Прелюдия к истине

«Этого недостаточно» Мутные, тускло-голубые радужки прожигали насквозь отражение в зеркале. Сколько времени прошло с момента открытия личной подоплёки дела Люмин? Час? Два? Четыре? И если сейчас уже глубокая ночь, почему она не может сомкнуть глаз, вытянуться на кровати и погрузиться в сон со сладким ожиданием завтрашнего дня? Дело ведь наконец сдвинется с мертвой точки, мисс Навия! Кусочки пазла наконец найдут единое полотно и уложатся на него один за другим. Но… «Этого недостаточно» Вокруг пахло сыростью и обречённостью, будто не давая забыть: малышка, ты же помнишь, где оказалась. Малышка, ты же знаешь, из-за чего ты здесь. Полумрак в этой ванной, ржавчина на кране, осыпавшаяся трухой краска со стен — даже не плитка, даже не панели, просто краска. Маленький ворох зеленой плесени, расползающийся кляксой прямо под потолком возле сточной трубы. И душащее грудину гадкое чувство стыда. Нет, даже не стыда — кровоточащей смеси из угрызений совести, скорби и жалости к себе. И ко всем, кто оказался в этой дыре, в этой канаве из-за нее. Но когда это случилось? Где взяла начало трещина в трехлетней самообороне эмоций? Неужели разговор по душам с путешественницей стал этой серебряной пулей? Навия медленно покачала головой. Нет. Притворный самоконтроль так или иначе не продержался бы долго. И дело не в Люмин, дело даже не в сжатой ране на сердце и страхе перед этим самодовольным ублюдком. Дело в возвращении. В цикличности. В нежелании переживать кошмар снова — видеть, как беспорядочно льется кровь и, возможно, где-то на самых затворках сознания понимать, что волосы встают дыбом от одной только мысли — ты будешь следующей, дорогая. Навия резко втянула ртом воздух и сделала один, абсолютно сухой глоток. От нервов ее колотило. Только уловив, что эмоции, взвившись, вновь ускользают из-под контроля, девушка сжала дрожащие пальцы в кулаки и сделала еще несколько порывистых, почти свистящих вдохов. «Этого недостаточно» — снова раздался где-то на периферии этот гаденький, старушечий шепот. И Каспар испугалась: а не ее ли это голос? Высохший от стресса и совершенно безжизненный. Ее сердце вдруг поперхнулось — подлетело к самому горлу, а затем грохнулось вниз. Первый скачок в своеобразной кровавой синусоиде. Глаза защипало. — Нет. — Тут же отрезала девушка и перевела взгляд на собственные кулаки. — Что угодно, только не слезы. Слезы — это проявление слабости, а люди, ответственные за других, слабыми быть не могут. Кажется, так ей сказал отец перед слушанием дела «Семи»? Да, именно так, только с чуть большей строгостью, чем повторилось в ее голове теперь. Сердце стукнулось о ребра снова. Второй скачок. Было жарко. В этой канаве было душно и влажно. Ее тело мерзко потело, покрываясь бусинками пота каждые пять минут, проведенных у уродливого зеркала, сколотого по краям. Почему-то мозг Каспар вдруг уцепился за эту мысль: она ненавидела потеть. И она ненавидела в тот момент эту чертову канализацию, представленную как глумливую метафору ее собственному состоянию. Никогда не знаешь, как повернется судьба, и сначала ты живешь в роскошном особняке, обожаемая всеми, а затем падаешь в трясину, презираемая и аморальная. Испорченная, такая же грязная, как и вся твоя семья. Третий скачок кровавой синусоиды. Вверх-вниз. Навия разжала мокрые пальцы, ощущая титаническую слабость, разбежавшуюся по телу, и как только до трясущихся ног дошел импульс слабости, колени отзывчиво подогнулись, и девушка мгновенно вцепилась ладонями в обойму раковины, чтобы удержать равновесие. А затем вдруг почувствовала странное предвкушение, как от силы сжатия пальцев кафель треснет, и ей в руку вопьется по меньшей мере около десяти белоснежных осколков. Возможно, огненная вспышка боли отвлечет ее от внутренней ямы, привяжет здесь, снаружи. К земле? Возможно, эта режущая пульсация сможет обрисовать ясность ума и подсветить зелёной лампочкой поток правильных мыслей. Возможно, она почувствует облегчение. Возможно. Но не сегодня. Навия смотрела на себя совсем недолго, но достаточно, чтобы ее затошнило от отвращения к вспревшим от влаги волосам, от гладкой, но какой-то желтовато-серушной кожи лица, кажущейся морщинистой и безобразной в свете замыленной лампы. — Разве ты хорошо справляешься, Навия? — вырвалось у нее против воли совершенно незнакомым, издевательским шепотом. Она вновь всмотрелась в отражение зеркала: сухие, потрескавшиеся губы, страшные тени на лице, размазанные круги под глазами, мутная пелена узких, каких-то полубезумных зрачков. Каспар себя практически не узнала. Что же это?! Что же оно, это отражение, сделало с солнечной девушкой с золотом вместо волос? Что же оно, мать вашу, сделало?! Навия гулко, быстро задышала, не дав легким нужного объема воздуха, и ее горло тут же сжалось от накатившего комка. Такого плотного и вязкого, что на секунду почудилось, будто ее вот-вот вывернет. Черт. Пот казался ржавой, застоявшейся водой, собираясь меж груди и лопаток и разъедая мягкую атласность пижамы. Навия чертыхнулась снова. И опять в разуме пронеслось полное обиды: «Ненавижу». Каспар, сжав губы до побеления, внезапно схватилась пальцами за линию пуговиц и, дернув, разорвала рубашку в разные стороны. Трель отскочивших пуговиц на пыльном полу почти ее оглушила. Почему все стало так невыносимо?! Почему все стало так трудно?! Четвертый скачок. Навия ощутила, что каждая секунда обращена против нее, и почувствовала себя разбитой и жалкой. Она выкрутила кран, желая смыть с себя следы этих мыслей, и тут же закрыла его: воде нужно слиться прежде, чем она будет пригодна для контакта с кожей. Твою мать! Тошнит от всего этого. Боже мой, как же тошнит! — К чёрту! Девушка выскочила из ванной, на ходу сбрасывая остатки спальной рубашки: ткань неоформленной лужей растеклась по полу. — Плевать. — Прорычала Каспар и проделала то же самое со штанами. — Плевать. Плевать. Плевать! Обнаженная кожа горела, словно отчаянно нуждаясь в порыве свежего, прохладного воздуха, но заместо того, чтобы открыть окно, Навия лишь упала на кровать и с головой зарылась в одеяло. Почему так больно?! Господи, ну почему?! Комок в ее горле мгновенно нашел свой выход, и глаза больно заслезились. — Господи! Я не справлюсь… Я совсем не справляюсь! — несмотря на желание разорвать ором глотку, вышел лишь сдавленный, сиплый писк. Подушка вопреки всему была холодной, но обстановка в целом убивала — железные стены, будто в клетке, отсутствие естественного освещения, неизвестность, хищником поджидающая впереди, и страх. Страх, культивирующий все остальные чувства. Страх везде и повсюду. Она вела себя, как ребёнок. Она