Desire

Красная верёвка ядовитой змеёй обвила тонкие запястья поверх белоснежных бинтов, и Достоевская потянула её конец вверх, заставляя спокойно наблюдающего за чужими действиями Дазая поднять руки над головой, согнув их в локтях. Федора закрепила запястья у изголовья широкой кровати, застеленной белыми отельными простынями, оставляя Осаму, уже скинувшего чёрный пиджак галстук и туфли, сидеть, опёршись на высокую спинку и свободно вытянув ноги. Дазаю было отнюдь не сложно распутать замысловатые узлы меньше, чем за минуту, но приятное ощущение стягиваемой кожи будоражило воображение и лишь усиливало интерес. Достоевская отпрянула, с нажимом проведя ладонью от плеча к впалому животу, и села напротив Осаму, не отрывая взгляда от пронзительных коньячных глаз. Девушка хищно улыбнулась и потянулась руками к кожаному ремню на своих брюках, нарочно громко ударяя металлической застёжкой по своему бедру. Дазаю оставалось только смотреть, как она стягивает с худых длинных ног обтягивающие брюки, показывая чёрное кружевное бельё, которое так прекрасно гармонировало с чёрной рубашкой и тугими ремнями портупеи, чувствуя постепенно усиливающееся возбуждение. – Решила устроить мне представление? Я заинтригован, – прокомментировал Осаму и игриво повёл бровями, когда длинные пальцы медленно огладили оголившееся острое колено, и Федора неспешно отставила согнутую ногу в сторону. Чёрное кружево с замысловатым узором обтягивало бледную фарфоровую кожу, и сквозь полупрозрачную ткань было видно гладко выбритый лобок, что не могло не вызвать насмешливую улыбку. – Ты можешь смотреть, – Достоевская не стала поправлять спавшие на лицо длинные пряди и согнула вторую ногу, проводя пальцами по ремням на груди, – но не трогать. – Как жестоко, – если бы у Дазая были свободны руки, то он определенно в драматичном жесте приложил бы тыльную сторону ладони ко лбу и устремил обречённый взгляд в потолок. Но запястья были связаны, а от расставленных в стороны худых бледных бёдер было невозможно оторвать глаз. Кожа девушки казалась шёлковой, почти прозрачной, такой, на которой нестерпимо сильно хотелось оставить множество синяков, глубоких порезов и укусов. Осаму даже не пытался скрыть заметно натянувшиеся брюки и просто расслабленно выдохнул, пристально наблюдая за каждым действием Федоры, которая, подцепив пальцами портупею, слегка приподняла выше край рубашки. Средний палец медленно очертил границу мраморной кожи низа живота и тёмных кружев, и скользнул ровно меж половых губ сквозь ткань. Достоевская почти натурально запрокинула голову назад, опираясь на свободную руку, которой сжала низкую заднюю спинку кровати, и рвано выдохнула, выставляя напоказ резко очерченную линию челюсти, где уже красовался оставленный Дазаем багровый засос. Осаму заинтересованно склонил голову в сторону, поджал тонкие губы и провёл по ним языком, прикусывая щёку с внутренней стороны. В тишине номера были отлично слышны тихие выдохи, раздававшиеся каждый раз, когда длинные пальцы соблазнительно оттягивали в сторону кромку белья, поверхностно и дразняще касаясь клитора сквозь сетку кружев. – Почти убедительно, у тебя отличные актёрские способности, – Дазай ни на секунду не поверил, что такие лёгкие касания могут вызвать такую бурную реакцию, но смотреть было приятно настолько, что желание кончить стало почти болезненным. – Так меня разоблачили. Как жаль, – слегка сведённые к переносице брови выпрямились, и с лица спало наигранное выражение наслаждения и нетерпения, а губы вновь растянулись в лукавой улыбке. Федора отпустила оттянутый край ткани, который со звонким шлепком ударился о кожу бедра, и запустила пальцы в растрепавшиеся