Прелюдия к истине

— Сядьте. — Рявкнул жесткий мужской голос, — здесь вам уже не шутки. Навия застыла, словно прокаженная, в дверях комнаты для допроса, чувствуя, как ногти на ногах впились в сапоги, буквально въевшись в подошву — ни шага вперед, ни шага назад. Икроножные мышцы аж свело от напряжения, и Каспар четко осознала, что готова согласиться на что угодно, лишь бы не заходить в эту чертову комнату и не слышать, как за ней захлопывается дверь. Как ее отрезает от внешнего мира, сбрасывая в тошнотворную, такую знакомую… реальность. Дерзкая спесь мгновенно слетела, и она ощутила до колючих мурашек, как в груди закончился воздух. Черт возьми, нет! Только не туда. Нет! Грубая мозолистая ладонь сжала ее острое плечико, и Навия моментально шикнула от боли, стрелой пронзившей каждую мышцу. — Не трогай меня! — прорычала она скорее на автомате, чем в действительности собираясь оказать сопротивление, однако звенящие осколки гордости в кулаках тут же перехватили контроль над хрупким телом, заставляя его дернуться в сторону. Как же глупо! Жандарм ведь все равно окажется сильнее или, быть может, при данных обстоятельствах просто проворнее. Где-то на задворках измученного сознания Каспар понимала, что выглядит до смешного жалко в своих слабых попытках сопротивления, однако не прекращала бороться, пока крепкие руки следователя неожиданным рывком не усадили ее на твердый, леденючий железный стул. Она даже пискнуть не успела, как копчик оказался вдавленным в холодный металл, а всю поясницу прошибло волной жгучей боли. — Простите за грубость, леди, но вам следует перестать так себя вести! Вы же понимаете, что сами роете себе могилу своими попытками сопротивляться правосудию? Она резко вздернула подбородок, впившись агрессивным взглядом в мужчину, и против воли обратила внимание на лёгкую щетину на его округлых щеках вместе с лихорадочным отблеском отвратительно серых зрачков. Собиралась ли она бросать ему вызов? Едва ли. Держалась ли она из последних сил? Да. Хотела ли сжаться до размера пылинки и стать ничем, абсолютной, призрачной пустотой? Определенно. Они смотрели друг на друга не больше десяти секунд, за которые Каспар не издала ни единого звука, совершенно ошарашенная этой такой до отвращения неожиданной паузой. Почему жандарм молча буравил ее взглядом? Почему она ощущала себя так, словно ее облили ведром дерьма? Наконец, следователь отвернулся от нее и сделал короткий шаг в сторону выхода — подальше от ее стула, а затем поправил отливающий золотом значок «Следствие. Жардинаж», и процедил сухим голосом: — Месье Невиллет не потерпит такого отношения. Пожалуйста, возьмитесь за ум, если не хотите закончить, как ваш отец. Хруст. Тишина, разрывающая перепонки. Хруст. Трещина на стеклянной заплатке в сердце. Хруст. Липкий стук в ушах. Бах–бах–бах. Грудину прострелил резкий панический импульс — голубые глаза широко распахнулись, и Навия сжалась от отвращения и страха, чуть приоткрыв потрескавшиеся губы. Это было просто невыносимо. Казалось, если она еще хоть раз услышит хоть какое-либо упоминание Калласа, то просто сойдет с ума. Потому что все попытки сдержать горечь отчаяния от дикой несправедливости давно обернулись крахом и теперь давили на голову, топя ее в кровавом океане собственных мыслей и взрываясь в голове эхом беспомощных сожалений. Каспар закусила губу, заставив крик застыть в глотке, а дыхание рвано перебиться на уровне ребер. Затем тяжело сглотнула и медленно кивнула. Следователь сочувственно покачал головой прежде, чем в его руках блеснула связка ключей: — Желаю удачи, мисс. — И вышел из комнаты, погружая ее в обременительное, пустое молчание. Навия перевела невидящий, полный отчаяния взгляд куда-то в центр стола, потерянно моргнув. Она действительно здесь. Она действительно здесь одна. Это всё, мать вашу, действительно! Звук провернувшейся щеколды показался Навии хлесткой пощечиной: она вздрогнула и хрипло втянула грудью плотный, вязкий воздух. Девушка медленно подняла покрасневшие глаза, ощущая, будто в них насыпали битого стекла, и провела смазанным взглядом по небрежно выкрашенным серой краской стенам, затем — по бетонке пола. В зрачках тут же пробежал всепоглощающий страх: ресницы широко распахнулись, радужки заметались. До нее наконец-то дошло — все это не шутки. Это не игра «кто прав, кто виноват», это не попытка указать на ее место, это — гребаная правда. И отсюда нет, твою мать, выхода. Как не было его и у отца. И именно это отчаянное осознание вынудило ее все же бороться до последнего: Навия мгновенно поднялась на ноги, почти что взлетела, заставив металлические ножки стула с противно режущим скрипом отъехать назад. — Нет, ха-ха, нет! Это не может быть правдой! — пролепетала она, и до одури прикусила губу, чтобы не разрыдаться, потому что по горлу уже полз горячий, пульсирующий комок. Тело пробила нервная дрожь. Держать себя в руках получалось откровенно отстойно. — Не может быть…! В голове все помутнело от шока — она в который раз осмотрелась, пытаясь найти что-нибудь, за что уцепился бы ее разум, глаза, хотя бы руки — даже ощупала стены и подергала ручку двери, призывая хоть кого-то на помощь, но никто так и не отозвался. Уцепиться просто не за что. Ни единой возможности достучаться до внешнего мира. Тонкие, холодные пальцы обессиленно сползли с металлической ручки, — она крепко зажмурилась, чувствуя, как горло окончательно свело спазмом, и, полностью потерявшись в ощущениях, направила сухую, изможденную мольбу куда-то в потолок, нависающий над ее головой: — Нет, пожалуйста… Я ведь ничего не совершала, я не… — она не договорила, ощутив, как всхлип взорвался в глотке, а по щекам потекли первые слезы. Вздрагивая, Навия развернулась, прильнув ледяной спиной к закрытой двери — рубашка мерзко облепила взмокшее тело, и наткнулась глазами лишь на покрытые эрозией стол и стулья, одиноко стоящие посреди комнаты. «…Это. Просто. Конец.» Навия сухо сглотнула. Горло продрало, и она снова сделала попытку вдохнуть, не обращая внимания на комок, завязавший горло. В ее голове сложилось четкое понимание: что бы она ни сказала, ей не удастся убедить следователя вникнуть в ситуацию, разобраться в мотивах или хотя бы проявить человеческую снисходительность к ней, к дочери Калласа «Бесчестного». В Фонтейне правосудие работает совсем не так. В Фонтейне не существует действительного понятия «правосудия». И это осознанное бессилие причиняло боль острее любой другой боли. От стен и болезненно-белого, хирургического света здесь несло холодом, от шершавого бетона на полу — беспросветной безнадегой. Она рвано всхлипнула. О боги, как же хотелось развернуться, выбить дверь и сбежать. Как же хотелось ощутить тепло родительской поддержки, заботливый шепот на ушко: «Все будет хорошо, малышка», крепкие объятия, растворяющие все проблемы. Каспар криво втянула ртом воздух и зажмурилась, позволяя горячим каплям одной за другой слететь с ресниц прямо на пол: те крохотными пятнышками отпечатались на бетоне. Ее руки чуть дернулись, она обняла себя за локти, и до крови закусила губу, представляя на месте собственных объятий объятия