испугалась проблемы, заплакала, спряталась под одеялом. И от этого осознания стало так противно и мерзко, что не было никаких сил остановиться. Пятый удар чертовой синусоиды. Больно. Всхлип. Мышцы живота тут же презрительно сжались в громовом спазме плача — Навия так надрывно втянула ртом воздух, что все изнутри содрогнулось. Какая же ты слабая. Тебе ведь всегда говорили, что ты не станешь хорошей преемницей. Нич-то-жес-тво. Что, малышка Каспар, нет больше папочки, чтобы тебя защитить? Шестой скачок. И тут же хрупкая стена защиты разлетелась вдребезги, и слезы, как огромная снежная лавина, накрыли ее с головой. Она дернулась, вжалась лицом в подушку и почувствовала, как по ресницам побежали горячие капли. Тут же до боли вцепилась пальцами в помятую ткань, и мыча перевернулась набок, поджав острые коленки к груди. — Отец… Прости меня… Я не справляюсь…. Я не справляюсь! — ее голос охрип и дрожал. — Мне страшно! Мне так страшно… Каспар горячо сглотнула, подавившись от першащего горла и непроходимой струны отчаяния, режущей шею. — Я не справляюсь! — закричала она куда-то в подушку, а затем дыхание вновь перехватило от нескольких рваных всхлипов. — Отец… Если бы ты только был рядом… Пожалуйста… Ну пожалуйста! — от безысходности девушка попыталась ударить кулаком по кровати, но сил в теле просто не оказалось. Седьмой скачок синусоиды. Мне так страшно… Помоги мне…

***

Утро седьмого сентября началось с прохладного, болезненно-белого солнца. Впрочем, для жителей Флев Сандра никаких изменений это не повлекло — для них наступление новой даты в календаре начиналось строго по звону будильника и одной единственной мысли: «Это всего лишь очередной рабочий день, так не будем же тратить его на всякую херь.» На самом деле, так наверняка говорила половина Фонтейна, но катакомбники, как прозвали их обыватели «верхов», всегда выражались по-своему. Ярко, на самую десятку. Хотя, если рассудить справедливо, забавно звучит, не правда ли? Едва ли человек, живущий с замусленными, тусклыми фонарями вместо естественного света и перебивающийся, дай бог, случайными заработками, или еще более отвратительной, но постоянной работой, будет выражаться высоконравственно и сложно. В этом их нельзя обвинить — так катакомбники закаляли дух. На часах было примерно половина шестого утра, когда Каспар слегка дернулась и, перекатившись на спину, поняла, что запуталась в одеяле. Она медленно приоткрыла один глаз, пытаясь урвать еще пару секунд сна, но как только почувствовала сковывающий движения кокон из ткани, по-ребячески усмехнулась и принялась выпутываться из него. Впрочем, постаравшись меньше минуты предпринять хоть какие-то меры к своему небольшому спасению, девушка откинула голову на подушку и широко, лениво зевнула. Ну и ладно. Зато тепло. За ночь ее разгоряченное переживаниями тело остыло и успело хорошенько так подмерзнуть от местной сырости, поэтому вылезать из своего своеобразного домика ей совсем не хотелось. Девушка кинула сонный взгляд на часы и еще раз невольно глотнула воздуха — она проснулась задолго до сработавшего будильника, задолго до осторожного, но напористого стука в дверь, задолго до ароматного свежесваренного Мелусом кофе и, казалось, бесконечно задолго до звонкой болтовни Паймон. Когда попытка прикрыть глаза и доспать еще положенный часик была провалена, Навия вновь пошевелилась под плотно сбившейся на груди тканью, и начала медленно выползать из-под своего укрытия. Вокруг все еще царила густая, искусственная темнота, впрочем, получившаяся лишь от нехватки электричества. Каспар прищурилась и через секунду почувствовала, как неприятно защипало глаза — зудящее покалывание напомнило об акте ночной слабости, однако, вопреки новому приступу самобичевания, Навия ощутила лишь облегчение. Словно вязкая, кровавая горечь, собранная тугой железной копной на сердце, наконец разорвалась и, пробежав ядом по артериям и венам, вылетела сквозь дрожащие пальцы и обжигающие дорожки слез. Каспар неторопливо приподнялась, садясь на кровати. И тут же с удовольствием подметила, что тело больше не бил дикий тремор — довольно необычное явление за последние дни. А затем улыбнулась. Впервые обнажила ровный ряд зубов совершенно искренне, трепетно и кротко. — Доброе утро, — мягко прошептала она сама себе и поднялась на ноги, поежившись — ее обнаженное тело сразу же обуял бодрящий холод комнаты. Тем временем, глаза скользнули по остаткам пижамы, растекшимся на полу. Надо же! Она действительно ее разорвала! Вид порванной, откинутой за ненадобностью рубашки вдруг заставил Каспар рассмеяться. Ощущение колоссальной легкости тут же обняло ее изнутри. Она добрела до ванной на ощупь, рассудив, что ей слишком лень включать настольную лампу. И только выкрутив кран, уловила, что вода была абсолютно чистой. Это открытие даже слегка затормозило ее — Навия распрямилась и провела взглядом по комнате: неужели вчера все казалось таким отвратительным из-за буйства эмоций, перекрывшим все здравые смыслы? Видимо, все именно так, потому что пол уже не был грязным, краска на стенах обшарпана всего в одном месте, а сколотое по краям зеркало на самом деле было испещрено чуть заметными впадинками. Немного ошарашенная новым углом восприятия, Навия взглянула и на себя: из отражения на нее посмотрела худенькая блондинка с изысканно бледной, чуть розоватой на плечах кожей. Ее золотые локоны высохли беспорядочными пляжными волнами и создавали такой необычно привлекательный вид, что на губах невольно засияла улыбка. Она замечала ранее, как на самом деле была красива? Но самое главное: несмотря на пролитые горькие слезы и покрасневшие веки, ее глаза вновь стали блестящими. Живыми. Сердце вдруг запнулось в груди, а затем забилось в два раза чаще. Она неожиданно поняла: сегодня все будет совсем не так, как вчера. Навия внимательнее всмотрелась в голубые переливы зрачков и, идя на поводу у какого-то внутреннего позыва, прошептала: — У тебя все получится, милая. А затем ее накрыла волна такой восхитительной гармонии с собой, что девушка вновь рассмеялась, и, как никогда воодушевленная, скользнула в ванную. Каспар ощутила, как извилистые струи воды окончательно смыли остатки сна, боли и одиночества, и поняла, что ей буквально стало легче дышать. Она почти летала. Освежившись, Навия обернулась в махровое полотенце и осторожно нанесла на еремную впадинку несколько капель персикового ароматического масла, распределив его массирующими движениям по шее и острым перегибам ключиц. И, в последний раз улыбнувшись своему отражению, вышла из ванной с мыслями, что сегодняшний день однозначно будет лучше, чем предыдущий.

