The morning dew

      У Дайнслейфа не горят глаза ярким нефритом, не задерживается дыхание на пару томительных секунд, не полыхает в груди огнем сердце — он привык. Привык видеть распластанный над головой небосвод с чарующими звездами, чьих блеску бы позавидовали дворцы Нин Гуан, слышать тихий шепот молитвенных слов, пролетающих над голыми скалами… в которых, если прислушаться, люди только и делают, что скорбят о своих потерях. Он больше не влюблен в свободные земли этого мира, где Боги — все, остальные — ничего.       Не должно быть ничего необычного в лилиях в руках, в их мягких листьях и нежном цвете — они ведь даже не диковинки, легко прорастают у воды с любой руки, особенно там, где зеленее трава и больше мерцающих фей; как распускаются цветки при свете луны… Нет, это не должно быть настолько чарующе, чтобы сорвать каждую и бережно удержать в руках. Наверное, чаруют не простые цветы, чарует тот, кто за ними стоит.       Жизнь научила Дайнслейфа не очаровываться людьми — а жизнь у него длинная, долгая, никогда не была рутинной (до последних времен — когда любой вздох уже тошнотворен), и ведь никогда он не был влюбчивым человеком. Однако смерть каждого, кто хоть однажды лучезарно ему улыбнулся видеть приходилось в самых детальных подробностях. Не говоря уже о сгорающей в огне родной нации…       Жизнь он любил ослушиваться — игнорировал ее правила, не верил Архонтам, не жил сладостными моментами, не отпускался до грехов человеческих. Не убивал лишь себя, построил заново мир в своей голове. Всегда находившийся в поисках, всегда с определенной целью, достичь которую невозможно и за год жизни Моракса, он и не думал, что ответы будут так близко.       Сидеть за свободным столиком, не смотреть на окружающих, явно напряженно рассматривать кого-то в зале — ничего из этого не выдавало в Кэйе Альберихе выжившего прямого наследника, однако Дайнслейф чувствовал эту кровь абсолютно точно, как чувствовал ее более пяти ста лет назад.

***

      Дайнслейф действительно был верным рыцарем и слугой четы Альберих, однако с тех времен прошло столько столетий, что он уже привык быть полноправно свободным, что забыл, какого это — быть чьим-то. Хоть и рыцари и слуги на землях Каэнри’аха никогда не были урезаны в своих правах…

***

      Над их головами небо разрезалось пополам, бушевал ветер, словно сотни миллионов криков заблудших, неуслышанные богами молитвы шептали сейчас намного сильнее, чем когда-либо, и все они — о страданиях, будто на каждого в этом мире монстра и человека ниспослали проклятие порчи.       Дайнслейф смотрел на снова разрушающиеся знакомые земли, на свет вдалеке, вероятно ослепляющий и сжигающий тех, кому не посчастливилось оказаться слишком близко и не верил своим глазам — раньше это казалось не действительным. Ошибкой. То, что не могло было бы стать реальностью никогда. Однако они стояли здесь…       На синих, словно птичьих волосах блестела красная луна, заменившая черное солнце. Чета Альберих всегда отличалась смуглой кожей и павлиньими взором…

***

      И с криком, с рвением в бой, когда из света показались надвигающиеся фигуры, красная луна оставила свои кровавые слезы на искалеченной земле.       Некоторым суждено остаться умершими.