Я - рана, ты - пластырь

Я наклею пластырь на твое разбитое колено.

«Black Box Recorder- Child Psychology» 1986. Май. Варшава. Дазаю 11 и он уже знает, что нельзя показывать злобу. Или раздражение. Или недовольство. Особенно нельзя показывать обиду. Дазаю 11 и он понимает, почему отец зарабатывает так много, работая на таможне. Мальчик многое понимает. Понимает, что такое контрабанда. Понимает, что нельзя сомневаться в честности успешной карьеры отца. Понимает, что когда домой приходят большие дяди, от которых пахнет дешевым табаком, стоит закрыться в своей комнате. Беззвучно дышать, неподвижно ждать. Дазай научился беззвучно шагать. Выучил каждую проклятую скрипучую доску в паркете. Научился закусывать щеку до крови, лишь бы не пискнуть. Дазай никогда не называет Фрэнсиса папой. Фрэнсис никогда не обращает на это внимания. Он вообще не обращает внимания. Как и сейчас не обратил внимания на то, что на протяжении долгой поездки на машине сын возбужденно радовался возможности увидеть большой польский супермаркет. Однако Фрэнсис приказал Дазаю остаться у машины. Хотя нет. Отец не «приказывает», он со спокойным лицом «предлагает» так, что при мысли о возражениях хочется смяться, как ненужный лист бумаги и улететь в помойку. Дазай еще не пытался возражать. Он называет это «инстинкт самосохранения». Прочел в энциклопедии об эволюции. За спиной Дазая стоял отец с мачехой. Автоматические двери польского торгового центра медленно раздвинулись. Мальчик подергивал нитку на рукаве куртки. Округлое детское лицо оставалось каменным, чуть-чуть нахмуренным. Щель между дверью стала достаточной, и он резко выскользнул на улицу. Даже взгляда не бросил на, оставшегося в торговом центре, Фрэнсиса. Тем более не бросил взгляда на его избранницу. Она младше отца на 12 лет. Дазаю 11 и он понимает, почему она всегда уходит в спальню, когда Фрэнсис приходит подавленный после тяжелого дня. Мальчик научился закрывать уши подушками. Несколькими подушками и с головой нырять под одеяло. Ребенку не стоит слышать этих звуков. Этих стонов. Дазай должен называть Луизу мамой. Когда он обращается «мачеха» или игнорирует, то остается без карманных денег. Дазай часто остается без карманных денег. Женщина с упругой большой грудью, уж слишком показательно воспитывала не родного сына. Скорее, пыталась воспитывать. Отчитала лекцию из-за хамства учителям и ждет реакции мужчины. Лишь бы Фрэнсис был доволен, лишь бы быть ему нужной. Единственное, что сходилось с эфемерным образом матери — Луиза вкусно готовила. Дазай никогда этого не говорил. Она все равно старалась ради богоподобного Фицджеральда. Правда в том, что как бы сильно она не пыталась, как бы не отдавала тело, и как бы вкусно не готовила — ни Дазай, ни Фрэнсис этого не замечали. Пока Мори и мачеха закупали продукты, Дазаю оставалось лишь гневно швырять жестянки на парковке. Серое затянутое небо соответствовало его настроению. Очередной удар желтого ботинка и жестянка смялась. Между бровями вылезла складка, губы сомкнулись в еще более тонкую линию. Дазай наматывал круги между машинами. Позади парковки он увидел ряд старых гаражей. Они обросли зеленью, между кирпичами воткнуты окурки сигарет. -У тебя крутая куртка, — послышался писклявый девичий голос. Мальчик оглянулся. Рядом никого не было. — Я здесь, болван. Дазай поднял голову и увидел, что на гараже сидит девчонка. Младшая, с пылью на носу и побитыми коленями. Она качала ногами в изорванных сандалиях. Неряшливые рыжие хвостики торчали. Дазай осмотрел свою куртку, словно впервые ее видел. -Она мне не нравится. –по-польски ответил