***

— О, мисс Навия, вашей пунктуальности многим стоило бы поучиться! — Готье приспустил очки с переносицы чуть ниже по спинке прямого носа и поднял взгляд на вошедшую девушку. В его глазах отразилась какая-то странная, едва различимая эмоция, впрочем, даже неуловимая для блондинки. — Сейчас я распоряжусь, чтобы нам подали кофе прямо в мой кабинет, результаты экспертизы как раз только принесли — ознакомимся с ними вместе. Надеюсь, они не помешают вам получить удовольствие от легкого бранча. Он услужливо отодвинул ей стул, невзначай поправив бантик на рукаве женской перчатки, и вернулся на свое место. Навия слегка приподняла брови от удивления, но все же поспешила обворожительно улыбнуться: — Месье Готье, благодарю! — ее яркие голубые глаза, казалось, переливались в солнечном свете кабинета, и следователь невольно задержал на них взгляд чуть дольше положенного. — Пусть подадут на троих, сейчас подойдет моя напарница. — Поспешила добавить она и слегка смущено поправила платье. От его изучающего взгляда становилось не по себе. Готье ответил спустя секунду: — Конечно, мисс. Точно, вы ведь работаете вместе с той чужестранкой, как я мог забыть… — Казалось, его лицо помрачнело? — А, вот и она, полагаю… Дверь мягко скрипнула, и кабинет наполнился осторожным, женственным стуком каблуков. Путешественница подошла к рабочему столу следователя, и, буднично улыбнувшись, кивнула. — Да, Люмин, хочу тебе представить этого приятного джентельмена — месье Готье любезно согласился поделиться с нами свежими материалами по делу Лини. А это — Люмин, та самая таинственная чужестранка, как вы, месье, интересно выразились. Они коротко поприветствовали друг друга, оставив место для слегка затянувшейся неловкой паузы. Довольно скоро, однако, все трое были спасены тактичным стуком служанки, катящей перед собой тележку с подносом, на котором красовались три чашки кофе и свежеиспеченные круассаны. Кабинет сразу же затопило уютным сладковатым ароматом, от которого рот наполнялся слюной. Навия моментально пожалела, что пропустила сегодняшний завтрак вопреки здравому смыслу и уговорам Мелуса. Но, несмотря на желание забыть обо всем и насладиться поздним перекусом, она смогла быстро переключить общее внимание на не менее притягательную папку на столе Готье: — Месье, прошу вас, не томите. Подтвердилось ли ваше предположение насчет цианида? — Вы очень нетерпеливы, мадам, а в нашем деле спешить не стоит. — Он, будто нарочито медленно, потянул кофе из чашки и, звонко причмокнув, открыл новенькую, хрустящую папку. Навия вдруг уловила, что голос мужчины прозвучал слишком низко и… пошловато? Нет, это же нелепо, так? Готье тем временем со вздохом продолжил: — Анализ крови жертвы, а также тканей с её кожи, показал, что отравление наступило от воздействия вещества, известного как цианид, а точнее синильной кислоты, на пищеварительную систему потерпевшей. Он зачитывал сводку совершенно нейтральным, бытовым тоном, как будто в его руках была утренняя газета на развороте с новостями шоу-бизнеса или спорта. Но каждое слово тяжело оседало в сознании Навии, окружая её вчерашними «декорациями» преступления: душный зал, выпученные глаза жертвы, цвет ее кожи, лужа горячей, бордовой крови… Даже аромат свежего круассана напоминал тошнотворный миндальный запах отравленной несчастной. — Мисс, вы в порядке? Могу продолжать? — Готье поднял неподдельно обеспокоенный взгляд на Каспар. Вероятно, все её эмоции были написаны на побледневшем лице. Она закивала и сделала глоток кофе, обжигая губы и язык, лишь бы вернуть себе ясность ума и способность воспринимать сухую сводку Готье. — А вот это интересно: яд поступил через рот, нос, а также сквозь кожу, однако последнее особой роли не сыграло. Анализ воды подтверждает, что цианид был в воде. — То есть, можно было находиться в воде какое-то время, не получив отравление? — нахмурилась Люмин, поставив пустую кружку обратно на поднос. — Возможно. Однако, концентрация цианида было настолько огромна, что у жертвы не было шансов. К слову, у погибшей также обнаружены ожоги на открытых участках тела. Вот! Посмотрите! — он ткнул пальцем в документ. — Ожоги, предварительно определенные, как имеющие химический характер, с типичным для него обесцвечиванием кожи пострадавшей, почерневшей окружностью и отеком в зоне ожога. Размером от трех до восьми миллиметров. Навия чувствовала, как только что выпитый кофе поднимался обратно по пищеводу. Она машинально приложила ладонь ко рту. Ожоги на теле жертвы вчера обнаружены не были, — рассматривать детально её кожу напарницы не взялись. Теперь же она представляла их слишком явно, и это описание ещё больше дополняло вновь всплывшую картину места преступления и делало ее более ужасающей и жестокой. — Значит, будь яд подмешан в воду изначально, Линетт получила бы те же ожоги? — Люмин, казалось, ничего не могло выбить из ее спокойного и рассудительного состояния. Навия даже позавидовала ее стойкости. Готье кивнул: — Да. К тому же… — он принялся листать заключение экспертов, — Да, вот тут также результаты анализа крови мисс Линетт. Можно совершенно точно сказать, что она не находилась в воде с цианидом. Люмин медленно качнула головой, задумчиво отведя взгляд в сторону. Навия догадывалась, о чем та думала: тот факт, что яд был добавлен уже после участия Линетт в фокусе с резервуаром, лишь усугублял положение их подзащитного. — Эксперты также детально изучили механизм внутри резервуара: в него встроен небольшой отсек, который наполняется каким-либо сыпучим веществом и во время закручивания крышки вещество проникает в основную часть резервуара. Продумано, однако! — Что вы имеете в виду? — напряженно спросила Навия, уловив в его тоне едкую нотку самодовольства. — Ничего дурного, лишь поражаюсь таланту фокусников продумывать всё до мелочей. И зачем нужен такой сложный механизм? — Конфетти! — воскликнула Люмин и принялась быстро листать страницы своего блокнота: её аккуратные записи сменялись каракулями Паймон и наоборот. На нужной странице она ткнула пальцем в изображение на весь разворот. — Конфетти! Вот, схема фокуса Лини — во время спуска резервуара, вода должна была сверкать, так как через специальный отсек попадает смесь блесток и конфетти… — Она должна была привлечь внимание зрителей блеском и сиянием… А вместо этого она умирала, запертая в этой проклятой водяной тюрьме… — голос Навии задрожал. — Да, похоже, речь идет о том самом механизме. — Готье продолжил в том же повседневном тоне. Для него это вряд ли было чем-то шокирующим с его работой, но Навия про себя отметила, что тот мог хотя бы изобразить озабоченность. — Вот ещё анализы второго потерпевшего, но тут мало чего интересного: смерть наступила в результате травматического сдавления и многочисленных механических повреждений… — А что насчет купюр? — вновь нетерпеливо вставила Навия. — Настоящие. Новенькие купюры. И вы удивитесь, но все крупнейшего номинала — в общей сумме один миллион моры.

