Desire

Длинные пальцы размеренно перелистывали тонкие бумажные страницы, пока выразительные, но со временем потускневшие аметистовые глаза бегали по знакомым строкам. Достоевская сидела в позе лотоса, прислонившись спиной к прозрачной стене камеры, и старательно не обращала внимания на боль впивающихся в твёрдую поверхность лопаток. Рука лёгким движением убрала за ухо спавшие на лоб чёрные пряди и задумчиво провела по шероховатой бумаге, отросшим, слегка расслоившимся ногтём подцепляя верхний уголок. Федора несколько раз устало моргнула густыми ресницами, сосредотачивая расфокусированный взгляд на одной точке где-то в пустоте, и вымученно выдохнула, запрокидывая голову назад. Яркий холодный свет раздражал слизистую глаз, заставляя их слегка краснеть и слезиться, и девушка зажмурилась, намереваясь попытаться на некоторое время уснуть. Беспрестанная болтовня Дазая из соседней камеры со временем стала для её ушей, на которых теперь отсутствовали привычные серьги, чем-то вроде фонового шума, от которого при желании можно было абстрагироваться. Но, даже так, заснуть под нелогичные и глупые разговоры было крайне проблематично, поэтому чаще приходилось ждать, пока Осаму первым провалится в пустоту и замолкнет хоть на несколько часов. – А вообще, ты не думаешь, что это действительно странно? Как вообще можно было в здравом уме придумать ковёр-самолёт? Я ещё понимаю, если бы он просто летал, но нет, он ведь, вроде как, душу имел или что-то вроде того. Хотя, тебе, наверное, не понять, каково это, – под конец наигранно-жалостливым тоном проговорил Дазай с наглой улыбкой на губах. Он лежал на спине поперёк одноместной кровати, согнув ноги в коленях и свободно свесив голову с края, а коньячные глаза ни на секунду не отрывались от неподвижной Достоевской, скользя по открытой бледной шее, острым плечам, на которых белая форма висела, словно на металлической вешалке, и худым бёдрам. Со скуки Осаму часто представлял, как медленно подцепляет края свободных штанов и стягивает их вниз по длинным ногам, обнажая мило выпирающие тазовые косточки над полоской чёрного однотонного бёлья, на которых он определённо оставил бы багрово-красные следы своих зубов. Он не знал, нормально ли вообще было держать людей разного пола в соседних камерах, но мысленно благодарил за это кого-то неопределённого, потому что видеть огоньки раздражения в лиловых глазах, ловящих его за этим занятием, было отличным развлечением. – А тебе не понять, каково быть в здравом уме, – негромко бросила она в ответ, не отображая на спокойном лице никакого участия к разговору, но Дазай услышал и издал громкий смешок, переворачиваясь на живот и устраивая подбородок на лицевой стороне ладони. – Неужели ты всё ещё можешь говорить? Я уж грешным делом подумал, что ты умерла и совсем меня не слушаешь, – тёмные глаза слегка прищурились и метнулись к подносу доставленной еды, а плотно объятая стерильными бинтами рука лениво притянула его к себе со специальной полки, чудом не уронив посуду на пол. – Тебя послушаешь, вскрыться захочется, – ответила по-русски Федора и даже не посмотрела на поднос, снова возвращаясь туманными мыслями к книге в своих руках, но внезапно она почувствовала, как слегка дёрнулся правый глаз, – хотя ждать в любом случае осталось недолго. – Эй, я тебя не понимаю, говори по-японски. В конце концов, это неуважение к собеседнику, – Осаму взял палочки и бездумно отправил в рот нечто, напоминающее рис с пластиками свинины и овощами в отдельной миске. Цепкий взгляд всё еще следил за девушкой, которая не сделала попытки даже посмотреть в сторону еды, и Дазай заинтересованно наклонил голову в сторону, проглатывая безвкусную смесь. – Знаешь, я не ожидал, что ты настолько проникнешься моей идеей самоубийства, что решишь заморить себя голодом. Судя по твоему виду, тебе немного осталось, я даже завидую, – он драматично вздохнул, устремляя взгляд в потолок и прожёвывая похожий на кашу переваренный рис, – Хотя смерть от голода очень болезненная, но, думаю, ты переживёшь. Достоевская повернула голову в его сторону, одаривая широко улыбающегося Осаму пренебрежительным и недоумевающим взглядом. Она почти привыкла к тому, что в его высказываниях не было никакой логики, но всё-таки слегка непонимающе приподняла чёрную бровь в ответ на поражающе идиотскую игру слов, слетевшую с его губ. – У тебя гораздо больше шансов воплотить это в жизнь, так что тебе стоит серьёзно над этим подумать, – встретившись с горьким коньячным взглядом Дазая, Федора игриво вскинула брови и отвернулась с лёгкой улыбкой на губах. – Увы, болезненная смерть меня не привлекает, – драматично протянул Осаму и задумчиво обхватил рукой своё запястье, соединяя подушечки большого и указательного пальца. – Я просто не уверена, что это в принципе съедобно, хотя для тебя, думаю, вполне подходит, – добавила она, пренебрежительно сверкнув лиловыми глазами куда-то в потолок и небрежно махнув рукой в сторону подноса. – Спорим, что ты не сможешь… – Дазай не успел договорить, как его прервал ставший более громким голос девушки. – Слишком очевидная манипуляция, хватку теряешь, – Достоевская посмотрела на пластиковый стакан воды, стоящий рядом с двумя мисками, и, нагнувшись, потянулась к нему. – Тогда давай сыграем на желание? В прошлый раз мы так хорошо провели время, разве нет? – приятные воспоминания замелькали картинками в сознании Осаму, который неотрывно смотрел