волосы. Внезапно с лица сошёл даже лёгкий румянец. – В таком случае, может, и мне уделишь внимание? В отличие от тебя, я не подделывал возбуждение, – вкрадчиво предложил Осаму, слегка сгибая ноги в коленях. Достоевская с несколько секунд пристально на него посмотрела оценивающим взглядом, а после усмехнулась и приблизилась, легко устраиваясь на его бёдрах в позе наездницы, чем вызвала горячий рваный выдох. – Уделю, если ты правильно попросишь, – прошептала она в чужое ухо, слегка прикусив мочку, и вновь заглянула в помутневшие коньячные глаза. – Хочешь, чтобы я умолял тебя дать мне кончить? – Дазай прищурился и повёл тёмными бровями, опуская взгляд вниз, на образовавшийся вырез на груди, не без удовольствия отмечая, что сегодня бюстгальтер не ограничивал к ней доступ. – Именно, – Федора выпрямилась и прогнулась в пояснице, лукаво глядя на Осаму сверху вниз. Она не ожидала, что он, приблизившись лицом к грудной клетке, подцепит зубами чёрную пуговицу и впечатляюще легко вытащит её из петли с помощью языка, пронзительно глядя прямо в лиловые глаза. Оставив на середине груди ровную поблёскивающую полосу слюны, он слегка повернул голову и впился в мягкую плоть требовательным укусом. Достоевская не протестовала, сжимая пальцами воротник белой рубашки, и в уже непритворном наслаждении поджала губы, когда Дазай издал тихое мычание, с причмокивающим звуком оторвавшись от кожи. – Пожалуйста, – низким хрипловатым голосом прошептал он куда-то в вытянувшуюся шею, заставляя толпы мурашек пробежать по затылку от ощущения его тёплого дыхания, – пожалуйста, позволь мне кончить с помощью твоих прекрасных пальцев. Уверен, они будут отлично смотреться на моём члене, так, словно были созданы только для того, чтобы удовлетворять меня. Прошу, позволь мне ощутить это, пожалуйста. Иногда Федора поражалась тому, как легко и умело Осаму говорил возбуждающие грязные вещи, оставаясь доминантным даже со связанными руками и явно приносящей боль эрекцией. Она молча усмехнулась и скользнула рукой по чужой груди и плоскому животу, настойчиво сжимая пальцами выпирающий член. Когда Дазай мягко и протяжно простонал, запрокидывая голову назад и вскидывая бёдра навстречу долгожданным прикосновениям, Достоевская рвано выдохнула и поджала тонкие губы. Осаму не сдерживал нетерпеливых постанываний, которые для женских ушей были почти музыкой, заставляющей вязкую естественную смазку мокрым пятном оставаться на чёрных кружевах. Цепкие пальцы расстегнули кожаный ремень и ширинку, стягивая плотные брюки ровно настолько, чтобы высвободить член, прижавшийся к животу рвано дёрнувшего руками Дазая. Прохладные кончики пальцев пробежались по покрасневшей головке, истекающей предэякулятом, и вырвавшийся из губ звонкий стон вызвал желание или заткнуть Осаму ко всем чертям, или заставить его кричать ещё громче. Пока Федора не могла определиться, чего хочет больше, рука уже плавно скользила от основания до головки, обводя её по кругу большим пальцем и заставляя слегка покрасневшего от возбуждения Дазая напрягать и вытягивать ноги, пальцами собирая простыни. Но ровно за секунду до того, как Осаму уже был готов кончить, пальцы плотным кольцом сжались у гладкого лобка. И этот жалобный и недовольный стон был настолько сладким, что почти довёл девушку до пика. – Это очень жестоко, чтобы ты знала, – тяжело дышащий Дазай болезненно поморщился, ёрзая бёдрами по кровати, – наслаждаешься чувством власти? – Мы ещё не закончили, – на лице расплылась хищная улыбка, и Осаму коротко усмехнулся, на мгновение устремив взгляд в потолок, когда Достоевская потянулась к одной из тумбочек сбоку от кровати, на которой стоял минималистичный округлый светильник. Всё-таки