не уверен - не целуй

- Я тебя кем растил, Вася?! - орал Владимир, держа за волосы почти повиснувшего на его руке Филиппа, лицо которого было перепахано сечками - профессиональный боксер, отец Васи, знал, как и куда нужно бить так, чтобы и не вырубить оппонента, и распотрошить его, как индейку на День Благодарения. - Растил нормальным мужиком, как и брата твоего, - Виктор - старший брат Васи, судя по всему, тоже занимался какими-то боевыми искусствами, потому что он по приказу отца скрутил Васю и держал его лицом в пол без особого труда, хотя Вася вертелся и вырывался, - ты хоккеистом был, ты отцом был, ты альфой был - я тебя таким растил, я жизнь свою на тебя положил, а ты - пидорасом стал?! - Филиппа оглушал крик мужчины, ведь делал он это почти рядом с его ухом. - Сука, ебанным пидорасом сделался! - иногда ор Владимира переходил на дрожащий фальцет. - Это животное ты променял на детей своих, на внуков наших? Это уебище важнее тебе семьи твоей? - он сжал волосы Филиппа так, что Майе почувствовал, что на его затылке рвется скальп - однако, адреналин хлестал через край, и боль Фил не ощущал. - Сука, даже трогать противно, а ты это ничтожество ебешь? - Отпусти его, блять, он не при чем здесь! - ревел в пол Василий, не переставая крупно дрожать и вырываться, но его брат крепко держал его, упираясь взглядом в его затылок и не поднимая глаз на происходящую картину. - Отпусти, блять, ты не понимаешь, что делаешь, он не при чем, папа, я прошу тебя! - Не папа я тебе больше, опущенец! Нет среди детей моих пидорасов! Чтобы я из рта твоего, воняющего хуями, этого слова больше не слышал! - крикнул Владимир. - Я сейчас уебка твоего прямо при тебе забью, как скотину, освежую и на ужин тебе скормлю, мразь ты безмозглая, в глотку запихаю, тварь! - он крепко сжал кулак и несильно, но ощутимо ударил Филиппа в грудь - Фила спасало только то, что он напрягался со всей силы перед тем, как предчувствовал удар, и крепкий мышечный каркас и умение группироваться спасли его ребра от многочисленных переломов. - Какая же сволочь, выкидыш кровавый, - приговаривал он, точечно сильными ударами пересчитывая ребра зажмурившегося Филиппа, - я тебе сейчас покажу, как чужих мужей из семьи уводить, хуесос спидозный! Не так Филипп представлял себе первую встречу с родителями Василия - думал, что все будет не очень хорошо, но не думал, что настолько. Основную часть разговора Филипп пропустил, потому что мирно спал в доме Мозякиных в это время, но некоторые вводные данные у Филиппа все же были, хоть и не все из криков отца и матери Василия омега смог разобрать. Ирина, судя по всему, узнала о том, в каких отношениях состоял Василий, и ей показалось недопустимым дальнейшее общение Василия и его детей - она позвонила матери Кошечкина, Галине, и сказала ей, что выходит замуж за своего избранника Ксавье и подает на Василия в суд, чтобы лишить его дальнейшего опекунства над детьми, приложив к делу все, что она собирала на Василия продолжительное время - все записи об избиениях, все доказательства измен, все заявления в полицию на него и материалы полицейского расследования против Василия, по результатам которого он был осужден условно на год, и вишенкой на торте станет ее заявление о нетрадиционной сексуальной ориентации бывшего мужа, что со стопроцентной вероятностью заставит суд не только отдать ей полную опеку над детьми, но и позволит ей забрать семьдесят пять процентов состояния Василия - при условии, что законные пятьдесят от совместно нажитых после развода она уже забрала. Больше Филипп ничего не знал, спросить что-то у Василия не предоставлялось возможным, так как Кошечкин лежал лицом в пол, скрученный в бараний рог своим братом, а Филипп летал по комнате от тумаков главы их семейства. - Ты вообще понимаешь, что ты наделал, чмо ты безмозглое? - отец Васи так громко кричал, что Филиппу казалось, что он вот-вот взорвется. - Она выиграет этот суд и мы детей больше не увидим! А ты в это время на хуях тут скачешь, вместо того, чтобы детей из рук этой шавки дворовой забрать! - он бросил Фила на пол - Майе успел выставить руки перед собой и спасти голову от удара, но тут же следом прилетел неслабый пинок в бок, и Фил, до этого терпеливо и молча переносивший все жизненные невзгоды, взвыл не своим голосом - нестерпимая боль, как агония, охватила все его тело. - Не трожь его, блять, - увидев непрошенные слезы Филиппа, Вася принялся вырываться с двойной силой, но Виктор, не пошевелив ни единым мускулом на лице, наступил коленом на спину Васи, заставив ее хрустнуть в нескольких места. - Ай, блять, мудак ты ебанный! Не трогайте его, нелюди, блять, он даже не знает ничего об этой ситуации! - Ты не думай, что я его убью сейчас и похлебку из него сварю и всю семью его блядскую накормлю, за то что выблядка этого еще в утробе не убили, - Владимир отвесил Филиппу пощечину, нависая над ним. - Ты думай, как ты внуков в Россию возвращать будешь. Выходя на связь с этой сукой, договаривайся, хоть женись снова - меня это не ебет, но чтобы вернул ее обратно с детьми домой! Погуляли и хватит! - Никто вам не позволял оскорблять мою семью, - пробормотал Филипп, отрывая окровавленную голову от пола и смотря прямо в глаза Кошечкина-старшего. - Ты че, падаль, рот свой открываешь? - цепкий взгляд серых глаз прожигал между бровями дыру. - Я тебя сейчас на голове твоего товарища-спермоглота ножкой от стула выебу - может, хоть кончишь раз в жизни, животное, - он взял Филиппа за воротник толстовки, надрывая ее, но быстро собирая остатки разорванной ткани в руку и подтягивая Майе следом - за Филиппом по полу тянулись кровавые полосы. - Не переживай, от разрыва кишков быстро кровью истечешь и сдохнешь, собака, - он схватил Филиппа за пояс спортивных штанов и потянул их вниз, не преставая смотреть Филиппу в глаза, который оцепенел и не шевелился - ему казалось, что он все еще спал. - Ты ебнулся совсем? - Вася отчаянно бился о пол, лягаясь ногами и прикладывая все силы для того, чтобы скинуть с себя брата. - Не прикасайся к нему, сумасшедший, я тебя самого закопаю, если ты его еще хоть пальцем тронешь! - Вова, это уже подсудное дело, - впервые за продолжительное время мама Васи - Галина, кажется, очень набожная женщина в длинном платье и платке, пожилая, встревоженная, но тихая, робкая - вступила в разговор - до этого момента она просто горько плакала и молилась, - Вова, отпусти его, не надо. - Не лезь, когда я разговариваю, женщина! - он замахнулся на нее, и она, пятясь, упала на диван, складывая руки с зажатым в ладони платочком. - Чего ты, мясо, сжался весь? - он отвлекся от Филиппа на мгновение, но этого момента хватило, чтобы Фил, замерший в одной позе, вдруг ожил. Согнув ногу в колене, он со всего размаху ударил Владимира им по промежности, а когда альфа закричал и согнулся пополам, второй ногой смахнул его с себя довольно точным ударом в голову - крепкого отца Кошечкиных это могло только ненадолго оглушить, но Филу хватило этого времени, чтобы собраться с мыслями и броситься на Виктора, который в этот момент хлопал глазами, глядя на Майе. Он застал брата Васи врасплох, скатился вместе с ним на пол, позволяя Василию подняться с пола, но когда Филипп занес кулак над лицом Виктора, он услышал, как кто-то передернул затвор - и комната погрузилась в тишину. Майе зажмурился, затем открыл глаза - может, он действительно спал, но дуло пистолета коснулось его затылка, и холод от металла пробежался по всему его телу, напоминая ему, что он - в реальности. - Если вы оба попробуете пошевелиться - я вышибу ему мозги, - тихо сказал Владимир. - Подняли оба руки в воздух и положили за голову, медленно, медленно, - он грубо пихнул Филиппа пистолетом. - Реще, несчастный, - прорычал он. - А теперь вставай, - когда Фил сложил руки за головой, он получил новое указание. - Разворачивайся, медленно. - Ты окончательно ебнулся, боже, - избитый Вася тоже стоял с поднятыми руками - кровь текла по его щекам и затекала за воротник футболки. - Будешь лишний раз открывать рот без моего указания - будешь ебать его в другую дырку на голове, понял? - сказал Владимир. - А ты - слушай меня сюда, букашка. Марать об тебя руки и убивать тебя я не буду - считай это самым главным подарком в твоей жизни, таких как ты и твои дружки я в девяностые собственными руками душил, а тело в Волгу скидывал, - он оскалился. - скажи Господу спасибо, что сейчас не девяностые. Смени толстовку, умой рожу и покупай билет обратно в свои края - и чтобы в этой стране я тебя, пидораса, больше не видел, ты понял меня? - Я плохо по-русски понимаю, - Филипп натянул уголки губ в скромной улыбке, видя, что Вася смотрит на него с неподдельным ужасом - к этому моменту он сам достаточно хорошо рассмотрел пистолет, которым отец Васи тыкал ему в лицо, и понял, что это самый обычный травмат, который, возможно, переломает его лицевые кости, но голову не пробьет точно. - Повторите? - Сердце! - закричала мать Васи, и все альфы в комнате тут же повернули голову в ее сторону - женщина держалась за грудь и крупно дрожала, сползая по дивану вниз. - Сердце мое, не могу, ой-ой-ой! - ее ослабевший голос был таким противным и надтреснутым, но подействовал, как тревожный сигнал - злоба в глазах Владимира сменилась на смятение и растерянность, а Виктор тут же бросился к матери, перепрыгивая через диван. В завязавшейся суматохе, когда Владимир вызывал скорую, а Виктор искал стакан воды для матери, Вася схватил Филиппа за руку и потащил его на второй этаж, бежал, спотыкаясь, волок за собой Майе, которого едва держали ноги - адреналин отступил и по щекам текли слезы, обжигая свежие раны. Они залетели в их спальню, и Кошечкин тут же рухнул на пол, закрывая лицо руками. Филипп переминался с ноги на ногу и понял, что в его теле не осталось ни одной части, которая не болит, и с этим знанием спокойно лег рядом с Васей, пачкая кровью светлый ковер. Кошечкин схватил его, обнял двумя руками и сдавил так крепко, пока Филипп не начал пищать от боли, а затем принялся покрывать поцелуями, отчаянными и горячими, все, до чего дотягивался - голова, шея, плечи, руки, гладил его по груди, рыдая в голос. Майе еще не понимал, что только что произошло и отказывался понимать, что может произойти дальше, но перед ним стояло понимание того, что это мог быть конец. - Маленькая моя крошка, - шептал Вася, - живой, живой, господи, прости меня, Филипп, пожалуйста, - он вытирал краем какого-то пледа, стянутого с кровати, лицо Майе, придерживая его рукой, - как же ты тут оказался, родной мой, беги отсюда, я прошу тебя, он же ебанулся совсем, Фил, я прошу тебя - спрячься у себя дома, полежи, отдохни, я попрошу Сережу, чтобы он к тебе доктора прислал, он заштопает тебя, моя маленькая крошечка, - Кошечкина окончательно повело, когда расплакался и Филипп - они лежали на полу, обнявшись, и просто плакали. - Я люблю тебя, Вась, - сквозь слезы пробормотал Филипп, - очень сильно люблю. - Я тебя тоже, родной, больше всего на свете люблю, - тихо сказал Кошечкин, - поэтому уезжай, бери ключи от машины и езжай к себе, я приеду, когда это ебанутое семейство выпровожу к чертям отсюда, - он поцеловал его в лоб, - я никому из них это не прощу, никому, можно кого угодно обижать - но только не тебя, моя крошечка. - Там мама твоя... - Фил вдруг вспомнил, что буквально несколько минут назад Галина схватилась за сердце. - Может, помощь нужна? - Мама моя тот еще театральный актер погорелого театра, - сквозь слезы улыбнулся Василий, - ее сердце втрое дольше всех наших вместе взятых проработает. Но иначе на папу она повлиять не может. - А Ира, а дети? - вопросы захлестывали Майе с такой силой, что он едва держался, чтобы не выдать их одним большим неразборчивым словом. - Что случилось, Вася? - А тут все несколько сложнее, - улыбка Кошечкина тут же померкла. Как Ирина узнала о том, что Василий состоит в отношениях с Филиппом - Вася не знал, но имел одно предположение, и когда Вася произносил это имя, он давился им - Максим. Вася сам корил себя за то, что дал Максу повод подкопать под него - мог бы быть более изящным, когда знакомил сына с Филиппом, но посчитал, что он имеет такое же право на то, чтобы представить своего партнера детям, как и Ирина, у которой, в свою очередь, были проблемы покрупнее - Ксавье отменил помолвку и поставил Ирине условия - они женятся, но без получения вида на жительство ею и ее детьми, что крайне не устроило женщину и она просто ушла от него, забрав детей и переехав в съемную квартиру в Барселоне. Одно наложилось на другое, и когда Ирина узнала о том, что Вася, оказывается, не одинок, решила сыграть на главной скрипке - позвонила родителям Васи и сообщила им, что если их сын не вернется к ней, не женится на ней снова и не будет молча обеспечивать ее, то внуков они никогда не увидят, что для Владимира и Галины стало красной тряпкой - они сели в машину, посадили за руль старшего сына Виктора, который всю жизнь жил с ними и ничем не занимался, кроме как работал тренером в боксерской секции отца, и проехали в Магнитогорск, чтобы поговорить с младшим сыном с глазу на глаз. - Почему ты не сказал мне? - закрыв глаза, прошептал Филипп. - Мы могли бы вывернуть все так, что Максим наврал, нашли бы тебе фиктивную девушку, в конце концов - я бы знал, что мое появление здесь сделает только хуже, почему ты ничего не сказал мне? - Я не знаю, крошка, - также тихо сказал Вася. - Я теперь вообще ничего не знаю. - Что ты имеешь ввиду? - спросил Филипп. - Я не хочу тебя впутывать во все это, - Кошечкин погладил его по волосам, - я и без этого допустил все это - боже, как отвратительно, - Вася вздрогнул, - пожалуйста, дай мне несколько дней, Филипп. Я хочу, чтобы ты был в безопасности, целости и сохранности, я не могу совладать с этим придурком, - он сжал кулак, ударяя по полу, - мне надо как-то успокоить его и маму, уговорить их уехать и тогда ты сможешь вернуться ко мне. Я боюсь, что этот идиот выкинет что-то гораздо хуже, чем натворил уже, - Василий провел пальцами по окровавленной щеке омеги. - Фил. Я люблю тебя. И поэтому умоляю сделать так, как я говорю. - Что ты будешь делать? - Майе сел на пол, расстегивая олимпийку и скидывая ее на край кровати - кровавые тряпки в углу чистой комнаты создавали впечатление того, что Фил только что убил кого-то - возможно и съел, если учитывать кровь, размазанную и по его лицу. - Я... не знаю, - Вася шмыгнул носом, - я впервые в своей жизни не знаю, что мне делать, Филипп. - Разве нет никаких вариантов? - открыв шкаф, Фил наскоро вытащил первую попавшуюся одежду, полностью переодеваясь. - Я понимаю, что это твои родители, но неужели их мнение настолько важно в этой ситуации? И почему Ирина требует от тебя... вернуться к ней, - Фил сглотнул, замирая с клубной толстовкой в руках - а вдруг Вася принял решение, и это действительно конец? - Вася. Ты хочешь вернуться к ней? - Ты знаешь меня, Филипп, если бы я не хотел расставаться с ней - я бы не отпускал ее, - Вася сел на полу - Филипп не видел его лица, но увидел, как он взялся за голову, - я бы не допустил никаких любовников, я бы сам не изменял - если бы я действительно любил ее, то у нас с ней было бы все, как у тебя, но с первого дня все, что нас связывало - это дети. И Максим, и близняшки по залету, и мелкий, чтобы спасти брак - вот и все, что хоть как-то скрепляло нас. Я люблю своих детей, Фил, я правда их очень сильно люблю. Посмотри, кто мой отец, кто воспитывал меня, - он показал рукой на закрытую дверь, - я убегал из дома мамы с папой так, что пятки сверкали, и кем я стал сам - таким же, как этот уебок старый, таким же тираном, таким же собственником, таким же полным придурком, тем, кем я боялся стать и тем, кто сам рушит все свои отношения, каждые, виноват во всем, что случилось в моей жизни, - Кошечкин запустил пальцы в свои волосы. - И виноват в том, что происходит с тобой. Ты был бы так счастлив, если бы не было меня, если бы я не заключил контракт в этим проклятым клубом и не остался в этом проклятом городе, а теперь - ты сидишь в этой дыре, твой альфа - конченный идиот, который позволил случиться всему, что с тобой произошло, - спина Василия содрогнулась, - Фил, пожалуйста, это не твоя война. - Я и люблю тебя за то, что ты все еще любишь и ценишь свою семью и своих малышей, - Фил натянул толстовку и подошел к нему ближе, - неважно, как они родились - ты их папа и никто не может у тебя отнять это право, кто бы не говорил. Даже если дело дойдет до суда - есть адвокаты, есть грамотная юридическая помощь, есть частные детективы, подчищающие хвосты, не нужно говорить, что ты не знаешь, что делать. Я помогу тебе со всем - и с деньгами, и с моральной поддержкой, меня не волнует, что ты думаешь о себе и наших отношениях. Я еще никогда не был так счастлив ни с кем, как с тобой, и даже когда происходит какой-то пиздец, когда мы рядом, когда я чувствую твой запах и твои руки - я как будто дома. Не отчаивайся. Мы со всем справимся. - Поздно, Филипп, я уже в отчаянии, - Кошечкин обнял колени и уткнулся в них лицом. - Я все похоронил сам, надеясь, что я - центр Вселенной, что все крутится вокруг меня, что я усижу на всех стульях сразу, что смогу все держать под контролем - я потерял и семью, которая меня теперь ненавидит не только за то, что я разрушил их отношения с внуками, но и за то, что, уже не работая, отдал половину семейных денег Ирине при разводе, за который меня ненавидят еще сильнее, потому что им приходится объясняться в нашем небольшом городе перед всеми родственниками и соседями, как так получилось, потерял и детей, которые меня уже "дядя Вася" называют, Филипп, понимаешь, не "папа", а "дядя Вася", а старший так вообще проклял и заблокировал все мои номера, - Вася всхлипнул, - а сейчас потеряю еще и тебя, потому что я заслужил своим поведением все, что происходит со мной, я просто ужасный альфа, я не могу ни