облокотилась о дверной проём недалеко от меня, наблюдая, всё ли я делаю правильно. Меня, конечно, бесила такая излишняя наблюдательность, но виду я не подавал. — Не бузи. Зато ты у меня там будешь самый красивый. Когда я закончил с обувью, она подошла ко мне, чтобы в последний раз прикоснуться к дорогому отцовскому костюму, который я по приезде в первый же удобный момент закину в самую дальнюю часть шифоньера. Смахнув несуществующие пылинки с моих плеч и поправляя воротник пиджака, мама взглянула на меня с нескрываемой гордостью и какой-то странной любопытностью, слегка прищурив глаза. — Ты ведь заедешь за Джулией, так ведь? Меня в мгновенье осенило, и моё относительно хорошее настроение безвозвратно кануло в шкалу минуса. Мысль о том, что мне предстоит провести вечер в ужасной обстановке, да ещё и со своей партнершей в вальсе, добила меня окончательно. — Чёрт, ещё и это… — так немногословно позволил я себе вслух. Мама расплылась в умилительной улыбке и ободряюще приобняла меня за плечи. Я нашёл в себе силы взглянуть на неё в ответ, но мысленно захотел оказаться очень далеко отсюда. — Давай, мой герой, покори женские сердца. Я молниеносно отвернулся к двери и дернул за ручку, скрываясь за ее обратной стороной. Хорошо, что мама не заметила мой стыдливый яркий румянец, возникший на щеках сразу после сказанной ею фразы. Выудив из кармана брюк связку ключей, я выбрал нужный и забрался в отцовский Хаммер. Вставив его в замок, я уловил знакомый рёв заводящегося двигателя и испытал приятную радость, разливающуюся по всему телу. Я ласково похлопал машину по обивке руля и не сдержал язвительной насмешки. — Кажется, нам сегодня придётся потерпеть третьего лишнего. Дорога до Джулии никогда не занимала много времени. Я настроил любимую волну по радиостанции, остановившись на свежих рок-хитах, и погрузился в собственные мысли, напоминавшие пчелиный рой. Она — моя девушка. Чёрт, нет, это слишком громко сказано. Ну то есть мы обнимаемся, иногда целуемся в щёку, гуляем за руки по обратному пути из школы, но наши отношения скорее выше дружеских, но не любовные. Ещё не любовные. Господи, а мне точно это нужно? Джулия привлекательная, очаровывающая одним лишь мимолётным взглядом шоколадных глаз, от коей постоянно веет приятным ароматом корицы. Она слегка ненормальная, судя по тому, как я до сих пор не мог объяснить её странное пристрастие к мятным леденцам и обильным количеством нашивок на рюкзаке, из-за которых невозможно было угадать его расцветку. Эта девушка очень мила, забавна и кокетлива, но у каждого существуют такие маленькие минусы, которые в конечном итоге собираются в единый большой, отталкивая от себя плюсы и притягивая минусы, — таких же единомышленников. Джулия никак не могла избавиться от непомерного завышения своей личности, чрезмерного самолюбия и чувства собственной важности. У меня было такое ощущение, будто один я вижу её, будто облупленную, а все остальные упёрто любуются лживой обложкой, не хотя разглядеть личность под ней. Я пытался намекнуть ей об этом, но Джулия прямолинейна. Наверное, это я просто попал под её влияние и находился на грани осознания между адекватным наблюдателем и сумасбродным подкаблучником. Я подкатил Хаммер к её дому на углу улицы, остановившись у бордюра неподалёку, и мой взгляд сразу зацепился за фигуру девушки в обтягивающем платье тёмно-красного, бардового оттенка, постепенно темнеющего к подолу, переходя в чёрный. Туфли на зашибенном каблуке добавляли ей статности, а бренчавшие время от времени браслеты на запястьях смешивались с голосами родных за спиной, дававшим дочери напутствия, но та лишь небрежно отмахнулась и зашагала ко мне навстречу. Я на пару мгновений задержал взгляд на её харизматичной походке, очень заметно ломанной из-за неудобной высоты шпилек. Когда я очнулся, дверца рядом со мной уже громко захлопнулась, и я удивлённо моргнул, пытаясь вернуть себя в чувство. Рядом уже сидела Джулия, непонимающе разглядывая меня со стороны, и ей пришлось пару раз пощёлкать пальцами перед моими глазами, чтобы я, наконец, обратил на неё внимание. Шум цепочек так вовремя достал меня