эмоции по карточкам

Олег с детства был в роли "спасателя": когда заступался за рыжего мальчика по имени Серёжа; когда уехал по контракту в Сирию, чтобы не портить Серёже карьеру с только-только начинающейся соцсетью 'своими чувствами' ; когда вытаскивал Серёжу из лап сектантов и федералов; когда не может вздохнуть из-за того, насколько после нанесённых тем самым Серёжей ранений болит плечо; когда не подаёт вида, как ноет в груди и дёргает сосуды (отчего?), во время того, как Серёжа виновно касается шрамов, вновь и вновь раскрывая рану. Олег не вспомнит точного момента, когда он перестал понимать, что чувствует. Физическая боль чувствуется отчётливо, потом так же четко по алгоритму заглушается или искореняется лечением. Олег боялся перечить, боялся сказать что-то не так, боялся и не знал. Слов не находилось, как и физических источников боли кроме плеча. Трудно бороться вслепую с тем, что в глаза не видел, с тем, что как будто прячется за спиной или в дальнем тёмном углу. Фонариком посветить не получается – убегает ещё дальше, затягивает ещё глубже, ослепляет темнотой и холодом. Олег чувствует, как у него холодеют пальцы, кладёт руку на горящее плечо и резко её отдергивает – ледяная, неприятно. На заданиях не всегда получалось лечить боль, иногда её можно было только заглушать. Ром с этим помогает, и к тому же разогревает. К щекам приливает кровь, лицу становится жарко. Серёжа холодный, надо придти и прижаться к нему. У Серого всегда, сколько Олег помнит, кожа была холоднее. Сколько Олег помнит, к Серому прижиматься было спокойно и приятно. Сколько Олег помнит, Серый обычно целовал его в горбинку на носу, провожал до кровати, чесал по голове и называл "Волче". Олегу до одури нравилось, когда Серёжа его так называл – по правде говоря, только Серому было дозволено его так называть. Сколько Олег помнит, до мурашек теплым было то, как Серый накрывал его одеялом и руками долго гладил поверх, пока Волче не проваливался в сны. В этот раз всё не так: к Олегу не пришли сны. Вместо них снова пришли кошмары: вновь горячие красные пески, вновь грохот. Шум, крики, кровь. Ночь испорчена, сон испарился, как не бывало, Олег просидел до утра на кухне, чтобы потом весь день перебиваться бесконечным количеством кофе. Каким бы хорошим кофе ни был – всё равно бьёт по нервной системе, которая и так ни к чёрту. Ни алкоголь, ни кофе не помогают. Заглушать по-другому тоже не получалось. Серёжа не хотел причинять Олегу боль, которую тот попросил в постели на этот раз. Разумовский не был ханжой, но то, чего просил Олег, выходило за грани безопасности. –Серёж, прошу тебя. –Олег, это небезопасно! Волков прикрывается покрывалом, притихает и съеживается. Серёжа боится, что сделал что-то не так. Собирается делать всё, что помогает при сабдропе, но Олег просит просто лечь рядом и ложится ему на грудь, утыкаясь. Из крепко зажмуренных глаз ручьём текут слёзы, а Волков даже не всхлипывает. –Олег… Олег, посмотри на меня! –Мне плохо… Дышать трудно. –Олег… Олеж. Олежа, посмотри мне в глаза, вот так, да, – Серёжа садится, поднимая вместе с собой и Волкова. Разумовский берёт его за плечи и ловит глазами взгляд. Мужчину потряхивает, глаза мокрые и расфокусированные. –Я не понимаю, что со мной. –Олег, это паническая атака. Пожалуйста, смотри на меня. Просто слушай. Вдох… – Олег с трудом делает небольшой вдох. – Вы-ы-ыдох. Фу-у-ух. – Серёжа мнёт предплечья и говорит вообще всё отвлеченное, что приходит в голову: комплименты, факты про собак, которые ему сам Волков и выдавал. Постепенно слезы прекращают подступать и подсыхают. Через минут пятнадцать идут воспоминания о том, как из приюта они вместе сбегали в поле красивого, но вонючего жёлтого рапса. Олег начинает угукать на вопросы о том, помнит ли Олег, как после они исчесали все ноги от крапивы и трав, цепляющихся за щиколотки. Серый одевает в пушистую пижаму и за руку ведёт Волче на кухню медленно, чтобы тот ступнями почувствовал, что он на месте и ему ничего не угрожает. Заваривает любимый ароматный чай, ставит у стола два стула рядом и плечом касается Олега, чтобы тот мог опереться. Серёжа следующие дни ведёт себя с Олегом как с хрустальной вазой, что его ещё сильнее угнетает. Разумовский несёт очередную кружку чая, смотря грустными виноватыми глазами. Внутри Олега неопознаваемое клокочет, в горле ком. –Объяснюсь потом… – Волков изнутри другой комнаты хлопает дверью, скрывшись. Разумовский тихо прокрадывается, Олег сидит на краю кровати, обхватив руками голову, скрючившись. Заглушить боль не выходит, придётся залечивать. Серёжа тихо садится рядом, кладёт ладонь на плечо, заглядывая в лицо: –Давай обратимся к специалисту? Олег смотрит на него испуганно. В голову сразу приходит образ изверга-Рубинштейна, и Серёжа это понимает. –Я найду тебе самого лучшего: по цене, по отзывам, по каким угодно параметрам...

***

На психотерапии Олег говорит, что не понимает своих чувств. Доктор даёт таблицу эмоций и чувств. Такая, как казалось, обычная вещь – рефлексия, даётся очень тяжело. Несколько встреч потребовалось для того, чтобы "разблокировать" чувства и их ощущение внутри себя. Олегу страшно признавать страхи и слабость, уязвимость. Олег привык быть "каменной стеной" без эмоций. Но Олегу страшно и больно, потому что человек не может взвалить на свои плечи оборону от всего мира. –Мне грустно, потому что ты не даёшь мне о тебе позаботиться, – начинает Сергей. –Я же не беспомощный… Мне стыдно… и я чувствую себя никчёмным. –Я хочу заботиться о тебе в ответ, ты столько для меня сделал! –Мне страшно быть слабым для тебя. –Олег, Олег, ты сильнее всего мира... Если примешь мою помощь, ты не станешь слабее, хуже или глупее. Я хочу делать твою жизнь проще и лучше, потому что люблю тебя, и всё. –Я тоже тебя люблю. Твои слова звучат правильно и верно, но мне нужно время покрутить их у себя в голове. –Если хочешь, я буду тебе это говорить столько, сколько будет нужно.