обеспечить, ни защитить, ни даже просто быть честным перед тобой до конца. За приоткрытым окном послышалась сирена скорой помощи, Фил вздохнул и присел на корточки рядом с Василием. Он еще никогда не видел его таким беспомощным и разбитым, хотя ему доводилось видеть его в неуравновешенном состоянии не один раз - сейчас же Вася был так сильно похож на Филиппа, с которого много лет назад кучка придурков сорвала кожу и растрепала мясо, оставив его на полу доживать считанные часы с пониманием того, что будущего после произошедшего нет и не будет, что даже свет в конце тонеля погашен, а впереди - только темнота, в которой нет ничего, похожего на надежду. За исключением одного - с Василием, в отличие от Филиппа, есть хоть кто-то - и это был Майе. Фил был готов услышать от Васи все, что угодно, но твердо уперся в то, что он будет с ним до конца. - Я буду с тобой, даже если ты примешь решение не в мою сторону, - прошептал Филипп, утыкаясь губами в макушку Кошечкина, - даже если ты открестишься от меня, говоря, что это все - не мое дело, я все равно влезу и помогу тебе. Я не могу просто так взять и потерять тебя. - Не совершай глупостей, заботься о себе, - просипел Василий, - так много людей вокруг обожают тебя, а ты цепляешься за то, что тянет тебя на дно. За мудака с садистом-отцом и кучей проблем с головой и здоровьем. - Говори, что хочешь, - Майе терся носом о слипшиеся от пота и крови волосы, прикрыв глаза, - я тебя так просто не отпущу. Я не отдам тебя ни твоим родителям, ни Ирине, никому тебя не отдам, только с твоими детьми тебя делить не буду - но больше никому не отдам. Внизу слышался негромкий грохот, голоса, топот ног, Фил, прислушиваясь к происходящему, вдыхал обострившийся запах Василия - кто знает, вдруг это вообще был последний раз, когда он чувствовал его. Кошечкин был в истерике и на любое предложение Филиппа, как мантру, умолял его думать о себе и выкинуть балласт в его лице, но Фил понимал его состояние - сколько раз он находился в нем и выкарабкивался на поверхность в полном одиночестве. Фил гладил его по лицу, волосам и груди, пока его внутренность пожирал страх - расставания, разбитого сердца и сломанной судьбы, которая трепеталась в его руках, принадлежащая его самому близкому человеку на свете. Перед глазами, в которых уже утонуло не одно опасение, оседая на стенку черепа, мелькали картинки, лейтмотивом которых было одиночество, тоска по близкому человеку и угасающая любовь, ставшая разменной монетой для счастья другого человека. Наверное, Фил был безумцем, но он считал, что сейчас не было разговоров о сумме на ценнике на том, чтобы сделать Василия счастливым и не дать ему потерять то, что ускользало из его рук - даже если на этом ценнике будет написано имя омеги. - Вася! - громкий возглас послышался в коридоре. - Ты здесь? - Вить, спальня! - в ответ громко произнес Кошечкин, и дверь тут же открылась - в приоткрытую дверь голову просунул брат Василия - хоть они с Васей и были похожи, прическа делала свое дело и делала почти идентичное лицо неузнаваемым; Фил попятился назад, надеясь скрыться в ванной, но Вася схватил его за край футболки. - Как мама? - Стандартно, - тихо сказал Виктор, - первый раз что ли? К нам в Тольятти скорая уже как в цирк приезжает - каждый день сердечный приступ, - он усмехнулся. - Хуевое местечко вы выбрали для того, чтобы спрятаться - сейчас мамины таблетки "подействуют", и он за вами отправится. - Я в собственном доме ни от кого не прячусь, - отмахнулся Кошечкин, - а тебе за твое поведение надо зубы пересчитать. - Думаешь, я тут на курорте? - он махнул рукой. - Меня за шкирку взяли и в машину посадили. Что я ему сделаю? Скажу "нет"? - на лице Виктора отпечатались такие же эмоции, как и на лице Василия, когда он говорил об отце - это была смесь неприязни, страха, отвращения и ужаса. - Чтобы он мне колени переломал и из секции выкинул? Заметь, я тебя только на полу держал, а этому твоему даже сопротивления не оказывал, - он показал рукой на Филиппа. - Хорошо дерешься, кстати, молодец, удар поставлен. Занимаешься? - Ты ебанутый? - Вася вздохнул, проводя ладонью по лицу. - Тебе в твоей секции вообще все мозги окончательно отбили, долбаеб, что логично - в сорок с хуем лет с родителями жить и на их шее висеть. - Да ты погоди, сейчас тебя твоя бывшая разденет - в одной комнате со мной жить будешь, - Виктор показал Васе средний палец - несмотря на то, что буквально недавно произошла такая ситуация, близкая к трагедии, общение между братьями было лишено злобы. - Ты, вместо того, чтобы мне грубить - парня своего прячь, этот шизик его точно на кусочки порубит, если найдет. И думай, как теперь выпутываться из этой ситуации. - Так легко у тебя все, я не могу, - Кошечкин встал на ноги и повернулся к Филиппу. - Ты в составе крестового похода ко мне надолго приехал? - Ты что, это так, легкая прогулочка была, - Виктор улыбнулся, и Фил окончательно успокоился хотя бы по поводу того, что понимал - брат Васи им точно ничего плохого не желает. - У мамы послезавтра прием у духовного наставника, будет просить благословения тебе, молиться о возвращении внуков, ну как обычно, - он покрутил пальцем у виска, - Вась, у кого из нас было больше сотрясений - у меня или у тебя, ты чего тупишь? Я тебе говорю - он на него, как на красную тряпку реагирует, ты хочешь, чтобы он его добил. Парень, - Виктор посмотрел за спину Василия, прямо в глаза Майе, - ты хоть меня послушай. Дай Ваське заговорить нашим предкам зубы и вернешься обязательно. - Филипп, он прав, - сказал Вася, - каким бы ебланом он не был, он прав. Посиди у себя пока что, я позвоню Серому - пусть доктора пришлет. - А как я ему все объясню? - Майе уже начал сдаваться и почти согласился на то, чтобы сделать так, как просил Василий - что бы это не значило. - Давай я сам, хорошо? Не звони никому, не сообщай. Мне еще как-то нужно появиться в клубе после того, как я в прошлый раз не объяснил причину своего отсутствия. - Серый и Хабар замнут все, не переживай, - Кошечкин взял его под руку и пошел к двери, - все нормально, оделся? - он окинул его взглядом. - Бери "прадик", если я смогу вырваться сегодня - я приеду к тебе. И давай, подожди доктора, пожалуйста, Фил, послушай меня. Внизу посреди коридора валялась швабра, половая тряпка в кровавой воде стояла за прикрытой дверью кухни, пока "скоряки" в синих форменных костюмах стояли в гостиной и разговаривали с отцом Василия. Виктор похлопал Васю по плечу и, повернув в противоположную от прихожей сторону, встал в дверях, закрывая обзор. Василий шмыгнул носом, наблюдая за тем, как обувается Филипп, подал ему ключи от своей машины и, оглянувшись по сторонам, наспех поцеловал его. Для Филиппа снова не было однозначно верного варианта, ведь остаться здесь, хоть и доказать самому себе и своему альфе, что с ним он будет в любой ситуации, что бы ему не грозило - это продолжать провоцировать отца Василия, а уехать - бросить ситуацию на самотек и показать Васе, что ему нормально - сидеть и ждать, не помогая ничем. У них не было возможности даже толком поговорить и обсудить что-то - нужно было действовать быстро и выбирать наименее болезненное решение, и хоть вариант с "уехать" бил под дых лично Филиппу, более кровавым для Василия был вариант с "остаться", от чего Филиппу нужно было снова переступить через себя и свое "я", чтобы не навредить. - Ты правда приедешь? - прошептал Фил, на мгновение прижимаясь губами к его шее и вдыхая любимый запах. - Успокой меня, скажи, что приедешь. - Я не знаю, но я постараюсь держать тебя в курсе всего происходящего, - тихо ответил Кошечкин, - я обещаю тебе - я постараюсь что-то придумать, хоть я вообще не понимаю, что делать дальше. Дай мне позаботиться о себе хотя бы чужими руками, хорошо? Не отвергай помощь, крошка. Мне важно знать, что ты в целости и сохранности. Филиппу было совершенно наплевать на отца Василия - знал бы он, какие проклятья иногда Фил читал в своих личных сообщениях в DM, слышал в спину вживую, как Фила избивали, насиловали, как применяли психологическое насилие - то понял бы, то его игрушечный пистолет для Филиппа - скорее избавление, чем угроза; было наплевать на зашуганную мать и на такого же забитого в угол брата; было наплевать на избиение - сколько он пережил их за последнее время, и было наплевать на вкус крови во рту - он пересчитывал языком свои зубы и был счастлив, что не придется обращаться к полису медицинского страхования, чтобы вставлять их обратно. А вот на методы, с которыми отец Василия приехал действовать на него, ужасали Филиппа. Не было ничего в мире, что могло бы заставить Марио поднять на Филиппа руку, а единственный раз, когда это произошло - это когда Филипп попытался покончить жизнь самоубийством; если бы у Филиппа был ребенок и он попытался бы совершить тоже самое - Фил поступил также, как его отец, без вариантов. Но сейчас Владимир поступил, как настоящее чудовище - Фил ни на мгновение не возжелал альфе такой же участи, в то время как Васю ему было безгранично жаль, было обидно и больно за него. Вася проговаривался при Филиппе о том, что семья Кошечкиных в целом держалась на одной лишь фамилии и традициях, что с отцом у него были не самые лучшие отношения, а когда увидел, как в семье Филиппа относятся к омеге, то открыто сказал что атмосфера в кругу его семьи прямо противоположная; и больше не поднимал эту тему и обходил ее стороной, а Филиппу не нужно было говорить дважды - он понял, как Васе неприятно говорить об этом и позволил себе отпустить ее. В каждой семье были свои тайны, свои порядки и свои традиции - они могли быть дикими для человека извне, откуда Фил знал - вдруг такое поведение Владимира - это совершенно нормально. Откуда такое спокойствие в глазах брата Василия? Откуда их уверенность в том, что их мать разыгрывает плохое самочувствие, чтобы отвлечь отца? Фил держал в голове, что он - человек другого воспитания, но все равно не мог сложить все кусочки, настолько диким это было для него. Он очень редко появлялся в своем доме, который ему снял клуб, последний раз - несколько недель назад заскочил на пару минут, чтобы забрать что-то из одежды, поэтому в доме было пыльно и неуютно. Филипп закрыл за собой дверь и понял, что ноги его едва держат - кое-как дошел до дивана в гостиной, завалился на него и глубоко вздохнул, наконец ощущая все последствия каждого удара Владимира Кошечкина. Разрядившийся телефон, наскоро вытащенный из кармана штанов, которые Фил бросил в их с Васей спальне, на удивление, не пострадал - Филипп так часто переносил данные с одного телефона на другой, что потерял, казалось, процентов семьдесят от того, что хранил в памяти продолжительное время. Откопав на кухне завалявшийся зарядный кабель - тот самый, который ему когда-то подарил Акользин - и выпотрошив аптечку в поисках чего-то обезболивающего, Фил сел за кухонный остров, впутывая пальцы в волосы, и зажмурился, но быстро открыл глаза и отправился к одному из шкафчиков - в глубине стояла начатая бутылка "Белуги", кокетливо смотрящая на Филиппа из темноты. Тренировка, в любом случае, отменялась, а Филиппу необходимо было сняться с этого состояния и расслабиться. *** Всю ночь Филипп просидел около заряжающегося телефона и ждал звонка; когда уставал лежать на диване - прогуливался к окну в прихожей, чтобы в очередной раз посмотреть на припаркованный автомобиль, но надеялся увидеть там хоть что-то новое, кроме сменяющегося по времени суток положения солнца на глубоком голубом небе. Ни семейный врач Мозякиных, Семен, заглянувший на несколько минут, а оставшийся на два битых часа, чтобы наложить Филиппу достаточное количество швов и тщательно осмотреть его, ни Анна, вернувшаяся из отпуска в Мексике со своим новым парнем, которая, увидев Филиппа, с порога только и делала, что задавала неудобные омеге вопросы, ни Юлия, забежавшая к нему вечером с парой контейнеров еще теплой домашней еды, которая снова, сидя на диване и обнимая Майе, причитала, что Фил не заслужил всего происходящего - никто не сбавлял градус внимательности в крови Филиппа, которого толком не опьяняла даже водка. А когда он в середине дня проснулся, то увидел, что рядом с бутылкой, которая была у него дома, стояла еще одна - и тоже пустая - вот только он не помнил, откуда она у него взялась и... во сколько он вообще уснул? Зазвонивший в тот момент, когда Фил разлепил глаза, телефон упал куда-то между диванных подушек, и пока Фил искал его, то случайно нажал кнопку принятия вызова - а звонил спортивный директор клуба, перед разговором с которым Филиппу нужно было придумать, что говорить. - Выспался? - сухо спросил Гомоляко вместо приветствия, и Фил поспешно кивнул, забыв, что Сергей Юрьевич его не видит. - Чего молчишь-то? - Я могу все объяснить, - тихо сказал Филипп, шмыгая носом. - Я рад, что ты можешь все объяснить, Майе, вот только объяснять тебе придется до послезавтра такими темпами, - голос Гомоляко звучал далеко не дружелюбно, - четвертая пропущенная тренировка перед сборами без уважительной причины, нарушенный режим, не сделанные необходимые документы - и с таким багажом ты собрался лететь в Минск? Ты в курсе, что если ты до конца недели не появишься в консульстве, твоя виза аннулируется и сколько придется восстанавливать ее с нуля - никому не известно, а? Еще ни один наш легионер не позволял себе не то, что проебаться с документами - не позволял себе пропустить тренировку без причины! - Фил был благодарен, что этот разговор был телефонным. - Только ты, как обычно, выделился? - Я готов ответить за все нарушения по уставу команды, - Филиппу больше нечего было сказать. - Филипп, за такое не выписывают штраф, за такое - сажают на лавку и разрывают контракт, - сказал Сергей, - тебя спасает только твоя дороговизна клубу и надежда на то, что ты хоть чуть-чуть вернешь свою прежнюю дисциплину. Я тебя не узнаю, Майе - ты же образцовый игрок был, ты же первый на всех тренировках, мы же так радовались и хвалились, когда ты расцвел у нас - и что с тобой стало? Еще с отпуска не вернулся? Недостаточно дома побыл? Или у тебя опять какие-то проблемы? - Давайте вы мне лучше расскажете, как мне исправиться, - сонно пробормотал Майе, потягиваясь, - как реанимировать визу, как отработать штрафы. Я обещаю, что такого больше не повторится. - Сразу после того, как ты мне расскажешь, кто тебя так сильно избил, - Сергей Юрьевич на примирение не шел, Фил уже смирился с тем, что ему придется достаточно выслушать перед тем, как он сможет положить трубку - но его последние слова поставили Филиппа в ступор, - Аня в шоке была. Что опять произошло? В прошлый раз тебя не было несколько тренировок, ты пришел в синяках весь, в этот раз - ты весь в швах. Ты думаешь, у меня глаз в нашей деревне недостаточно? И еще и Мозякин за тебя звонит и просит не ругать тебя. Ты как со всем этим повязан, объясни мне? А если я тебя в следующий раз в канаве без башки найду - мне что делать, а? - Все нормально, Сергей Юрьевич, - Фил понимал, что если он начнет пытаться объяснить Гомоляко хоть что-то - он закопает себя еще глубже, и сейчас, когда он был и без этого по уши в заднице - это было последнее, чего ему хотелось, - все правда нормально. Просто глупое стечение обстоятельств. И в работе с сегодняшнего дня тоже все будет нормально, я клянусь. - Дурак непробиваемый, - прорычал спортивный директор, - только попробуй мне, любимица публики, сегодня не успеть на самолет вечером в Челябинске - Анна билеты уже купила. Слетай в Москву, обнови визу, потом поговорим с тобой, когда увидимся. Пока Филипп слушал наставления Гомоляко, то успел встать с дивана, что с большим трудом далось ему не с первого раза, и выпить кофе - его водитель должен был приехать через час-полтора, чтобы отвезти его в Челябинск, и этого времени Майе должно было хватить на то, чтобы собрать чемодан на несколько дней и привести себя в порядок. Основная часть одежды Филиппа давно уже переехала в дом Василия, как и все спортивные сумки и чемоданы, поэтому все, что было в распоряжении Фила - это вместительный рюкзак и несколько комплектов спортивной формы, один из которых был с эмблемами сборной Канады. За то время, что Фил слонялся по дому, он успел принять доставку от Анны, которая прислала ему его билеты не только в электронном виде, но и в бумажном, успел списаться с Шварцем - его спортивный агент по просьбе Гомоляко уже вылетел в Москву, и успел поплакать в ванной, в отчаянии барахтаясь в горячей воде, которая обжигала все пострадавшие на его теле места. Плакать от боли было уже поздно, а вот плакать от наплыва осознания собственной беспомощности - было как раз в тему. Филипп несколько раз позвонил Кошечкину с небольшими интервалами, но "абонент был не в сети или аппарат вызываемого абонента был выключен", и эта ситуация не менялась из раза в раз - Майе продолжал звонить на обычный мобильный, на WhatsApp, в Telegram, но везде омегу встречали холодные методичные гудки без единого намека на то, что хоть кто-то поднимет трубку. В очередной раз столкнувшись со стеной из непроглядной тишины в ответ, Филипп бросил телефон в раковину - в ней лежало полотенце, поэтому не разбились ни экран телефона, ни фаянс сантехники - и закрыл лицо руками, давая волю чувствам. Это уже был не банальный "черный список" после секса и даже не выключенный Архипом во время его измен телефон - это был самый настоящий пиздец, к которому Филипп не был готов, ведь еще вчера он был уверен, что где бы он не проснулся - он проснулся бы в объятиях Кошечкина и этим же утром рассказал бы ему все, о чем мечтал этой ночью - и был уверен в том, что Вася поддержал бы его. А сейчас - Фил уже не был ни в чем уверен. Раскладывать все по полочкам не имело никакого смысла, из той информации, что Майе смог урвать - Вася находился в безвыходном положении и качался между возможностью жить так, как он жил до этого и