со дна забвения. — Чёрт, а я уж думала, что буду ждать вечность, — с раздражёнными нотками в голосе воскликнула девушка, тряхнув мелкими от природы кудряшками, тут же непослушно рассыпавшимися по оголённым плечикам. Я заметил это периферийным зрением, нарочито отворотив взгляд на заднее стекло, выезжая со стоянки, чтобы не встать на одни и те же грабли дважды. — Ты очень хорошо выглядишь сегодня, — так непроизвольно сделал я комплимент, сам от себя не ожидая такого прилива внезапных чувств. Ощущая, что мои щёки постепенно заливаются алым румянцем, я понял, что лишь глубже закапываю себя в собственный стыд. Джулия неодобрительно взглянула на меня и бросила презрительный взгляд, облокотившись о выступ на двери. — Только сегодня? Ну и что я надеялся такого услышать, что отличалось бы от прошлых разов? Каждая моя благая попытка угодить её самолюбию заканчивалась ехидными вздохами и язвительными комментариями. Моё стеснение постепенно сошло на нет, и когда я почувствовал на своей щеке лёгкое прикосновение влажных губ, меня ничуть это не взбудоражило. Я напротив ощутил отвращение и неприязнь, и поэтому машинальным движением руки стёр с себя алый след помады, оставляя блестящую краску на пальцах. От меня не укрылось приглушённое и недовольное цокание языком с параллельного кресла, сопровождённое нарочитым тяжким вздохом. Повисла неловкая пауза. Я молча следил за дорогой и почти незаметно барабанил пальцами по рулю в такт негромкой музыке, а Джулия выудила из бардового клатча маленькое круглое зеркальце вместе со своей клубничной помадой и стала заново красить губы, слегка подрисовывая контуры, будто бы тот поцелуй смог стереть с них всю краску. Я незаметно для неё расплылся в насмешке одним уголком губ, и слегка просунул руку в опущенное окно, чувствуя окрыляющее ласкание тёплого июньского ветра на собственных пальцах. — Кем ты хочешь стать в будущем? — неожиданно для себя задал я вопрос девушке, который, видимо, на несколько секунд ввёл её в лёгкий ступор. Она отложила своё важное занятие и удивлённо взглянула на меня, поймав мой взгляд в отражении лобового стекла. Её нахмуренные брови почти встретились на переносице. — Врачом. Зачем тебе знать? — Не знаю. Извини. Короткий диалог оборвался на этой странной ноте, и мы опять погрузились в гробовое молчание. Джулия убрала свои принадлежности в отделение сумки и пару секунд поколебалась, перед тем как задать мне зеркальный вопрос. — А ты? Вот о чём думает моё подсознание. Я до сих пор не видел себя в какой-то одной стезе, которая навсегда бы определила род моих занятий и избавила бы от мучений поиска своего таланта среди многочисленных направлений. Для меня всё было будто чуждо. Я ещё не успел забыть, как мама часто спрашивала меня в детстве, кем я хочу стать, когда вырасту, но я тогда постоянно отвечал ей одним и тем же словом, таким невыносимым для неё, но таким близким для меня. Я хотел быть художником. Не для того, чтобы зарабатывать горстями или быть известным на весь мир выскочкой, нет. Мне просто нравилось изображать свои мысли на бумаге разноцветными красками, увековечивать себя в своих произведениях, оставлять след после себя как самую важную цель человека. Но я видел, как мама недовольно поджимала губы и воротила взгляд, будто всеми силами не соглашаясь со мной, и это очень меня расстраивало. Спор искусства и родительское осуждение постепенно заставили меня свернуть с главного пути на скользкую дорожку, оставив утопать в грязи. Когда эти милые вопросы о выборе себя в будущем успели обернуться перманентной депрессией, вынуждая не спать ночами и стать самым страшным кошмаром во сне? Неопределённо поведя плечом, я раздражённо выдохнул, пытаясь утихомирить нарастающее внутри противостояние. — Господи, я не знаю. — Ты знаешь вообще хоть что-нибудь? Что с тобой такое, Леон? Все уже определились с выбором профессии и почти подали документы в универы, а ты до сих пор стоишь на месте, ожидая, что кто-то сделает это за тебя? Проснись, пора бы уже… Я, не выдержав, выкрутил музыку из колонок на полную громкость, заливая всё пространство в машине депрессивным тяжёлым роком.

