Последний бросок на север

Анна прибыла в пригород Берлина, в Бабельсберг, казавшейся ей красочной иллюстрацией из журнала, который читала в поезде. Проезжая мимо ухоженных домов и чистых улиц, она задумалась, знают ли люди, живущие здесь о происходящем за пределами этого живописного места? Бабельсберг, словно жил своей жизнью, лишенную всех невзгод, которые может принести война; здесь было так спокойно и мирно, что Анне стало непривычно. Наблюдая, за мимо проходящими людьми, она замечала их дружелюбные улыбки и расслабленные жесты; судя, по их одежде и поведению, вряд ли этот район в Постдаме мог себе позволить какой-нибудь, даже богатый, иммигрант. На удивление Анны, здесь не было ни свастик, ни победных возгласов: «Heil Hitler!», были просто люди, проживающие свои жизни. Даже сам Тилике этому удивился, хотя и старался иметь бесстрастный вид. Они подъехали к каменному, светлому поместью, — хотя Анне показалось, что это викторианский замок — с величественными треугольными крышами и большими колоннами у входа. Тилике помог ей выйти и на них почти сразу налетела женщина. — Фрау Ягер! — она схватила ее руку, — Рада приветствовать! — Вы должно быть… — Зовите меня Гертруда. Она была невысокого роста и несколько худа; ее морщинистое лицо выражало удивление и благодушие, которого Анна не ожидала увидеть. Седые волосы женщины были аккуратно убраны в высокую прическу, невероятно шедшей ей и одета она была хоть и просто, но не безвкусно. Тилике помог занести сумку и хотел уйти, хотя попытки Гертруды остановить его были очень убедительными, он не мог терять время. Несмотря на их безмолвие во время поездки, Анне так не хотелось, чтобы он оставил ее здесь. — Герр штандартенфюрер распорядился, что бы я каждые две недели заезжал сюда и передавал письма, — оповестил Тилике, и Анне стало легче. Гертруда оказалась активной женщиной, несмотря на возраст и после ухода Тилике она все свое любопытство и внимание направила на Анну. Сначала напоила чаем с пирогом, потом показала дом, — он был до того огромен, что Анна сравнила его с лагерным штабом, столько же комнат — затем предложила отдохнуть, но только из вежливости, знала Анна, и когда она отказалась, Гертруда довольно улыбнулась. — Клаус писал в своем письме, что Вы — французская фольксдойче… Ягер и сам информировал Анну об ее выдуманной биографии, еще об их знакомстве и многих деталях, «которые будет выпытывать Гертруда» и чтобы не возникало вопросов, она решила не увиливать. — Это так. Во Франции я жила в Страсбурге, а там очень много немцев. — Вы жили… — С бабушкой. Родителей не было. Ягер решил оставить историю про семью правдивой, ибо знал сердобольный нрав своей экономки, Анна согласилась. — Мне очень жаль, фрау Ягер… — Прошу, зовите меня Анна. Гертруда улыбнулась.