он. Девушка довольно ловко спрыгнула, но все же шлепнулась на ягодицы. Она вытерла ладони о затертую футболку. -Нечего смеяться. — сказала она, хотя мальчик молча наблюдал. — Если она тебе не нравится, то отдай мне. Дазай коснулся подбородка, задумавшись. На самом деле, он охотно избавился бы от всей одежды, которую ему выбирает мачеха. Он ненавидит это. Хотя сами по себе вещи не так уж и плохи. Причина ненависти в другом. -Я могу отдать, но какая мне из этого польза? Так часто говорил Фрэнсис. Взрослые же всегда поступают мудро и правильно, да? Как минимум — дети в это верят. До определенного момента. Глаза рыжей девочки просияли. Она суетливо блуждала взглядом вокруг. -Жди, сейчас, секунду. –она всплеснула ладонями. –Смотри! Видишь машину? Дазай кивнул. -Я умею взламывать машины. Я возьму из нее то, что мне нужно, и ты сможешь тоже себе что-нибудь взять. Она уставилась внимательным взглядом в мальчика и напряженно захрустела пальцами. Дазай сморщись. Она выражает неправильные эмоции — это позорно. Дазай знает, что Фрэнсис презирает такое. -Это нелегально. -И? –она скривила губы в улыбку. Дазаю стало противно, однако мальчик безразлично вскинул плечи. Ему нечем заняться. Чувства ответственности перед родителями, конечно, не было. Однако, была простая детская обида и подсознательное желание совершить глупую шалость -Ничего. –Он направился к автомобилю. Дазай подошел к старенькой машине оливкового цвета. Девушка помотала головой и указала на соседнюю. Жовтенький Кадиллак Девил 1977 года с острыми квадратными фарами и разбитым боковым зеркалом. -Я приступаю, -она вытащила из кармана две шпильки, -а ты стой на шухере. Девочка долго копошилась с замком и порой ругалась по-польски. Дазай не впервые слышал иностранную брань — антенна домашнего телевизора была повернута на польские и венгерские волны. -Я не могу… Глупая машина! — проскулила она. Дазай фыркнул. Он отнял у нее шпильки и принялся неумело водить внутри замка. По ощущениям, девушке удалось зажать все рубцы кроме двух последних. -Да харе, не получилось. — девушка коснулась его плеча. Дазай резко скинул ее руку. — Перестань уже. Дазай еще никогда так сильно не сожалел об отсутствии какого-либо навыка. Обязательно нужно научиться взламывать замки. Сейчас ему казалось, что это — важнейшая миссия. Ведь если удастся — он убьет троих зайцев одним выстрелом. Поднять свой бунтарский дух, навредив родителям. Получить какую-нибудь новую вещицу. Избавиться от противной куртки достаточно благородным путем. Хотя относительно благородства — он не уверен. Вдруг над ухом пролетел кусок кирпича и попал прямо в окно. Дазай моргнул мимолетное удивление. Осколки от окна посыпались на ладони. Мальчик их безразлично смахнул. Девушка подбежала и склонилась в салон. Она суетливо вытащила все купюры, которые были в ящике возле приборной панели. -Ты не будешь ничего брать? –тараторила она. Он осмотрел салон скучающим взглядом. На заднем сиденье лежали ракетки для бадминтона и упаковки из-под сухофруктов. На зеркале заднего вида, возле приторного ароматизатора, висел кулон. Мальчик сорвал его. Дазай отошел от автомобиля на пару шагов. Подняв кулон к тусклым лучам солнца, он пристальнее разглядел находку. Синий камень зафиксирован в бронзовой оправе. Черные ленты формировали крест. Он не совсем понимал, как его носить, поэтому спрятал в карман. Вскрик девушки заставил мальчика резко повернуться в сторону машины. Круглый мужчина в рабочей форме грубо тряс девчонку, схватив за футболку. Дазай не слышал слов, которые агрессивно вылетали изо рта охранника вместе со