возможностью быть отцом своих детей - и у Филиппа темнело в глазах от мысли, что когда-то он сам мог бы оказаться перед таким выбором. Кем бы ни был Владимир Кошечкин, как бы он не воспитывал Васю и Витю, что бы не стояло за их прошлым - он был их отцовской фигурой и самым уважаемым человеком в жизни. Филипп видел Виктора впервые, но во всем - в движениях Васи, в его замахах рук и кулаков, в словах, которые Вася бросал в гневе, в выражении лица - во всем были отпечатаны манеры его отца, скорее всего, прививаемые молодым альфам с пеленок. Все месяцы, что Майе жил с Василием, он задумывался, откуда в Васе может быть столько живого нескончаемого гнева, и стоило Филиппу познакомиться с его отцом - ответ стал очевиден; а еще более очевидным стало то, что и Виктор, и Вася, как бы не были связаны узами семьи с ним, как бы не прогибались под его кулаками - не были искренне такими, как он, просто не могли себя перекроить в зрелом возрасте. Вот только это не делало ситуацию проще. Фил видел, как колебался Вася, когда говорил о том, перед каким выбором его поставили, и хоть в голове он понимал, что нет однозначно черного и однозначно белого - ему так хотелось, чтобы он был для Кошечкина достаточной причиной отвернуться от всех. Филипп корил себя за эти мысли, ведь на другой чаше весов были ни в чем не виноватые дети, но все равно ловил себя на мыслях, что сделал бы все, чтобы восполнить для Василия этот пробел; но сразу же гнал их от себя прочь, потому что Фил никогда не был таким и не знал, откуда в нем появилась эта зависть - и поэтому готовился к тому, что его жизнь круто изменится. Ирина заберет Василия, дети снова обретут своего отца, никому не придется расставаться со своими домами и машинами, чтобы оплатить долги по решению суда - Филипп явно снова был на обочине судьбы, хотя на этот раз если бы все проблемы Филиппа решались рождением ребенка, то в огонь было бы выкинуто все - и действующий контракт, и мнение окружающих, и дальнейшая карьера, только бы сохранить все, как есть - и когда Майе ловил себя на этих мыслях, то приходил к простому выводу - он окончательно ебанулся из-за всего происходящего. Нужно было просто успокоиться и дать ситуации подбросить Филиппу хоть что-то, что помогло бы ему смешать черный и белый цвет, из которых она состояла - хоть в каком-то оттенке серого комфортно будет всем, не может быть категоричности и безвыходности в такой деликатной ситуации. Когда Фил вылез из ванной, то услышал, как кто-то ломится в его дверь, и поспешил слететь по лестнице вниз - вдруг это был Василий; но, к удивлению Филиппа, на пороге его дома стоял Хабаров, за спиной которого уже привычно отсвечивал Акользин. Audi Ярослава была небрежно брошена на тротуаре, ключи в руках держал Паша. Майе фыркнул - у него рассыпалось все общение с этими двумя, и если на Ярослава Филиппу было совершенно наплевать - между ними действительно никогда ничего не было, кроме как желания Васи попробовать что-то новое в кровати, о том, что расплелась такая связь не было смысла жалеть - то вот тот факт, что Акользин даже не подошел к Филиппу, когда тот не в самом хорошем физическом состоянии появился на тренировке, видел все синяки на шее и лице, не поговорил с ним и в принципе не звонил и не писал больше - обидело Майе, что омеге было непросто признавать. - Что с тобой? - Хабаров тут же положил руку на дверной косяк, чтобы Филипп не смог закрыть дверь, ведь это было первое, что омега предпринял, увидев альфу. - Ты почему не на тренировке? - Ебет тебя, почему я не на тренировке? - прорычал Филипп - скоро от вопросов "что с тобой?", "кто это сделал?" и "ты в опасности?" Майе начнет тошнить, потому что каждый, кто видел его хоть на долю секунды, считал своим долгом задать их Филу. - Ты-то почему не на тренировке? - За тобой приехал, - Ярослав пропустил мимо ушей злобу, с которой говорил Фил, - ты прогуливать собрался? У тебя проблемы скоро начнутся такими темпами. Разин начинает злиться. - У меня обстоятельства, - Майе пожал плечами, - мне надо визу обновить, так что я в Москву и обратно. Через полчаса машина должна приехать. - В какую нахуй Москву? - Хабаров нагло зашел в дом, отталкивая Филиппа - Паша молча последовал за ним, даже не здороваясь с Филом. - Что у вас тут происходит? Ты что, сбежать собрался? Говори, блять, что у вас с Васей произошло, - он вплотную подошел к Майе. - Звони Гомоляко и спрашивай, куда я бежать собрался, - Фил вздохнул, собираясь с мыслями, чтобы не врезать Хабарову по лицу, - и Васе тоже звони и спрашивай сам, что случилось, понятно тебе? Пока Хабаров звонил спортивному директору, а по поручению Ярослава Акользин, все еще виновато смотрящий в пол, набрал номер Васи, уперевшись во все тоже самое "абонент недоступен", Филипп, бросив собранную сумку у порога дома, оделся, проверил наличие документов - как хорошо, что его паспорт хранился у Анны, иначе достать его из дома Василия не представлялось бы возможным, и свернул в колечко зарядку для телефона, пряча ее в карман. Ярослав вызывал в нем только негативные чувства - он до сих пор не мог спустить на тормозах его кинутое "ебу или не разговариваю", в то время как Паша провоцировал где-то глубоко в желудке кислое ощущение беспомощности, как будто перед Филиппом снова была тень Акользина, а не он сам. Что было догмой их отношений и какой крючок закинул Паше, рыбке, которая велась на все яркое и блестящее, Ярослав - Филипп даже не пытался догадаться, потому что понимал, что у Павла не бывает просто "влюбился" - у него всегда все было в разы глубже. - Ладно, - Ярослав вздохнул, ероша свои короткие волосы, - ты не врешь, - скорее сам себе сказал Хабаров, смотря на Акользина, который показал ему экран своего телефона и развел руками. - Почему без Васи? - Позвони Васе и спроси у него, - Филипп чувствовал, как от переполняющей его желчи у него начал дергаться глаз. - Заодно мне расскажешь, почему без него. - Фил, он бьет тебя? - Паша приблизился к Майе. - Что у вас происходит? - Это исключительно наше дело, что происходит между нами, хорошо? - это последнее, что Филипп успел сказать до того, как Акользин попытался приобнять его - для того, чтобы утешить, возможно, но этот жест вывел Филиппа, который столько терпел телесные истязания, из себя, и он оттолкнул Павла от себя до тех пор, пока тот успел сомкнуть руки за его спиной. - Вы двое - вы вообще что тут забыли? Поговорить? - Майе отступил к стене, зажимая себя в угол. - У меня разговаривать с вами нет ни времени, ни желания. - Фил, мы же видим, что он мучает тебя, - Хабаров потянулся к нему, но Паша, более разбирающийся в языках тела омеги, положил руку на его плечо, качая головой. - Бьет, унижает, заставляет выполнять свои прихоти - ты разве не видишь этого? Ты избитый всю последнюю неделю ходил - а сегодня вообще еле живым выглядишь. Ты считаешь, это нормально? В здоровых отношениях нет такого, Фил. - Сказали мне двое, один из которых - ебанный изменщик, клюющий на любую пизду в округе, а второй - гей с проблемами с головой, - плюнул Майе, закрывая себя руками, - я еще раз повторяю - это мое дело. Вы - Васины друзья, хотите сплетен - идите к нему. - Почему Васины только? - искренне удивился Ярослав. - Я и тебя своим хорошим другом считаю. - Да неужели, - выдохнул Филипп, - а не ты ли говорил мне, что не бывает дружбы между альфами и омегами? И что с омегами ты или ебешься, или обходишь их стороной, не твои слова, нет? - Майе душила обида - и делала это она гораздо сильнее Василия. - А ты, - он посмотрел на Акользина, - сколько я был рядом с тобой, когда я тебе нужен был? Чтобы в ответ ты про меня забыл? Я далеко не ревнивый человек и я понимаю, что я - далеко не самый хороший друг, только я не перекрылся от тебя ни разу, даже когда после этого уже Вася, ревнуя, надрал мне задницу - я стерпел, потому что я правда тобой дорожил. Теперь я хотя бы вижу, что тебе наплевать на меня. - Если бы нам было наплевать - нас бы здесь не было, Фил, уж поверь, - Павел покачал головой, - давай просто поговорим, ты расскажешь нам все, как есть - а мы с Яром защитим тебя. Хорошо? - Валите из моего дома, - пробормотал Филипп - во всей сложившейся ситуации ему не хватало только таких горе-помощников, которые лезли с головой в ситуацию, в которой рисковали потопить и Филиппа, - живите, ебитесь, дружите - увидимся на тренировке, только меня не трогайте, ладно? Альфы переглянулись, Паша кивнул Ярославу, и Майе заметил, как после этого жеста расслабились напряженные плечи Хабарова. Ярослав вздохнул, перекидывая телефон из ладони в ладонь. Фил в любом случае был бы непреклонен - для него они были чем-то второстепенным сейчас, потому что ничто и никто не мог сдвинуть с первых полос газеты Кошечкина; как бы не получилось - им придется играть еще целый сезон рука об руку и когда-то этот разговор обязательно всплывет, потому что Фил уже понял - дерьмо прошлого никогда не держится на дне и просто ждет подходящего момента для того, чтобы испортить Филиппу жизнь. Майе и без этого не знал, под какое колено его ждал выстрел, потому что стоял на обоих. - Когда я говорил, что дружбы между альфами и омегами не существует - я не думал, что тебя может это так сильно задеть, Филипп, - тихо попытался оправдаться Ярослав. - Ты обычно всегда относился к сказанному проще - и я не выбирал выражения. Мне стоило подумать лучше, прежде чем так обижать тебя. Я так не считаю - ты отличный друг и я дорожу нашими отношениями. - Ты не выбирал выражения в момент, когда единственное, что мне нужно было - это поддержка, и вы с Пашей лишили меня ее, - Фил сжал в кармане спортивных брюк шнур от зарядки, - и выбрали поддержать такого же, как вы - альфу, за что я вас ни в коем случае не осуждаю, так как в итоге все-таки нашел того, кто останется на моей стороне - и это была омега, парни. Я смирился с тем, что я для вас обоих в разные периоды вашей жизни был промокашкой, зачем вы пытаетесь переубедить меня? - в Майе вскипало даже то, что до этого было заморожено и спрятано. - Я не хочу вас видеть и не хочу вашей помощи. Увидимся на тренировке, ладно? Ни Хабарову, ни Акользину нечего было сказать Филиппу, и это радовало Майе - в преддверии и без этого непростой поездки отнюдь не для того чтобы взглянуть на красоты столицы России ругаться с кем-то еще у Филиппа не было сил. Когда из двери последним выходил Паша, он поманил Фила пальцем, желая что-то шепнуть ему, но Майе сделал решительный шаг вперед только для того, чтобы вытолкнуть его за порог и закрыть за ними дверь. Может быть, Филипп жестил по отношении к ним - Майе выучил, что альфы временами были глупыми и не понимающими никаких намеков и глубины ситуации, но почему-то Фил никогда не думал плохо про своих друзей. Может быть, они действительно ничего не видели - хотя Фил напрягся бы, если бы знал, что у какого-то его одноклубника не было до этого никаких проблем в отношениях, а в течение определенного периода он начал бы опаздывать на тренировки, вовсе пропускать их и появляться в конечном счете в синяках, ссадинах и швах; разве что был нюанс - всеми одноклубниками Филиппа были альфы, и поэтому вписать их в этот сценарий было едва ли возможно. Вот только спасение рук утопающих было делом самих утопающих, и сильно заботиться о чувствах Ярослава и Павла Филипп не хотел - в конце концов, что бы там не было между ними, они выглядели мирными, спокойными и все еще ходили друг за другом, а значит все у них было нормально, и обида какой-то омеги не могла нанести им такую уж сильную моральную травму. Тут бы кто-нибудь Филиппа бы залатал - а уж эти двое тридцать с чем-то лет прожили, и дальше справятся. Когда приехал водитель, Филипп закрыл входную дверь, похлопал Васину Toyota по крылу и прыгнул в машину - каким же отвратительным было ощущение дежавю, и не просто дежавю, а что самое противное ощущение в его жизни - утрата контроля над всем - снова главенствует и свободно ходит по его голове, и если в прошлый раз все было в масштабе Филиппа и его глупых загонов, то сейчас все и правда было на грани. Правда-правда. Странно на него смотрели все, особенно когда на регистрации на рейс и досмотре Филиппа попросили предъявить документы - работник аэропорта, долговязый гамма, сочувствующе посмотрел на Филиппа и попросил его показать содержимое сумки, а когда его все утроило, он пожелал Филу хорошего вечера и приятного полета - чего работники воздушной гавани обычно не делали. Шварц, встретивший его в Шереметьево, с расширившимися от ужаса глазами и прикрыв рот ладонью, молча смотрел на Майе, первым же делом выдав "как ты с такой рожей будешь фотографироваться на документы?", чем несказанно обрадовал Филиппа, который понадеялся, что избежал ненужных расспросов, но стоило им сесть в такси - Москва ранним вечером со всеми ее пригородами казалась такой уютной, Майе залипал в окно, предчувствуя под ногами теплую плитку роскошного душа в Hiyatt - как Александр окунул его в холодную действительность, в которой Филипп тонул в бездне. - Я подозревал, что тот факт, что ты в последнее время тотально игнорируешь меня и все мои попытки списаться с тобой - это не кризис среднего возраста, но я не думал, что у тебя действительно что-то серьезное происходит, мог бы хоть предупредить, что ли, - задумчиво пробормотал Шварц, - твой спортивный директор сегодня звонил в такой ярости, в какой мне еще никогда не звонил ни один директор кого-либо из моих клиентов, я еле как уговорил его все-таки разложить мне по полочкам, что именно от тебя нужно. Фил, если тебя дропнут из клуба со скандалом - я тебе контракт в высшей лиге Белоруссии максимум подобрать смогу. - Минск - очень симпатичный город, - Филипп пожал плечами. - Если все-таки придется искать новый контракт - ищи рядом с домом. - Я вообще-то пошутил, - прошипел Александр. - Я не узнаю тебя. Ты еще никогда не был в таком унынии. Тебя вообще нельзя было оставлять одного в этой стране - и о чем я только думал, когда надеялся, что ты не ввяжешься без меня в какую-нибудь передрягу - и клиентом Пилко побыл, и почти женился на каком-то русском придурке, и дисциплину под корень проебал. Смотри, до чего тебя свобода довела, - он картинно махнул рукой на свое лицо, - при мне ты был пай-мальчиком, работал и сидел на месте ровно. Надо было не оставлять тебя одного. Майе понимал - о происходящем в той или иной степени знают многие; но был лишь один нюанс - все знали о стороне Василия. Филипп же не осмеливался сказать о том, что думал он, что чувствовал он и какого приходилось ему. Кто знал о том, что у Васи серьезные проблемы в семье - Юля и Сергей - сочувствовали Васе, кто не знал сути случившегося - Яр и Паша - видели ситуацию неправильно, кто видел только результат - Гомоляко и Шварц - считали, что Филипп - недоумок, вогнавший себя во что-то серьезное и отказывающийся признавать это. И никому из перечисленных Филипп не мог доверить происходящее в своих мыслях, потому что понимал - все эти люди, кроме его агента, знали Васю задолго до того, как в их жизни появился Филипп, соответственно, ценили его больше, чем омегу. В этом списке отдельной строчкой шел Александр. Никого, кроме Василия, он не знал, да и Кошечкина недолюбливал - что у альф было взаимно - и, может быть, можно было поплакаться хотя бы ему - но что-то заставляло Филиппа держать язык за зубами - наверное, стыд. Может, нежелание выносить сор из избы, может, понимание, что он не хочет осуждения любимого человека кем-либо еще - но Филипп с Александром не говорил до того самого момента, как они вышли из такси около отеля. Майе хотел принять душ после перелета, но Шварц потащил его в ресторан - выпить по чашке кофе, где Фил со скучающим лицом смотрел в окно, на которое зеленым водопадом ниспадали искусственные лианы вперемешку с капельками огоньков гирлянды - ресторан каменного и классического Hiyatt был оформлен в виде огромного зеленого оазиса, возникшего среди каменных скал, и вечером это волшебство в приглушенном свете потолочных люстр казалось каким-то сном. Майе заказал небольшую порцию виски с колой, Шварц остановился на эспрессо - судя по его виду, у него тоже были не самые приятные деньки в его жизни. - Мы с Наоми приняли решение общаться только ради наших детей, - не спрашивая, хотел ли Филипп услышать этого, сказал Александр, - в следующем месяце у нас будет что-то типа небольшого слушания в суде, где мы разделим опеку над мальчиками - я оставлю ей дом, возьму на себя ее студенческий кредит и буду забирать их на два дня в неделю - если не буду в рабочей поездке. Я так хотел сделать доброе дело - уж не знаю, для кого именно, для нее или для себя - но я объебался. Жестко и бесповоротно, - он улыбнулся, и Фил увидел, как в серых бесчувственных глазах проскочила искорка, - хорошо, что у меня есть деньги для того, чтобы сделать жизнь моих детей более-менее сносной, и для того, чтобы их мать ни в чем не нуждалась. Так плохо говорить об этом - но я так жалею о том, что не удержал хуй в штанах. - Никогда не жалей о детях, которые уже родились, Алекс - для многих семей малыши - это благословление, - Филиппа растопило то, что в лице своего агента он увидел непривычную ему человечность, - и ты сам говорил, что они помогли тебе остепениться и многое понять. Не всегда отношения с матерью твоих детей равно отношениям с самими детьми - и ты это прекрасно знаешь. Теперь у тебя будет больше дисциплинированности, больше мотивации работать, чтобы обеспечить им приличное будущее, чтобы заработать больше денег, ведь так ты сможешь посвятить им больше времени в их подростковые годы - они, конечно, будут не понимать, почему большую часть времени их отец не бывает дома, но со временем они вырастут и будут благодарны тебе за все возможности, которые ты им дашь. - Да-да, я понимаю, - Александр поджал губы, делая глоток кофе и жмурясь, - вот только надеялся я на немного другое. Что