***

Навия и Люмин покинули кабинет Готье спустя пару часов: все детали были предоставлены в качестве копий, либо тщательно записаны в блокнот Люмин, если первое было невозможным. В коридоре горел слабый свет и совсем не было окон, от чего казалось, что они проторчали в этом кабинете целый день и уже успел наступить поздний вечер. За это время, однако, они успели собрать множество дополнительных деталей, и картинка вырисовывалась более четко. Новые подробности всё также позволяли ловко переложить вину на несчастного погибшего Коуэлла, но будучи помощником в труппе Лини вот уже несколько лет, доказательство его вины также легко вызывало подозрения в сговоре с самим Лини. Однако вопрос, откуда у кого-то из них могла быть такая крупная сумма денег, оставался открытым. Навия догадывалась, что те же мысли могли мучать и её напарницу: та выглядела задумчиво, максимально погруженная в размышления, пока они следовали к выходу. — Предлагаю прямо сейчас зайти к месье Невиллету за архивами старых дел, раз уж мы во дворце. Если, конечно, он на месте. — Люмин внезапно прервала тишину, когда девушки уже спускались по лестнице на первый этаж. Бодро кивнув, Навия почувствовала, как кровь активнее забежала по жилам: ее переполняло нетерпение. Даже предстоящая встреча с пренеприятным ей человеком не могла испортить её настрой. Она не знала, что ждёт ее в пыльных папках с архивными документами, но от того возбуждение было только сильнее. Может быть, получится добиться пересмотра дела отца? Может быть, даже очистить его имя? А может, выйти на след настоящего убийцы? Но ей точно казалось, что там непременно будет то, что перевернет весь ход событий как по текущему делу, так и по давно закрытому. Они вновь оказались в холле дворца Мермония. Оставалось лишь пересечь главный проем, где сидели секретари палаты. Холл был полон работников дворца, все преимущественно в черном, а на одном из столов стоял траурный венок. — Господи… — прошептала Навия, замерев на месте. — Вот почему мне показалась знакомой та девушка. Люмин вопросительно повернулась на Каспар. — Она работала здесь. Я даже как-то обращалась к ней по какому-то делу несколько лет назад… Кажется, она тогда только поступила на эту должность, немного волновалась. Люмин перевела взгляд на тусклую фотографию симпатичной, молодой девушки в обрамлении деревянной рамки и черной ленты, и поджала губы. Она не нашла, что ответить… А нужны ли здесь вообще какие-то слова? Прощание с погибшей, мрачным черным пятном сгустившееся в светлом парадном холле, придавало ещё большее ощущение реальности происходящего. Жертва была не просто декорацией к спектаклю этого чудовища — у неё была своя жизнь, друзья, может быть, и близкие, семья. Тихий плач одной из её коллег пробивал до дрожи. Навию всегда трогали чувства других — пусть мало кто разделял с ней её собственную боль, это не заставило её отвернуться от чужого горя. Она ненадолго задержалась в холле, пытаясь воссоздать в памяти лицо погибшей, когда видела её в последний раз здесь, живой: кажется, она была несколько старше самой Навии, достаточно разговорчива и любезна, насколько ей позволяла специфика её должности. И чем она могла помешать кому-то? Почему именно она была выбрана злым роком? И к чему был «фейерверк» из крупных купюр? — Навия, нам лучше пойти, — Люмин едва коснулась руки напарницы, но та невольно вздрогнула от неожиданности, — Если мы хотим застать месье Невиллета сегодня… — Да, конечно. — Навия решительно отвернулась от фотографии и шагнула к двери в противоположное крыло. — Мисс, вам сюда нельзя, — вдруг остановил ее тонкий голосок мелюзины, прозвучавший совсем по-детски, но от того не менее серьезно и властно. Она прекрасно знала свою работу. «Началось…» — Нам нужно переговорить с месье верховным судьей по делу Лини. — Навия проглотила в миг нахлынувшее раздражение и даже постаралась улыбнуться — фальшиво конечно, но зато вроде даже… Любезно? — Мы — его адвокаты. — Вам назначено? — не унималась малышка. «Нам положено», — заискрилось на языке, но так и не вышло сквозь плотно сжатые зубы. — Позволь мне, — мягко шепнула Люмин. — Мисс, месье Невиллет сам вчера сказал, что мы можем обращаться к нему по любым вопросам. Меня зовут Люмин. — Да, он говорил о вас. — Мелюзина смягчилась и вновь перевела взгляд на Навию. — Она со мной. — Путешественница бойко опередила её вопрос. Малышка кивнула и сделала приглашающий жест рукой. Проходя мимо, Навия едва заметно закатила глаза: подумать только, как «прекрасно» работают правила. Представителям официально зарегистрированной в Фонтейне организации никак не пробиться к судье без предварительной записи, а вот для путешественницы, прибывшей меньше недели назад, все двери открываются сами собой, стоит ей лишь назвать свое имя. Но, как бы презрительно Каспар все это ни воспринимала, сегодня у них с Люмин была общая цель, и было совершенно неважно, каким путем она достигнута. Вновь оказавшись в бесконечно длинном дворцовом коридоре, Навия ощутила неприятное волнение в груди. Каждый новый шаг давался тяжелее предыдущего: обстановка давила, напоминая о событиях минувших лет, когда она обивала здешние пороги, чтобы добиться пересмотра дела. Нет, нет, нет. Она не позволит запугать её каким-то дурацким, по-глупому вычурным стенам. Девушка сжала кулаки так, что костяшки побелели, а руки забила мелкая дрожь. Она заметила, как Люмин чуть вышла вперед: видимо, хочет взять на себя роль переговорщика. Что ж, раз Невиллет по какой-то причине готов делать для неё исключения, может, это