ей больше понравилась перспектива услышать его крики. – Серьёзно? – Дазай не успел договорить, сорвавшись на звонкий стон, когда к крупной головке прикоснулся меленький вибратор в виде капсулы, но пальцы всё еще продолжали сжимать член, не позволяя кончить. «А она отлично подготовилась», – промелькнула мысль в голове, пока Осаму жмурился и впивался ногтями в лицевую сторону ладоней, собирая ногами простыни. Вибрация была настолько приятной, что становилось больно. – Знаешь, тебе к лицу беспомощность, – прошептала Федора, склонившись к чужой шее и оставив мокрый засос под ухом. – Тебе эта роль лучше подходит, – съязвил Дазай в ответ и тут же почувствовал, как капсула скользнула по уздечке и слегка надавила на уретру. Этого было достаточно, чтобы сорваться на особенно громкий скулящий стон и, почувствовав ослабившуюся хватку паучьих пальцев, кончить себе на живот, окропив белёсыми каплями ткань рубашки. Осаму запрокинул голову, силясь отдышаться и поправить спавшие на лоб каштановые пряди. – Возможно, – спустя минуту задумчиво ответила Достоевская, неторопливо распутывая узлы на тонких запястьях и периодически морщась от ощущения непозволительно сильно промокшего белья от выделившейся смазки, которая теперь неприятно холодила кожу. Только почувствовав, что верёвка ослабилась, Дазай решительно опустил руки вниз, одной сжимая тонкую талию, а другой проворно скользнув к промежности, под рубашку, чтобы подтвердить свои догадки. – Не знал, что тебя настолько возбуждают стоны. Ты такая мокрая, что войти прямо сейчас не составит никакого труда, – проговорил он плутовским тоном, отодвигая в сторону сетчатую ткань и медленно проникая внутрь средним пальцем, – как насчёт ещё одной партии? – С удовольствием, – на спокойном лице не отразилось никакой реакции, когда длинный палец, войдя полностью, плавно согнулся и надавил на мягкие влажные стенки. Осаму коротко хмыкнул и поднялся с кровати, по пути к столу застёгивая ширинку и небрежно откидывая в сторону ремень. Федора несколько секунд просто наблюдала за плавной походкой, а после поправила кружева и поднялась вслед за Дазаем, методично расставляющим фигуры на свои места. Но стоило ей свернуть к свободному стулу, как цепкие руки обвились вокруг талии и потянули её назад, заставляя сесть на слегка разведённые в стороны колени Осаму. Дазай плотно прижал девушку спиной к себе и уткнулся носом в шею, вдыхая смешавшийся в приятно мягких волосах терпкий запах духов и табака. Достоевской показалось, что он решил убить её, сломав выпирающие рёбра так, чтобы одно обязательно насквозь пронзило прогнившее сердце, но хватка немного ослабилась, когда одна рука настойчиво провела по внутренней стороне бедра. – Е2-Е4, если тебя не затруднит, – проговорил он, прикусывая мочку и слегка оттягивая вниз лаконичную серебряную серёжку, пока рука нежно поглаживала фарфоровую кожу ноги. Федора закатила глаза и вытянула руку, переставляя белую пешку на заданную позицию. Пару секунд подумав, она развернула доску на девяносто градусов, чтобы не приходилось тянуться к своим фигурам в другой конец стола, и сделала ход. – Е7-Е5, – оповестила она, потому что на доску Дазай явно не смотрел: длинные пальцы слегка оттянули кружева, ненавязчиво поглаживая гладкий лобок. – В1-С3, – почти скучающим тоном сказал Осаму, опаляя лебединую шею тёплым дыханием, пока прохладные пальцы сквозь тонкие кружева надавили на клитор, медленно обводя его по кругу. – F8-B4, – передвинув белого коня, ответила Достоевская, тут же нападая на него слоном, и старательно делала вид, что нехитрые манипуляции Дазая её никак не касаются. – Ферзь на G4, – Осаму провёл языком по гладкой