отца. Как же хотелось вырваться отсюда, в этот же вечер распрощаться со всеми догмами старой жизни, покинуть страну — по-настоящему исчезнуть, раствориться. Черт возьми, да Каспар бы даже согласилась принять яд, лишь бы не повторять судьбу Калласа. Лишь бы не проживать это снова, теперь уже на собственной шкуре. «Все, Навия! Все! Это просто конец! Конец-конец-конец!» — пролетел бесконечно многоликий голос в голове. Сердце бешено стучало, по телу начал струиться ледяной пот, такой дикий, неприятный и жгучий, что хотелось снять с себя скальп. Ее снова начало тошнить. Навия резко сжала руки в кулаки, дабы подавить этот порыв, почувствовав, как в гортани все нагрелось, почти сгибая стеночки горла, и сглотнула. Сглотнула-сглотнула-сглотнула — изо всех сил пытаясь подавить приступ рвоты. Желудок резало и кололо, и ей пришлось протащиться к стулу, стискивая зубы до скрежета, чтобы ее не вывернуло на пол. Ослабленные руки тут же обвились вокруг тонкой талии — она почувствовала под пальцами характерный рельеф ребер, и согнулась пополам, не выдерживая напряжения могильной лампы, поскрипывающей у потолка. Пустующий стул с другой стороны стола, очевидно разделяющий социальные статусы на «обвинителя» и «обвиняемого» механически заставил ее вновь ощутить запах гниения горелой плоти — топленного жира и окисленного железа. Боже! Образ трупа, замелькавший перед глазами, окончательно толкнул ее к краю бездны. Каспар вздрогнула всем телом и, наконец, потеряв все точки контроля, попросту разрыдалась. Она даже не могла отследить, с какой скоростью слезы летели по щекам, оставляя на них бледные, некрасивые полосы, как они уже падали на дрожащие ноги и заставляли истошно ловить воздух одними губами. Вдруг вспомнилось, как в десять лет Навия разбила до жути дорогую сумерскую вазу — Калласу ее подарил очень хороший знакомый на один из последних фестивалей солнцестояния, когда тот ещё праздновали в Кур-де-Фонтейне, приговаривая, что тончайшая отливка стеклянного мрамора выглядит как жемчужный шёлк и приносит удачу. Она тогда разревелась прямо посреди холла, чувствуя себя неуклюжей и глупой, а самое главное, твердо уверенной, что принесла в их дом несчастье вместе с разбитой вдребезги вазой. Кто знает, может, это действительно было так? От нахлынувших воспоминаний нижняя губа бесконтрольно задрожала, и девушка тут же закрыла лицо ладонями, срываясь на продирающий гортань полухрип. Локти больно впились в железный стол. — Н-неужели… Неужели это все моя вина? — бешенство страха скатилось по пищеводу и колко сжало желудок — девушка резко глотнула воздуха и крепко зажмурилась, задержав дыхание. Внезапно стало очень жарко, и капельки пота поползли по вискам. На пару секунд в комнате воцарилось молчание, а затем слезы снова громко, с надрывом покатились по щекам. Истерике было просто больше не за что удержаться: эмоции не оседали внутри тяжелым грузом — они выплескивались водопадом слез, и девушка, заходясь в дрожи, осознала, что теперь стало по-настоящему холодно и чертовски жутко. Она размазала мокрые дорожки по щекам нервными движениями, пока перед глазами не вырисовалось кривое, насмешливое: никто тебе не поможет. Н-и-к-т-о. Вопросы в голове мелькали, как непрекращающийся поток машин в мегаполисе, и Каспар не могла в них разобраться — не сейчас, пожалуйста, только не сейчас. Все внутренние инстинкты вопили о том, что ещё пару минут и она просто грохнется в обморок от перенапряжения. Вместе с тем они умоляли, чтобы девушка ни в коем случае не пыталась сунуться в самоанализ, поэтому каждая секунда отрывистых, с придыханием, всхлипов — очередной тяжелейший шаг вперед. Словно борьба с неизбежностью самоуничтожения. Борьба, в которой она заведомо проиграла, потому что счет уже начался: Раз — образ раздробленного черепа с размазанными по траве внутренностями затягивал в пучину, наполненную ужасом, зловонной рвотой и беспомощностью. Два — шепот следователей в темноте лесополосы, обволакивающий мысли в состояние животного страха, которому Навия почти подчинилась. Три — эхо шагов жандарма, ведущего ее, как преступницу, по идиотско-длинному коридору. Четыре — отсутствие окон в допросной и агония безысходности — отсюда не выбраться, не уйти, не сбежать, даже не спрятаться. Пять — неожиданное воспоминание из детства про разбитую вазу — неужели она действительно привлекла неудачу в их дом?! Шесть — приторно-сладкий вдох ненависти к правосудию, к бюрократическому порядку, к бесчеловечному юдексу. Вдох, ранее придавший ей сил, а теперь осыпавшийся трухой от беспросветной растерянности. Семь — Каспар оторвала мокрые ладони от лица и посмотрела прямо перед собой, едва моргая из-за опухших век. Господи, как же страшно быть жертвой! Как же страшно проживать все это на себе! Восемь — стук сердца быстрый до колики, который никак не удавалось унять. Девять — два сиплых вдоха и истерическая нехватка воздуха. Десять — чеканное и такое назойливое: «…никто тебя отсюда не вызволит.» — П…помогите… Пожалуйста. — прошептала она в пустоту и затихла, но передышка продлилась ровно до момента, пока на подкорке не возникла новая свистящая череда вопросов: Что мне делать?! Что мне, блять, делать?! Откуда на трупе взялся чертов камень, откуда?! О боже, что я скажу Адель?! Что я ей скажу?! Каспар почувствовала, как картинка перед глазами окончательно разъехалась тусклыми пятнами, а тошнота скрутила пищевод в разы сильнее предыдущего спазма: она мгновенно зажмурилась и плотно прижала ладони ко рту, напрягая все тело до кончиков волос, чтобы унять очередной позыв рвоты. Дыши. Контролируй это! Давай, считай! Считай заново, снова, как угодно, думай о чем-нибудь, думай о фактах, думай, Навия! Ровно двадцать четыре секунды. Двадцать четыре секунды с начала отчета, как ее накрыло второй волной неуправляемых слез и настоящим безумием от понимания, какое преступление на нее повесили. В ушах аж зазвенело от паники, в голове все орало сиреной «что мне теперь делать?!». В теле окончательно не осталось сил, будто из нее выпустили всю кровь до последней капли, и Навия упала на руки, врезаясь лбом в холодную поверхность стола. — Что мне теперь делать? — промычала она, запуская дрожащие пальцы в некогда золотые, а теперь грязно-желтые волосы, сжимая локоны у корня, пытаясь привести себя в чувство и… возможно почувствовать хоть что-нибудь, кроме страха. Но эта попытка отрезвить себя только отняла последние силы. Она спрятала зареванное лицо в сгибе локтя, оставляя на рукаве белой рубашки чернильные разводы туши. Желчь снова поднялась куда-то под язычок, и Навии пришлось буквально соскрести себя со стола, чтобы вновь обнять талию руками и слегка надавить на желудок — вроде помогает, если дышать, не вздрагивая. Голова налилась свинцом, будто кто-то прилично ударил ее по вискам, глаза болели, а мокрые щеки жгло. Она проглотила несколько всхлипов, только безвольно дернувшись плечами, а затем положила лицо на стол, повернувшись носом к правой стене. В конце концов, она прикрыла глаза, совершенно лишённая сил. И сама не заметила, как тело кинуло ее в тревожный, короткий, обессиленный сон.

