Teen idle

тогда.

Чонвон не любил ходить в гости. Конечно, подобное не распространялось на бабушку и дедушку, дома близких людей, но липкая неловкость и боязнь что-нибудь разбить или сломать делали своё дело. Самое смущающее — это молча сидеть и нелепо поджимать губы, потому что разглядывание всего вокруг кажется неприличным, а пялиться в одну точку — оскорбить хозяев своей зажатостью и словно брезгливым отношением. Найти золотую середину сложно. И теперь, стоя возле резных металлических ворот (точнее — вблизи такой же шикарной калитки возле них), напрочь теряется. Да, за ограждением огромная территория, зато здесь оживлённо. Прежде Чонвон не ощущал безосновательный страх перед всем — спешащими куда-то людьми на улице, проезжающими мимо машинами и, конечно, неизвестным. — А мне точно… можно? Джей наклоняет голову — мол, ты не серьёзно? — и смотрит очень пристально. — С какой стати нельзя? — Просто?.. Это становится заразно. Чонвон всё больше и больше осознаёт, что перенимает некоторые привычки и слова, жесты. Вроде бы абсолютно объяснимые изменения, но ощущается отнюдь не сухо. Яну в последнее время даже начал нравиться красный цвет, который ранее терпеть не мог (или же не цвет вовсе, а толстовка старшего). Чонсон закатывает глаза и мягко подталкивает к входу. Когда оказываются внутри, а калитка с тихим скрипом закрывается, младший не скрывает своего восхищения. Ухоженные маленькие деревья, садовые фигуры безумно похожие на настоящих животных, вымощенная плиткой дорожка. И спокойно вкладывая свою ладонь в чонсонову, проговаривает: — Красиво. Пак лишь фыркает. Видимо, ему такое не по вкусу или удивляться не стоит. Двухэтажный, с просторной прихожей и кухней, где одна стена светло-зелёная и сразу привлекающая внимание. Чонвон кончиками пальцев пробегается по столешнице и наслаждается приятной прохладой. Джей стоит позади, прислонившись к выступу в дверном проёме, но не говорит ни слова. Что у него на уме? Где на самом деле начало симпатии, переросшей в полноценную влюблённость? Может, всё-таки нужно было поговорить начистоту о том, что происходило между ними до признания, чтобы однажды худшее не дало о себе знать? — Это аквамариновый, — поясняет Джей. — Оказывается, кроме тёмно-зелёного, обычного зелёного и светло-зелёного существуют другие. Я этот выучил благодаря матери — ей захотелось «сделать акцент, чтобы было необычно». У меня от этой херни в глазах рябит и пропадает желание готовить. Чонвон улыбается. — А ты разве часто готовишь? — Я много чего умею готовить, — нажимом говорит Чонсон, будто бы вопрос его оскорбил или как минимум неприятно кольнул. Чонвон не собирается просить прощения и тем самым останавливаться на небольшой проблеме. Только подходит к нему вплотную и целует в уголок рта, надеясь, что щёки не покроются румянцем. Привыкнуть к статусу чьего-то парня нелегко, ведь не с чем сравнивать — всё ново. Стоит отпрянуть и попытаться одёрнуть задравшуюся кофту, как Джей притягивает обратно. Чонвон замирает и позволяет себе всего на секунду приоткрыть рот и непроизвольно сжать чужие плечи, впившись в них короткими ногтями через тонкую ткань футболки. Кто бы что ни говорил, а целоваться по-взрослому интимно — словно ближе друг к другу не исключительно физически. — Попробуем, пожалуйста, кое-что? — грудная