же, - он вздохнул, - жизнь не всегда соответствует моим ожиданиям, - он посмотрел в потолок, и Фил увидел, что его глаза были влажными. - Эй, - Майе немного напрягся, протягивая руку по столу и накрывая ей руку Алекса, - не переживай так, дружище. Ты перегрыз много позвонков в этой жизни, перегрызешь и эту веревку, я в тебе не сомневаюсь. Нужно просто немного времени для того, чтобы все утихло и... решение разойтись окончательно было не таким уж и совместным, да? - уже тише спросил Филипп, и Алекс шумно выдохнул, закусывая губу. - Я не узнаю тебя. - Впервые за всю мою жизнь у меня появилось хоть что-то, что я действительно полюбил всем своим сердцем, - это выражение лица в последнее время Филипп видел слишком часто - лицо потерянного, запутавшегося и отчаявшегося взрослого человека, которому так не хотелось решать никакие проблемы, которые нависли над его головой, - впервые я перешагнул через все свои принципы - да что бы я хоть раз в своей жизни перезвонил девушке, которую трахнул на вечеринке несколькими днями ранее - я их, черт возьми, даже не запоминаю - и чтобы я хоть как-то отреагировал на новость о том, что я могу стать отцом - я бы посмеялся и положил трубку или развернулся и ушел, вот только когда она мне сказала это - девушка, которую я как будто в тот момент вообще впервые видел - я думал, что у меня случился сердечный приступ - настолько это были новые ощущения для меня. Кай и Тео - это же были самые мои любимые имена с самого детства, я так хотел назвать своих сыновей всегда, я всегда знал, что у меня обязательно будет два мальчика и их будут звать Кай и Тео, - он улыбнулся, так искренне и пронзительно, что Фил окончательно понял, что он как будто никогда не знал того Шварца, что сидел перед ним, - а тут - такое счастье. Вот только для этого счастья нужны двое, Филипп, мама и папа, и если у них что-то не клеится - этому счастью не бывать. Что Наоми нужно? - хоть этот вопрос и был таким же тихим, как и вся речь Алекса, но именно в нем Шварц выплеснул все свое отчаяние, заставляя Филиппа чуть сильнее сжать пальцы на его запястье. - Я думал, я могу дать ей все для того, чтобы она просто тихо под моим боком растила моих детей - оказывается, у меня нет ничего, что может заставить ее жить так, как хочу я. Ни деньги, ни лояльность, ни уважение, ни даже верность - все это просто пыль перед словом "любовь", потому что если ее нет между двумя людьми, то не получится ничего. Филипп хотел бы утешить его - но забыл все слова поддержки, которое когда-либо знал; может, просто за всю свою жизнь выговорил весь свой запас и теперь мог лишь сочувствующе держать альфу за запястье, чувствуя, как под его тонкими пальцами содрогается сильная рука. Шварц не позволил себе ничего больше, чем несколько оброненных на глянцевое меню слезинок, которые тут же смахнул рукавом свитера - он лишь отставил чашку кофе в сторону и, опираясь на руку, за которую держался Филипп, чтобы случайно не расцепить это касание, перегнулся через стол и взял графин с чистым виски, часть которого Филипп уже смешал в колой в отдельном стакане - и залпом выпил прямо из пузатой бутылочки. - Не убивайся так, слышишь? - тихо сказал Майе. - Тео и Кай все еще твои дети, никто не сможет отнять у тебя право быть их отцом, - он вздохнул - как бы он хотел, чтобы тоже самое являлось реальностью для Василия. - Все успокоится, чтобы она не наговорила тебе и как бы не угрожала тебе - все пройдет, и твои сыновья обязательно будут с тобой. В жизни и правда все не всегда соответствует нашим ожиданиям - но ты сильный и ты справишься. Если тебе захочется поговорить с кем-то - ты прекрасно знаешь, что я всегда могу тебя выслушать. - Филипп стиснул руку Шварца чуть сильнее. - Потому что ты выглядишь пугающе чужим, когда выговариваешься, уже будучи на краю, как сейчас. - Да потому что я альфа, Филипп, - Шварц шмыгнул носом, вытирая губы и жмурясь, не вытерпев и сделав глоток кофе - все-таки Александр отправил в себя немаленькую порцию алкоголя и ничем не запил ее, поэтому Фил тут же протянул ему открытую баночку колы, - если ты один раз показываешь свою слабость - ты можешь навсегда попрощаться со своей репутацией. Все, как у зверей - не зря в этом плане мы так и не переступили этот момент с альфами и омегами в эволюции. Как только альфа-вожак стаи перестает охотиться и охранять границы своего владение - на его место тут же встает альфа помладше, потому что первый альфа уже не может выполнять свои обязанность. - Мы все-таки люди, хоть и делимся на таких же альф и омег, - с грустью сказал Филипп. - И в этом наша самая большая проблема, - Александр подозвал официанта, заказывая полулитровую бутылку виски, - лучше бы в нашем обществе законы были такими простыми и логичными, как у зверей. Но мы же люди - поэтому мы делаем все в разы сложнее, чем нам это может показаться на первый взгляд. Возьми Наоми и меня, - он вздохнул - кажется, о ней ему было говорить действительно больно, - Наоми - из бедной семьи мигрантов и все, что у нее было в жизни - это пособие и десяток братьев и сестер, которые живут на таком же пособии. Я - из богатой немецкой семьи, ребенок, вокруг которого всю его жизнь бегала его семья, дала лучшее образование и отпустила в свободное плавание по первому требованию, лишь бы не рушить отношения с любимым отпрыском. Казалось бы, вот несчастная омега, призвание которой - рожать детей и молча любить своего альфу, вот - успешный альфа, согласный обеспечить все для комфортного воспитания детей и также уважать омегу, вот только животные сходятся в течке из-за гормонов и разбегаются также быстро, как встретились, и за щенками и котятами ухаживает весь прайд. А мы, люди, придумали себе какую-то любовь - и теперь из-за нее рушится та схема, которую природа нам не дала перешагнуть. - Любовь - это не совсем придуманная вещь, и ты сам это прекрасно знаешь, - сказал Филипп, убирая свою руку - он и без этого уже слишком долго держал Алекса. - Это так прекрасно, что мы не просто стая животных, а разумные создания, которые могут ее почувствовать. Алекс, ты сам мне говорил об этом, ты помнишь? Этот разговор очень сильно запал мне в душу, он очень многое прояснил для меня - хоть он и был коротким, злым и хлестким, но он был правдивым - в жизни и правда есть любовь, и она очень часто выше всего, что у нас есть, потому что ничего не может быть прекраснее этого чувства. Оно не всегда должно быть к противоположному полу - мне кажется, если ты любишь своих детей, то это тоже считается. - Наверное, считается, - Шварц первым делом налил себе стопку виски, когда официант принес бутылку, - вот только говорить о тебе, Филипп - это одно. Я правда люблю тебя, - он опрокинул порцию одним махом и прижался губами к холодной банке с колой, - потому что ты всегда был в моем понимании отличался от остальных омег, не был тем самым "несчастным", призвание которого заключалось только в рождении детей, ты был чистым полотном, которое хотелось перекроить под себя, а еще лучше - дождаться, пока ты сам будешь готов к изменениям, вылепить из тебя что-то уникальное и не существующее раньше - чтобы ты не потерял свою индивидуальность с альфой. Я еще даже сам себе не признавался - поэтому не буду огорчать этими признаниями и тебя тоже, - Александр поставил бокал на стол, - и я снова повторяюсь, что любить взрослого человека - это одно. А когда в твоей жизни появляются два крошечных комочка, у которых твоих глаза, твой нос, твои губы, и ты понимаешь, что теперь вся твоя жизнь уже никогда не будет прежней - это совсем другое. Я высказывался тебе о них, как принято у меня дома - "это ответственность", "это ноша", "это новая полоса в жизни", но все эти слова не отражают того, что такое дети на самом деле - это любовь, это семья, которую ты боишься потерять, если ты действительно предан этим чувствам. Майе понимал, что Алекс ничего не знал о ситуации, которая происходила у него в жизни - и от этого их разговор становился все более пугающе актуальным, как будто что-то свыше подсунуло ему Александра в таком состоянии, чтобы он вправил Филиппу мозги. Разве Фил не был тем человеком, который сделает все ради своей семьи? Фил был готов отдать жизнь ради родителей, братьев, сестры, даже ради племянника или племянницы, которых видел от силы один раз в жизни - он ничего не говорил про деньги или любую другую ценность, потому что это даже не обсуждалось - Майе знал, что если что-то случился, то он бросит все и полетит к своей семье. Тогда почему таким же человеком не мог быть Василий? Ни родителей, ни братьев и сестер, ни детей не выбирают - ноша "личного выбора" осталась только на друзьях и супругах. Почему Вася должен был любить своих родителей, своего брата, своих детей меньше, чем Филиппа, и почему, когда ситуация становилась лишь двумя сторонами - черной и белой, "да" или "нет", "Филипп" или "все остальные, то Кошечкин должен был выбрать именно Филиппа? Это просто было то самое ожидание омеги, которое не обязательно должно было сбыться. Филипп закрыл лицо руками - ему не хотелось осознавать этого, но осознанию было наплевать на желания Фила. - Ты любишь размышлять о прошлом в формате "а что было бы, если бы...", а, Фил? - спросил Шварц, Майе, немного поколебавшись, кивнул. - Я, наверное, старею, может быть, это очередной кризис какого-то там возраста, но я не засыпаю теперь был мыслей, полных одновременно и облегчения, и сожаления - как кошка Шредингера - что я этого не сделал или сделал. Когда я засыпал перед вылетом к тебе, я копал под себя с очередными размышлениями из разряда "а что, если..." и докопал до момента, что если бы я поцеловал тебя тогда в аэропорту и сказал бы тебе, что я не хочу, чтобы ты улетал в Россию - я бы сегодня не был разведенным после нескольких месяцев брака отцом двух близнецов, родившихся по залету от мигрантки-еврейки, которую я под виски и кокаином трахнул на самой отвратительной вечеринке в своей жизни. Если бы я не поджал тогда яйца - у меня сейчас был бы ты. И даже если бы ты улетел - я бы помчался за тобой. Но я этого не сделал, и вот - я здесь. - Копай глубже, - Филипп усмехнулся, - если бы ты повязал меня хоть в одну течку, что я, никак не защищенный, был рядом с тобой, то тебе не пришлось бы даже задумываться над тем, чтобы целовать меня в аэропорту - раскол бы произошел гораздо раньше. - А если еще глубже - если бы я так никогда и не стал твоим агентом, испугавшись перспективы работать с плаксивым и корявым, как мне казалось на тот момент, омегой - пришлось бы нам с тобой проводить хоть одну течку пьяными на одной кровати без единого прикосновения друг к другу? - Шварц взглянул в свой пустой бокал. - Вот только это все полемика - в прошлое уже никогда не вернуться и никогда не узнать, что случилось бы, если бы в какой-то момент времени мы поступили иначе. Да и даже если бы была такая возможность - это значит, что у меня никогда не было бы Тео и Кая - а я готов променять любую реальность, где я счастлив как-то иначе на ту, где они у меня есть. Я своими словами хотел сказать тебе одну вещь, Филипп, - Александр снова налил себе виски, выверенным многолетним опытом движением отмеряя необходимую порцию, - я рад, что я взял тебя, как своего клиента, так никогда не позволил себе сблизиться с тобой и в итоге так и не поцеловал тебя в аэропорту и пождал яйца. Потому что тогда шел вопрос не только о моем будущем - но и о твоем. - Знаешь, у меня в жизни было столько ситуаций, столько конфликтов, спорных решений и просто трагедий, что прошлое для меня - это просто прошлое, и я никак не хочу зацикливаться на нем, - сказал Филипп, подвигая свой уже пустой стакан к Шварцу, чтобы тот поделился с ним алкоголем, и Алекс щедро налил ему, доливая до краев колу, - разве у нас не достаточно пиздеца в настоящем, чтобы так много времени уделять тому, что уже никак нельзя изменить? - Ты прав, в реальность мы еще хоть как-то можем повлиять на настоящие события, - они со спортивным агентом чокнулись бокалами и вернулись к меню, чтобы заказать что-то на ужин - Фил уже смирился с тем, что до номера он будет ползти, а в порядок будет приводить себя завтра - ему нужно было спрятаться от настоящего, о котором он так трепетно говорил, потому что сам Майе уже ни на что повлиять не мог. - Как минимум на то, что нам не придется в течение трех месяцев заново открывать тебе визу и платить гигантский штраф за то, что кто-то не обратил внимание на почтовое уведомление о пришедших в Москву документах. - На какой адрес пришло это уведомление? - спросил Филипп. - На тот адрес, который некая Анна Величкина указала, как адрес твоего постоянного проживания, - сказал Александр. - Кажется, это переводчица вашего клуба и менеджер по работе с иностранными игроками. Интересно, а фамилия "Величкина" означает ее принадлежность к тому самому Величкину, во время работы которого спортивным директором клуб взял свои последние крупные трофеи? - Вроде бы, имеет, мне кажется, я припоминаю какую-то историю, рассказанную одним из моих одноклубников о том, что один из альф, с которым мы работаем, с ней встречался, что она является дочкой хоккейного функционера, что... там что-то еще было, но я уже не помню, - Филипп внезапно откопал в воспоминаниях рассказанную Неколенко историю об отношениях Акользина с некой бетой - тогда были славные времена, когда Фил еще даже не представлял, что в этой команде его ждет дальше - что Павел окажется геем, что Архип - в итоге бросит его ради беременной девушки, а Вася, с которым Фил будет уверен в крепкости их дружбы - окажется самой большой любовью всей его жизни. - Она не виновата. Я не живу в этом доме, нечасто там появляюсь и не проверяю почту. Я думал, клуб поймет, что такие важные бумаги нужно получать самостоятельно. - Ладно уж, хорошо, что до тебя смогли вовремя достучаться и организовать тебе перелет в Москву - иначе проблем бы у нас было больше, чем мы могли себе представить, - Шварц уже не делал перерывы - алкоголь плескался на дне бутылки, и когда Алекс увидел это, он раздраженно фыркнул, - остановимся на сегодня? Чтобы с утра в консульство не опоздать и не проебать последний шанс исправиться. - Да, ты прав, - заказ Филиппа был довольно простым - суп и салат, Шварц же выбрал стейк и набор брускетт, - мне как раз нужно пару дней на то, чтобы немного подзажило лицо - уже который раз появляюсь на тренировках в таком виде и ловлю на себе все вопросительные взгляды одноклубников, - Филипп был почти готов поделиться с Шварцем таким же откровением, каким Алекс поделился с ним, но что-то заставило его на мгновение взять свой телефон в руки и проверить уведомления, - погоди, - что-то внезапно осенило его, когда он посмотрел на сегодняшнюю дату - она что-то до безумия напоминала ему, но Фил не мог понять, что именно. Он открыл свой Facebook и в пару кликов открыл синхронизированный с датами событий своих друзей календарь. Когда Максим Майоров фотографировался с ним, они с Филиппом обменялись взаимной подпиской в IG, а всем, на кого Фил подписывался в одной социальной сети, приходили уведомления о добавлении в друзьях и на FB тоже, на котором у Майорова имелся аккаунт - хоть и немного заброшенный, но Филипп увидел Максима в списке своих друзей. Сегодняшняя дата была восемнадцатым днем рождения Максима Майорова. Филипп тут же показал это Шварцу - и спортивный агент удивленно уставился на него. - Черт, я залезал в его профиль на Transfermarket буквально каждый день и у меня просто вылетело из головы, что его день рождения - так близко, - Алекс потер глаза, останавливаясь пальцами на переносице. - Нам нужно поздравить его, ты так не думаешь? - Ему исполнилось восемнадцать лет, скорее всего, он уже торчит где-то с друзьями в клубе, - усмехнулся Филипп, - но, как говорится, попытка - не пытка. Напишем ему вместе? После того, как Вася и Филипп поругались из-за того, что Майе недоговаривал Кошечкину - о том, что помогал Алексу работать над контрактом Максима в том числе - к этой теме они так и не вернулись. В пылу эмоций Василий требовал прекратить помогать Майорову - якобы, из-за ссоры отца и сына, после того, как альфа и омега помирились, о произошедшем они не разговаривали, а когда ситуация накалилась - Филипп не мог перестать думать о том, что Максим в своей жизни столкнулся с ранней потерей матери, что сказалось на их с Васей отношениях в худшую сторону, спрашивал ли кто-то его, когда их семья окончательно развалилась, Ирина уехала в Испанию с любимыми братьями и сестрой, а отец, всегда конфликтовавший с ним и поглощенный отношениями с уже новым человеком, не смог заменить фигуру хоть и не родной, но все же матери. У Филиппа просто не укладывалось это в голове - в французском и английском языке было так много слов, которые хоть как-то выражали мысли Фила, а в русском он никак не мог подобрать выражение, но все это было похоже на то, что Максима просто бросили - он альфа, в юном возрасте уже работает и зарабатывает на жизнь, справится самостоятельно. Для Майе, родители которого до сих пор каждый вечер по местному времени Фила шлют ему пожелание доброй ночи, это было дикостью. Но семей было много, все семьи - разные, а Фил до сих пор толком не знал не то что версию другой стороны - даже версию Василия, как будто все, начиная с отношений Максима с отцом до смерти Елены - было большим табу в семье Кошечкиных. - Похоже на то, что твоя версия о том, что все выходцы современного зумерского поколения отмечают все свои праздники в клубе развалилась еще на стадии складывания фактов в башенку, - Алекс взял на себя обязательство написать Максиму, и все те пару минут, что омега пребывал в своих мыслях - Шварц уже во всю переписывался с Майоровым, хотя Филипп был уверен, что Макс им сегодня даже не ответит. - Я не стал сразу поздравлять его с днем рождения сразу, я зашел немного издалека, спросил, не хочет ли он выпить