***

Она понятия не имела, сколько времени прошло до момента, когда мышцы сжались и, дрогнув, привели ее в чувство. Единственное, что Каспар уловила сразу и предельно остро — это режущую боль в глазах и совершенно онемевший позвоночник, тупой пульсацией сжимающий тело от поясницы до шеи. Навия сухо кашлянула, с тяжестью оторвав лицо от жесткой поверхности стола, на котором так неудобно отключилась и, прищурившись, оглядела комнату. Виски от этого простого действия тут же взорвались невыносимым жжением, и девушка сдавленно промычала, принимаясь разминать их круговыми движениями пальцев. Белый свет лампы казался настоящим оружием массового поражения, и Навия крепко зажмурилась, одновременно с этим пытаясь расслабить глазные мышцы и прогнать вспышки мушек перед глазами. Во рту по-прежнему стояла горечь, да такая неприятно сухая, что Навия даже не смогла сглотнуть. В какой раз за этот долгий, долгий день у неё не получалось этого сделать — она даже предположить не могла. Вдруг за спиной раздался необычный глуховатый скрип — Каспар вздрогнула совершенно неосознанно, и, оперевшись лбом на замок из собственных пальцев, скосила взгляд на бесшумно закрывшуюся дверь. Ну конечно. Она узнала Его, кажется, только по перебивке дыхания и осторожной, но уверенной тени, и, не сдержав тяжелого, измученного выдоха, одной рукой запустила пятерню в волосы, откидывая куда-то на затылок повисшую сосульками челку. Сегодня прямо одно ужасное событие за другим — действительно, кто еще из более трехсот работников следственного комитета палаты Жардинаж мог войти именно сюда, именно в этот момент — только самый неприятный человек во всём Тейвате. Аккурат по ее душу. — А-х, это вы… — в глубине души ей хотелось, чтобы голос прозвучал грубо и цинично, но он окончательно осип и сломался: Навия тихо хмыкнула и уставилась потухшими зрачками в стену, более не задерживая внимания на вошедшем. Лопнувшие от перенапряжения капилляры в глазах придавали ей едва ли не болезненно-безумный вид, а размазанная по щекам тушь постепенно начинала жечь и вызывать покраснение на коже. Выглядела она не просто плохо — пугающе. — Сегодня я лично проведу допрос, мисс Каспар. «Хах, интересно, отцу он то же самое говорил?» — усталой издёвкой бросило подсознание, и она разбито усмехнулась уголком губы. Тем временем Невиллет осторожно опустился на стул, повесив мантию на железную спинку. Навия едва сдержала едкий смешок: «Ха! Ни на минуту с ней не расстается, будто украдут. Ну и кому она обосралась, ей-богу?». Ее мутные голубые радужки в режущем свете лампы выглядели графитно-серыми, и еще пытались удержать фокус на каких-то деталях — видимо, подсознание настолько закольцевалось в пережитом стрессе, что теперь отчаянно выскабливало какие угодно детали, лишь бы не возвращаться к событиям нескольких часов ранее. А замечание про мантию показалось ей донельзя остроумным. Ее распухшие губы даже попытались растянуться в улыбке, но ни одна мышца так и не дрогнула, будто ей на лицо налепили глиняную маску. Каспар тяжело сглотнула и с усилием подняла глаза — веки так резало, что моргать было больно, а сил на что-то более стоящее, кивок головы, например, просто не осталось. Да и все, чего ей на самом деле хотелось — это умыться ледяной водой и проснуться где-нибудь в другом месте, а лучше в другой жизни. Лицо юдекса, как обычно, не выражало ничего, и этот дежурный, будничный тон звучал так же холодно, как и окружающий ее серый бетон стен. Навию изнутри аж продрало от сумасшествия происходящего — вечно бесстрастен. Всегда и во всем. Никаких и-с-к-л-ю-ч-е-н-и-й. Впрочем, и на женском лице ни одна эмоция не отразилась — да, возможно, сейчас был потрясающий момент, чтобы выплюнуть в лицо юдекса всю грязь, копившуюся годами. Хотя бы потому, что здесь никто не подслушает ее слова, чтобы процитировать впоследствии, вырвав их из контекста, и не будет Люмин, с укором смиряющей Каспар. Да, однозначно, это был самый удачный-лучший момент, чтобы высказать все, о чем она думала. И Навия бы определённо воспользовалась им, если бы внутри осталась хоть капля энергии. А так она лишь глухо пробормотала: — Это я уже поняла. Каспар устало взглянула на судью. Невиллет, будто физически ощутив на себе ее взгляд, оторвался от бумаг, которые неторопливо раскладывал перед собой, и вдруг внимательно уставился на нее. В резких тенях белого света показалось, что его зрачки даже слегка дрогнули, а губы на мгновение приоткрылись так, будто бы он был удивлен. Впрочем, если и так, что с того? Навия утомленно полуприкрыла веки — нет, все же пытаться ловить фокус было невыносимо. Судья, пропустив странную паузу, вернул взгляду привычную собранность: — Позвольте, я зачитаю вам ваши права… — Как вы помните, я хорошо училась в школе и прекрасно знаю о них, так что давайте перейдем сразу к делу, — перебила девушка бесцветным тоном. — Мисс Навия. Я обязан сделать это по протоколу. «Что ж, ты меня не удивил.» Невиллет вдруг замолчал, словно специально давая ей возможность для возмущения, однако Навия лишь слегка пожала плечами и отстранённо уставилась в стену. Блики в ее глазах будто бы растворились, намекая на такую незаслуженную жестокость, что юдекс против воли снова завис, задержав на ней взгляд чуть дольше положенного: — Мисс Каспар, во время допроса вы имеете право не свидетельствовать против себя и ваших близких. Также вы имеете право на адвоката. Опять пауза. Навия не смотрела на него, хотя плечи почти ползли вниз под физической тяжестью его глаз: — Продолжайте же. С одной стороны так хотелось, чтобы время пролетело по щелчку пальцев, особенно когда оно растягивалось до идиотизма, делая этот допрос бесконечным, но с другой — у нее совсем не было уверенности в том, где она окажется после этого «обязательного следственного мероприятия». Не стоит забывать, как работает правосудие в Фонтейне. Не стоит питать лишних надежд о справедливости. Голова шла кругом. Навия с трудом различала окружающие ее звуки в попытках вычленить из фона какие-то более-менее адекватные предложения, и спустя время поняла, что совершенно прослушала все, о чем несколько минут подряд спрашивал Невиллет. Каспар тряхнула головой, пытаясь вспомнить, где находится и что делает, а затем, поежившись, приложила почти все силы, чтобы ровно посмотреть на него: –… Что? — Желаете ли вы использовать право на адвоката? — вкрадчиво повторил Невиллет. Навия опустила взгляд ниже — на ручку в его руках, и отрицательно покачала головой. Отцу адвокат что-то не