и к лучшему. Дверь в кабинет юдекса, как ни странно, была приоткрыта, и Навия, только завидев её в конце коридора, ускорила шаг. Ее словно что-то толкнуло изнутри — какой-то дьявольски сильный порыв ворваться в кабинет и, будто в отместку за накопленные обиды, разнести судью в пух и прах. Каспар почувствовала, как сердце застучало быстрее от предвкушения и, обогнав Люмин, распахнула дверь легким, решительным движением, шагнув внутрь первая. — Мисс Навия. — Невиллет явно не ожидал её здесь увидеть, неподвижные до этого момента мышцы на лице даже слегка дрогнули. — Месье Невиллет. — Навия коротко кивнула, не удостоив его чести никаким другим приветствием. — Люмин, и вы здесь. — Внимание холодных аметистовых глаз переключилось на путешественницу. Его взгляд будто бы немного смягчился. — Чем могу быть полезен? — Мы многое смогли разузнать в ходе работы над делом Лини, — начала Люмин, пока Навия, молча сложив руки на груди, сверлила мужчину взглядом. Ничего не изменилось с того самого момента, когда она стояла здесь три года назад. Может быть, только его паршивые волосы стали чуть ярче блестеть, но это не отменяло того факта, что перед ней стоит тот же самый человек, что и тогда. С таким же непрошибаемым, могильным взглядом. Тем временем Люмин уверено продолжала: — У нас есть версия, которая несколько расширяет масштабы преступления. Говоря кратко: нам не кажется, что это убийство последнее. Навия моргнула. Затем ещё раз. Люмин только что озвучила то, о чем она сама боялась даже подумать: если произошедшее вчера — это «торжественное» открытие новой цепочки убийств, то, несомненно, впереди будут новые жертвы. И тут же почти улыбнулась, оценив тактику Люмин. Гениальный ход — сыграть на этом. Это могло бы стать отличным аргументом в пользу допуска к старым архивам, чтобы как можно скорее раскрыть личность преступника. Это стало бы аргументом для кого угодно. — Продолжайте. — Он стоял, будто каменная глыба, спиной к высокому витражному окну, и частично перекрывал собой поступающий через него свет. — Мы считаем, что ответы могут скрываться в архивах подобных дел, — наконец закончила Люмин. — Признаться, я ожидал подобного запроса. — Он лишь на секунду многозначительно смерил Навию взглядом, а затем вернул все внимание путешественнице. — Но боюсь, то, о чем вы меня просите — невозможно. «А-ха, да кто бы сомневался!» — Навия почти поперхнулась от рвущегося наружу желания плюнуть ему прямо в лицо. Это могло стать аргументом для кого угодно, кроме верховного судьи. — Это во многом упростило бы нам работу, месье Невиллет. Найденные нами доказательства очевидного заговора помогут и вам в этом убедиться, — попыталась настоять на своем Люмин. «Бедняжка даже не знает, что разговаривает со стеной. Хах» — При всем уважении, Люмин, я целиком и полностью полагаюсь на работу следственного комитета. Не было ещё случая в истории Фонтейна, когда мои люди с подобной задачей не справлялись. Последняя фраза, брошенная им будто бы невзначай, попала точно в цель. Навия невольно вздернула бровь от такой неслыханной дерзости в свой адрес, пусть и завуалированной, как всегда, так искусно. Люмин же его ответ озадачил. Их подозрения оставались лишь догадками, и она по видимости искала аргументы для продолжения диалога. Тем временем, Невиллет продолжал, пользуясь её молчанием: — К тому же, для поднятия архивов закрытых дел с целью использования лицами, не относящимися к палате, требуется соответствующий ордер. — Заключил он. Каспар попыталась глубоко вдохнуть, но вмиг ощутила, как дикая порция жёлчи уже слетела с языка едким: — И что же, верховный судья, у вас нет полномочий на то, чтобы выписать такой ордер? — на ее губах разыгралась злая усмешка — меньшее из того, что она хотела бы бросить в его лицо. — Мисс Каспар. — Он посмотрел на неё свысока: но не только из-за разницы в росте, в этом взгляде читалось нескрываемое презрение ко всей её сущности. Она манерно изогнула бровь и дерзко вздернула подбородок. Этим жестом, этим своим осточертевшим высокомерием, он подписал себе смертный приговор. — Мои полномочия — не то, что вас каким-либо образом касается. Ведь даже если они у меня и есть, я не вижу никакого основания для того, чтобы поднимать дело Калласа Каспара и тем более предоставлять к нему доступ его дочери. На этом обсуждение этого вопроса прошу считать закрытым. Если вы не возражаете, я хотел бы вернуться к работе. Несмотря на показательную, наигранную уверенность, каждое сказанное им слово будто заново выжигалось на ее открытой, свежей ране. В носу защипало: на мгновение она даже будто бы почувствовала запах запекшейся крови. В ушах бешено стучало. Но это однозначно был не страх, не обида, не горе, как уже бывало с ней ранее. То была чистая ненависть, которая буквально разрывала её тело изнутри, желая выплеснуться и снести собой того, кто смеет после всего произносить имя ее отца вслух, да ещё и таким тоном. Вдох. Её реакция и выход из себя — то, чего он ожидает. Он к ней готов. Готов снова сказать, что она не умеет себя вести в присутствии лиц, выше неё по статусу. Что она сама принижает достоинство Спина-ди-Росула и свое собственное. Выдох. Но она не будет так щедра на эмоции. Она не подарит ему ни крупицы своей искренности. Она не даст ему повод смотреть на неё свысока. «Вы это не заслужили, месье Невиллет». Пропустив несколько глухих сердечных ударов, эхом слышащихся в ушах, она не дрогнувшим голосом отчеканила: — Возражаю. Согласно пункту 3 части 4 статьи 381 УПК КДФ кровные родственники осуждённого