кофе и увидеться, пока я с тобой в Москве. Он спрашивает, почему ты в Москве, - Алекс поднял на Филиппа глаза, - и приедешь ли ты со мной. - Приедешь куда? - спросил Майе. - Ну, судя по адресу - к нему домой, - Александр быстро скопировал сброшенный сообщением адрес в навигатор и повертел карту пальцами, прикидывая, в каком районе это может находиться. - Да и по тому, как быстро он ответил, не похоже на то, что он весь в празднике и весело проводит время. Ну так что, едем? - Без подарка? - Филипп тут же взбодрился - увидеть Максима было отличной возможностью, может быть, хоть немного разобраться в происходящем, узнать, все ли нормально с Василием - сыну-то он позвонил, чтобы поздравить его с праздником, да и обрадовать юного альфу тем, что его возможность улететь играть за океан стала почти стопроцентной Майе был не против - в восемнадцать лет о вещах можно было разговаривать конкретно, а не водить вилами по воде. - Алекс, нам надо что-то купить. Вот только что купить человеку, который, в принципе, себе может все позволить? - Ну в таких моментах главное - это внимание, не думал? - Шварц махнул рукой, и Филипп уничтожающе посмотрел на него - он по-детски считал, что магию дней рождения с подарками, шариками и тортом нужно было сохранять до последнего - ведь свои последние дни рождения Фил не отмечал и искренне хотел, чтобы никто не встречал этот день с таким сожалением, как он. - Ладно-ладно, Санта, я понял, но от твоего взгляда я в интересах юного поколения не разобрался. Чем он увлекается, не знаешь? Филиппу не пришло в голову ничего более разумного, кроме как залезть в IG парня и попытаться найти связь с хоть одним его увлечением среди нескольких сотен фотографий и сохраненных историй. Дарить что-то связанное с хоккеем было бессмысленно, PS5 у него уже был, а другими приставками, судя по всему, он не увлекался, дарить алкоголь - слишком рано и некрасиво, времени на какой-то кастомизированный подарок не было, и среди фотографий с друзьями, на льду, в спортзале и в Испании не было ни одной зацепки, которая хоть немного помогла бы им. Алекс, привыкший дарить дорогой алкоголь или сигары, тоже зашел в тупик, понимая, что они и правда ничего не знают об интересах современного поколения. - Может, будем приучать его к прекрасному сразу? - сказал Алекс, открывая сайт знаменитого алкогольного магазина и показывая Филиппу экран, за что Майе сразу же смерил "Гринча" осуждающим взглядом. - Ты только пиздеть можешь, а предложения поступать будут? - Вот, смотри, - Фил был уже близок к тому, чтобы пролистать всю страничку Максима, как наткнулся на его фотографии с соревнований по бильярду - Майорову на фотографиях было лет тринадцать-четырнадцать, он, счастливый, позировал для фотографа с кием в руках на фоне бильярдного стола в приглушенном свете - на заднем плане бегали такие же дети, их родители, организаторы, а в руках парня была медаль за третье место. - Да это было хуй знает в каком году, думаешь, он до сих пор увлекается бильярдом? - Шварц пожал плечами. - Его покойная мама занималась бильярдом, может быть, набор из красивых декоративных бильярдных шаров и собственного кия будет для него симпатичным сувениром, так, просто положить на полочку, - сказал Филипп, видя, как в удивлении вытягивается лицо Александра, - это очень долгая история. - Короче, давай расплачиваться и собираться, - Шварц вздохнул, - по дороге расскажешь свою долгую историю. В довольно большом торговом центре, по информации из интернета, на нулевом этаже располагался небольшой магазинчик, который специализировался на продаже и изготовлении товаров для игры в бильярд, керлинг, сквош и лапту - и пока было не совсем поздно, Филипп и Алекс, забыв об усталости после перелетов в столицу, прыгнули в такси и отправились по адресу. Фил рассказал Александру все, что знал об этой ситуации с самого начала и рассказал, что в итоге узнал это от постороннего человека, не вдаваясь в подробности. Шварц проникся этой историей также, как и Майе - качал головой, прикрывая подрагивающие губы рукой; ему, теперь уже как отцу, о тяжести взаимоотношений Васи и Максима слушать было трудно, и Филипп это видел. Алекс не был глупым парнем - скорее всего, в своей голове он давно связал все точки красными нитками и теперь обдумывал эту информацию. Это было тяжело и для Филиппа. Он все еще не решился доверить все произошедшее даже Александру, и когда снова заставил себя не рассказывать ничего даже ему, то понял, что со своей бедой он остался наедине - у него буквально было ни единой души, которой он мог доверить что-то подобное. Старые товарищи и друзья из разных стран и клубов были далеки от него настолько, что со многими Филипп не созванивался и не переписывался месяцами, среди одноклубников он уже получил свое место - Васиного парня, и на другую сторону переметнулись даже те люди, на дружбу с которыми Фил рассчитывал - он до сих пор не мог проглотить обиду на Акользина, а если он позвонит своей матери, сестре или - не дай бог - отцу и расскажет что-то подобное, то они прилетят сюда первым же рейсом и устроят из этой ситуации международный скандал. Майе должен был оставить все при себе. В магазине они выбрали набор черно-белых бильярдных шаров в красивом деревянном кейсе и такой же декоративный кий из хорошего дерева - консультант так и сказал, что играть им вряд ли получится, но для того, чтобы висеть на подставке и радовать своего владельца глянцевыми переливами красного дерева - вполне сойдет. Шварц все-таки настоял на бутылке хорошего виски - в несколько уровневом торговом центре он нашел небольшой закуточек, владелец которого был очень своеобразной персоной, и именно у него Александр с умным видом приобрел бутылку какого-то виски, названия которого Филипп даже никогда не слышал, и раз уж они ехали на праздник - Филиппу было немного неуютно от мысли, что они могут пересечься с кем-то из друзей Максима, вдруг он пригласил домой не только их - то Майе, в свою очередь, уговорил Александра на связку шаров и торт. Москва была прекрасна в их ситуации тем, что все необходимое им было в шаговой доступности, и когда они наконец выползли на улицу, сумерки уже укрыли столицу теплыми летними объятиями. В Филиппе плескался алкоголь, притупляющий волнение, но оно все равно пробивалось наружу в виде легкой дрожи - Алекс, держащий кий и торт, изловчился снять с себя пиджак и накинуть его на плечи Филиппа, вероятно, думая, что омега замерз. Максим жил недалеко от центра, в явно элитном и хорошо охраняемом жилищном комплексе - Магнитогорску с его пятиэтажными постройками такие роскошные архитектурные решения и не снились, а Филипп, до этого в Москве останавливающийся только в отелях, с усмешкой отметил, что и канадским мегаполисам за такими многоэтажками не угнаться. По дороге Филипп по примеру Шварца выпил еще прямо с горла, не сохранив бутылку в целости и сохранности для того, в подарок кому они ее везли, и когда они, смеясь над какой-то абсолютно глупой шуткой Александра, наконец добрались до этажа, на котором жил Максим, который через приложения открывал им все ворота и подъезды, они встретили альфу на пороге - только вид у него был далекий от вида человека, который сегодня отмечал день рождения. Майоров с удивлением пропустил компанию с шариками и тортом в свою квартиру, закрывая дверь, пока Алекс и Филипп, смеясь над шуткой про "theres a salad dressing", снимали обувь в просторной прихожей. - С Днем Рождения, Максим! - Филипп растерял по дороге все волнение, с которым он ехал к Майорову - и передумал вешать на парня хоть какую-то из своих проблем, потому что портить ему праздник только потому, что у него в голове творился бардак - было отвратительно. - Желаем тебе, во-первых, успешной, долгой и беззаботной карьеры с одними только взлетами, во-вторых, счастья в личной жизни, любви, взаимности, - Майе смотрел на него и видел в чертах его лица, в его росте и в его фигуре Василия - и это заставляло его подрагивать от стучащегося через алкоголь отвратительного настоящего, в котором все было так холодно и неприветливо. - Пусть все твои желания сбудутся. Максим смотрел на них так, словно не понимал, о чем идет речь, и Филипп в какой-то момент испугался - неужели они перепутали дни и день рождения Максима был даже близко не сегодня, но уже через несколько мгновений Макс, какой-то напряженным и задумчивый, все-таки приветливо улыбнулся, пожал руку Александру и скромно приобнял Майе, заставляя и Фила, и Шварца выдохнуть. Он пригласил гостей на кухню - по дизайну и планировке квартира была похожа на первую квартиру, которую Филиппу снимал клуб, где Александр, включив свою немецкую непосредственность, тут же полез в шкаф за бокалами и тарелками. - Мы сильно не задерживаем тебя? - спросил Шварц, развязывая бечевку на картонной коробке и снимая с нее крышку - Филипп тут же достал из пакета свечи с номером "один" и "восемь", вытаскивая их из упаковки и втыкая в торт. - А то мало ли, ты собираешься куда-то, а мы что-то так долго ехали, - Майе молча наблюдал за реакцией Максима, пока Алекс забрасывал удочки в его омут, - но это все Филипп, клянусь, - Алекс улыбнулся. - Нет, я не собирался никуда, - Майоров пожал плечами, - я не отмечаю этот праздник. Не вижу смысла. - Я на свой День Рождения зову выпить виски и понюхать кокаин весь Берлин и окрестности, а мне уже очень далеко за сорок, сынок, - Шварц рядом с Максимом не чувствовал такой скованности, как Филипп, поэтому сразу же начал разговаривать в своем привычном стиле, - тем не менее, выкидывать торт - это очень плохо, съесть кусочек все-таки придется, - Александр поставил торт на барную стойку перед Максимом, который растерянно сел на стул перед ними, все никак не выпуская из руки связку гелевых шаров. - Ты же знаешь правила? Пока мы с Филиппом, как идиоты, будем петь тебе песню, ты должен будешь загадать желание, а потом задуть свечи, хорошо? - Боже, что за детский сад, - засмеялся Максим, но Филипп увидел, что в морщинках вокруг глаз, которыми его наградил его отец, собралось какое-то детское счастья, концентрируясь в шоколадных глазах. - Хорошо. - Я только по-русски ничего, кроме матов не знаю, поэтому петь на английском будем, - Александр вытащил из кармана брюк зажигалку и положил ее перед Филиппом, - зажигай. Майе чуть подрагивающими руками зажег фитильки на свечках и положил зажигалку обратно, и они с Алексом, чуть посмеиваясь, по началу нестройно, криво, начали петь "Happy BDay to you", постепенно выравниваясь и проникаясь атмосферой - на сером скучном и пустом интерьере квартиры отпечатывались размытыми лапами хватающиеся за панорамные стекла последние солнечные зайчики заката, утопающего в изрезанном высотками московском горизонте, погружая кухню в мрак, среди которого два задорных огонька на торте с серо-лиловым кремом выглядели, как танцующие в магическом лесу светлячки. Басистый голос совершенно немузыкального Шварца не переплетался с тонким и откровенно подвыпившим голосом Филиппа, от чего все окружающее больше и больше напоминало поход куда-то глубоко в лес, теплый глинтвейн у костра и сон в холодных палатках. Заканчивая петь, Филипп заметил, как Макс зажмурился, словно смаргивая слезы, выпустил шарики под потолок и, когда Алекс и Фил наконец замолкли, какое-то мгновение молчал, завороженно смотря на огоньки - а потом задул их. - Главное, не произноси вслух то, что загадал - иначе не сбудется, - усмехнулся Алекс, ища взглядом по кухне бокалы, которые он доставал из шкафа. - Филипп, поухаживай за нами, ты омега в конце концов или нет, - он нагло посмотрел на Майе. - Нет, сидите, я все принесу, вы у меня в гостях, в конце концов, - Максим подорвался со своего места, но Филипп остановил его жестом руки - шутка Шварца не была для него обидной, а Майорова не хотелось беспокоить. - Мне неудобно, Филипп. - Неудобно ссать вверх ногами, а это - вполне нормально, - Александр сразу же налил виски в свой бокал, стоило Филиппу поставить его на стол перед ним, плеснул немного Филиппу и вопросительно посмотрел на Максима, перед которым оказался третий бокал - Максим тут же нетерпеливо кивнул. - Кола есть? - В холодильнике, - сказал Майоров. - Не смейтесь только над моими продуктами, я здесь нечасто бываю, - он смущенно улыбнулся, когда Фил открыл холодильник и обнаружил там одни только контейнеры из доставки. - Все забываю выбросить. - Расслабься, все свои, - пожал плечами Филипп, поставив бутылку с газировкой перед Александром и присаживаясь рядом с ним, прямо напротив Максима. - Ну что, выпьем за новую главу в твоей жизни? Ты уже совершеннолетний, взрослый альфа, впереди у которого - новые вызовы, взрослая жизнь и куча всего веселого, например, дети, уплата налогов и получение пенсии, - Фил улыбнулся. - Еще раз поздравляю тебя, Максим, главное - будь счастлив в кругу людей, с которыми тебе комфортно. - Я правда не ожидал, что вы приедете с поздравлениями, - Максим очень стеснялся любого взаимодействия с Филиппом, Майе чувствовал, что Майорову рядом с ним не то что некомфортно, но как-то... волнительно, - мистер Шварц сказал, что вы приедете поговорить по поводу контракта в Канаде, я думал, вы не помните. - Сынок, давай договоримся о двух вещах, раз уж мы начали с тобой сотрудничать или планируем начать делать это в ближайшем будущем, - Александр уже едва ли запивал виски колой, но все еще был довольно трезвым, Филипп же принял решение подождать, пока его начнет немного отпускать алкоголь. - "Мистер Шварц" - это для дяденек в пиджачках, из которых я трясу для нас с тобой выгодные условия по контракту, а для тебя я "Александр", "Алекс" - как тебе удобно. А во-вторых, оставь свой уважительный тон для своего будущего тестя, тренера и таможенного работника, который будет чекать твою визу, когда ты влетаешь в какую-то страну - посмотри на наше общение с Филиппом и старайся держаться его, потому что этот наигранный заискивающий тон - это признак неуверенности в себе, понял? - Шварц напоминал того самого перебравшего родственника на любом семейном торжестве, который рвался учить молодежь жизни, но Филипп с Алексом в свое время пережил все те же самые стадии принятия; Максим кивнул ему. - Понял или нет, скажи вслух. - Я понял тебя, Алекс, - воспитанному русскому альфе было довольно сложно сказать что-то подобное, но Максим справился. - Филипп, ты не хочешь рассказать подробнее о варианте, который мы нашли для Максима, пока я нарезаю нам торт, раз уж ты не удался в жизни, как омега? - Александр повернул голову к раздраженному Майе. - Мне кусочек поменьше, пожалуйста, - Фил лягнул спортивного агента ногой и тут же повернулся к посмеивающемуся Майорову. - В общем, место, примерно, ты знаешь, вы с Алексом обсуждали его - острова принца Эдварда, их столица - Шарлоттаун, очень милый и аутентичный портовой город, команда - "Шарлоттаун Айлендерс", седьмое место третьей канадской лиги без аффилированных клубов выше. Из плюсов - очень хороший тренер вратарей, минимальная конкуренция среди других вратарей, потому что они ищут голкипера сразу же на основное место, им нужен молодой игрок, который достаточно коммуникабелен для того, чтобы поддерживать хорошие отношения со своим тренером, а еще Джош Карри, мой бывший одноклубник и хороший друг - ассистент главного тренера. Из минусов - в городе скучновато, рыбалка, прогулки, море. Мы с Алексом были в городе, познакомились с генеральным менеджером, поговорили о перспективах клуба - они готовы принять тебя с распростертыми объятиями и даже согласны с тем, что их клуб станет для тебя стартом к чему-то большему. Им интересен российский рынок, и Алекс очень охотно может помочь им с тем, чтобы ты был не единственным россиянином в составе, но это все полемика. На сегодняшний день - они готовы подписать тебя, у Алекса уже есть скелет контракта, на два года. Тебе нужно подумать, они покупают вам билеты и ты полетишь познакомиться с клубом, а там уже примешь решение. - Я согласен, - просто сказал Майоров, смотря по очереди то на Филиппа, то на шуршащего около ящика со столовыми принадлежностями Александра. - Я готов лететь знакомиться и подписываться хоть завтра. Хоть сегодня. - Макс, а теперь давай на чистоту, - Алекс вернулся с тарелками, ножом и чайными ложками, хозяйничая над тортом, - я, как спортивный агент, могу сказать, что я не первый раз встречаю импульсивность среди своих клиентов - за этим может стоять очень много факторов, но первое, что мне нужно знать - это что на самом деле послужило причиной такого поведения. Я не могу просто получить свои агентские и спать дальше спокойно, мне нужно знать, что твое решение - это решение, продиктованное тебе здравым смыслом, а не эмоциями. Ты должен обосновать мне свое решение. Ты не Филипп, которому уже в гроб пора ложиться, поэтому в Россию я его отпускал, конечно, со скрипящим сердцем, но отпустил, и не все остальные мои клиенты, сто процентов среди которых - взрослые альфы со своими капризами и тараканами. За все время, что мы разговаривали с тобой лично и что мы с Филиппом говорили о тебе, я заметил некую непоследовательность и неразумность в твоих решениях - что тебе нужно просто срочно уехать подальше, поглубже, спрятаться. Почему? - Из-за отца, - вздохнув, сказал Максим. - Чем дальше мы с ним будем друг от друга - тем лучше будет для нас обоих. Только он все пытается играть в хорошего папу и думает, что если он купит мне место в "Металлурге" - я буду благодарен ему, - Макс посмотрел на Филиппа и перевел взгляд на бутылку, и Майе понял его намек, свинчивая крышку и наливая немного в стакан Максима. - Он так уже сделал с "Локомотивом", купив меня для них из "Лады". Он за этот трансфер отдал пятнадцать миллионов рублей, только для того, чтобы меня взяли в "Локо-76". Надо мной все мои одноклубники и тренеры до сих пор из-за этого ржут, - он потупил взгляд, делая глоток чистого