очень помог… — Прошу произнести это вслух. — Нет. — Хорошо, — шкрябанье ручки по бумаге. — В таком случае расскажите о взаимоотношениях с мисс Корали. Когда вы виделись в последний раз? Навия подняла на него размытый, стеклянный взгляд. За плотной пеленой она практически не различала ни черт его лица, ни интерьера комнаты для допроса. Хотя интерьер — слишком громко сказано для этой жестяной коробки на нижних этажах дворца Мермония. Дышать стало ощутимо тяжелее, словно она с непривычки затянулась никотином — Каспар выжала из лёгких остаток кислорода и прикрыла глаза, желая навсегда зависнуть в этом хрупком спокойствии. Но вместо долгожданной поднебесной бесконечности, перед лицом появился образ Адель, которая, возможно, до сих пор ждет возвращения своей мамы. А мама больше не вернется. Хруст. Внутри что-то снова отчаянно надломилось. С сухих губ слетел сиплый полухрип-полувыдох — последнее, на что было способно хрупкое тело. Ее едва заметно передёрнуло. Возможно, Адель уже сообщили? Сильвер? Или, быть может, Люмин? …Как бы хотелось верить в то, что кто бы то ни был, он смог подобрать подходящие слова. «Не обманывай себя. Таких слов просто не существует.» Навия безжизненно покачала головой, затем откинулась на спинку стула, медленно обняв себя руками и прикусив губу. Удивительно и даже смешно, как много раз она представляла, что расследует дело «Семи», выступает в роли адвоката отца и добивается правды. Удивительно, потому что еще ни разу даже самые мрачные фантазии не приводили ее на скамью подсудимых. Смешно — потому что она все же здесь. Каспар открыла глаза. — Мисс Навия. Прошу вас, ответьте на вопрос. — Механический голос юдекса глухо пробивался сквозь плотный туман ее мыслей. — Я не помню. Может быть, видела ее мельком несколько дней назад, когда она возвращалась домой. — Образы размозженного черепа, кровавого месива и васильковых, молящих глаз Адель пролетели в сознании, как фотографии с фотопленки. Она могла даже поклясться — услышала свист переключения слайдов в ушах. Каспар зажмурилась и вновь с усердием потерла виски, нажимая на них чуть ли не до тупой вспышки боли. — Можете сказать точнее? — продолжал давить Невиллет. — Нет. Ее голос прозвучал хрипло, с надрывом. Девушка сглотнула, чтобы смочить изодранное, иссушенное горло и внутренне сжалась — лучше бы вовсе не глотала: — Я же сказала, что не помню точно. Судья быстрым движением руки чиркнул несколько заметок на бумаге, и вдруг сказал: — Мисс Каспар, выпейте воды. — Он указал на поднос в углу стола, на котором стояла бутылка воды и тарелка с круассаном не самой первой свежести. Навия даже не помнила, было ли это здесь, когда она вошла, или же эту подачку принесли позже — в любом случае, несмотря на резь обезвоживания, девушка не удостоила вниманием ни поднос, ни Невиллета. — Расскажите о ваших взаимоотношениях с убитой. Давно ли вы знакомы? — Всю мою жизнь. Опустошенные радужки плавно переключились на серую стену чуть левее сидящего напротив мужчины. Она разглядывала каждую неровность, каждый скол, каждую застывшую капельку краски практически не моргая, надеясь, что это поможет спрятаться от страшных воспоминаний, наступающих прямо на пятки. Наверное, со стороны это выглядело жутко. — Что насчёт взаимоотношений? — Монотонно повторил он. «Хм. Интересно, как можно охарактеризовать отношения с человеком, который выкрикивает в твой адрес проклятья, только завидев тебя на другом конце улицы, а нормального диалога между вами не было уже три года?» — Мы никак не общаемся и не пересекаемся. — С чем это, по-вашему, связано? «С тем, что ты лезешь в самую задницу, юдекс.» Очередной глоток тяжелого воздуха: — Это не мой выбор, поэтому я не могу сказать. Спина-ди-Росула не единожды предлагала свою поддержку и каждый раз получала отказ. Мы не можем никого заставлять. — А лично вы? — Я тоже не могу принуждать кого-либо общаться со мной. — В таком случае, как вы можете прокомментировать слова свидетеля… Он придвинул к себе один из лежавших перед ним протоколов, и Навия почувствовала, как сердце окончательно рухнуло куда-то в пропасть: надо же, вот это скорость. Уже и «нужные» свидетели найдены. — Одна жительница Пуассона поведала следствию, что два года назад, а конкретнее, двадцать восьмого августа 1813-го года, примерно в десять часов вечера у вас с мисс Корали произошёл конфликт, который слышали соседи. Вы тогда сказали ей, чтобы она не смела подходить больше к вашему дому. Вы можете это подтвердить? «О-о, еще бы.» Навия хорошо помнила тот вечер — приближалась годовщина со дня смерти Жака, и Корали, видимо, почувствовала, что Пуассон начинает забывать о страшном событии, с каждым днем придавая ему все меньшее значение во время будничных обсуждений. Ей наверняка казалось несправедливым, что ее муж был жестоко убит, а теперь все вокруг выглядело так, словно ничего и не было. Так, она не придумала ничего эффективнее, чем начать развешивать плакаты, напоминающие всем и каждому о «деянии Калласа Бесчестного». А вечером, когда пауссонцы уже активно возвращались с работы, она встала прямо напротив дома Каспар и начала горланить на всю улицу: «Если бы не Жак, мы бы так и не узнали имя убийцы». — Мисс Каспар, вам следует отвечать на мои вопросы. — Невиллет сделал акцентную паузу. «А тебе следует перестать их задавать.» — Иначе разговор будет происходить в иной обстановке. «А-ха! Просто блеск! А есть что-то хуже? Прямо-таки на выбор? Крепость Меропид или сразу петля на шею?» — ядовито пронеслось в ее мыслях, но снаружи она лишь осторожно кивнула: — Подтверждаю. — В чем была суть конфликта? — Мисс Корали распускала клевету на моего отца. Я пыталась обсудить это спокойно, но она не захотела выйти на диалог и продолжила кричать на улице. — Вас, должно быть, сильно оскорбили ее слова и действия? Навия нахмурилась — Невиллет впился в нее нечитаемым взглядом, однако такого тона от него она определенно не ожидала: видимо, это мнимая озабоченность включалась только во время допроса: — Не настолько, чтобы помнить об этом два года и затем совершить убийство. Он снова что-то записал в своих бумагах и перешел к вопросам, непосредственно касающихся сегодняшнего происшествия: — Где вы были вчера вечером и сегодня днём? — В штабе. Пуассон. Вместе с Люмин. — Слышали ли вы что-то подозрительное от подчинённых? — Нет. — Как давно вы посещали Эль-Пасино? — Месяц назад. Каспар отвечала коротко, насколько ей вообще хватало сил после тяжелейшего, полного потрясений вечера, почти целой бессонной