***

Как только Хаммер причалил к стоянке у школы, Джулия тут же принялась за прихорашивания перед зеркалом заднего вида, взъерошивать осевшие кудряшки и стряхивать подтёки от туши, как я понял. Когда она с этим закончила, я уставился на неё с нескрываемой иронией, но ей это, видимо, не понравилось. Неодобрительно взглянув на меня в ответ, она обернулась вполоборота и закатила глаза. — Что? — искренне непонимающе спросил я. — И долго мне ждать тебя? — презрительно ответила вопросом на вопрос Джулия, и я тут же понял, где прогадал. Выйдя из машины, я обогнул её спереди и шутливо встал в позу камердинера, согнув руку в локте за спиной, а второй отворив дверь и подавая ладонь девушке. — Вашу лапку, мисс Стэнфорд, — произнёс я услужливым тоном, но Джулия и в этот раз не оценила мои старания, всем видом показывая, что ей безразличны такие проявления внимания с моей стороны и будто бы это было для неё обыденной вещью. Неохотно приняв мою помощь, она сорвалась с места к своим подругам неуклюжей походкой из-за туфлей и оставила меня в одиночестве. Я услышал неподалёку насмешки парней из параллели, очень удачно оказавшихся рядом, и подавил закипающую в жилах обиду со злостью вперемешку. «Женщины…» — пронеслось у меня в голове. Оперевшись корпусом о капот машины, я скрестил руки на уровне груди и испытал сильное желание затянуться, но только не в присутствии учителей. Пачка сигарет будто прожигала карман, но лучше всего было сделать это после всяких церемоний на заднем дворе. Пряди чёлки, периодично подхлёстывавшие меня по правому веку, видимо, придали пущей отстранённости для довершения ауры человека, выпавшего из событий. Я не знаю, насколько странно это выглядело со стороны, но внезапно возникшая передо мной миссис Томпсон, учитель химии и, по совместительству, классный руководитель, окинула меня неодобрительным взглядом и похлопала по плечу, призывая следовать за собой. — Почему ты не с остальными, Леон? До начала меньше пяти минут! Я состроил кислую мину и невольно покачал головой, показывая, что отвечать не собираюсь. С каждой секундой мне нравилось это всё меньше и меньше, и с каждой секундой я мысленно искал пути отхода и нужный момент, когда можно было бы улизнуть незаметно ото всех. Но этого, увы, так и не последовало. На вручении дипломов за всякие достижения и выдаче аттестатов я, выходя на сцену, чувствовал себя свободным идиотом. Да, именно так. Я ощущал на себе косые взгляды одноклассников, такие скользкие и насмешливые, что мне приходилось сцепить челюсти, чтобы не выпустить поток бранных слов в присутствии старших. Мне всучили темно-синюю книжицу с высеченным на ней золотыми буквами словом «Diploma», и я поспешил покинуть эту зону. Я даже не стал детально рассматривать вручённое мне свидетельство и сунул его за пазуху пиджака, во внутренний карман. Как хорошо, а то мне уж не на чем было резать хлеб. Все остальные события проплыли мимо меня словно в тумане. Вальс прошёл на ура, как сказала нам классная, но я не ощущал себя звездой танцпола и со скучающим выражением лица кружил Джулию в танце. Пару раз я наступил ей на ноги, что, признаю, было моей оплошностью, но думаю, что она меня простила, хоть и пару раз кидала смертоносные взгляды. Проходя мимо стола, ломившегося под натиском нескончаемых блюд всех разновидностей, я проталкивался сквозь то и дело снующих знакомых лиц, испытывая огромное желание покинуть людное место. Тот самый удобный момент наступил лишь спустя полтора часа, и я подумал, что если уйду с банкета, никто не останется обделённым моим вниманием, ведь всем тут до меня до лампочки. Поэтому, наконец добравшись до двери, я свернул в