***

Анна умирала со скуки; для нее было так ново, что кто-то забирает все заботы по дому на себя. Порой она даже спорила с Гертрудой, которая все рекомендовала ей отдохнуть, но отдыхать было не от чего. В такой спокойной обстановке Анна походила на дикарку; ей было так странно не вздрагивать по ночам и вспоминать, что она теперь живет в доме; привыкнуть к доброму обращению Гертруды также было сложно: Анна за все извинялась, спрашивала разрешения и сердечно благодарила, даже за самую банальную мелочь. Однажды после обеда Гертруда предложила чай, и Анна согласилась, но по неосторожности разбила пустую чашку. — О Боже, простите… — Анна сразу же наклонилась, чтобы собрать осколки, хоть живот уже мешал. Гертруда подбежала к ней. — Вы не поранились? — она забрала осколки, — Вам же нельзя наклоняться! — Простите за чашку… — Анна тяжело поднялась, — верно, она очень дорогая, а я все испортила. Гертруда собрала все оставшиеся осколки и поравнялась с ней. — Ну, что Вы… Этих чашек еще много здесь. Покойная фрау Ягер очень любила сервизы, но до них всегда добирался маленький Клаус. — Простите… Гертруда внимательно и мягко взглянула на нее. — Это всего лишь чашка… Анна теперь жила в просторной комнате покойной фрау Ягер, которая располагалась в самом центре поместья и недалеко была от комнаты Гертруды, чтобы, в случае чего, та могла быстро прийти на помощь. — Благодарю, но как-то неправильно занимать комнату хозяйки, — неуверенно сказала Анна, когда Гертруда помогала ей устроиться. — Но… — экономка отвлеклась от расправления занавесок и повернулась, — Вы теперь хозяйка. Анне казалось это нелепой шуткой; это поместье она до сих пор воспринимала как временное убежище, а потом… она не знала. Разве это мой дом, спрашивала она себя, но ответить не могла. Анна часто бродила вечерами по комнатам и кабинетам, предварительно спросив разрешения у Гертруды, на что та вновь удивлялась и еще раз напоминала, кто здесь хозяйка. Все комнаты, которые посещала Анна были наполнены дорогим антиквариатом, старинными картинами предков Ягеров и отличались некоторой анахроничностью. В галерее, где Анна могла проводить по несколько часов, рассматривая портреты, ее часто заставала Гертруда. — Это все предки Ягеров? — спросила Анна, заметив экономку. — Да, — она подошла к ней, — Ягеры древний и аристократичный род. И очень богатый. — Чем они занимались? — Они были крупными землевладельцами в Германии и еще двадцать лет назад владели всем Бабельсбергом, но… — она вздохнула. — Что-то случилось? — Стефан. После смерти отца он почти за несколько лет промотал все состояние Ягеров. Хоть поместье осталось в целости. — Стефан? — Разве Клаус Вам не говорил? — удивилась Гертруда, — Стефан — его старший брат. — Он не говорил мне… А что с ним сейчас? — Он умер восемь лет назад от туберкулеза. Клаус даже на похороны не приехал… — Гертруда покачала головой. — У них были настолько плохие отношения? — Они совсем не общались. Клаус винил его в расточительности, а Стефан считал, что раз он старший, ему позволено больше. — Это он? — Анна указала на висящий перед ними портрет привлекательного мужчины. — Да. Они так похожи с Клаусом внешне и так различны внутри. Они немного помолчали; Анна рассматривала семейный портрет Ягеров, а Гертруда носки своих туфель. — Вы, наверняка, утомились, Анна. — Совсем нет, — она поспешила ответить сразу, поскольку уже знала чрезвычайную заботы экономки. — Вы бледны. — настороженно подметила Гертруда, хватая ту за руку, — Пойдемте, я напою Вас чаем. И Анна подчинилась, хоть порой и уставала от чрезмерного присмотра, была благодарна.

***

Поместье Ягеров не только внутри было впечатляющим, но и снаружи; большой зеленый, наполненный различными видами цветов, сад, за которым ухаживал, приходящий три раза в неделю садовник, вел в один из парков, где Анна никогда не была и сейчас, гуляя по саду, и, обходя его, в который раз, она решила выйти за его пределы. В парке почти никого не было, что ее немного покоробило; Анне хотелось познакомиться с соседями, хотя, как она заметила, те обходили поместье Ягеров стороной. Надо спросить об этом Гертруду, подумала она и присела на лавочку. На детской площадке играли несколько ребят, а их мамы, почти их не замечая, беседовали друг с другом. Скоро и мой ребенок будет играть здесь, пронеслось у нее в голове и погладила живот. — Могу ли я к вам присесть, фройляйн? — спросил мужской голос сзади, отчего она быстро вскочила. — Простите, не хотел Вас пугать. Перед Анной стоял мужчина средних лет, в красивом бежевом костюме и с деловым портфелем в руках. — Да, конечно, — она попыталась успокоиться. Анна сама себя упрекала в чрезмерной дикости и дрожи во всякий раз, когда к ней внезапно кто-то обращается. Проклятая лагерная жизнь, думала она про себя. Мужчина присел с ней рядом и положил портфель на колени; они просидели в молчании, глядя на играющих детей, пока мужчина не повернулся к ней. — Вы, должно быть, фрау Ягер? — Да. А как Вы узнали? Он улыбнулся. — Я видел, как Вы гуляли по саду Ягеров. Вольфганг Хайн. — Анна. — А где же Ваш супруг, Анна? — Вольфганг вновь улыбнулся, но немного игривее, — На службе? — Да. — Не понимаю я Ягера, как можно оставить свою супругу, да еще и в таком уязвимом положении?.. Анна осторожно покосилась на него. — Вы знаете герра Ягера? — Учились вместе. — просто ответил он. — Вы приятели? Вольфганг на секунду задумался с важным видом и снова растянулся в улыбке. — Вы знаете, мы могли бы ими быть, если бы не несносный характер Клауса… Ну, думаю, Вы об этом уже знаете. Анне сделалось не по себе, и она поежилась. Вольфганг продолжал. — Раз поместье Ягеров теперь не пустует и имеет хозяйку, то смею ли я напроситься в гости? Она оторопела, не зная, что ответить. Этот человек был напорист, но, вспомнив, что хотела обзавестись здесь парой-тройкой знакомых и избавиться от привычной зажатости, решила принять это его качество за манеру общения. — Разумеется. — Анна улыбнулась. Вольфганг встал, поправляя брюки, и взглянул на часы. — Мне уже пора… Было приятно познакомиться, фрау Ягер, — он поцеловал ее руку. — Берегите себя.