ночи и отвратительного состояния. Он, в свою очередь, бегло помечал что-то в бумагах, а затем вытащил откуда-то (Навия даже не отследила, откуда конкретно) прозрачный зип-лок пакет с мрачно блестящим сапфиром внутри. Ее сапфиром. — Прошу вас ознакомиться с уликой. Это знакомый вам предмет? Каспар медленно перевела на него тяжелый взгляд и слегка поморщилась, не желая даже близко прикасаться к нему руками: — Да. Невиллет положил пакет на середину стола, ровно между ними: — Можете сказать, что это? Продирающий глоток сухости в горле. — Сапфир с моего фамильного украшения. — Почему вы так уверены, что это именно он, а не какой-либо другой камень? «Почему вы так уверены, что это именно он?» — эхом пролетело у нее в голове, и Навия крепко зажмурилась, поджав губы, будто пытаясь проглотить нахлынувшие воспоминания. Наверное, потому что получила его на свое пятнадцатилетие. Наверное, потому что отец, осторожно застегнув колье на тоненькой шее сказал, что эти сапфиры в точности как цвет глаз ее матери. Наверное, потому что каждый раз невольно думая о родителях, она дотрагивалась до драгоценных граней камня подушечками пальцев. Наверное, именно поэтому Невиллету она сказала лишь сухую часть правды: — Этот сапфир особой огранки, единственный в своем роде. Он принадлежит нашей семье долгие годы — передаётся из поколения в поколение, и я достаточно раз носила его на собственной шее, чтобы узнать. — Как он оказался на месте преступления? — с лёгким нажимом спросил юдекс, не отрывая взгляда от девушки. Однако Навия лишь коротко повела плечами. Хотела бы она знать, как деталь с ее фамильного украшения оказалась на теле зверски убитой девушки посреди леса, которая, к тому же, ненавидела Каспар, возможно, сильнее всех в Фонтейне. Но она не знала — даже не догадывалась: стащить камень при ней невозможно, а доступ к сейфу, в котором оно обычно хранится, опять же, есть только у нее. Получается какой-то чертовски замкнутый круг. — Мисс Каспар, отвечайте на поставленный вопрос вслух. — Я не знаю. — Проговорила она тихо, хрипловатым голосом. — Я не знаю… «Это конец.» Разве остался смысл продолжать допрос, если все заведомо решено? Если каждая новая улика обращается против Навии, а слов, чтобы оправдать себя просто не находится. Каспар почувствовала, как на шее затянулась кожаная петля безысходности, а вокруг все будто померкло: неважно, какие вопросы он еще задаст — ей отсюда невиновной не выйти. — Вы сказали, что камень был инкрустирован в колье. В какой момент он был из него извлечен? Каспар продолжала буравить взглядом стену, пока мысли беспорядочно жужжали в голове. Камень, камень, камень — монотонно повторялось где-то в ушах, и девушка вдруг осознала, что даже не заметила, как камень исчез, и, более того, вообще была не уверена, что помнит, когда надевала украшение в последний раз. — Не знаю. — Постарайтесь вспомнить. Черт, она и сама пыталась заставить свой неработающий, истощенный рассудок выдать хоть что-то, хоть какую-то деталь или воспоминание, но все было тщетно: единственное расположение этого камня, которое настойчиво лезло в голову и преграждало собой все остальное в памяти — это посеревшая, безжизненная кожа Корали: — Я…я не знаю, я этого не делала. Я не помню, когда надевала украшение последний раз. Я никогда не стала бы никого убивать… Ее голос сорвался на последнем слове, и животный ужас вскружил голову. Вместе с усталостью и тяжелейшим шоком ей начало казаться, что стены стали съезжаться, выдавливая любую возможность сделать даже короткий вдох — Каспар невольно опустила голову вниз, запуская дрожащие пальцы в волосы, и сжала их у корня. В висках громко стучал пульс. — Выпейте воды, мисс Каспар. Мы сделаем перерыв. «Просто оставьте меня в покое!» — Нет. Давайте закончим как можно скорее, — едва выдавила она из себя, прекрасно понимая, что лучше сдохнет от жажды и долбящей панической атаки, нежели высидит на этом треклятом стуле хоть одну лишнюю минуту. — Что ж, как вам будет угодно, — Невиллет прочистил горло и вытащил из стопки новый бланк фиксации ответов. — Где вы были шестого сентября этого года? Каспар облизала сухие, как наждачка, губы и нахмурилась. — Не помню, что это был за день недели? — пока голосовые связки бормотали этот вопрос, Навия вдруг осознала, о какой конкретно дате идет речь. Шоу магистра Лини? — Подождите… Что? Какое это имеет отношение к делу? — Дайте ответ на вопрос, мисс. — Это не относится к делу, — не унималась она, пока глаза постепенно становились все шире. Что. Это. Ещё. Значит?! — Мисс Каспар, в ордере четко прописано, что во время допроса могут быть заданы любые вопросы, относящиеся к делу по мнению следствия. Правильно ли я понимаю, что вы отказываетесь отвечать на поставленный вопрос? — он занес руку над бумагой и посмотрел на нее выжидающе — исподлобья. Навия обескуражено раскрыла рот и помассировала лоб дрожащими пальцами. — Нет. Не отказываюсь. Я была на представлении Лини и Линетт. И после до самого вечера была занята расследованием. Люмин и Паймон могут это подтвердить. Мужчина сухо кивнул: — Участвовала ли «Спина-ди-Росула» в подготовке этого представления? «Ах, вот оно, значит, как…» Навия ощутила, как изнутри, где-то на уровне пупка, ее резко дернули и скинули на днище бездны, которой не было ни конца, ни края. Сердце на секунду екнуло и свалилось в самые пятки, живот повело холодом: ее не просто обвинят в убийстве Корали. На нее повесят двойное убийство. Как, черт возьми, удобно! А ведь она самолично подсказала Невиллету мысль о связи двух убийств. Глаза мгновенно взорвались новой вспышкой боли и заслезились от напряжения, но губы с дрожью пропустили вздох, сжавшись до бледноты. Она медленно положила ладони на колени, впившись пальцами в торчащие кости: — Нет. Спина-ди-Росула не предлагала своей помощи в организации, а также не получала таких предложений от магистра Лини или кого-либо из его труппы. Невиллет задумчиво кивнул и, наконец, протянул ей листок и ручку: — На этом допрос окончен. Прошу подписать вас протокол освидетельствования и подписку о невыезде, после чего вы можете быть свободны до выяснения новых обстоятельств дела. Пальцы дрожали и не слушались, и ей пришлось пару секунд погоняться за ручкой, чтобы взять ее в руку. Черная линия подписи выглядела отвратительно рваной, как у тяжело больного почечной недостаточностью. Сознание размывалось, и Каспар чувствовала себя в шаге от отключения. В ушах громко шумела кровь, и с каждым ударом сердца в глазах все больше