слабо освещаемый школьный коридор, ведущий к чёрному выходу к заднему двору, через который можно было вполне незаметно смыться. Оглянувшись по сторонам, проверяя, нет ли за мной нежелательного хвоста, я внезапно остановился посредине прохода, поражённый бликом мелькавшей лампочки, пролив свет на странную картину происходящего. Я увидел Джулию, но это было бы ещё полбеды, если бы я не заметил парня рядом с ней, прижимающего её к обшарпанной холодной стене и крепко обхватившего за талию, с силой прижимая к себе. Страсть захлестнула с головой их обоих, и они жадно целовались, почти кусая губы друг друга. Наконец эта прелюдия закончилась, и в следующий миг я смог лучше рассмотреть черты лица нового ухажёра Стэнфорд, но проклятая лампочка не позволила сделать большего дольше трёх секунд. Парень обратил на меня оценивающий с высока взгляд золотистых глаз, преисполненный презрительности и насмешливости, криво ухмыльнувшись уголком губ. Пару мгновений я не шевелился в абсолютном неведении, будто не хотя признавать всю суть происходящего. Мои ладони непроизвольно превратились в кулаки, а губы поджались. Я и не сомневался, что он придёт на этот праздник, потому что я давно замечал его рядом с Джулией, моей Джулией, когда тот ещё учился здесь. Она всегда убегала от меня, как только замечала его в коридоре со своими прихвостнями и кидалась в объятья, напрочь забывая обо мне. Я до сих пор не мог ему этого простить. Передо мной собственной персоной стоял Алекс Андерсон, выпустившийся три года назад. Никто не знал о его прошлом, поскольку он перевёлся к нам посредине учебного года, но вся школьная масса в один момент загудела о мальчике с необыкновенными золотыми глазами и курчавыми волосами, отливающими в красивый тёмный оттенок. В свои двенадцать на тот момент он выглядел довольно крепким и натренированным, но когда его спрашивали, как он стал таким, то неопределенно отмалчивался и сменял тему на нейтральную, будто ему было больно что-то вспоминать. Мне он не приглянулся сразу, когда я разглядел его скользкую натуру, скрытую под привлекательной обёрткой, и тихо возненавидел в своих мыслях. Но когда он стал откровенно претендовать на внимание Стэнфорд, я не стал стоять в стороне и кинулся в бой, в следующую же секунду схлопотав по челюсти необыкновенно вёртким ударом ноги. Я ещё месяц лечил выбитую кость, а он на следующий же день прославился своим ошеломляющим поступком, став чуть ли не королём школы. Тогда меня опустили ниже плинтуса, окрестив слабаком, а в дальнейшем при одном лишь упоминании моего имени у всех в мыслях всплывал только один синоним — неудачник. Алекс нарочно прижал Джулию ещё ближе к себе, и я почувствовал очередную накатывающую волну ревности, разбившуюся о берега сознания. Когда он нехотя отстранился от нее, приблизившись ко мне на пару шагов, я с яростным рёвом набросился на него, целясь в висок, но он в последний момент спокойно подался корпусом в правую сторону, и мой кулак с бешеной силой врезался в бетонную стену. Невыносимая боль тысячными иголочками пронзила всё тело, и я судорожно вздохнул, пытаясь унять статичную дрожь в ладони. Разбитые в кровь костяшки оставили след кровавых дорожек на белёсой поверхности штукатурки. — Долго ты ещё будешь так выпендриваться, Кеннеди? — раздался насмехающийся тембр за моей спиной, заметно погрубевший с момента нашей последней встречи. — Не боишься, что в конце концов я просто сверну тебе шею, когда надоест? Я нарочито медленно развернулся к нему, все ещё рвано вздыхая и придерживая больную конечность за запястье, и уставил самый ненавистный взор, какой только мог. Тихо закипающая ярость нерасторопно подогревала