***

Тилике, как и обещал приехал через две недели с письмом от Ягера. Анна поначалу удивлялась, почему его адъютант теперь еще и почтальон, да быстро поняла, что здесь взыграла паранойя Ягера: письма могли перехватить по почте, а так Тилике наведывался в дом своего начальника по его приказанию доставить, к примеру, какую-нибудь необходимую безделицу. Анна в нетерпении раскрыла конверт и жадно принялась вчитываться в текст, написанный любимом почерком. Гертруда, чтобы не смущать Анну и занять чем-либо Тилике отвела того столовую. Она читала вдумчиво и нарочито медленно, чтобы подольше растянуть этот долгожданный момент. «Дорогая моя, Я знал, что без тебя мне будет одиноко, но не предполагал, что будет так невыносимо. Меня согревает лишь то, что вы с ребенком в безопасности. Какой сейчас срок? Вероятно, большой и скоро разрешишься. Как бы я хотел успеть к твоим родам, но на мою просьбу оберфюреру отправить меня в Берлин, тот пока молчит. Как наш малыш? Уже сильнее пинается? Я раздумывал над именами для мальчика и девочки, но ни к чему не пришел. Надеюсь, у тебя фантазия лучше. Не волнуйся не из-за чего, со мной все хорошо. Ничего нового пока не происходило, да и не произойдет, я полагаю. Надеюсь, Гертруда тебя не утомляет своей заботой, хотя я даже рад, что она рядом с вами, ибо как не позволит тебе лишний раз напрягаться. Она порой бывает надоедливой, но не кори ее за это, по-другому она не умеет. Как тебе наш дом? На мой взгляд, старомодный, но это единственное, что мне осталось от семьи… Сдается мне, Гертруда уже рассказала про «семейные скелеты в шкафу», что ж, так даже лучше, потому что мне это рассказать было бы почти нестерпимо. Если бы ты знала, как сильно я по тебе скучаю и хочу прожить это время с тобой. Прости, что меня нет рядом, когда я, как никогда, тебе нужен. Оставайся с Богом, Твой Клаус.» Анна не заметила, как у нее потекли слезы; она перечитывала письмо снова и снова, пока рыдания не застряли в горле. Только сейчас она осознала, как сильно нуждается в нем, как сильно ей хотелось вновь ощутить его тепло или поцелуй; плача, она почувствовала один мощный пинок изнутри и улыбнулась.

***

Сегодня Ягер ждал Тилике с особенным возбуждением, ведь по его подсчетам Анна уже разрешилась и должна была написать. Тилике все не было и, в раздражении, Ягер начал расхаживать по кабинету. Сейчас он возненавидел оберфюрера еще сильнее за то, что тот так и не отпустил его в Берлин; чертов мерзавец, думал он, выдалась бы возможность все рассказал его жене про бордельные похождения ее муженька. От раздумий его вырвал, наконец явившийся Тилике. Тот поздоровался, но Ягер был настолько нетерпелив, что сразу же потребовал письмо. Разорвав конверт, он начал читать. «Дорогой Клаус, Со мной все хорошо. Я разрешилась вчера, двадцать четвертого июля, пишу я это, потому что не знаю, когда ты прочтешь мое письмо. Роды начались ночью, но все закончилось уже утром; все прошло лучше, чем я ожидала, однако боль была хоть и адской, стало немного легче, когда мне положили ребенка, а я даже не поняла, кто это. Все это время со мной была Гертруда, не представляю, что я бы без нее делала. Акушерка, что пришла не выявила никаких осложнений, но я все равно была очень слаба и сразу же заснула. Проспала я недолго и тогда Гертруда принесла мне его. У нас мальчик и у него твои бриллиантовые глаза. Как бы я хотела, чтобы ты его увидел. Он родился крепким и здоровым. С нами все хорошо. И если уж ты мне предоставил выбрать имя для сына, я не раздумывая, назову его Николаус в честь его прекрасного отца. Мы ждем тебя, Анна.»