клетка Чонсона тяжело вздымается. — Не бойся, ладно? А если ты против, мы прекратим и… — Давай, — выпаливает, совершенно не думая о последствиях и о том, что именно собирается сделать Чонсон. Ведь в доме ни души, кожа вот-вот расплавится под горячими прикосновениями, а сердце бьётся как сумасшедшее. Без шуток, наверное, необходимо проверить собственное здоровье. И пусть тело реагирует данным образом на одного-единственного человека, не хочется случайно умереть в жалкие шестнадцать лет, хоть и счастливым. Чонвон думает, что отныне может считаться числящимся среди тех, кто теряет голову, когда влюблён. Как внезапно сошедшая лавина в горах или цунами, уничтожающее любые преграды, он чувствует. Обхватив за запястье, тянет в сторону круговой лестницы. Чонвон догадывается, куда именно они идут. Его комната как две чонвоновы, причём с мебелью в одном стиле, а явно дорогой компьютер и большое кресло — причины секундной белой зависти и укола размером с укус комара. Но сильнее всего привлекает кровать — двуспальная, с воздушными подушками и мягким на вид бежевым пледом с изображением каких-то витиеватых белых линий. Пак садится посередине, и его внимательный взгляд заставляет покрыться мурашками. За эти недели ни разу не обсуждали секс. И глупо было бы утверждать, что Чонвон не представлял себе (или не знал), как всё могло случиться. Однако, когда порой оставались относительно наедине, замечал, насколько странно Джей смотрит, едва заметно прикусывая или облизывая нижнюю губу. Как во время поездки на автобусе, бывает, незаметно сжимает колено или короткими ногтями царапает ткань штанины. Зрительный контакт — обязательно. — Чонвон, если?.. — …Ты не помолчишь, — перебивает и садится к нему на колени, — мы поменяется местами. Тебе ли не знать, что если ты сделаешь «что-то не то», я сумею за себя постоять. Но портить твоё красивое лицо мне не хочется совсем. Совершенно наглая ухмылка. Чонсон кладёт ладони на талию младшего, чтобы проскользить вниз до задницы и ощутимо сжать её. Судя по выражению лица, ему ни капли не жаль, но и так Пак кажется донельзя трогательным и нежным, из-за чего желание пробраться под чёрствую оболочку возрастает с каждым днём. Помимо разговоров по душам есть ещё способ — близость. Пальцы забираются под тонкую хлопковую рубашку, касаются полоски кожи над поясом джинсов. Чонвон подтягивается выше и целует Чонсона, поглаживая его по щеке и улыбаясь сквозь поцелуй. Сидеть в такой позе неудобно, учитывая незначительную разницу в росте, — вдвойне. Но в этом есть что-то потрясающее, волнующее до глубины души. Чонвон прекрасно помнит впечатление о нём — раздражённый, с отсутствием базовых правил приличия и высокомерный. Но, мать вашу, прежде ни разу не ошибался так сильно. — Погоди, — старший отстраняется, чем вызывает искреннее недоумение. — Я лишь собираюсь сказать, что мне не нужен только секс, слышишь? Всё хорошо, если ты не готов и… если мы оба не готовы. Первый раз должен быть с особенным человеком, так что… Что-то вроде проверки? Просто накрыть ладонью его рот, чтобы замолчал? — да. Чонсон в прямом смысле говорит то, что думает, но Чонвон рискует умереть от остановки сердца. Нельзя настолько влиять, дотрагиваться и чувствовать. — Тогда приготовь мне что-нибудь. Я с голоду умираю.