сгущалось: серая, мыльная пелена постепенно темнела. — На этом все, мисс Каспар. Она поднялась на ноги как могла быстро, ожидая, что коленки тут же подогнутся и ей придётся собирать лицо с пола, однако этого не случилось, и девушка относительно спокойно, чуть прихрамывая, дошла до двери. Между лопаток вихрился ледяными каплями мерзкий пот, в голове по-прежнему безумно шумело: казалось, Навия практически оглохла, вытащившись в коридор. Она схватилась за ручку двери, ловя опору и ожидая, пока внезапная судорога отпустит икроножные мышцы, и прижалась к двери спиной, совершенно не думая о том, что упадет и разобьёт колени в кровь, если Невиллет откроет ее изнутри. Но судья будто специально давал ей время, чтобы уйти. Навия измученно подняла глаза, почти врезавшись в табличку с обозначением уборной и, недолго думая, а точнее, вообще не думая, пошла вперёд на ватных ногах. Она зашла в уборную. Посмотрела на заплывшие, опухшие глаза, на красные от слез нос и губы. Каспар больше не плакала — стыд и опустошенность, которые она испытывала, сушили слезы. «Я сделала все, что могла, — проскочило в глубине стеклянных глаз. — Но было ли этого достаточно… Было ли достаточно…» Вдох-выдох. Вдох. Выдох. Навия закусила щеку изнутри и сделала шаг к раковине. Открыла кран. Холодная вода вырвалась из ржавого ободка резким потоком и обрызгала ее руки — неважно. Теперь все это неважно. Она нагнулась, не без удовольствия ощущая, как вытянулись онемевшие мышцы спины, и подставила лицо под ледяную струю, судорожно открывая губы и хватая ртом воду. Вода стекала по подбородку, заливая ворот ее рубашки, но Навию это не волновало. Наконец, она выпрямилась, смахивая со щек остатки капель и, не глядя в отражение, вышла из уборной.

***

Навия практически вывалилась из дворца: с трудом приоткрыв тяжелую дверь, она еле протиснулась в образовавшуюся узкую щель. Дверь громко стукнула, оглушительным хлопком разлетевшись по пустой улице. Судя по полумраку, было раннее утро: солнце только-только поднималось над горизонтом, его ещё не было видно над крышами домов. Леденящая утренняя влажность пробирала до костей, и Каспар тут же закашлялась. — Демуазель! — знакомый голос. Но разобрать, чей он конкретно, не хватало сил. Она подняла невидящие глаза на звук. Говорящий спешил к ней навстречу, почти бегом поднимаясь по лестнице. Выглядел он перед ее зрачками размазанным черно-коричневым пятном. — Демуазель, вы в порядке! В порядке — какая интересная характеристика. Можно ли сказать так, когда все ее тело буквально колошматит от произошедшего за последние сутки, отпечатываясь на лице, движениях, в каждой клеточке тела. Можно ли рассуждать об этом, когда в глазах стоит стеклянная, сломанная пустота. Но в то же время, возможность вдохнуть морозный утренний воздух и услышать знакомый голос, после всего случившегося воспринималась как бесценный дар. Да, в порядке — это именно то, как она себя ощущает. Наконец, «пятно» перед радужками очертилось, когда помощник подошел ближе, и Навия мгновенно рухнула в теплые мужские объятья, так напоминающие ей отцовские. — Мелус… — прошептала она, чувствуя, как задрожал её голос. Она достаточно вытерпела и теперь это ощущение так необходимой опоры будто бы срывало плотину девичей слабости. — Отвезите меня домой. — Что мерзавец делал с вами?! — Рядом оказался и Сильвер, казалось, что он уже сделал несколько шагов в сторону парадного входа, как послышался очередной хлопок двери. Навия даже не шевельнулась. Кто бы то ни был — наплевать. Она сильнее зажмурила глаза, будто бы надеясь потерять сознание и очнуться уже дома, в Пуассоне. Но, вместо этого, девушка слышала громкие, приближающиеся шаги. Когда её лицо обдало порывом ветра от проходящего мимо, она распахнула глаза. Быстро поднявшееся солнце ослепило её своим первым утренним лучом. Невиллет, на ходу накинув мантию, удалялся в сторону уже заготовленного для него экипажа. Навия, без стеснения следила за ним прямым, неморгающим взглядом, как услужливый лакей открывал для него дверь и, осторожно закрывая ее, спешил за руль. Только когда автомобиль скрылся в глубине улицы, Каспар заметила Люмин совсем неподалеку. Наконец, высвободившись из объятий заботливого Мелуса, Навия чуть выпрямилась, стараясь вернуть себе хоть какой-то человеческий вид. Она догадывалась о том, насколько разбито и жалко выглядела, но при виде Люмин отчего-то захотелось взбодриться. Вышло откровенно плохо, даже и пытаться не стоило. — Босс, не хочется вас беспокоить, но… — начал было Мелус. — Я думаю, ей стоит сначала отдохнуть. Демуазель, позвольте мы проводим вас в штаб. Вам нужно поесть и поспать. Дела — позже. — Сильвер выступил вперед, чуть задев Мелуса плечом. — Говорите. — Навия сложила руки на груди. Ничего себе! Даже голос прозвучал почти как обычно. — Мелус! Переведя взгляд на пожилого помощника, Навия почувствовала, как жалкие остатки её сил собираются в такой же жалкий комок. — Найдено ещё одно тело. — Люмин подошла ближе. — Месье Невиллет уже направился туда, как мы могли заметить. И нам нужно быть там, напарница. Последнее слово вдруг отразилось от воспаленных усталостью и стрессом стенок, воспрянув откуда-то из глубин всплеском адреналина: будто ей удалось сделать запредельной свободы и растерявшейся где-то в лесу и в допросной уверенности. Внезапно по венам заструились трещащие переливы азарта, разжигающие внутри настоящий пожар. Нельзя сдаться и позволить себе скиснуть, пока эта тварь на свободе. Нет. Он ее не сломает. Черта с два. — Куда нужно ехать? — холодно проговорила Каспар, стараясь не замечать скрип в своем собственном голосе. — Мисс, вам нужен отдых! — Сильвер никак не унимался. «Да что ты заладил?!» Навия неожиданно для себя самой огрызнулась, выдав гримасу раздражения: — Серьёзно, Сильвер? У нас нет времени на это! Убит ещё один человек! О каком отдыхе может идти речь?! — кулаки сжались, а сердце забилось слишком уж учащенно. «Ну как можно быть таким слепым?!» — Навия, нам в любом случае нужно вернуться в Пуассон за Паймон… — Люмин слегка коснулась её, натянутого, как струна, плеча. — К тому же, жертва найдена в своем особняке в Сент-Луи. Пуассон по пути. Навия шумно выдохнула: — Ладно, только давайте поторопимся! Не хочу, чтобы этот напыщенный индюк получил больше информации, чем мы. — Не дожидаясь ничьего ответа, она поспешила к пристани, откуда лежал кратчайший путь в Пуассон на лодке. — Демуазель точно в порядке! — Мелус слегка покряхтел, с ласковым укором ответив на брань Каспар.