коже, впиваясь укусом в оставленный собой же багровый засос, и опустил левую руку ниже, плавно вставляя два пальца внутрь горячего влажного тела. Сгибая их волнообразными движениями, Дазай продолжал играть с набухшим клитором самым кончиком пальца, слегка щекотя чувствительное место, на что Федора только чуть шире расставила ноги. Она ясно почувствовала поясницей, как чужой член снова начал наливаться кровью. – G8-G6, – Достоевская поджала губы, вслушиваясь в редкие хлюпающие звуки, но подумала, что надо было заранее достать новый тюбик из тумбочки, хотя даже так вряд ли Осаму стал бы его использовать. Спустя пару минут Дазай забрал её ферзя, за несколько ходов до этого пожертвовав собственным, и поставил королю шах слоном, на что девушка сделала рокировку. Осаму до самых костяшек вдавил пальцы внутрь, другой рукой разводя половые губы, всё ещё скрытые чёрными кружевами, в стороны. – Давай-ка немного сменим позу, – прошептал Дазай и, не дожидаясь ответа, поднялся со стула. Развернув хрупкое тело, Осаму подхватил Федору под ягодицами, заставляя ногами обвить свои бёдра, и повалил её на стол. Достоевская не успела вовремя среагировать и снова ударилась головой о твёрдую поверхность. Пока она, прошипев в сторону Дазая проклятья на русском, растирала затылок, он успел свести худые бёдра вместе и стянуть с них бельё, заставляя вытянуть длинные ноги. В коньячных глазах лукаво загорелся огонёк адского пламени, когда Осаму, одной рукой удерживая ноги под коленями, заставил бёдра девушки сильнее прижаться к животу, открывая для себя отличный вид. – Я выиграла, – проговорила широко ухмыляющаяся Федора, свободно скрестившая руки за головой, и перевела горящий аметистовый взгляд на доску. Дазай знал, что через пару ходов она точно поставила бы ему мат слоном и ладьёй, да только его конь и пешки уже загнали короля в угол. Вопрос был только в том, кто быстрее выстроит комбинацию, но Осаму с самого начала игры решил себя этим не утруждать. – Не думаю, сейчас мой ход, и, знаешь, что? Мат, – Осаму с такой же улыбкой устроил обе ноги на своём плече, рывком ближе придвигая к себе Достоевскую, и поставил чёрному королю мат, нарочно громко ударяя белой фигурой о деревянную доску. Федора затихла и, задумавшись, несколько секунд просто пялилась на доску, просчитывая все ходы с самого начала. Так не должно было быть. Не успев упрекнуть Дазая в жульничестве, Достоевская почувствовала, как какой-то небольшой предмет настойчиво упёрся в её губы, заставляя разомкнуть челюсть и взять его в рот, прикусив зубами, как кляп. Она устремила злобный взгляд на чересчур довольного Осаму и, обведя гладкий предмет языком, она поняла, что это была одна из фигур, ферзь по ощущениям. – Как жаль, ты снова проиграла, – по виду Дазая и приторно-сладкому тону любой определил бы, что ему нисколько не жаль, – придётся выполнить ещё одно моё желание. – Трахнешь меня моей же фигурой? Оригинально, – раздражённым тоном ответила девушка, когда Осаму вытащил фигуру и покрутил перед лицом чёрным ферзём, поблёскивающим от слюны. Всё равно ему было бесполезно что-то доказывать. – Твоей срубленной фигурой, – уточнил Дазай, вновь прижимая бёдра к впалому животу и проводя кончиком фигуры вдоль промежности. Надавив им на вход, Осаму, пристально следящий за чужой реакцией, плавно ввёл холодный предмет внутрь, крепко придерживая его пальцами за основание. Федора больше удивилась неожиданному желанию Дазая, чем ощущению длинной шахматной фигуры внутри, но запрокинула голову назад, вжимаясь затылком в стол. Плотно сжатые вместе бёдра усиливали приятные ощущения, но Достоевская не отбрасывала мысль, что Осаму нашёл способ сжульничать даже в такой