слюной. Сообщница по преступлению уставилась на мальчика. Охранник проследил за ее взглядом. Дазай рефлекторно попятился. Он не собирался убегать. Бунтарный поступок — смелый поступок. Бежать, когда союзника поймали — не смелый поступок. Или самоуничтожающий? Дазаю удалось уклониться от первых возможностей быть пойманным, маневрируя вокруг автомобилей и столбцов. Однако, его схватили за рукав. Охранник потащил детей ко входу в торговый центр попутно громко ссорился, разорывая горло. По лицу рыжей стекали слезы. Громкое хныканье немного разжалило мужчину, и он замолчал. Как бы Дазая не раздражало фальшивое шмыгание носом — он был благодарен. Охранник грубо усадил их на бордюр. Девчонка сразу ринулось бежать, но мужчина снова схватил ее за шиворот футболки. Дазай обвел их обоих пустым взглядом. Он положил подбородок на ладони и поднял глаза к пасмурному небу. На нос упала холодная капля. Он повернулся к охраннику и прервал его скучную брань. –Я пообещал отдать ей куртку. Можно? Мужчина карикатурно зашелся хохотом. Мозолистая ладонь постучала по колену. Он поднял глаза на мальчика, который молча ждал ответа. С зеркальным взглядом и мягкими, едва открытыми, губами. -Она бездомная. Часто здесь бродит. Дазай дальше сверлил охранника взглядом. Тот скептически выгнул полуоблезшую бровь и махнул рукой в немом согласии. Невинное выражение спало с лица, как только мужчина убрал руку с плеча Дазая. Шут снимает шляпу после спектакля. Он медленно скинул куртку и передал девушке, чье имя даже не хотел узнавать. Дазай слишком лично относился к значимости имен. Специально не использовал тех, чьих владельцев представлял с головами животных в своей голове. Девочка глупо смотрела на протянутую одежду. Несмело протянула грязную руку и резко хватила куртку. Со стороны раздался скрежет колес магазинной тележки и знакомое цокотание каблуков. Дазай склонил голову к асфальту, перекрестив пальцы за головой. Скривился. У мачехи была голова курицы. Такая же глупая, суетливая и зависимая от петуха, которому, на самом деле безразлично ее поведение. -Дазай? — удивилась Луиза Охранник встал. Рыжая коснулась спины мальчика и прошептала: -Ты крут. — и мгновенно бросилась между гаражами. Подальше от торгового центра, пока громила, который их поймал, отвлекся. Охранник еще раз выругался и уныло вздохнул. Он начал пересказывать, что произошло. Дазай не ответил ни на один уточняющий вопрос, поэтому история получилась довольно ложная. Во время разговора мачеха бросала драматические взгляды на сына и постоянно извинялась перед, вскоре прибывшем, владельцем авто. Мальчик украдкой поглядывал на отца. Фрэнсис невнимательно кивал головой и поглядывал на часы. Кажется, его это все утомляло, не более. Возможно, Дазая даже обидело, что его поступок не вызывал беспокойства. Почувствовав обиду, он сразу загнал ее в банку в своей голове. Дазай часто представлял ее. Банка из темного стекла с приклеенной бумажкой «Зловонная ненужная слизь». Туда он сгонял моменты, когда чувствовал себя уязвимым, оскорбленным или злым, в виде улиток разных цветов. Сегодняшнее безразличие отца — фиолетовая улитка с синей слизью. Так было легче справиться с собой. Дазаю 11 и он умеет контролировать эмоции. Даже если в энциклопедии, пишут, что это невозможно. Фрэнсис расстегнул несколько верхних пуговиц, в который раз проверяя час. Он всегда делал все вовремя. Не заранее, никогда не с опозданием — вовремя. Дазай считает отца суперменом. Герои тоже спасают планету за секунду до вероятного краха. Они никогда не врываются заранее. -Сколько нужно заплатить? — вмешался отец в диалог