***

Погода в Фонтейне этим утром соответствовала состоянию Каспар, не только отзеркаливая его в собирающихся тяжелых серых тучах и промозглой мороси, сыпящейся с неба, но и делая его ещё больше отвратительно подавленным. Несмотря на попытки казаться бодрой перед еле поспевающей за ней группой из её верных помощников и напарницы, Навия была даже рада, что её лица никто сейчас не видит. На нём застыла сморщившаяся гримаса от резко пронзившей её головной боли, вызванной миксом из недосыпа, стресса и летящих в глаза мелких капель. Всё тело ниже поясницы ныло от нескольких часов на твердом, неудобном стуле — до чего же хитрое орудие пыток, посидишь там сутки и уже будешь молить о пощаде, лишь бы покинуть эту жестяную коробку. Воспоминание об этой незабываемой ночи не заставило себя ждать и назойливой картинкой застыло перед глазами. Теперь, оставив позади и дворец Мермония, и это уничтожающее чувство заточения, Навия будто увидела себя, сидящую в комнате для допросов, со стороны. Зрелище было не из приятных. Прилив стыда и едкого, словно кислота, гнева на саму себя будто обдал ее кипятком: «Как могла ты расклеиться и предстать перед ним такой жалкой? Разве отец сдался, даже будучи там? Даже будучи напротив обращенного к нему дула револьвера? Нет, нет и нет!» На мгновение пожирающее чувство неудовлетворения почти развернуло её, готовую вернуться во дворец и высказать всё, что она на самом деле думает про этот допрос, улику, и чёртовы попытки вновь докопаться до неё или её семьи. Но судьи во дворце уже и след простыл, а момент, чтобы показать оскал, был однозначно упущен. Раньше надо было демонстрировать непоколебимость, Навия, а не пускать сопли на радость всегда такому идеальному юдексу. Добрались до лодочной станции быстро, либо же Каспар так погрузилась в самокопание, что и не заметила, как быстрыми, широкими шагами преодолела этот путь. Наконец, обернувшись на команду, она только в тот момент обнаружила, что все до единого изрядно запыхались, в попытках за ней угнаться, но озвучить недовольство никто не решился. На неё обратились лишь три пары глаз, полных сочувствия и сожаления. Навия отвернулась: «Ну уж нет! Не надо меня жалеть. Я в полном порядке». Впрочем, группа понимающе переглянулась и весь оставшийся путь не нарушала тишину и вместе с ней хрупкое равновесие в настроении измотанной, раздраженной девушки. При виде знакомых очертаний родных холмов сквозь тяжелую дымку утреннего тумана внутри похолодело: будто перенесясь снова во вчерашний вечер, Навия вспомнила об Адель. Ноги стали тяжелее и каждый шаг давался всё труднее. Наконец, она всё же выдавила вопрос, остановившись посреди дороги: — Где сейчас Адель? — Каспар всё ещё не оборачивалась, даже не определив, кому адресовала этот вопрос. — Она уже… знает? — Да, мисс Люмин сообщила ей. Она заснула только под утро у моей Аршенуль. — Осторожно ответил Мелус. Навия, кивнув, продолжила шаг. Она размышляла о том, как относиться к тому, что новость окончательно осиротевшей Адель преподнесла именно Люмин. Почему она? Может быть, она способна проявить куда большую эмпатию, чем может показаться на первый взгляд? — Аршенуль предложила также приютить Адель, — добавил помощник, немного помедлив, — Я сказал ей, что обсужу это с вами, мисс. — Я поговорю с Аршенуль сама, спасибо. Но мне бы тоже хотелось, чтобы малышка осталась в родной деревне. — Навия чувствовала, как дрогнул ее голос, и сделала короткую паузу, чуть слышно сглотнув. — К тому же, она раньше всегда говорила, что хотела бы спать частью «Спины», когда вырастет. У Каспар не было никакой уверенности в том, что желание девочки не изменилось. Кто знает, что могла наговорить ей Корали после всех событий. Отношения между ними и правда было не самыми лучшими, Адель могла все это видеть и сама. В голове зашуршали слова Невиллета там, в лесу: «неоднозначные отношения между вашими семьями». Чертов юдекс и тогда был прав как никогда. Это описание лучше прочих отражало ситуацию, но теперь оставалось надеяться только на то, что это не помешает ей помочь несчастной Адель. Девочка ни в чем не виновата. Деревня была уже совсем близко, и уже был легко различим её обычный утренний голос: рыбаки возвращались с уловом, кто-то, напротив, только собирался на работу, хозяйки начинали готовить завтрак и дети, недовольно канюча, собирались в школу. Навия точно знала, что если в Пуассоне хоть один человек знал о происшествии, то знала и вся деревушка. В целом, это было актуально и для всего остального Фонтейна. Но, на первый взгляд, всё звучало точно так же, как и вчера, будто страшная новость никак не изменила привычное течение жизни. Войдя в Пуассон, Каспар, однако, все же заметила, что большинство людей, за исключением, быть может, только детей, выглядят озадаченно, даже напугано. Ещё бы. Подобные вещи отнюдь нечасто случаются с жителями Пуассона, обычно громко звучат только имена отдельно взятых участников «Спина-ди-Росула», но вовсе не простых работяг. Навия старалась не цепляться ни за кого конкретного взглядом, опасаясь возможных нападок и подозрений: кто знает, какие слухи могли пойти по деревне, заметил ли кто ее отсутствие этой ночью и не задался ли вопросом, где она пропадала. Проходя мимо слегка покосившегося домика некогда счастливой пары Жака и Корали, блондинка поспешила отвести взгляд. Холодное и липкое чувство страха сразу дало о себе знать, и все эпизоды с места преступления замелькали в глазах, заставляя её на миг зажмурить глаза. В штабе, пока помощники занимались сборами в дорогу, а Люмин пошла будить Паймон, Навия воспользовалась одиночеством, чтобы немного привести мысли в порядок. Приняв быстрый, холодный душ — чтобы окончательно взбодриться, остудить разум, и хотя бы просто не ждать, пока согреется вода, она спешно обернулась