игре, как шахматы, потому что она не могла просчитаться. Дазай продолжал медленно трахать её поверженным ферзём, надавливая на ноги под коленями, и наслаждаясь тем, как эротично и развратно это выглядит с его ракурса. Настолько развратно, что сдерживаться и нежничать больше не было ни сил, ни желания, и Осаму, не отводя горьких коньячных глаз от соблазнительно распахнувшегося воротника чёрной рубашки, с пошлым хлюпом вытащил предмет и небрежно откинул его в сторону, запуская руку в карман брюк. Все мысли Федоры быстро вытеснил грохот скинутой со стола доски вместе с оставшимися на ней фигурами, которые звонко раскатились по всей комнате. Достоевская повернула голову на резанувший ухо шум, пока Дазай зубами раскрыл металлически поблёскивающий квадратик и с тихим стоном раскатал презерватив по возбуждённому члену за пару движений. – Знаешь, твои бёдра выглядят слишком соблазнительно, чтобы не уделить им внимания, – задумчиво проговорил Осаму, встретившись со спокойным лиловым взглядом, в недрах которого плескалось лёгкое раздражение, и толкнулся в щель между сведёнными худыми ногами. С широкой улыбкой на лице Дазай заставил девушку скрестить колени, чтобы бёдра сжимали его плотнее со всех сторон, и продолжил плавные движения, имитирующие фрикции. Мраморные щёки Федоры слегка покраснели, и она медленно провела рукой по длинной шее и острым ключицам, запуская костлявые пальцы под тугие ремни. Когда девушка слегка прикусила нижнюю губу, запуская ладонь под рубашку, Осаму усмехнулся и без предупреждения до упора вошёл внутрь одним плавным движением, широко раздвигая сведённые ноги в стороны. Пальцы до синяков сжали нежную бледную кожу, и Дазай, запрокинув голову, мягко простонал, пару секунд наслаждаясь узостью и теплотой стенок, пока Достоевская рвано выдохнула, пытаясь привыкнуть к неприятному натяжению. Осаму медленно вышел наполовину и грубо толкнулся снова, сразу задавая жёсткий темп, чтобы вдоволь насладиться болезненным шипением и вздохами, которые вырывались из покусанных губ при каждом глубоком проникновении. Дазай для собственного удобства рывком заставил Федору съехать ягодицами со стола и продолжил трахать её на весу, буквально насаживая на свой член. Тела со звонкими хлопками ударялись друг об друга, заставляя щеки залиться непрошеной краской. Достоевская в наслаждении поджимала пальцы на ногах каждый раз, когда Осаму, на лоб которого неаккуратно спали вьющиеся пряди, протяжно и сладко стонал, прикрывая густые ресницы. Но она не стала сдерживать усмешку, когда услышала в очередном сдавленном мычании тень наигранности. Дазай, поняв, что его поймали на притворстве, хищно усмехнулся в ответ, и глубже вошёл в податливое тело, впиваясь цепкими пальцами в худые ягодицы до появления красноватых следов от ногтей и разводя их в стороны. Недостаток смазки делал трение крайне болезненным, и Достоевская, схватившись одной рукой за край стола, подумала, что такими темпами вполне могла бы пойти кровь, но Осаму, не изменяя своим привычкам, прервал размышления, умудрившись перевернуть Федору на живот, не покинув теплоты её тела, и продолжить втрахивать в стол до скрипа ножек. Достоевская согнула одну руку в локте и подтянула под себя, а кончиками пальцев вытянутой вперёд руки продолжила безрезультатно цепляться за край мебели. Дазай схватился за ремень портупеи, обтягивающий талию, и потянул на себя, до основания насаживая девушку на свой член. Вторая рука зарылась в растрепавшиеся чёрные волосы и сжала их у корней, заставляя Федору зажмурившись подняться на вытянутых руках и распахнуть губы в немом стоне. Руки Осаму обвились вокруг талии и шеи, плотно прижимая худое тело к своей груди, и