между охранником и владельцем машины. Назвали сумму. Передали купюры. Пожали руки. Дазай чувствует пульсацию в висках. Мачеха тянет его к машине. Стук колес тележки. Молча выгрузили продукты в багажник. Ладони потеют. Сели в машину. Отец заткнул мачеху и включил радио. Молчание в салоне. Играет легкая джазовая мелодия. Фрэнсис отстукивает ритм по рулю. Тревога разрастается под коленями и обвивает шею. Не хватает воздуха. -Тебе не стоит ехать этим летом в лагерь. — объявил отец. Взрыв в груди созрел и разнес разочарование по венам. –Побудешь в дедушки. Большой слизняк грязно желтого цвета и с возмущенной гримасой — полетел в темную банку. Чувство несправедливости? Или поражения? В любом случае — это все летит в банку, чтобы не пачкало голову. -Что…? -глухо издал Дазай. Губы отца выгнулись в недобрую линию. Мальчик ущипнул себя за руку рядом с перманентным синяком. Завтра их будет два. -Я говорю… Ты поедешь на все лето к деду. На Волынь. — спокойно повторил Фрэнсис. Дазай отвернулся к окну. Мальчик боялся воображать Фрэнсиса с головой животного, но это была бы голова орла. Острый, властный с необъятным самомнением и полным отсутствием проницательности. «Nancy Sinatra & Lee Hazlewood-Summer Wine» 1986. Середина июня. Волынь. На панели приборов лежала полупустая пачка сигарет «Стюардесса». Дазай сидел на переднем сиденье, Фрэнсис за рулем. Позади кожаные сумки с одеждой и другие вещи, которые сложила мачеха. Ремень безопасности пережал живот, поэтому хотелось блевать. Тихо играла радиостанция с поп-рок-музыкой. Окно рядом с отцом открыто наполовину, в левой руке тлеет сигарета. Дазаю разрешили открыть окно, поэтому он высунул голову из автомобиля, устроив ее на перекрещенных предплечьях. Ветер бушевал в волнистых кофейных локонах. Похищенный кулон подпрыгивал на шее. -Don't go wasting your emotion. –еле слышно подпевал под радио мальчик. -Lay all your love on me. Вдоль дороги давно исчезли высокие панельные дома. Асфальт становился все дырявее, местность все старомоднее. Проезжая мимо гаража с деревянной табличкой «ПРИНИМАЕМ МЕТАЛАЛОМ», изумрудный Ford Galaxie свернул во дворик. Трех этажные дома формировали длинный прямоугольник, внутри которого была старенькая детская площадка. На ржавеющей горке перечеркнута надпись «петя лох» и рядом новая «лера дура!». На железной цепи подвешено колесо трактора в виде качелей. В центре росла огромная ветвистая яблоня, с широким стволом и болезнью на листьях. Правее между железными столбцами натянули бельевые шнурки. Однако, сейчас они послужили воротами для кучки детей. Машина остановилась у подъезда. -Don't go sharing your devotion. –прозвучала строчка песни прежде, чем Фицджеральд заглушил мотор и выключил радио. -Lay all your love on me… -шепотом окончил Дазай вместо солистки. Вышел Нацуме и пожал руку своему сыну, потом присел и пожал маленькую ладонь внука. Мужчины взяли сумки и понесли в подъезд. Дазай вдруг вернулся в салон машины и вытащил кожаный сверток с короткими ножами для метания из-под сидения. Захлопнув дверь машины, он встретился взглядом с рыжим низеньким мальчишкой, стоящим посреди импровизированного футбольного поля. Другие дети оббегали и ругались, но он внимательно наблюдал за новоселами. Дазай выпрямился, не разрывая взгляда. Он склонил голову на бок. Рыжие локоны выбивались из-под джинсовой панамы, обрамляя лицо. Их вратарь похлопал мальчика по плечу, возвращаясь к игре. Нахмурив брови в гневном выражении, он разорвал зрительный контакт и побежал за мячом. Дазай тихо хмыкнул и догнал дедушку с отцом, параллельно пряча ножи под футболкой.