во мне гнев, постепенно проявляющаяся во взгляде, чернея и разгораясь в бушующее пламя, неспособное погаситься ни одним средством на свете. Я слышал собственный дрожавший голос будто со стороны, такой чуждый и приглушённый, хриплый от боли, но решительно твёрдый. — Зачем ты её уводишь? Алекс злобно усмехнулся и вплотную подошёл ко мне, мучительно медленно, напуская излишнюю важность и властность надо мной, недобро сверкнув золотистыми глазами на слабом блике света от лампы. Я ощутил на своей охладевшей коже его горячее дыхание, на контрастах ощущающееся слишком заметно. — Потому что я этого захотел. Я сорвался с места, даже не удостоив осуждающим взглядом его подружку, и кинулся к спасительному выходу, задев Алекса плечом. Он не стал продолжать бой, а я этим действием молча поставил точку в наших отношениях. Я различил в звенящей тишине монотонное цокание каблуков Джулии, настигавшие меня всё ближе и ближе, но не успел я покинуть коридор, как она мёртвой хваткой вцепилась мне в руку, до боли впиваясь острыми ногтями в кожу, и я небрежно отбросил её ладонь назад. Её всхлипывания и слёзы, тёмным из-за потекшей туши ручейком стекавшие по щекам, ни на йоту не заставили меня одуматься. Я навалился корпусом на дверь и, развернувшись, побыстрее захлопнул её ногой, услышав неприятный лязг по металлу. Покидая территорию школы через закрытые ворота заднего двора, я заскочил по чугунным перегородкам и, опираясь на здоровую руку, легко перемахнул через ограждение. Я острожно приземлился на землю, почти бесшумно, направляясь в сторону одиноко стоявшего Хаммера на обочине дороги, и запрыгнул внутрь, вымещая весь свой гнев на небрежном захлопывании водительской двери. — Прости, — извинился я перед машиной. Я ехал в неизвестность, лишь бы дальше от случившегося. Выудив из кармана не дававшую мне покоя пачку сигарет, я достал из коробки одну из и попытался зажечь ее отцовской старинной зажигалкой, срабатывавшей через раз. Выругавшись парочкой бранных слов, я всё же одолел строптивый механизм, и конец моей сигареты вспыхнул алым огоньком. Клянусь, эта сигарета - последняя. Последняя… Никотин остужает яростный пыл изнутри, раздирающий свинцовыми когтями душу, и отравляет остатки разума. Я заворачиваю в тёмные переулки, еду по главным улицам по прямой, еду, не останавливаясь. Даже не смотрю по сторонам, гляжу лишь в покрытые капельками дождя лобовое стекло, статично смотря в одну точку. Мои руки выполняют все водительские махинации будто механически, в то время как мои мысли находятся далеко отсюда, остались в школе, том самом коридоре с мигающей лампочкой, рядом с двумя ненавистными мне людьми, ставшими моей главной занозой на сегодняшний вечер. Наверное, я ещё долго не отойду от произошедшего, зализывая душевные и физические раны. Моя правая ладонь все ещё дрожит, но уже не так сильно, как полчаса назад. Запекшаяся кровь на разбитых костяшках потемнела и присохла, но каждый раз, когда я вспоминаю о случившемся, больную руку пронзает очередной поток неприятных ощущений. Я морщусь и пытаюсь забыть об этом, но боль в разы сильнее и с легкостью одолевает мысленный барьер. Не в силах играть в сопротивления с самим собой, я останавливаюсь на обочине и покидаю машину, пешком направляясь в просторное поле с колосками. Они периодично играют забавные блики на свете заходящего солнца, тёплый ветерок слегка колышет их, и я обессиленно падаю на землю, встречаясь спиной с шуршащей подушкой из колосьев. Мне впервые за долгое время хорошо. Ветер треплет мою чёлку, вынуждая прикрыть глаза, остужает взбушевавшиеся чувства, дарит долгожданное спокойствие. Я сгибаю руку в локте, подпирая ею