Достоевская сумела подавить судорожный выдох, когда Дазай томно простонал хриплым голосом, обжигая её ухо горячим дыханием. Федора схватилась обеими ладонями за руку, которая обхватывала её поперёк шеи, впиваясь ногтями в кожу сквозь растянувшиеся бинты, и рвано подалась назад, самостоятельно двигаясь на члене Осаму. Достоевская ощутимо сжалась на особенно громком высоком стоне Дазая и резко почувствовала, как в оргазме подогнулись острые колени. Тяжело дыша, она расслабилась в чужих руках и ощутила, как запульсировал внутри плотно обхваченный стенками твёрдый член. Осаму со сдавленным мычанием кончил в презерватив, вжимаясь в обмякшее подрагивающее тело и до хруста сжимая выпирающие рёбра. Сгиб локтя надавил на горло и на минуту, пока Дазай отходил от оргазма, перекрыл доступ к кислороду. Когда Осаму ослабил хватку и выскользнул из сжимающегося отверстия, раскрасневшаяся девушка еле сдержала желание закашляться и болезненно простонать. Возбуждение перестало смягчать боль от сильного растяжения стенок, и Федора поморщилась от неприятного ощущения прохлады. – А для японца у тебя размер, что надо, – хрипло усмехнулась Достоевская, опираясь руками о деревянную поверхность, пока Дазай застёгивал брюки и выкидывал в урну использованный презерватив. Осаму игриво повёл бровями и развернулся к девушке лицом, накидывая на плечи отброшенный пиджак и надевая туфли. – А русские девушки, оказывается, гораздо выносливее японок. Приятный бонус, – губы растянулись в приторной улыбке, – не хочешь сыграть ещё раз? – Обойдёшься, – Федора вымученно закатила глаза и мотнула головой в сторону, смахивая спавшие пряди с лица. Она развернулась и медленно подошла к кровати, на которую Дазай метко откинул кружевное бельё, прекрасно зная, что он пристально смотрел на рубашку, едва ли прикрывающую ягодицы, между которыми поблёскивала естественная смазка. Осаму вскинул брови и провёл языком по нижней губе, когда Достоевская нагнулась, чтобы надеть на себя полупрозрачную ткань. Пока взгляд Дазая был устремлён на худые бёдра с синеватыми следами от его пальцев, Федора пренебрежительно посмотрела на разбившуюся бутылку вина, что вместе с растаявшим льдом пропитало ковёр, и разлетевшиеся по комнате шахматы с треснувшей в середине деревянной доской. Она покачала головой и прошла в другую часть номера мимо проводившего её плотоядным взглядом Осаму и закурила из оставленной на диване пачки, опираясь поясницей о столик. Приятное чувство удовлетворения и лёгкой усталости разлилось по расслабленному телу, заставляя блаженно прикрыть чёрные ресницы в глубокой затяжке. – А я-то думал, тебя хватит на ещё один заход. Я мог бы связать тебя на кровати и вставить в этот прекрасный рот кляп, разве не заманчиво? Уверен, твоим соскам бы очень понравилось ощущение моего языка, – Дазай упёрся обеими руками в стол рядом с бёдрами Достоевской, которая, сверкнув тяжёлым взглядом, выдохнула клубящийся дым прямо ему в лицо. – Проваливай, – оба отлично хорошо понимали, что это предложение – лишь способ красиво попрощаться, чтобы больше никогда не встретиться в подобной обстановке, потому что новые свидания уже не имели бы смысла. Любопытство было удовлетворено. Осаму хмыкнул и выхватил из паучьих пальцев сигарету, развязной походкой направляясь к выходу. Положив ладонь на лаконичную ручку, Дазай поднял голову и выдохнул в потолок горьковатый вишнёвый дым, а после вышел из номера. Федора облегчённо выдохнула и направилась к кровати за брюками, чтобы одеться, потому что спать в таком беспорядке она не собиралась. – Блять! – болезненно прошипела она, резко прижимая к себе ногу, которой наступила на откатившуюся к кровати белую пешку.