виски, не морщась и не отплевываясь. - Я, можно сказать, понимаю твоего отца - я сам недавно им стал и теперь ради благосостояния своих детей я готов переломать немало позвоночников, хотя раньше был приверженцем того, что после шестнадцати-восемнадцати лет воспитания отпрысков надо выгонять на мороз, чтобы они не превратились в лентяев, - сказал Алекс, - это нормальная отцовская позиция, пока ты сам им не станешь, ты не поймешь - проверено. И я понимаю, что ты хочешь быть вдали от звездности отца - никому не хочется половину своей жизни пытаться вылезти из тени отца. Но твоя формулировка слишком критичная - "чем дальше - тем лучше". Все совсем плохо? - Все просто ужасно, - Максим покачал головой, сгорбившись над барной стойкой и скучающе провожая взглядом капли тягучего виски, оставшегося в бокале, - он не даст мне жизни, если я буду хотя бы на этом континенте. Он человек с очень длинными руками, и если он затаил на меня обиду - а он на меня ее затаил - то он достанет меня везде. Он придумал себе, что я, как и он сам, всегда должен быть у него на коротком поводке, рядом с ним, в Магнитогорске - а я, честно, не перевариваю этот город. Сколько я там прожил, сколько неприятных воспоминаний у меня об этом городе, как я ненавижу этот дом... - Максим выглядел огорченным. - Как я ненавижу эту арену, эти улицы, этих людей. А он хочет, чтобы я провел там, как и он, всю оставшуюся жизнь. - За что он затаил на тебя обиду? - спросил Шварц. - За маму, я полагаю, - непроизвольно сказал Филипп первое, что пришло ему в голову - и Макс тут же внимательно посмотрел на него, разогнувшись, - за то, что ты не хочешь, чтобы ваши отношения были такими же, как у отца с дедушкой, видимо, - раз уже Филипп в принципе влез в разговор, то принял решение прыгать в него с головой. - За то, что он для тебя столько всего сделал, а ты не стоишь на его стороне. - Жаловался на меня? - обиженно усмехнулся Максим, самостоятельно наливая себе виски. - Постыдился делать это в открытую, - Майе чуть сгладил углы, - но я хочу сказать тебе только одно - он не прав. А ты ни в чем не виноват. Ты заслужил быть любимым им, что бы не происходило между вами в прошлом, ты заслужил защищать себя и уважать себя и заслужил принимать те решения, которые ты считаешь нужными и важными для себя. Только он пока этого не понимает. Но все равно очень любит тебя. Максим снова зажмурился - на этот раз Филипп точно понял, что таким образом Майоров хоть как-то пытается удержать непрошенные слезы, и ему так стало жаль парня - ему вообще хоть когда-то говорили подобные слова? А сколько раз ему говорил их Вася? Фил по себе знал - самое обычное просто отцовское "молодец", "я горжусь тобой" и "так держать" было равно сотням тысяч маминых "люблю". Мальчикам, какими бы они не были, была важна отцовская любовь - а Максим выглядел так, словно никогда не видел ее. Майе не знал, уместным ли было бы объятие в их ситуации, но Алекс пнул его под столом и кивнул на Майорова, который смотрел в пол, пытаясь проморгаться и успокоиться. Омега поднялся на ноги и, обойдя стойку, обнял Максима за спину, ласково проводя руками по волосам парня, что заставило его вздрогнуть, словно он редко испытывал на себе мягкие прикосновения. - Вчера было семнадцать лет, как не стало мамы, - мертвецки холодным голосом сказал Максим, разгибаясь, когда слезы отступили - он не позволил себе проронить ни слезинки, - и каждый год я встречал день рождения в трауре, потому что знал, что мама умерла за день до моего первого дня рождения. Маму вся моя семья по папиной линии любила - даже дедушка. И я уверен - если бы она была жива, она бы тоже меня любила, потому что больше никому я в этой семье не нужен - и никогда нужен не был. Папа винит меня в ее смерти, бабушка с дедушкой - конечно же, на его стороне, Ирина - никогда не считала меня своим ребенком, - он снова сделал глоток алкоголя, - я так ждал этого дня, так ждал возможности больше никогда не видеть этих людей, который превратили мою жизнь в существование. Вот почему, Алекс, я готов уехать в Шарлоттаун хоть завтра. Я не хочу быть частью всего этого. Это достаточно хорошее обоснование моего решения? - Может, нам нужно для начала обратиться к психологу? - Алекс сочувствующе посмотрел на Максима. - Я готов полететь с тобой в ближайшее время. Но я переживаю, что в таком угнетенном состоянии ты натворишь дел. - Убью себя? - Максим усмехнулся - его голос немного оттаял из-за действия алкоголя, а растопленный шоколад глаз потек по блестящим радужкам. - Я не настолько плох, как мне кажется. Я ждал своего совершеннолетия не для того, чтобы откинуться, а для того, чтобы освободиться, - Фил не переставал обнимать его, и Макс чуть облокотился на него, прижимаясь щекой к его макушке - Филиппу стало так тепло от этого жеста. - Алекс, пожалуйста. Мне нужна эта возможность. Я готов играть в какой угодно команде за какие угодно деньги. Только пусть это будет как можно дальше отсюда. Я не подведу. - Хорошо, - Шварц кивнул, поднимая свой бокал, - тогда я начинаю готовить все бумаги для того, чтобы заключить с тобой соглашение. И завтра же пишу генеральному менеджер "Шарлоттаун Айлендерс", чтобы накрывали на стол - в конце концов, гостей встречать будут, - он улыбнулся, вытягивая руку, - выпьем за то, чтобы у нас все получилось? Они чокнулись бокалами, и Максим, все не отпуская Филиппа, чуть приобнял омегу за плечи - Майе смутило это прикосновение даже через алкоголь, но он не подал вида своего смущения, потому что Максим нуждался в таком тесном физическом контакте. В конце концов, в этом не было ничего такого - со своими одноклубниками Филипп порой обнимался гораздо более откровенно и тесно; главной проблемой же здесь было то, что это был сын его любимого человека. Филипп во всем проводил параллели между ним и Васей - они пахли идентично, разговаривали с идентичной интонацией, даже чертовы морщинки вокруг глаз были одинаковыми, и чем дольше Филипп был в компании Макса, том больше понимал, насколько они похожи с отцом. И тем сильнее тоска одолевала его с новой силой. Неясность ситуации сгущала тучи над головами и заставляла панику разгонять кровь в артериях, приливая к лицу и холодным рукам. Филипп вздрогнул, кутаясь в пиджак Шварца, который висел на нем, как на вешалке. Максим заметил это и заглянул Филиппу в лицо. - Холодно? - спросил он, и Майе покачал головой, но Макс протянул свою руку к кусочку обнаженного запястья Филиппа, проводя по нему пальцами. - Ты замерз. Пойдем, у меня здесь лежат кое-какие теплые вещи, может быть, тебе что-нибудь подойдет, - он настойчиво потянул Филиппа за собой, и Майе ничего не оставалось, кроме как согласиться. Майе стянул с себя пиджак и оставил его на банкетке у входа в прихожую, Максим подошел к шкафу и, открывая его, тут же залез куда-то вглубь, вытаскивая теплую флисовую толстовку от Colombia, в которых было уютно в походах сидеть у костра или восходить на холмы - Фил не знал, почему его сегодня так сильно преследовала ассоциация с природой, но он никак не мог от нее отделаться. Омега с благодарной улыбкой принял толстовку Максима и натянул ее на себя - она была на несколько размеров больше его, но все равно уютно укутывала его мягкой бархатистой тканью , а в длинных рукавах можно было спрятать замерзшие руки. - Филипп, - прошептал Максим, и его шепот в темноте его спальни был таким громким и непривычным, что Фил, расправляющий перед ним толстовку и наслаждающийся ощущением согревающейся кожи, даже вздрогнул. - А ты и папа - вы... вместе? - он сел на кровать, очевидно, пытаясь завязать с Филиппом разговор, недоступный для ушей Шварца. - Только честно. - Да, вместе, - Майе было страшно произносить это вслух даже выпившему - не так он себе представлял каминг-аут перед сыном Василия для них с Кошечкиным, не в такой ситуации и не такими словами - как минимум, хотелось, чтобы это говорил Василий, а не Филипп. - Извини, если тебя это как-то обижает. Твой папа хотел бы сам поговорить с тобой об этом. - Я ничего не имею против, Филипп, - Макс не повышал голос, - я сразу это заметил. Я правда рад за вас с папой. С Ириной он никогда не был таким улыбчивым и довольным, как с тобой, - Майоров поджал ногу, обнимая ее руками и упираясь подбородком в острое колено. - Филипп, кто избил тебя? - Это неважно, Макс, - Фил пожал плечами, выравнивая дыхание, - мы приехали поговорить по поводу твоего контракта и поздравить тебя с праздником, а все остальное - неважно. Ты не должен ни о чем беспокоиться. - Я сделал ужасную вещь, Филипп, я должен признаться - тебе в первую очередь, - Майоров посмотрел прямо в его глаза, - только дай мне сначала оправдать себя, на случай, если потом ты не захочешь слушать меня, - он похлопал рукой по свободному месту на кровати рядом с собой, и Филипп послушно сел, а Максим лишь вздохнул, собираясь с мыслями. - Я Ирине рассказал все свои догадки по поводу вас с папой. Сказал, что в суде буду на ее стороне. Но я сделал это потому, что папа сказал, что он сделает все, чтобы меня больше никогда из страны не выпустить, если я еще хоть раз заикнусь о том, чтобы уехать куда-то. Я испугался, Фил, и я знал, что она - единственный человек, кто хоть на чуть-чуть сильнее него. Впервые о том, что дров в костер разгорающегося скандала подкинул именно Максим, Филипп услышал от Васи - и теперь это подтвердил сам первоисточник. Филипп хотел бы разозлиться на парня, но понимал, что в такой ситуации сам бы искал первые попавшиеся варианты, ведь когда твои отношения с отцом - это соревнование "кто кому больше насолит", самые настоящие токсичные отношения с круглосуточными качелями - Майе поступил бы также, вырывался бы из этих отношений, как мог. Признавшись Филиппу, Максим разнервничался - задрожал, пряча лицо за спадающими с затылка волосами, наклонившись к колену, часто дышал, борясь с приступом паники, и то и дело поглядывал на Филиппа, но Майе совершенно спокойно положил руку на его плечо. - Макс, я с твоим отцом о тебе разговаривал по минимуму, правда, - тихо сказал Филипп, - но я всегда видел, что ваши отношения далеки от идеала. И мне жаль, что я не поднял с ним этот разговор раньше. Я ничего не знал об Ирине, ничего не знал о твоей матери - он обходил стороной эти темы и об этом я узнал от совершенно левых людей, но я все еще придерживаюсь одного мнения - ты не достоин такого отношения. Ты достоин любви своего единственного родителя, достоин уважение и заботы в той же степени, что и твои младшие братья и сестры. Если ты что-то сделал в страхе, переживаниях и от обиды - у тебя есть на это право, ты еще маленький. И я правда винил Васю во всем плохом, что я видел между вами, пока не увидел вашего дедушку, и все встало на свои места. - Папа познакомил тебя с дедушкой? - Макс вопросительно посмотрел на него. - Как видишь, - улыбнулся Майе, обводя рукой свое лицо. - В смысле? - Майоров не понял намека Филиппа, но когда до него дошло, он выругался и запустил пальцы в волосы. - Да ну такого быть не может, блять. Это он сделал? - Это было не запланированное знакомство, - Фил попытался его успокоить, видя, как гневается альфа, - где тонко - там и рвется, Макс, вечно бегать от всех мы бы не смогли, и вот - добегались. Так что если ты себя в этом обвиняешь и думаешь, что ты что-то испортил - это давно должно было произойти. Вот только последствия сейчас для всех могут стать действительно непредсказуемыми, - Майе поджал губы, - это никак не повлияет на тебя. Я понимаю, что тебе нужно улететь. И я хочу, чтобы ты был счастлив. Шарлоттаун - очень красивое и спокойное место, теплое, домашнее. Там живет и тренирует клуб Джош, который всегда поддержит тебя, тренерский и административный штаб расслабленные - самое настоящее плато для того, чтобы перезагрузиться и отлично стартовать. Мне многое пришлось скрыть от Васи, чтобы Алекс дал тебе эту возможность. - И я, вместо благодарности, обрушил на тебя гнев всей нашей семьи, - горько усмехнулся Майоров, сцепивший замок рук на своем затылке, - боже, зачем я хоть что-то сказал хоть кому-то. Филипп, мне так жаль, просто пиздец, как сильно я облажался и подставил тебя. Ты, не зная меня, столько делаешь для меня, а я в ответ испортил твои отношения с папой, просто пиздец. - Не ругайся - ни вслух, ни на себя, - Филипп вздохнул, - оно того не стоит. Во всей этой ситуации заложники - это ты и остальные дети Василия, а я, он и Ирина - мы все взрослые люди, которые вполне смогут разобраться с происходящим, так что расслабься, Макс - тебе предстоят большие перемены в жизни и тебе стоит начинать готовиться к ним прямо сейчас. Отвернувшись от Филиппа, Максим смотрел в панорамное окно и размеренно дышал. Воздух в темной спальне был тяжелым, Филипп, согревшись, нежился в огромной кофте, прикрывая глаза и чувствуя, что вот-вот уснет, и в какой-то момент слабость вперемешку с алкоголем действительно подкосила его - Майе, не выдержав гнетущей тишины, упал головой на плечо Максима - после всех разговоров с ним наконец было комфортно находиться, было нормально что-то рассказать ему и услышать от него что-то, как будто родство с одним лишь человеком - Василием - делало и их тоже родными. Майоров не был против того, чтобы Филипп прислонился к нему, даже чуть развернул корпус в его сторону, чтобы омеге было удобнее. - Я хотел отметить сегодняшний День Рождения впервые за все годы не в компании пьяного отца и деда, которые приходили в себя после поминания мамы - позвонил утром друзьям, забронировал ресторан, впервые решил, что я тоже достоин праздника - папа никогда не позволял мне собираться с друзьями, ходить куда-то, веселиться, для него мой День Рождения был его личной трагедией, а я - причиной этой трагедии, - прошептал Максим, - он слегка ослабил это правило в прошлом году, и я даже не видел его пьяным в этот день - наверное, потому что тогда вы были уже знакомы с ним, - он легко усмехнулся. - Но я все равно не решился тогда ослушаться его - наказание каждый раз было слишком жестоким по отношении ко всем. Только вот всегда мне хотя бы кто-то звонил из родственников - дядя, бабушка, а в этом году... Меня словно не было никогда, все до одного забыли про мой День Рождения. Ночью поздравили одноклубники, утром - тренер, чуть позже позвонил Ксавье, а вечером приехали вы - у меня никогда не было шариков на празднике, Филипп, никогда. Ни папа, ни Ира, ни дядя, ни бабушка с дедушкой - никто даже не позвонил. Ты не представляешь, на сколько я благодарен вам за то, что вы приехали. - Мне жаль, Максим, - пробормотал Филипп, - если бы я знал - я бы закатил тебе такой праздник, о котором ты бы никогда не забыл. Майоров сам признался ему, что ему не с кем было поговорить всю жизнь, в полной семье со всеми мамами, папами, бабушками, дедушками и остальными родственниками Максим всегда был крайним, чужим, тем самым ребенком, про которого отзывались с жалостью - он долго болел из-за слабого иммунитета, халатности врачей и недостаточного ухода, который не могли обеспечить ему нанимаемые отцом няни, рос хилым, худым, в какой-то момент врачи говорили, что его рост не перейдет за отметку в сто тридцать сантиметров из-за недостатка гормона роста - и если бы не Ирина, когда-то взявшая все в свои руки, Максим был сегодня совсем другим человеком, и именно поэтому Максим обеими ногами шагнул на ее сторону. - Первые воспоминания у меня о папе были с какого-то Рождества, мне было лет пять, вроде, - Максим уже не стеснялся всхлипывать, - тогда только Лиза и Никита родились, у нас в гостях дедушка с бабушкой были, и что-то произошло между мамой и папой, от чего он замахнулся на нее - он всегда на нее замахивался, и я испугался и встал между ними. Он засмеялся, а дедушка, который все это видел, начал ругать меня за то, что я сделал это. Я никогда не понимал, за что - а потом вырос и понял, что дедушка - несчастный уебок, который только и может, что воспитывать таких же несчастных уебков, как мой папа и дядя. Извини, Фил, - о дедушке он говорил с ненавистью и так заговорился, что не заметил, как перешел на личности - но Майе было все равно. - Да, Владимир - это что-то новое, - согласно кивнул Филипп, - за всю свою жизнь я сталкивался с разными видами жестокости, но никогда - с таким беспощадным, темным, кровожадным - когда меня ненавидели так сильно, это делали хотя бы за что-то обоснованное. Не сказать, что я не виноват сейчас, но разве в современном мире нельзя просто сесть и поговорить? - У дедушки тяжелое детство было - что там, блять, модно было в их времени - бандитизм, голод, перестройка, смерти братьев и сестер от болезней, - Максим вздохнул, - мы мало говорили об этом. Но дедушка для папы - это тоже самое, что папа для меня. Я читал в каком-то блоге у психолога, что такие вещи передаются из поколения в поколение, если кто-то не прервет эту порочную цепочку - у альф с этим все еще хуже, чем с "традициями" и "преемственностью", - Майоров закрыл лицо руками. Елены не стало за сутки до первого дня рождения их с Васей первенца, и Вася, который находился на колоссальном моральном подъеме - рухнул с него камнем. Они вдвоем остались совершенно одни, потому что Вася - альфа, который должен оставаться сильным и выносливым, чего бы ему эта сила не стоила, а Максим - был больным малышом на его руках. Кошечкину неоткуда было брать любовь, которую он мог бы передать Максиму, а Майорову неоткуда было черпать силы, чтобы вырасти сильным и здоровым, оба сосуда были пустыми и потрескавшимися. Филипп не спрашивал подробности - просто покорно слушал все, что рассказывал ему Макс, понимая - все в их с Васей отношениях было не просто так. Когда они уже были вместе, Вася не один раз говорил ему, что почувствовал к нему что-то с их самой первой встречи, и Филипп прокручивал ее в голове - в ней не было ничего такого особенного, обмен любезностями, простенькое рукопожатие, но Фил