по уголовной статье имеют право на полный доступ и ознакомление со всеми надлежащими процессуальным кодексом материалами дела. Неужели наш уважаемый юдекс забыл о законе, который сам же и подписал? Или вы настолько заработались, что уже пренебрегаете правовыми основами? — она упрямо резала его взглядом, пока под веками не защипало. — Всё верно, мисс Навия. Вы, видимо, неплохо учились в школе, раз так хорошо помните кодекс. Однако, в следующем абзаце того же закона сказано о сроке исковой давности. Стоит ли мне пояснять, что это такое? Что ж, к моему глубокому сожалению, он истек месяц назад — три года со дня предъявления обвинений. — Но… — было начала Каспар, но он остановил её буквально одним жестом. Его рука поднялась вверх, и, воспользовавшись её секундным замешательством, он снова взял слово: — Мисс Навия, — его взгляд испепелял… Но не гневом, не раздражением… Безразличием. — Ничем. Не могу. Помочь. Внутри неё что-то звонко треснуло: казалось, мимолетное спокойствие, с таким трудом возведенное во внутреннем мирке, вновь будто обрушилось. Не сказать, что она строила какие-то надежды на эту встречу. На этот разговор — возможно, на него самого — нет. Скорее, она просто видела замаячившие на горизонте ответы, до которых, казалось, можно дотянуться рукой, но теперь они вновь скрылись, оставляя за собой лишь легкий флер — воспоминание, что они когда-то существовали. Она в очередной раз с усилием собрала остатки своей гордости и уверенности, лепя из них крепкую броню, прячущую её отчаяние: — Впрочем, ничего удивительного. Вы никогда не стремились никому помочь. — Четко выговорив каждое слово, Навия развернулась на каблуках к выходу. Люмин ошарашенно уставилась на напарницу, затем перевела не менее шокированный взгляд на юдекса. — Прошу вас, не закрывайте дверь, оставьте как было. — Навия слышала его вмиг обернувшийся любезностью тон, понимая, что это обращение к путешественнице. И эта крохотная деталь вдруг так прочно зацепилась за уязвленную гордость, что Каспар, злобно сжав челюсти, окончательно потеряла способность к трезвой оценке ситуации: оказавшись за порогом, Навия ещё раз мельком взглянула на высокую фигуру на фоне витражного окна и почти рявкнула: — Чертов ублюдок! — да так резко, что стены, кажется, завибрировали. А в следующее мгновение, крепко схватившись за холодную стальную ручку, захлопнула дверь со всей дури, которая только у неё была. А было её много — весь этот разговор вихрем поднимал в ней горячие эмоции. Казалось, что хлопок был таким громким, что был слышен во всем дворце. Дверь с грохотом ударилась о проем и отскочила в прежнее положение. — Прошу нас извинить, — было слышно, как Люмин пробормотала извинения, и ее каблуки застучали в направлении выхода. Это взбесило Навию ещё больше, и она только ускорила шаг. Тяжелый хлопок двери, казалось, не просто нарушил комфортную, рабочую атмосферу дворца — он разорвал ее в клочья с таким глухим, резким треском, что раскатистое эхо резануло по ушам и в итоге заставило Каспар сжаться. Секретари приемной палаты вмиг оторвали головы от громоздких талмудов с бумажками, вздрогнув от неожиданности — даже скорбь вперемешку с плачем о трагически погибшей коллеге мгновенно отошла на второй план. Черт, ну вот они все! Вот их фразерство и обожаемая любовь к драме! Только дай на секунду новый повод, и вся горечь стирается с их лиц, сменяясь ожиданием новой порции представления. В этом их искренность?! — Навия! Постой! — взволнованной голос путешественницы нагнал ее лопатки, и девушка вдруг замерла, обернувшись с такой ненавистью глазах, что Люмин невольно затормозила. — Нет, Люмин! Это изначально была идиотская затея! Не говорила с ним три года, и лучше бы вообще целую вечность его не видела! Только время потеряли! — и тут же со скрипом развернулась на каблуках, с удвоенной скоростью двинувшись к парадным дверям. Седана — малышка-мелюзина, вот уже вторую сотню лет служащая месье Невиллету верным личным помощником, взволнованно вскочила на ноги. Хоть она и не понимала до конца природу поведения людей, но такие нервные импульсы улавливала оперативно и четко. Она за несколько секунд обошла свой рабочий стол и, глядя на быстро удаляющуюся фигуру девушки, почти прокричала: — Мисс, у вас все в порядке? — ДА! Навия ответила мгновенно, да так неожиданно для самой себя грубо, что в груди вновь сжался комок злости, но теперь еще и по отношению к себе. В кого она превращается? Что с ней происходит, откуда столько ненависти? Откуда столько… Боли? Теперь даже самые незаинтересованные работники подняли головы, уставившись на нее: некоторые и вовсе повысовывались из канцелярии и столпились в коридоре, смотря то на слегка замешкавшуюся чужестранку, то на главу уже печально известной организации Спина-ди-Росула, гневно пересекающую холл. И, несмотря на общий шквал удивления, коридор мгновенно заполнился саркастично-злорадными перешептываниями. Навия скосила взгляд на двух девушек, сидящих почти у самого выхода, и с силой сжала кулаки — в их взгляде сквозило всего две эмоции: удивление и раздражение. И все, как всегда, было предназначено лишь ей одной! Так хотелось им ответить достойно, но она лишь раздраженно сжала губы. Все эти взгляды вдруг ощутились хлесткой, полыхающей пощечиной — тебя больше никогда не примут в этом обществе, Навия. Хоть в лепёшку разбейся, ты навсегда останешься дочерью «Калласа Бесчестного». Сколько еще подтверждений тебе для этого нужно?! Сколько ещё?! Их глаза выражали окисленную термитную смесь — злые, колкие, презирающие и