***

сейчас.

Что-то не меняется с течением времени. Чонвон готов поклясться, что воздух в кабинете становится спёртым, из-за чего дышать нормально трудно. За многие годы, включая время до встречи с ним, умел не показывать своего волнения, держался молодцом. А потом на определённый срок всё изменилось — Джей разрушил многолетние старания опрометчивым поступком тем вечером. Предаваться воспоминаниям — самое паршивое. Как просматривать фильм, финал которого знаешь слово в слово. Но есть нечто почти что равносильное этому — вина, услужливо замолкающая на день, пару недель или даже месяцев, чтобы потом в миг как перещёлкнуло. Ассоциативная память; у Чонвона изначально не было ни шанса. — Лучшие качества?.. — Очень сложно? Расслабьтесь. Произносит спокойно, без издёвки. Но если кто-то и умел искусно притворяться, то только он. По крайней мере, в семнадцать у Чонсона это получалось лучше всего на свете. Если Джей чего-то хотел и действительно сосредотачивался на цели, успех был в девяносто девяти процентах случаев гарантирован. Немудрено, что он сидит в кресле начальника здесь и сейчас. Положа руку на сердце Чонвону не стыдно в тысячный раз признаться самому себе: «Ты заслуживаешь того, что в двадцать девять лет не имеешь собственного жилья (съёмное — конечно, не в счёт). Что попал под сокращение и, кажется, также попал в чёрную полосу, раз перед тобой он». Если бы не знали друг друга, наплевав на природное нежелание навязываться и прочее, попытался бы понравиться Джею. Разумеется, если бы (опять-таки) знал наверняка, что шансы есть. Везде мелькает блядское «если» без права вернуться к исходной точке и переиграть. На кончиках пальцев мелко тёртый сыр, во рту — привкус карбонары. — Стрессоустойчивость, — глаза в глаза. — Обучаемость… Чонвон нарочно медлит. Не потому что не может придумать что-то стоящее ради саморекламы, а потому что ожидает как минимум плевка в лицо или удара. Чтобы справедливо, чтобы голос совести заткнулся навсегда и принял это в качестве своего рода платы. Интересно, а избавился ли он от татуировки? Говорят, что первый блин комом. И вроде бы несчастная картинка, чернилами оставшаяся на коже, ни в чём не виновата, роли не играет. Люди зачастую избавляются от того, что напоминает о плохом. Чонвон не берёт на себя смелость называться поворотным моментом в его жизни — Боже упаси, лишь бы не так, — однако. — Ответственность. Джей поворачивает голову в сторону и усмехается, едва ли не смеясь полноценно. Вот оно — в точку. — Ответственность — замечательное качество, — поправляет пиджак, привстав с места и усаживаясь обратно, чтобы откинуться на спинку кресла. И вновь делает это: постукивает пальцами в такт чонвоновому сердцебиению. — К сожалению, встречается редко. Второе попадание. В любой другой ситуации Чонвон не стерпел бы. Смиренно проглатывать откровенные укусы, делать вид, что ничего не происходит, — не в его привычках. Неконфликтность не означает титаническое терпение, граничащее со слабостью. Но сейчас игнорирует и не показывает, что обидно. Обижаться имеет право Чонсон.

***

тогда.