помнил, как ярко он почувствовал среди всех запахов альф в раздевалке запах Кошечкина, и таким сочным он был не потому, что Фил сам тогда был не в равновесии, а потому что сам Майе как-то повлиял на Васю. Вершинку сердца жгло от мысли о том, что эти чувства действительно с первого взгляда. Этот неловкий тройничок в бане, чувственные прикосновения после "Дельты", все-все до одного объятия, улыбки, касания, и даже чертов Архип, ускакавший из Магнитогорска, стоило случиться их расставанию - все это было не просто так. - Макс? - Филипп посмел прервать его, и Максим, рассказывающий, кажется, о том, как папа первый раз поставил его на коньки, замолчал. - Ты голоден? Хочешь, я ужин приготовлю? - Филипп правда пытался сохранять самообладание - но он чувствовал, что строит какие-то конструкции на мосту, который поджигают с другой стороны. *** - Ты заявление писать будешь? - Гомоляко выглядел очень уставшим, но ему можно было простить помятый вид - начало сезона сопровождалось колоссальной головной болью, в чане которой перемешались контракты, работа с новыми тренерами, конфетно-букетный период с новыми спонсорами и Майе, которого покрывали Мозякин - уже почти-почти тренер клуба по спецбригадам, предложивший оставить свое объявление до лучших времен, и Хабаров - действующий ассистент, налившие в уши Разину, что у омеги течки, умерла собака и сгорел дом - Андрей Владимирович с непривычки в жизнь Филиппа не лез. - Филипп, я с кем разговариваю, с собой что ли, блять? - Ну напишу я заявление, - Филипп устало вздохнул - Хабаров и Мозякин, кажется, рассказали все, как есть, не вдаваясь при этом в тонкие подробности, и хоть спортивный директор и не произносил фамилию Василия, его язык тела давал Филиппу понять, что Гомоляко в курсе всего произошедшего; но Майе сегодня поспал и был с жуткого перепоя, так что моральных страданий не испытывал - пиком его мучений сегодня уже был перелет и дорога до Магнитогорска на машине в непривычно сильную жару, - будет скандалище, опять никому в клубе не разговаривать с журналистами, опять бегать от прессы, опять ругаться внутри коллектива, а главное - на меня будут смотреть, как на идиота. Хотя, я итак идиот, - Майе пожал плечами. - Нам нужны скандалы, сэр? Если нужны, то я напишу. - Да не нужны конечно, - Гомоляко чуть сбавил тон, смотря на свои руки потупившимся взглядом, - но я твоему агенту так и сказал - если тебе внезапно ударит в голову и ты захочешь разорвать из-за этого контракт, я мириться потом не захочу. Так что, может быть, чем раньше начнем - тем раньше закончим? - неуверенно сказал Сергей. - Я просто хочу спокойно играть, Сергей Юрьевич, я был так счастлив дать одну пресс-конференцию и три интервью за весь год, что теперь от этого счастья просто не хочу отказываться, - Филипп усмехнулся. - Так что давайте шутить на эту тему в другом русле. - Да, в принципе, шутки кончились, - Гомоляко развел руками, - ждем, пока ты восстановишься и снова начнешь посещать тренировки, ждем, пока твои документы приедут в клуб - а уж все остальное ты догонишь, я в тебе не сомневаюсь, - спортивный директор внимательно огляделся по сторонам, словно в кабинете с ним и Филиппом мог оказаться еще кто-то и сидеть с ними, затаившись, и достал из ящика небольшую бутылку виски, наспех плеская алкоголь в стакан и быстро делая глоток - Филиппа от вида алкоголя чуть не вырвало прямо на пол, но он смог сдержаться. - Не люблю я лезть в чужие трусы грязные, Фил, ой как не люблю, - он закусил виски яблоком, которое лежало в корзинке перед ним, - а еще больше не люблю смотреть со стороны, как кто-то в них копается. Ни о какой ответственности подготовки к сезону в клубе снова и речи не шло, команда вышла из отпуска, но отпуск из команды - не вышел. Филиппа бы давно уволили или оштрафовали, если бы не добрая половина команды, которая вела себя еще хуже, чем Майе, и пока что Филиппа это спасало, но чем ближе были Минские сборы - тем жестче становилась дисциплина, сплоченнее - коллектив, и мимо этого всего Фил пролетал со скоростью света. Разин был своеобразным, но добрым и понимающим тренером, а главное - очень хорошим другом Сергея Мозякина, благодаря чему Филипп не попал в немилость, и на решение всех вопросов у него было буквально несколько недель, а затем - Минск, после которого уже нельзя будет себе позволить такое отношение к работе. Майе и сам понимал это - но Вася все еще не брал трубку и не отвечал на сообщения, а Филипп уже устал пить и стучаться в закрытые двери. Филипп выслушал довольно-таки длинную нотацию о том, что проблемы бывают у всех - и игроков, и тренеров, и докторов, и администрации - но не все получают такие привилегии, как Филипп, и Майе должен быть благодарным клубу за то, что тот ценит его, как сотрудника, и идет на уступки, позволяя пропускать тренировки и собрания. В словах Гомоляко чувствовалась какая-то неуверенность, словно все, что мог сделать спортивный директор - это сказать Филиппу что-то, что под собой не имело никакой почвы, выставить какие-то условия и правила, нарушение которых не закончилось бы для омеги ничем. Майе в любом случае не знал, что ему делать - поэтому для начала стоило завезти Юле и Сереже тортик в благодарность за то, что Мозякин избавил его от головной боли хотя бы на работе - хотя мог просто проигнорировать все происходящее. Снова находясь в лимбо, Майе, ища кулер на запах, как собака, выполз из кабинета Гомоляко и, все еще пошатываясь - как же хорошо, что никто не знал, сколько Филипп выпил по дороге в аэропорт в Москве и по дороге в Магнитогорск - добрел до кулера, хватая использованный стаканчик с бутылки и наполняя его холодной водой. Под алкоголем было так хорошо - ничего не болело, ничего не беспокоило, было так весело возиться на кухне у Максима, так весело мыть у него дома полы и так по барабану на километровые очереди в визовом центре, особенно когда рядом был такой же несчастный алкоголик Шварц. Но алкоголь отпускал, первым же делом возвращая в грудную клетку, на которой все ребра пересчитали безжалостными кулаками, отвратительное ощущение безнадежности, которое сегодня не являлось фантомным - все и правда было безнадежным. Опустошая один стаканчик за другим, Филипп чувствовал, что ему становится только хуже - вода обволакивала глотку и падала в желудок, заставляя его сокращаться, но Филипп проглотил кислую слюну и отправился на выход - ему было нечего делать, не с кем разговаривать и некуда идти. Не хотелось спать, есть, пить, играть, работать, веселиться, умереть - хотелось раствориться, быть везде и сразу, но не быть нигде, что бы это, мать ее, не значило - Майе потерял свой дом, не знал, где единственный человек, в объятиях которого он чувствовал тепло и заветный трепет в груди, он словно стоял на пустом парковочном лоте на месте своей угнанной машины и еще не знал, где ему ее искать. В Филиппе не было ничего - ни злости, ни печали, он был опустошен и растерян. Никогда такого не было? Филипп бы поспорил с собой. Место, где приходилось испытывать какую-либо сильную эмоцию, навсегда становилось связанным с этой эмоцией, Филипп был слишком эмпатичным, чтобы забывать об этих связях, да и относительная свежесть этих событий не давала ему убежать от этих чувств, поэтому Филипп, вооруженный бутылкой пива в бумажном пакете, сам не заметил, что обнаружил себя на какой-то широкой улице рядом с одним из многочисленных памятников металлургической промышленности - за его спиной была кофейня, сегодня закрытая на реновацию, в квартале от него - "Вино и Итальянцы", в котором он так любил протирать штаны с другими канадцами за ужином в прошлом сезоне. Сегодня пекло солнце, вокруг бродили прохожие с палочками эскимо в руках, а зимой здесь лежал здоровенный грязный сугроб. Филипп реагировал на эту улицу, как стрелка компаса на полюс - бешено дрожал и не находил себе месте, потому что здесь смог признаться себе впервые в том, что он любит Кошечкина. И время эти чувства не вылечит. Майе походил на городского сумасшедшего - бродил по улицам от продуктового до продуктового, чтобы купить еще пива, фотографировался с болельщиками, которые останавливали его на светофорах и в магазинах, пугал перегаром водителей такси, когда заказывал машину от одного случайного адреса до другого, рассматривая город во все глаза в окно автомобиля так, словно он никогда до этого не видел Магнитогорск, гулял по набережной Урала, торчал на летних верандах, цепляя на каждой по коктейлю, хватал свой телефон, звонил - и не получал ответ на другом конце провода. Филипп переживал за Василия - какого ему сейчас, что он чувствовал, о чем он думал, скучал ли по нему, да в целом - где он сейчас был? Дома, в Тольятти, или же уже летел в Испанию? Филипп, кажется, истоптал свои кроссовки по всем улицам, проспектам и мостовым города - но так и не добрался до дома Василия. Лимбо было обширным, подвешенное состояние было таким забавным, пьяный Филипп, сидящий на лавочке и смотрящий на реку, чувствовал себя ангелом хранителем какого-нибудь неудачливого человечишки, который предрешал, что с ним будет дальше - эдакая кошка Шредингера - только вместо пистолета, который выстрелил или нет, у Филиппа одна фраза, на которую есть два ответа - "да" или "нет". С кошкой Шредингера их роднило только то, что в зависимости от одного из вариантов они будут жить дальше, бороться, если есть хоть один шанс, хоть один лучик, а во втором случае - смерть и темнота. И Филиппа изводила до тошноты эта тишина, как будто он висел шеей в петле, но держался на носочках, не давая себе задохнуться. Филипп был уже изрядно пьян, когда наконец добрался до дома - на пороге он долго возился с ключами, долго закрывал за собой дверь, не смог справиться с щеколдой и запер дверь изнутри на ключ, оставляя его в замочной скважине. Ноги сами несли его в туалет, где его вырвало - это хоть как-то помогло ему прийти в себя и избавиться от комка в горле, Фил добрался до кухни и рухнул за стол, падая лицом на столешницу. В желудке было так тепло и больно, в груди тянуло накатывающее ощущение тревоги - мозг, отравленный всеми видами алкоголя разного качества, не соображал и требовал продолжения банкета, требовал забыться, отключиться, потеряться, раствориться. Разноцветные мозаики перед глазами собирались в цветастый калейдоскоп стеклянных осколочков, который фильтровали изображение в глазах Филиппа и пропускали его через забавную призму - коридор был зеленым, лестница - фиолетовой, спальня - голубой, и стоило Филиппу, не раздеваясь, упасть лицом в кровать, как он уснул, не удосужившись даже натянуть на себя одеяло. Ему стали часто сниться цветные сны с полноценным звуком в них и живой объемной картинкой, которая обнимала Майе с благодарностью, как создателя, подбрасывала ему какие-то сюжеты, видения, в которых Филипп был важным, главным, любимым - насколько же ему важно было быть таким хоть в чей-то жизни, Фил никогда бы не подумал, что любовь для него - такой сильный наркотик. - Я, на самом деле, никогда не был геем - я просто хотел завоевать твое внимание, - Акользин стоял перед ним в зеленом спортивном костюме и держал в руках чайник - мир вокруг Филиппа потихоньку выстраивался в какую-то простенькую кухню, - а тебя так сложно было привлечь - я подумал, что эта тактика сработает. - Сработала? - Филипп усмехнулся - чай, который ему наливал Паша, пах морозом и костром - запахом Василия. - Нет, твоего внимания не привлек, зато привлек много ненужного, - фыркнул Акользин, и из окна вылез Хабаров, тут же прижимаясь к Павлу со спины, - Ярослав, не мешай, я обожгусь. И подобные сцены каруселью вертелись в голове Филиппа, словно короткие скетчи из какого-то шоу, в которых Филипп занимал наблюдательскую позицию, но при этом был играбельным персонажем. Он чувствовал все, осознавал себя, мог осознанно отвечать на вопросы людей из своего сна и язвить им, мог ходить и переставлять предметы, мог чувстовать боль и возбуждение. Филиппу нравилось в выдуманном мире - все было таким красочным и ярким, никто не ругался, не расставался, не игнорировал друг друга, отвечал, блять, на звонки - в следующей жизни, кажется, Фил, по закону кармы, станет бактерией на телефонной трубке колл-центра. Первые позывы проснуться у Филиппа начались спустя какую-то вечность - он кожей ощущал, как началась ночь, как ее сменил день, как снова началась ночь, как снова наступил день, как кончилось лето, как наступила зима, а вот когда Фил приоткрыл глаза и увидел перед собой работницу "скорой помощи" в синей форме с белым крестом на нагрудном кармане, которая трепала его за плечо, то понял - это уже был не персонаж из его сна, а вполне реальная бета с рыжим пучком на макушке и сосредоточенным серьезным взглядом. Фил поднял голову - за ее спиной стояла еще одна бета и распаковывала фирменный оранжевый чемоданчик, в дверях - высокий мужчина в пожарном костюме без каски, который не пускал в комнату Анну и кого-то громко ругающего Хабарова. Филипп шокированно смотрел на бету, которая нависала над ним, попытался сказать ей что-то, но его губы, слипшиеся от сушняка, разлепить можно было только пальцами. - Тань, он очнулся, ты не набрала еще? - бета с рыжим пучком заметила потуги Филиппа сообщить о своем пробуждении и повернула голову к другой бете. - Не набрала? - Не успела, слава богу, - она выдохнула и убрала ампулу в чемодан. - Он как? Кардиограф нести? - Неси, я пока первичный осмотр проведу, - рыжая кивнула, и вторая девушка, нагло расталкивая всех, кто столпился в дверях и мешал ей пройти, исчезла в коридоре, - как чувствуешь себя? Как зовут, сколько лет, откуда родом? - Ф-филипп, - Майе обомлел - его пробрала крупная дрожь, которая не унималась - в комнате было открыто окно, растения, стоявшие на подоконнике, в окружении разбитых горшков валялись на полу, а за окном хлестал дождь с грозой, - тридцать лет мне, - мямлил Филипп, пока девушка светила ему фонариком в глаза и осматривала его лицо, - из города Лашене в муниципальном округе Монреаль. - Ты пил, Филипп? - она села на край кровати, доставая из сумки папку с чистыми бланками, и Фил кивнул. - Сколько дней? - Два... вроде, - пробормотал Майе, присаживаясь на кровати, - а что случилось? - Мужик, ты меня сейчас доведешь, я вызову полицию, - рявкнул альфа в костюме пожарного на кого-то, кто скрывался в тени коридора, и Филиппу показалось, что он услышал знакомый голос, даже чуть подорвался, чтобы посмотреть, но бета остановила его. - Ты кого оскорбляешь? Я на службе могу к тебе силу применить и не посмотрю, что ты выше ростом. - Поступил вызов в МЧС, что по твоему адресу, очевидно, ты сутки не открывал дверь, не брал телефон, еще и ключ в двери оставил - пришлось открывать тебя изнутри, - бета кивнула на окно, - на такие вызовы в паре к МЧС должна приехать и "скорая помощь". Не переживай, нам просто нужно провести базовый осмотр и убедиться, что ты в порядке. Много выпил? - Достаточно, - признался Филипп, - боже, как же отвратительно, - Майе пробивала крупная дрожь, он попытался натянуть на себя покрывало с кровати, но его пальцы утратили хватательную функцию, - я так никогда не вырубался. В спальню Филиппа, пока с ним работали беты из "скорой помощи", так никого и не пустили - Фил видел за порогом не только Ярослава с Анной, но и макушку Акользина, при этом там был еще кто-то, с кем пожарник повздорил, и все - похожий голос и намек на высокий рост, оставляло надежду на то, что это был Василий. Неизвестный рвался внутрь, но мужчина в форме крепко упирался руками в дверной проход и не давал никому войти. Среди русских матов и возни Филипп не мог ничего разобрать, бета его постоянно отвлекала и заставляла разговаривать с ней, отвечая на ее вопросы, Филипп нервничал и не мог унять свою дрожь. - Филипп, дай нам доделать свою работу и мы уедем, хорошо? - рыжая распаковывала принесенный кардиограф, в очередной раз силой укладывая Филиппа обратно на кровать. - Можно просто пустить людей из коридора ко мне? - пробормотал Майе. - Я ручаюсь за их поведение. Бета вздохнула и повернула голову к мужчине в форме, громко позвав его по имени и передав просьбу Филиппа. Он недовольно фыркнул и убрал руку, невнятно для Майе сказав что-то Анне, которая стояла прямо перед ним, смотря в комнату из-под его руки, и она зашла в комнату, неестественно бледная и взволнованная - ее тут же оттолкнул влетевший в комнату Василий, который в несколько шагов пересек всю комнату, подскальзываясь на ковре, сшибая с прикроватной тумбочки ящичек от кардиографа, но достиг своей цели - прыгнул на Филиппа, заставляя смущенную зрелищем бету отпрянуть от Майе с букетом присосок кардиографа в руках. - Господи, как же ты нас всех напугал, - шептал он, обнимая Филиппа двумя руками и целуя его лицо - все вокруг, особенно работники "скорой" и МЧС вместе с Анной, кто был совершенно не в курсе происходящего, с вытянутыми лицами наблюдали за этим. - Вася, я пообещал девушке, что дам ей спокойно поработать, - Майе пришлось собрать всю свою волю в кулак, потому что вот оно - ощущение, от которого он был зависим, как системный наркоман, ощущение надежности, спокойствия, дома, Фил на струнке держал все, вырвался только один тонкий всхлип, когда Кошечкин прижал его к себе, а Филиппу пришлось оттолкнуть его, чтобы закончить, - Вась, пожалуйста. - Ась, мы уедем сегодня или нет? - рявкнул пожарник. - У нас вызов на другом конце города, им подкрепление нужно. - Ну так езжайте, вашу мамашу, - также грубо ответила ему рыжая бета, украдкой и с умилением смотря на то, как Вася, не обращая никакого внимания на всех остальных, бережно укачивает Филиппа в своих руках. - А ответственность за взлом двери и окно кто будет брать? - альфа поправил китель. - С вашими нежностями, блять, пол Магнитогорска сгорит. Кошечкин все-таки взял себя в руки, присаживаясь на край кровати - Филипп только сейчас заметил свежий синяк