полотенцем и взглянула на себя в зеркало: голубые, некогда такие яркие и живые глаза напоминали растекшиеся чернильные пятна на серой бумаге, на которую так теперь похожа была кожа ее лица. Волосы, спутавшиеся в одну безжизненную копну, потеряли блеск, но Навия спрятала их, слегка небрежно собрав в высокий пучок. Синяки под глазами были старательно замаскированы под слоем пудры, а высохшие, искусанные губы увлажнены персиковым маслом. Теперь хотя бы похожа на человека. Она с минуту смотрела на свое отражение, слыша, как за тонкой стеной Мелус и Сильвер спорили насчет того, стоило ли начинать разговор об ещё одном трупе. От этой мысли ее передернуло, а меж бровями выступила морщина. Сделав несколько глубоких вдохов, Каспар успокоила разыгравшиеся нервы, и решила для себя не думать о новом убийстве до прибытия на место преступления. Пристальный взгляд придирчиво прошелся по её лицу в отражении и спустился ниже по изящной шее к ключицам. Белая кожа, единственное, что оставалось не тронутым следами бессонных ночей и глубокого стресса, сияла в полумраке её туалетной комнаты. Она задержала взгляд на шее и внезапно осознав что-то, сорвалась с места. Дрожащими пальцами Навия достала коробочку с фамильным украшением. А что, если она ошиблась, и этот камень ей не принадлежит? Торопясь, она едва не уронила коробку. Открыв крышку, девушка застыла, устремив взгляд на ее содержимое. Вместо одного из трех самых крупных камней в центровине зияла дыра, ложе камня было не повреждено, но сапфир действительно отсутствовал, и судя по форме его «собрата» с другой стороны, это был именно тот камень, что она в последний раз видела на столе в комнате для допроса. Руки затряслись ещё сильнее, а только-только отогнанный леденящий страх снова сковал её мертвой хваткой. Кто-то специально подложил трупу камень с её украшения. И этот кто-то не поленился раздобыть его и провернуть всё именно так. «Зачем?! Почему я?!» — какое-то слепящее от яркости осознание вытесняло все остальные мысли. Она четко понимала, что больше не является участницей расследования, теперь она полноценная мишень этой чудовищной игры, в которой она даже не соглашалась участвовать. Навия присела на колени, не в силах больше контролировать себя, и закрыла лицо руками. Перед глазами внезапно возникло лицо верховного судьи: — «Некоторые улики делают ваше участие в этом деле неоднозначным». — «Почему вы так уверены, что это именно он, а не какой-то другой камень?» А почему… Почему в этом так уверен был он?! «Черт!» Навия оторвала руки от лица и застыла, уткнувшись взглядом в одну точку. «Почему, черт возьми, ты был так уверен, что это именно тот камень? Почему так быстро нашли свидетеля?! Откуда ты, блять, узнал, что ее убили в Пуассоне?!» «Нет… не может же быть, что…!» Страшная догадка вдруг заставила ее лицо пораженно вытянуться, а глаза лихорадочно заметаться, но тут кто-то настойчиво постучал в дверь: — Навия, детка! «Д-дядя?» — Минуту! — Навия подскочила, в спешке захлопывая крышку шкатулки с колье и натягивая на себя чистую одежду, стараясь выбросить неожиданно возникшие дурные мысли из своей головы. Но строгий, мёртвый взгляд Невиллета никак не желал рассеиваться. «Неужели… это… Твою мать, что я вообще сделала тебе?!» — Дядюшка, это ты? — она начала говорить только потому, что понимала: надо что-то сказать. На что-то переключить свои мысли, иначе они ее закопают. Шмыгнув носом, девушка вернула себе максимальную собранность, подтверждающуюся спокойным тоном. — Родная, я только узнал! — дядя заключил Навию в объятья, как только та открыла дверь, — Как они посмели арестовать тебя! Идиоты! Нужно сегодня же подать апелляцию! Она отстранилась, взяв морщинистые руки в свои: — Нет-нет-нет, послушай меня. Всё в порядке. Не нужно поднимать шум. Не сейчас. Это ничего не даст. С учетом новых, только зарождающихся в ее мыслях догадок, оказать сопротивление самым доступным и очевидным способом — это риск попасться в очередную западню. Нужно действовать аккуратнее. — На месте преступления нашли сапфир с моего колье, — она заговорила тише, — кто-то хочет меня подставить. Но… Нет, нет, выслушай меня. У меня все под контролем. Я обведу его вокруг пальца. Мужчина внимательно смотрел в её глаза с ноткой недоверия: — Навия, прошу, будь осторожна. Не ходи никуда без своих помощников, они должны всегда быть рядом, чтобы иметь возможность тебя защитить. — Да, дядя. Непременно. Я никуда не буду ходить без Мелуса и Сильвера, они и сами меня не отпустят! — она мягко улыбнулась, демонстрируя полный контроль ситуации. — А теперь, нам всем пора бежать. Ты дождешься нас в штабе? — Боюсь, что нет, милая. Меня ждут дела в гильдии. Но ты всегда знаешь, где меня искать, да? Навия кивнула, уже теряя терпение скорее отправиться на поиски ответов. Слишком многое успело произойти. Слишком многое еще предстояло узнать. Дядя снова приобнял блондинку, слегка надавливая мозолистой ладонью на женские лопатки, прижимая Каспар ближе к себе, а затем, недолго посмотрев на нее, заботливо улыбнулся: — Обязательно приходи ко мне, когда у тебя будет время. Я всегда тебя жду. С этими словами он развернулся и подошел к хранящим напряженное молчание помощникам — пожал сначала руку Мелуса, затем перешел на Сильвера: — Я надеюсь, что вы были рядом, чтобы успокоить мою племянницу? Сильвер слегка растерянно кивнул, но Мелус ответил раньше, чем его напарник взял себя в руки: — Безусловно. — Что ж, прекрасно. Я и дальше рассчитываю на вас. Наконец, он отпустил руку слегка побледневшего Сильвера и, кивнув на прощание, скрылся за дверью. Навия как раз в этот момент захлопнула дверцу холодильника, достав четыре запотевшие жестяные банки энергетика «Tide» с кисло-ягодным вкусом, и, кинув помощникам по одной, двинулась к выходу: — Давайте поживее.