голову, и тону в неугомонном потоке мыслей, полностью отдавая себя им на растерзание. Чёрт его знает, что я чувствую по отношению к Стэнфорд. Мы даже никогда не были официальной парой. Однажды я просто предложил привлекательной девочке составить ей компанию по дороге домой, а когда она поцеловала меня в щеку на прощание, я понял, что по уши вляпался в любовь. Теперь я просто ревную ее, иногда ненавижу, иногда обнимаю, иногда проявляю знаки внимания. Мама говорит, что это обыкновенная симпатия, лёгкая влюблённость; что это со временем отступит, но оно не проходило. Я по-прежнему нервно кусал губы, когда замечал ее в школьном коридоре, и глушил голос ревности в себе, сжирающий изнутри. Я всё жду момента, когда же, наконец, это чувство привязанности разжалобится надо мной и отпустит на все четыре стороны, но, видимо, ждать ещё долго. А я по-тихому умираю. Я закрыл жгущие от усталости веки и придался своим воспоминаниям, закапываясь ещё глубже в сердце прошлого. Что-то мне скажет мама, когда увидит отцовский костюм, перепачканный землёй и кровью…

***

Сон отпустил меня лишь в половине одиннадцатого, когда уже успело смеркнуться, а малиновое солнце скрылось за полоской горизонта. Рассыпанные в хаотичном порядке звёзды, будто бусинки украшали ночное небо, приковывая к себе взгляд; но я не мог остаться лежать на холодной земле дольше, поскольку представлял материны наставления и вопрос в глазах. Заскочив в машину, я попрощался с колосковым полем и, против правил, развернулся на другую полосу. По пути я встретил от силы машин пять, но это и немудрено в виду позднего времени для езды. Спустя полчаса я уже ехал по знакомой улице и, припарковавшись неподалёку от дома, покинул машину. Всё бы ничего, если бы не подозрительный шум за углом заброшенного здания, которое так и не снесли. Я осторожно захлопнул водительскую дверь и на пару секунд замер на месте, вслушиваясь в странный диалог. Я различил пьяный голос мужчины, запутавшегося в собственных словах, и периодичные всхлипывания девушки, видимо, не старше меня. Всё это настораживало, но в то же время было любопытно. Я подбежал к кирпичной стене и повернулся головой к источнику звука, чтобы лучше изучить интересующих меня людей. Их голоса теперь стали намного чётче и громче, что было мне только на руку. — Да ты, я посмотрю, такая хорошенькая… — вкрадчиво почти прошептал мужчина, в следующий миг заикнувшись, что прервало его реплику. — Пожалуйста, отпустите меня, я же ничего вам не сделала!.. — судорожно всхлипнула девушка, и я услышал, как та безуспешно пыталась отбиться от похабных рук пьяницы. Сомнений не осталось — это было чистой воды домогательство. Выйдя из укрытия, я обогнул стену и оттащил пропахнувшего насквозь алкоголем мужчину, который оказался бездомным стариком с бутылкой в руке, подальше от пострадавшей. Он упал на спину и хотел было подняться, но я, нагнувшись, нанёс ему несильный удар в височную часть его же бутылкой, и тот вырубился. Девушка, возникшая рядом со мной, дрожащим пальцем указала мне на старика, точнее, на его окровавленный висок, и рвано вздохнула. — Ты… ты убил его… Я пару секунд поколебался, но всё же присел на одного колено, чтобы прощупать пульс. Сначала дотронувшись до запястья, а затем до сонной артерии, я сделал вывод — мужчина точно жив. — Всё в порядке, — успокоил я девушку и повернулся к ней, чтобы обежать её ознакомляющимся взглядом. — Как ты? Она переступила с ноги на ногу и обняла себя за плечи, из-за чего та стала выглядеть ещё мельче и беспомощнее. — Нормально. Мы, девушки, так хрупки в такие моменты. Это было правдой. Я сам готов был открутить пальцы тем, кто распускал руки