под глазом, в искрящихся каким-то бредовым счастьем зрачках трепетало отражение омеги, а шумящий за окном дождь, каплями танцующий в раскатах грома, уже не накидывал серую вуаль на темнеющее небо за раскуроченным окном - он казался теплым, таким же, как несдержанная улыбка Василия. Он выглядел так, словно с его плеч упал камень, выглядел расслабленно - неужели это было только потому, что он увидел Филиппа, или же у него были хорошие новости для омеги? Фил расслабился на несколько минут, пока бета Ася брала у него кардиограмму, пожарник, нервно одергивающий китель, сфотографировал окно с нескольких ракурсов, а затем и беты, собрав свои чемоданы, погрузились в кареру "скорой помощи", уезжая в закат - буквально. - Филипп, не делай так больше никогда, пожалуйста, - Анна выглядела огорченной и уставшей, - они будили тебя минут пять, а ты просто лежал лицом вниз. Господи, я с этой работой поседею скоро, - пробормотала она, запуская пальцы в волосы, присаживаясь на кровать и закрывая глаза, - я увольняюсь, ебись оно все конем. - Да погоди ты, Жан-Себастьян и Люк с тобой только познакомились, а ты сразу по чемоданам, - сказал Паша, присевший на прикроватную тумбочку, сложивший руки в замок и рассматривающий их с небвалым интересом, - потерпи, Фил все равно твой самый проблемный пациент. - Фил, нахуй ты это сделал, а? - Хабаров сидел на противоположном краю кровати, также устало смотря на Майе. - Если бы я еще понимал, что я сделал, - Филипп лежал на кровати рядом с Василием, который уткнулся лицом в его шею и просто размеренно дышал в нее, сжимая на груди Филиппа футболку, - думал, хоть вы мне объясните, почему у меня вскрыта входная дверь и окно в спальне, а еще почему я просыпаюсь в окружении каких-то работников спасательных служб, хотя, очевидно, в спасении я не нуждался. - Ты сутки не поднимал телефон, я звонил тебе весь вечер, всю ночь, все утро, мы искали тебя везде, и здесь - в том числе, думали, раз дверь закрыта, то тебя здесь нет, - прошептал Вася, лениво перебирая губами по коже Филиппа, - а когда я попытался открыть дверь своим ключом, то понял, что твой ключ вставлен в другой стороны - а значит, что ты дома, и чтобы хоть как-то добраться до тебя, нам пришлось вызывать МЧС. Я ужасно испугался, крошка. Это было очень страшно. - Не знаю, чего вы испугались, мирно спал, никого не трогал, - пробубнил Филипп, прикрывая глаза - ощущения теплых губ на шее было таким легким и приятным, вокруг него терялось все, начиная от все еще побаливающих боков до легкого отходняка, - мы с Гомоляко поговорили, он дал время на восстановление - вот я и восстанавливался, как умел. Вам всем можно синячить до поросячьего визга, но только я чуть теряюсь - вы мне двери выносите? И кто мне ее теперь обратно ставить будет? А окно? Варвары ебанные. - Все, русским становишься, - горько усмехнулась Анна, шмыгая носом, - нет бы порадоваться, что у тебя такие хорошие и верные... друзья, - она вопросительно посмотрела на Кошечкина, который открыто ласкался к Филиппу, - а ты за окно переживаешь. - Слушайте, "друзья", а вы нам ничего не хотите рассказать? - Хабаров лег на бок, подпирая корпус согнутой рукой. - Филипп, ладно ты - тебе все, что угодно можно простить, - Ярослав попытался положить голову на бедро Филиппа, но Кошечкин сгреб его рукой и не дал Яру прикоснуться к нему, - а ты, Вась? Ты почему себе позволяешь руки распускать? - Всмысле? - Кошечкин нахмурился. - Что, блять, значит "всмысле"? - низко пробормотал Акользин, поднимая взгляд на Василия. - Ты придурок? А ты чего молчишь, Филипп? - Паша пересел на кровать, и она начала прогибаться под значительным весом, которым ее нагрузили. - Что ты наговорил ему, что он покрывает тебя, пока ты дома его за любую мелочь хуяришь? Тебе не стыдно? Он так тебя любит, так переживает - а ты пиздишь его, - Паша нервно фыркнул, - ты, блять, не на того человека решил руку поднять, я тебе этого не позволю. - Паш, ты куда лезешь? - Майе повернул голову к Павлу. - Тебя просил кто-то? - Фил, мы, так-то друзья, - осторожно сказал Хабаров, ложась на кровати поперек и выдыхая. - Дружбы между омегами и альфами не существует, забыл? - саркастично усмехнулся Майе. - И вообще, Яр, зачем тебе это все? - Что значит "зачем"? - отчаянно спросил Акользин. - Ты пизданулся окончательно? Тебя, как ты с Васей встречаться начал, как подменили - и, если ты не замечаешь, этот человек как раз и влияет на тебя так негативно. Бьет тебя, эмоционально насилует, подкладывает тебя под хуй пойми кого - ты считаешь, что это нормально? - Всмысле - "под хуй пойми кого"? - оторопел уже Хабаров - кажется, они планировали этот разговор, непонятно для каких целей, но, судя по лицу Ярослава, он пошел не по плану. - Паш, ты попутал? - Пиздануться, - пробормотала Анна, поднимаясь на ноги, - я при этом разговоре не очень хочу присутствовать, как закончите - спуститесь вниз, чай попьем. Филипп присел на кровати, Вася подтянулся за ним, Акользин с Хабаровым смотрели друг на друга так, словно были готовы перегрызть друг другу глотки. Кошечкин в целом вел себя так, словно ничего не произошло, но Майе понимал, что их еще ждет серьезный разговор, а пока - отдельной веткой развивались события между Павлом и Ярославом. У Майе в голове роились пчелы и так просто разогнать их гул у него не вышло бы при всем желании, во рту был неприятный вкус железа и сухости, а из-за окна, за которым уже долго шумел дождь, в комнате было холодно, и Филипп, мелко подрагивающий уже после того, как успокоился окончательно, грелся о большую ладонь Василия, которая лежала на его животе. - Я ничего не попутал, я говорю все по фактам, - Акользин в своих убеждениях был непреклонен, он продолжил говорить после того, как дверь спальни закрылась за Анной, - это может быть у вас как угодно - вот только со стороны это выглядит именно так - это обычное домашнее насилие. Вы здесь все считаете это нормальным? - Иногда случаются бытовые конфликты, - Филипп пожал плечами - он не собирался никого выгораживать, но и по прошествии времени уже не видел смысла в том, чтобы ворошить старье, - у нас с Васей в том числе. Если ни он, ни я не посчитали нужным вам это рассказать и поделиться подробностями - это и не ваше дело, парни. Ничего из этого - не ваше дело: ругаемся ли мы, деремся, ебемся - с кем-то посторонним в том числе. Паш, спасибо, - Майе проглотил всю желчь, с которой начал разговаривать с ними, - но это бессмысленно. - А потом он тебя убьет ненароком - и тогда все резко возымеет смысл, - Паша вздохнул, понимая, что разговаривать с Филиппом - бесполезно. - Вам, двум крысам, смотрю вообще больше обсудить нечего, - наконец Филипп услышал обычный голос Кошечкина - не шепот и не бормотание, он был осипшим и хриплым. - Еще "друзья" называются. Валите нахуй отсюда, нам поговорить нужно. За окном хлестал дождь, и пока Филипп ставил свой телефон на зарядку, Вася взял в ванной щетку с совком и собрал осколки цветочных горшков, которые попадали с подоконника. До конца окно нельзя было закрыть, но пронзительный ветер уже не дул так сильно - зато атмосферный шум дождя заливал всю комнату, и, стоило Филиппу потушить свет, оставляя только светло-серое свечение окна, как комната стала эстетичной бело-серой декорацией, в которой Фил чувстовал себя книжным героем. Он лег на кровать, расправляя под собой смятое одеяло, Вася стряхнул осколки и землю в мусорную корзину около двери и лег рядом с ним. Его сердце учащенно билось, и Фил чувстовал, как его собственное сердце подстраивается под этот ритм, дыхание - становится дыханием в унисон, а глаза не отрываются от глубоких морщин на любимом лице. Положив ладонь на грудь Василия, Филипп, спустя мгновение, всем телом подтянулся к ней, и Вася обнял его обеими руками, прижимая к себе. - Всегда хотел спросить у тебя одну вещь, но вместе с этим находил ее такой ебануто-глупой - но ты веришь в родственные души, крошка? - спросил Кошечкин, пальцами зарываясь в волосы Филиппа. - Я когда-то давно читал про эту вещь, плюс мама еще верит во всякие потусторонние вещи - это когда два человека, предназначенные друг другу судьбой, где-то ходят и не знают о существовании друг друга, а когда они, наконец, встречаются - это как будто... Вот звезды, такие большие, неприступные, но когда они умирают - они взрываются, и их кусочки взрывной силой раскидывает по всей вселенной, и, ну, миллионы лет спустя эти кусочки оказываются в людях, и если внутри нас части одной звезды - то мы, как бы, предназначены друг для друга, понимаешь? - Слышал когда-то, - Филипп почувствовал приятное покалывание в груди, - как ты думаешь, мы частички Андромеды, Денеб или Бетельгейзе? - Не знаю, даже таких названий никогда не слышал, - Кошечкин прижал его к себе еще плотнее, - но я, когда мы рядом с тобой, чувствую себя так, словно у меня всегда внутри отсутствовал какой-то важный кусочек... - Вась, любимый, - Майе втащил руку, которая была зажата между их тел, и положил палец на губы Кошечкина, - веришь, нет - я чувствую все тоже самое. Только вот лучше расскажи мне, что все-таки произошло, пожалуйста. Свет взорвавшихся звезд еще наши правнуки будут видеть и раздумывать над всем этим - а вот происходящее сейчас, это, все-таки, немного другое. Кошечкин выглаживал почву для того, чтобы этот разговор прошел для них с Филиппом проще - но Майе был так вымотан несколькими прошедшими днями, что ему не нужна была подготовка. Вот только рассказ Василия, хоть и был наполнен тревожными моментами, все еще не давал Филиппу то самое заветное "да" или "нет", или же Вася не мог нормально сформулировать свои мысли. У Ирины возникли проблемы с видом на жительство, ее виза заканчивается в августе - и после этого ей ничего не останется делать, кроме как покинуть Каталонию, что заставило ее надавить на Ксавье и уговорить его пожениться как можно скорее. Вася утаил от Филиппа события того вечера, когда они крупно поругались с Ириной - в доме был и Максим, и Ксавье, а Ирина не только ругалась и кричала, но и начала угрожать Василию оружием, которое хранилось у Ксавье, от чего у мужчины во время полицейского разбирательства начались проблемы. Максим не знал о проблемах Ксавье, которые начались у него из-за Ирины, но стал свидетелем ссоры мачехи и Ксавье, во время которой он сказал, что откладывает помолвку до неопределенного момента, поэтому пригрозил отцу тем, что раз тот портит отношения единственного человека, который хоть как-то заботился о нем всю его жизнь, то Максим сделает все, чтобы испортить и его отношения. Майоров все рассказал Ирине, как есть - что, по его догадкам, Вася встречался с Филиппом, и Ирину это шокировало настолько, что она некоторое время даже не разговаривала, забыв обо всем. Наверное, ей уже не было никакого дела до Василия - не уезжала бы так отчаянно женщина с тремя детьми, не бросалась бы в новые отношения и не настаивала на разводе, если бы действительно любила - Филипп не знал, сколько попыток у них было до этого и сколько раз они пытались воскресить все построенное - но ей хотелось своего личного счастья, которое не строилось - в отличие от счастья Василия. Майе пытался уговорить себя, что "омеги поддерживают омег", но ему самому хотелось задушить жену Неколенко своими руками, когда он увидел их совместные фотографии с помолвки - и это если не вспоминать, что Фил в принципе по жизни так или иначе завидывал другим омегам, у которых получилось построить свое счастье не таким колоссальным трудом, как Филипп. Эта черная зависть одолевала с головой и от нее нельзя было никуда спрятаться. Условия женщины были простыми - в обмен на сохранение опеки над детьми она требовала деньги - ей нужно было потратить круглую сумму на недвижимость в Испании для получения гражданства, и тех денег, что она уже отсудила у Василия по результатам развода, ей, кажется, для этого не хватало; а еще она хотела сатисфакции - столько лет ее жизни были потрачены на Кошечкина, с которым у нее ничего не получилось с самого начала, теперь - все рушилось и с Ксавье, снова по вине Васи - но уже косвенно. Очевидно, что по ее мнению Кошечкин не заслужил личного счастья - и поэтому она хотела, чтобы Вася был рядом с ней, но уже на других условиях - теперь она держала в руках все поводки и могла бы манипулировать им. По законам, если Василий действительно был бы признан судом нежелательной фигурой в жизни собственных детей, что было распространенным кейсом в судебной практике, со слов Василия, то ему нужно было бы отдать Ирине еще семьдесят пять процентов от того, что у него осталось после развода и навсегда порвать контакты со своими детьми до их семнадцатилетия - возраста, когда ребенок смог бы сам решить, захочет ли он общаться со вторым биологическим родителем. - Да кому из них я буду нахуй нужен после стольких лет молчания, - всхлипывал Кошечкин, закрывая лицо руками, - они в Испании, я - здесь, я даже не могу поселиться на соседней улице и хоть из окошка за ними наблюдать. Они забудут обо мне, она настроит их против меня, и я потеряю всех, как потерял Максима - по своей и только своей вине, - Вася свернулся калачиком, Филипп смог только положить руки на его содрогающуюся спину. - Я стал точно таким же, как мой отец. Мои дети не против того, чтобы не знать меня - также, как и я в свое время убегал от него, по крупицам собирал деньги, чтобы уехать из этого проклятого Тольятти - и прибежал в итоге к тому, что я - точно такой же. Мой отец бы заслужил все, что происходит со мной - не удивительно, что теперь это случилось. - Вась, - Майе пожалел, что проснулся полностью трезвым - ему бы не помешал стакан виски для того, чтобы этот разговор проходил легче, - давай будем честны - все, что происходит сегодня - это то, что лежало на пороховой бочке и должно было взлететь в воздух в любой момент. - Да знаю я, - заикаясь, пробормотал Кошечкин, - и вот оно все взлетело - а что дальше-то делать? - А что ты делал всю свою жизнь, как если не думал - что тебе делать дальше? - утешать Васю было делом невыполнимым - да и все по-прежнему болталось на краю, им нужно было поговорить, как двум взрослым людям, ведь если бы у Васи в голове тоже все было так однозначно - он бы не лежал на кровати у Филиппа и не рассказывал ему про "соулмейтов". - Давай посмотрим на ситуацию моим свежим взглядом, Вась. Ирине - нужны деньги на гражданство и твоя лояльность в награду за все время, что она страдала из-за тебя. Детям - нужны оба родителя в их жизни и счастливое детство как можно дольше. Твоим родителям - нужны внуки, которых они будут видеть хотя бы на каникулах. А что нужно тебе, Вася? - А мне нужен ты, Филипп, - громко и не задумываясь сказал Кошечкин, садясь на кровати и смотря на Филиппа заплаканными глазами, - потому что... потому что... Ты единственный человек, который хоть раз в этой жизни спросил, что нужно мне, - уже тише добавил Василий. - После всего, что я сделал для тебя - после всех драк, оскорблений, унижений, что тебе пришлось вытерпеть от меня или по вине меня - ты все еще спрашиваешь, что нужно мне. Я не знаю, что это - глупость или та самая верность, о которой летописцы по всему миру складывали легенды из столетия в столетие. Я не был много с кем по жизни - жена, перепихоны на стороне, молоденькие или опытные любовницы - но никогда я не видел такой искорки в глазах, как когда ты смотришь на меня, а я чувствую, что у меня внутри шевелится то, что никогда не шевелилось и всегда было каменным, - он осторожно взял руку Филиппа и положил ее на свою грудь, на сердце, - я не буду врать тебе и говорить для красного словца, что я этого никогда не чувствовал, - прошептал он, - но я искал это чувство так долго, что уже отчаялся его найти. Это почти как будто ты нашел... - Дом? - перебил его Филипп - ведь Вася слово в слово описывал все тоже самое, что омега чувствовал по отношении к нему. - Именно - дом, - мокрые щеки Кошечкина блеснули в полутьме комнаты, а губы наконец растянулись в долгожданной улыбке - Филипп мог часам смотреть на морщинки вокруг его глаз и любоваться каждой из них, - дом, в котором всегда пахнет едой, в котором всегда теплые полы, в котором на кровати мягкая подушка, в котором слышен смех и шум телевизора, в котором тебя ждут каждый вечер, в котором тебя никогда не осудят, в котором ты - не просто гость, ты - часть этого дома. И ты, Филипп, мой дом - который я пытался построить, сжег дотла, искал снова, отчаялся найти, и вот, в сорок лет, мне привалило счастье - у меня появился ты. Я относился к этому, как к должному, и я продолжаю ошибаться и делать вид, что тебя мне послали только за то, что я чем-то это заслужил, но ты - это моя возможность прожить то, что мне осталось, понимая, что я - не бездомный. За окном шумел ливень, а грязный пол стоило бы тщательно помыть после того, как тут в обуви топтались пожарные и работники скорой, но Филипп не сильно думал об этом, когда бросал на пол свою одежду и срывал ее с Василия. Секс всегда был для Филиппа ритуалом избавления - от течки, возбуждения, скуки, но с Васей он научился тому, что секс - это такой же разговор, как и обычная беседа, только на языке тела. Каждое прикосновение Васи было мягким и шепчущим все новые и новые слова - "ты важен", "ты нужен", "я тебя не оставлю", "я люблю тебя", "я ценю тебя", "мне важно знать, что ты чувствуешь", "ты кислород", "ты - Вселенная", и Филипп отвечал ему тем же самым, обволакивая его сладким запахом с головы до ног, впервые за долгое время чувствуя эту сладость и на своем языке. Как же охуенно было понимать, что ты не ошибся, что ты поставил на нужный исход, и твоя лошадь хоть и была в аутсайдерах, но все-таки победила - все будущее было таким непонятным и призрачным, и Фил думал, что он успокоится только когда узнает, что все кончено между Васей и Ирой, но на самом деле его душе нужен был только ответ Кошечкина - а там будь, что будет.