— Это… — Чонвон склоняется над тарелкой, чтобы ничего не упало, и отправляет «излишки» в рот. Говорить с набитыми щеками всё ещё неприлично (пагубная привычка), но не восхититься невозможно. — Безумно вкусно. Как тебе удалось? Донельзя довольный Джей невозмутимо пожимает плечами и улыбается, вскидывая бровь. Несмотря на то, что Ян внимательно следил за процессом приготовления, не мог себе представить, что получится настолько вкусно. — Ловкость рук и никакого мошенничества. — У тебя талант, — без тени шутки. Пусть старается выглядеть непринуждённым, ему нравятся комплименты. Морщинка меж бровей разглаживается, а глаза словно становятся на оттенок теплее. Чонвон делает мысленную пометку, что станет хвалить Чонсона чаще, потому что… Потому что потому. Разве не нормально хвалить дорогого человека и всячески поддерживать его, если это оправдано? Джей позиционирует себя как высококачественный похуист, не считающийся с мнениями посторонних людей, и отчасти правда в этом есть. Но Чонвон убеждён: он в данную категорию не входит ввиду хотя бы одной важной причины. — Если честно, я действительно люблю готовить, когда есть настроение или когда скучно играть в компьютер. Десерты не мой профиль, зато основные блюда — да. Было время, когда я всерьёз думал, что когда-нибудь открою свой ресторан. Чонвон с интересом склоняет голову и подтягивает правое колено к груди. Сидеть на полу гораздо удобнее, чем за барной стойкой или за огромным деревянным столом в столовой. Важно чувствовать себя более приземлённым — не притворяться кем-то другим и из кожи вон лезть. Разница в статусе и деньгах родителей? — незначительно. — Почему изменил своё мнение? — Муторно, — ковыряет указательным поверхность маленького раскладного столика, за которым младший дегустирует кулинарное творение. — Я понимаю, сколько сил, денег и времени придётся вкладывать. К тому же, малыш, за всем этим необходимо следить и знать, что ты делаешь. В конце концов, кормить людей — огромная ответственность. Что правда, то правда. Некомпетентность сводит на нет все вложения, и потенциально прибыльное место становится бездонным колодцем. В маленьком городе ошибки заведомо большие — жители не скупятся на выражениях, стоит облажаться в чём-то. И Чонвон хотел бы сосредоточиться на мечтах Чонсона о ресторане и его любви к готовке. Может, не зря бытует мнение, что лучшие повара — мужчины. Но вот смущает кое-что, что прокручивается в голове как заезженная пластинка, а на губах расцветает глупая улыбка: — Ты назвал меня малышом? — Ты против? — Нет, не против. В смысле… — трудно подобрать слова, когда случается нечто по-настоящему неожиданное. Джей старше на год, но суть не в возрасте. — Я удивлён. Не отвечает. Берёт палочки и начинает есть, наверное, уже остывшее блюдо. Видимо, старший не желает обсуждать, почему именно такое прозвище. Впрочем, Чонвон и сам не до конца уверен, что надо узнавать, — разве будет толк? Немного напрягает тот факт, что на часах уже почти пять, а никого в доме нет. Родители работают, но как же прислуга? В обеспеченных семьях (тем более с такой площадью жилища) обязан быть кто-то, кто прибирается или готовит ужин. Не занимается ведь этим Чонсон или его мать, которая вряд ли подходит к плите. Не попытка принизить достоинства — просто она не производит впечатление той, которая занимается бытовыми делами. Так или иначе, но Чонвон не исключает: за разговорами населения Сунэ и внешним обликом серьёзной и безупречной женщины, трудящейся в администрации города, может скрываться истинная хранительница домашнего очага. — А когда твои родители придут? Если честно, я бы хотел уйти до того, как они вернутся. — Не беспокойся, — вяло отмахивается Джей. — В ближайшие два часа ты рискуешь столкнуться разве что с Сэром — наша домработница. Ей вообще плевать на всё — надевает наушники и нихера не слышит. Она учится заочно в Хапчхоне и надеется, что потом мама поможет ей устроиться на нормальную работу. Угадал — что и требовалось доказать. — Знаешь, я думаю, что у тебя всё получится. Я про то, что если тебе это нравится, почему бы и нет? — Забыл, на что надеются мои родители? — улыбается; свыкся с прописанным будущим? — Я решил, что буду готовить тогда, когда пожелаю и для кого пожелаю. Открою тебе страшную тайну, — делает знак кавычек, удерживая палочки с едой на весу. — Я готовил только Сонхуну и то яичницу. От упоминания Пака становится смешно. Безусловно, было жаль его, ведь измена девушки — не бесследное и обыденное явление. Вряд ли Сонхун зацикливался на Сольхи, но важно: такое случалось. Ему сделали больно. — Похоже, вы близки. — Он мой лучший друг. Иногда странный из-за того, что часто на лёд головой падал, но в целом нормальный. Мы с начальной школы вместе. Я знаю о нём много чего, — свободная ладонь двигается вправо, затем влево. — Он знает много чего обо мне… — Ты хочешь сказать, что?.. — В курсе ли он, что я гей? Давно. Я вышел из шкафа лет в одиннадцать, если мне память не изменяет, — и произносит таким тоном, как будто это обыденно. — Но не беспокойся, для парня мечты Сонхун не в моём вкусе и слишком ебанутый. Узнаешь его получше — поймёшь.