перед девушками, которые вовсе не ждут внимания от таких, как этот пьяница. — Да, согласен, — неоднозначно буркнул я в ответ и предпринял попытку дотронуться до руки незнакомки, но та ошарашенно, будто машинально, дёрнулась в противоположную сторону. Я чуть вскинул ладони в воздух, показывая, что не собираюсь причинить ей вред, и на шаг отдалился. — Ты можешь не бояться, я не хочу от тебя ничего подобного. Поняв, что моя успокоительная фраза прозвучала так себе, я стыдливо прикусил нижнюю губу и быстро развернулся к ней спиной, делая жестом знак следовать за собой. — Тебя подвезти? — находчиво предложил я, заполняя неловкую паузу. — Спасибо, — робко ответила девушка, и я услышал неуверенные хлюпающие шаги по лужам за своей спиной. Только когда мы оба сели в машину, я ещё раз оглянулся на неподвижно лежащего мужчину неподалёку, мысленно беспокоясь за то, не угробил ли я в самом деле его шаткое тело. Когда дверца около параллельного кресла захлопнулась, я, наконец, позволил себе лучше изучить спасённую незнакомку, бросив на неё обеспокоенный взгляд. — Как тебя зовут? Она помедлила, будто не доверяя мне, а затем хрипло прошептала своё имя. — Элис. Выглядела она и так сама по себе неуверенно, так ещё и случившееся добило её до конца. Свалявшиеся, мокрые от дождя светлые волосы небрежно свисали вдоль лица и блестели, как проволоки на слабом свете фар. Её светло-зеленые глаза были полны нерешимости и пережитого страха, руки нервно оттягивали подол короткой юбки, промокшая одежда вызывающе облегала её тело по фигуре, так непрошенно приковывая к себе взгляд. Я обернулся на дорогу, выезжая с места стоянки, и выехал на главное шоссе. — Куда нам нужно? — Бейкер-стрит, параллельная улица. Дом я найду сама. Хаммер остановился у цветочной клумбы, и Элис тут же поспешила покинуть машину. Ее кроткая улыбка озарила хмурое и запуганное личико, и она стала чутка веселее, что меня обрадовало. Девушка напоследок благодарно взглянула на меня и, уже стоя одной ногой на асфальте, я слегка придержал ее за запястье. — Тебе точно не нужна помощь? — Нет-нет, спасибо. Меня уже дожидается брат. Глядя вслед отдаляющемуся силуэту девушки, обнимавшую себя за плечи, я чуть откинулся назад, опрокинув голову, и мысленно возгордился своим поступком. Кто знает, какой бы был исход у этой ситуации, не будь меня поблизости. Возможно, брат Элис даже не узнаёт о том, что сегодня произошло, но так для него будет даже лучше. А если и узнаёт, то, может, будет корить себя за то, что не оказался рядом. Как и я в своё время, и всю последующую жизнь за то, что не спас Арслану. Я мгновенно выпрямился на кресле, когда меня буквально осенила одна очень неожиданная, но логичная мысль. Ещё пару секунд я переваривал её, сам не соглашаясь со своим выбором, но потом решимость всё же одолела меня. Я уставился прямо перед собой, гадая, стоит ли игра свеч, и вскоре понял — стоит. Внезапно я понял, что хочу помогать людям, ждущим от окружающих протянутую руки поддержки. Я осознал, что хочу творить добро, очищать окружающий мир ото зла. Я почувствовал внезапный прилив сил и закипающий внутри героизм, окрыляющий и мотивирующий. Это не было моим мимолётным решением, пусть даже предпринятым так неожиданно и скоро, но я даже не был удивлён самому себе. Я хочу вставить свои пять копеек в это дело. Хочу быть верным костылём для нуждающихся, хочу быть подушкой безопасности для таких, как Элис. Разливающееся внутри меня чувство осознания приятно согрело душу, снимая нервозность и заставляя забыть о тяжёлом вечере, погружая с головой в новую, такую опасную, но манящую реальность. Я буду полицейским. Теперь я знаю, что делать.