абсолютно безжалостные. Они жгли ей кожу и оседали в лёгких свинцовой, свербящей обидой. «Уроды… Какие же вы все уроды!» Она уже не слышала ничего, словно её по вискам ударило барабанными тарелками и оглушило ультразвуковом от резкого скачка внутричерепного давления. Она больше не слышала ни издевательских шепотков, ни попыток Люмин остановить ее, Каспар даже не слышала собственный внутренний голос, кричащий: возьми себя в руки, дыши-дыши-дыши! Давай, девочка, дыши! Ну как можно быть таким слепым?! Как можно быть таким упрямым?! И дело ведь даже не в Калласе Каспаре — она давно перестала теплить в себе надежду, что верховный судья каким-либо образом допустит пересмотр этого недоразумения. Но речь идет о других жертвах! О невинных, находящихся под угрозой девушках, о бесполезных, ужасных смертях, которые еще можно предотвратить! О целых жизнях, которые можно спасти! О жизнях людей, черт возьми! Разве он не понимает, насколько важна эта теория? Разве он не… Не… Чувствует этого?! Навия схватилась за ручку двери, почти вышибая ту из петель: конечно, массивная конструкция даже не дрогнула, но судя по тому, как боль прострелила ее правое плечо, влетела она в нее явно со всей силы. А затем, стоило девушке выбежать на улицу, как ее накрыла такая нереальная волна дежавю, что горло перехватил смертельный спазм. Ей мгновенно стало безумно холодно. И этот холод был не из-за порывистого ветра или грязных туч, налипших на небо — это оказался холод, идущий изнутри, прямиком из ее сжатого сердца. Девушка шмыгнула носом, сжала и разжала пальцы на руках, сильно зажмурилась. «Какая же я тебя ненавижу, Невиллет!» Тело ее снова зашлось от дрожи, а затем, дернувшись совершенно инстинктивно, окаменело: где-то над головой послышался пронзительный гвалт вороньего карканья. Навия резко распахнула глаза, сжимая губы, чтобы восстановить растекающийся по зрачкам фокус, и всмотрелась в небо, вдруг испугавшись. Она с ужасом уловила, что на небе кружила целая стая воронов — черных таких предвестников смерти. В нос неожиданно вдарил запах формалина, и она закашлялась, сжимаясь от продирающего глотку хрипа. Ей опять стало страшно. Опять-опять-опять. Хлопок двери, стук каблуков, прерывистый вздох, сорвавшийся с губ Люмин — прозвучали для нее, как в тумане. Она дёрнулась, едва ли не подпрыгнув, когда услышала напряженное: — Навия! Да постой же ты! Руки оторвались от лица, злобно утерев щеки, чувствуя скорее желание отрезать себе язык, чем сейчас говорить с Люмин. Особенно с Люмин. Потому что Каспар понимала, что выглядит уязвленной и слабой, и от этого начинала злиться еще сильнее. Ее глаза гневно, угрожающе заблестели, пока губы с дрожью пропускали короткие, поверхностные вздохи. Руки мгновенно сложились на груди в закрытом жесте. Она ощущала себя буквально кипятящимся шаром, истыканным иголками: где ни коснись, везде будет больно. Внезапно Каспар поняла, что если Люмин задаст хоть один вопрос, касающийся произошедшего, то она просто взорвется. — Нет. Люмин, не надо. — Предупредительно покачала головой блондинка. «Не лезь в это! Не лезь-не лезь-не лезь!». Однако, путешественница вообще не обратила на это внимания: — Что у вас там сейчас произошло? — серьёзным тоном начала она, и Навия закусила губу, ощутив, как с каждого позвонка слетает сдерживающая агрессию задвижка. Каспар тут же вцепилась ногтями в предплечья, изо всех сил стараясь сдержаться, но как только глаза вновь невольно скользнули по дворцу, поняла, что в очередной раз проиграла: — Что произошло? — грубо повторила она. — О-о-о, я скажу тебе, что произошло. Произошёл этот надменный мерзавец, который не видит ничего дальше собственных бумажек! Протоколы, дела, правила — до пошел бы он нахрен со всеми своими правилами! Слышишь меня, Невиллет?! Иди ты на хер со своими правилами! Люмин, казалось, даже на мгновение потеряла дар речи от этого крика. Ее янтарные глаза ошеломленно распахнулись, с губ тут же сорвалось строгое: — Навия. Все. Прекрати. Мы стоим прямо перед его дворцом. Твоя истерика только усложнила нам работу! Кроме того, он может это услышать! Выдохни, давай нор… — Да плевать мне на него, Люмин! Плевать, что он услышит! — рявкнула Навия, начиная активно жестикулировать руками. — Он никогда ничего не слышит! Ты думаешь, я не приходила к нему? Ты думаешь, я не умоляла его пересмотреть дело? Ты думаешь, я не ревела в его кабинете, как малолетняя дура, наивно полагая, что он точно поможет? Что так просто не бывает. Что месье Невиллет, апогей справедливости, апогей моей личной, блять, справедливости, во всём разберётся?! Но куда там, — ее руки безвольно скатились вдоль тела. Каспар рвано всхлипнула. — Ты думаешь, ему было до меня дело?! — Навия… — Нет. — Она потеряно покачала головой. — Ему всегда было плевать. А в чем я виновата?! В том, что изо всех сил пытаюсь выжить с тем, что у меня еще осталось?! В том, что едва свожу концы с концами, пока он говорит свое «Ничем не могу помочь?». В конце концов в том, что пытаюсь отстоять честь моей семьи?! Навия вдруг подняла голову к небу и прокричала: — В этом я виновата, месье Невиллет?! Люмин хотела было дотронуться до нее, но вдруг замерла — изящная ладонь так и зависла в воздухе, медленно опустившись. Ее глаза все еще были широко распахнуты, когда с губ сорвалось тревожное: — Навия… — Нет. — Каспар устала покачала головой и поджала губы. — У нас еще есть дела, которые нужно обсудить. Давай вернемся на базу, — Навия сглотнула и развернулась, направляясь к остановке аквобуса. Люмин молча проследовала за ней.

***

— Дерьмо. — Пробормотала Каспар осипшим от напряжения голосом и уверенно прошагала в центр кухни, сверля взглядом единственный предмет интерьера: холодильник. Люмин, кажется, шла где-то позади и не подавала ни звука, не считая размеренной, в какой-то мере даже успокаивающей дроби ее каблуков. Они молчали всю поездку до штаба. Молчали и прятали глаза, словно сестры, не поделившие чипсы перед просмотром телика, молчали, потому что Люмин было нечего сказать, кроме клишированных сопереживающих фраз, а Навии и близко слышать их не хотелось — уж слишком это подтачивало на корню ее самоуважение. В голове до сих пор звенел этот разговор: каждый его изгиб, приправленный тяжелым, броским взглядом, каждый эмоциональный прыжок, каждая неозвученная мысль, имеющая свойство приходить не к моменту, а после, когда все уже сказано и добавить нечего — все это перематывалось в голове таким непрекращающимся калейдоскопом, что Навия на секунду пропустила крошечную, совсем туманную догадку: а не приснилось ли ей все это? Может и не было никаких завуалированных упрёков и еле сдержанных слез… Стаи воронов на серушно-могильном небе? Может быть. Но горло саднило от сдавленных криков, глаза горели от утомления, а четкость картинки ездила перед зрачками. Навия поняла, что у нее болит голова только тогда, когда висок почти прострелило, и ей пришлось затормозиться, оперевшись рукой о стол, и чуть склонить голову вниз, чтобы прийти в себя. «На хер все это», — уступчиво предложило подсознание, и она резко разогнулась, бойко прошагав к холодильнику. Затем сделала три механических действия: открыла дверцу, нашарила взглядом квадратную бутылку из толстого, черного стекла с слегка ободранной этикеткой, достала ее одним хватким движением. Затем взяла паузу, чтобы пару раз глотнуть воздуха пересохшими губами, и наконец-таки взглянула на Люмин. — Будешь? — уверенно спросила блондинка и, не дожидаясь ответа напарницы, схватила стаканы, слишком резко выставляя стекло на небольшую барную стойку. Она не видела, как брови Люмин подпрыгнули, как губы едва приоткрылись в порыве сказать что-нибудь — Навия вообще старалась не считывать сейчас никакие реакции. Возможно боясь увидеть в них осуждение или нежелание работать дальше в команде. А быть может просто не горя стремлением брать на себя груз анализа и подведения итогов ситуации. Она подумает об этом завтра. Послезавтра. Или никогда. В конце концов, Каспар сглотнула, не без усилий открутила крышку и плеснула по стаканам золотисто-янтарную жидкость. Резкий запах меда ударил ей в нос, и Навия поморщилась, впрочем, совершенно уверенная, что сможет глотнуть этот гребаный виски прямо с горла. — Навия… — как-то слишком тяжело выдохнула Люмин, и Каспар вдруг осознала, что впервые услышала такой ее выдох. Тем не менее, несмотря на тень удивления, уголок ее губ приподнялся — девушка взяла оба стакана слабыми, подрагивающими руками, обошла подобие барной стойки и плюхнулась на стул напротив напарницы. Жидкость мгновенно взлетела от резких движений, врезаясь в граненные бортики. Это показалось ей прекрасным штормом, когда вода разбивается об острые камни и опадает на мокрую, продрогшую землю миллионами капель. На какое-то время, засмотревшись на эту «воду» в своем стакане, Навия молчала, а затем, медленно проморгавшись, все же подняла глаза на Люмин: — Я повела себя отвратительно. Я не собираюсь напиваться. И я не хотела срываться на тебе. Извини. — Беспорядочным потоком выдала она, ощущая, как горло сжималось в спазме, а губы заплетались. — А что по поводу Невиллета? — с едва ощутимой ноткой стали уточнила Люмин и, обхватив холодное стекло стакана тонкими пальцами, внимательно уставилась на Каспар. Та, впрочем, неслышно хмыкнула, поджала губы, а затем опрокинула виски, приговорив стакан одним махом — тут же закашлялась, слегка захрипела, с силой втягивая воздух, и вытерла мокрые от алкоголя губы тыльной стороной ладони. Всю глотку мгновенно обожгло, но через секунду пошло расслабление, оставившее на основании языка приятное медовое послевкусие, прогревающее связки. — Перед ним я не чувствую себя виноватой, — наконец выдавила она с угрюмой усмешкой. — Еще раз извини, что ты стала свидетелем этой… Сцены. — Что он сказал тебе в тот день? — вдруг спросила Люмин и поежилась от некомфортности этого вопроса. Затем все же сдалась: пальцами крутанула стекло и пригубила виски. Маленьким, аккуратным глотком. На удивление, напиток не показался ей таким отвратительным, как резкий приторный запах, взлетевший дымкой к ее лицу, когда Навия заставила стакан пролететь по столу и остановиться прямо в руках напарницы. Хотя, конечно, едва ли Люмин смогла бы опустошить его одним махом: ей в целом не импонировало прибегать к алкоголю накануне важного события. Ведь совсем скоро суд, на котором им понадобится максимальная трезвость ума. Тем временем Навия плеснула себе новую порцию, и мелко глотнула, снова утерев губы ладонью. — «Я работаю, исходя из нормативно-правовых актов, должностных инструкций и протоколов. Кроме того: не в моих профессиональных интересах провоцировать пересмотр дела очевидно виновного лица.» — Она попыталась повторить механику голоса юдекса, но вышло, откровенно говоря, паршиво и совсем не похоже. Впрочем, это было не важно. Люмин нахмурилась, снова покрутила стакан в руках, засматриваясь на янтарные переливы виски. — Сколько тебе было лет, когда это… Случилось? — было заметно, как она подбирает слова, чтобы выразиться корректно — правильнее. Навия оценила ее старания: подняла голову, слегка кивнув. Ее глаза мутно блеснули в свете фонаря, прикрученного к стене. — Почти двадцать. Это случилось за неделю до моего дня рождения. — Это вероятно, должно было прозвучать ужасно: с запредельной концентрацией горя, но почему-то не прозвучало. Будто она уже настолько свыклась с этой мыслью, с тем, что ее отца застрелили, прикрываясь правосудием, что новых эмоций просто не появлялось. Люмин прерывисто выдохнула и внимательно посмотрела на Навию. Их взгляды столкнулись, и на кухне воцарилась минутная тишина. — Я верю тебе. И даже несмотря на то, что наше положение «при дворце» пошатнулось, мы не проиграем этот суд. Будь в этом уверена. От ее слов и твердости голоса Навия ощутила волну огромного облегчения: Люмин не собиралась обвинять ее, не собиралась относиться предвзято и разрывать их взаимовыгодное партнёрство. Они продолжали работать, как единый организм, даже несмотря на эмоциональную ситуацию сегодня. И Каспар была безмерно ей за это благодарна. В конце концов, Навия кивнула и ее губы расплылись в мягкой, теплой улыбке — она подняла стакан, жестом приглашая Люмин присоединиться и, чокнувшись, выпила остаток виски в стакане. — Что ж. В таком случае нам пора подумать, как именно мы будем выигрывать.