на то, как заманчиво приподнимался кадык Федоры при каждом мелком глотке. Прозрачная капля отрывисто стекла с уголка губ по острой линии челюсти, и Дазай почти благодарил Бога за своё идеальное зрение, которое позволяло ему не упустить такой прекрасный вид, который в его голове принял слегка развратные красноватые оттенки. Осаму слишком живо представил, как медленно слизывает прохладные капли с гладкой кожи, а после впивается в неё болезненным засосом, заставившим её зажмуриться и вскрикнуть, упираясь слабыми руками в его плечи. Дазаю бы очень хотелось, чтобы Достоевская оказала сопротивление, попытавшись его от себя оттолкнуть или даже ударить, потому что в таком случае Осаму бы перевернул её на живот и завёл руки за спину, со всей своей грубостью вжимая дрожащее тело лицом в холодный пол и заставляя раздвинуть ноги. Одни только мысли об этом уже заставляли лёгкое возбуждение теплом разлиться по телу. – В прошлый раз ты выиграл нечестно, – безучастно напомнила Федора, возвращая опустошённый стакан на место и проводя большим пальцем по слегка раскрытым влажным губам. Дазаю показалось, что это не должно было выглядеть настолько эротично, чтобы заставить его нетерпеливо  поджать собственные.  – Разве? Не помню такого, – отмахнулся он, отставляя на треть пустую тарелку в сторону,  – по-моему, ты просто не умеешь проигрывать. – По-моему, ты просто был настолько уверен, что проиграешь в честной игре, что решил сжульничать, – слегка пожала плечами Достоевская, укладывая раскрытую книгу страницами вниз на вытянутые ноги, и добавила более твёрдым тоном, – Как мне заставить тебя заткнуться хотя бы на пару часов? – О, я бы точно нашёл пару интересных способов, если бы мог прикоснуться к тебе, – юркий язык Осаму скользнул между губ, растянувшихся в хищной плутовской ухмылке, – но, раз уж пока я не могу себе это позволить, сыграй со мной. Выполню любое твоё желание, если выиграешь. Даже могу молчать целые сутки и не донимать тебя, разве не заманчиво? Заискивающий тон и сверкающий предвкушением тёмный взгляд делали Дазая похожим на змея, медленно, плавными скользящими движениями подбирающегося к своей жертве, которая милосердно приняла на себя беззащитную роль, чтобы выждать момент и наброситься, беспощадно отгрызая хищнику голову. – Для тебя физически невозможно никого не донимать, – Федора недоверчиво повела чёрными бровями, чуть ниже съезжая спиной по стеклу, – Боюсь, у тебя начнётся ломка, и ты умрёшь прямо в этой камере. – Вот и проверим, – Дазай пожал плечами и поставил кулак на раскрытую ладонь. – Серьёзно? – её ноготь слегка надавил на мягкий корешок, оставляя на нём след в виде полумесяца. – Что, испугалась? – Осаму слегка наклонил корпус вперёд, игриво вскинув брови. – Я уже говорила, что твои манипуляции слишком очевидны. Тебе стоит сменить тактику. – Первые ножницы, до трёх побед. Раз, – Дазай успешно проигнорировал её слова, и Достоевская почти машинально выставила сжатый кулак в его сторону, – два, три. Обе ладони выбросили ножницы, и Федора могла даже не глядя определить, какая именно улыбка заиграла на чужих губах и как загорелись азартом тёмные глаза. – Раз, два, три, – пальцы Осаму выпрямились, изображая бумагу, в то время как Достоевская второй раз подряд выбросила ножницы. – Это было предсказуемо, – всё так же безучастно прокомментировала она, мысленно записывая счёт в свою пользу. – Решил дать тебе фору, но ты совсем не хочешь ценить во мне джентльмена, – горестно вздохнул Дазай, похрустывая суставами, – Раз, два, три. Он оставил сжатую руку в прежнем положении, а Федора распрямила длинные сухие пальцы, по бокам которых красовалась пара воспалённых царапин, оставленных тонкой бумагой. По одному только победно сверкающему взгляду Осаму можно было понять, что он уже чётко знал, как достичь того, что хотел получить от той игры, и не собирался уступать. А Достоевская позволяла ему эту вольность, потому что это помогло бы на какое-то время развеять привычную скуку до того момента, как всё закончится. – Тебе осталось выиграть один раз. Уже знаешь, чего хочешь? – заинтересованно спросил Дазай и выставил ладонь вперёд в знак перерыва. – Возможно, – девушка задумчиво отвела взгляд в сторону, большим и средним пальцем огладив острый подбородок.   – Не поделишься? – Осаму повторил её жест, слегка подцепляя отросшим ногтём тонкую нижнюю губу. – А ты? – Федора снова небрежно убрала за ухо пряди чёрных, как смоль, ломких волос, которые в последнее время всё чаще начала находить на подушке и одежде. – Воздержусь, – Дазай со злорадной усмешкой несколько раз ударил кулаком по раскрытой ладони, одновременно с Достоевской выбрасывая бумагу. На бледном обескровленном лице со впалыми тёмными щеками отразилось лёгкой раздражение, когда Осаму, явно намеренно, четыре раза подряд постарался, чтобы выбранные ими фигуры оказывались идентичными, оттягивая конец игры. – Долго будешь откладывать свой проигрыш? – спустя пару минут безуспешных, но не блещущих старанием попыток выбросить различную с Дазаем комбинацию Федора выставила ладонь вперёд, останавливая игру, тогда как Осаму это, по-видимому, очень веселило. – О, я могу часами смотреть на то, как мило ты от этого злишься, – пытливый коньячный взгляд слишком очевидно устремился на слегка оттянутый ворот белой формы, соблазнительно открывающий острую ключицу, на которой он уже имел честь оставить болезненные багровые укусы и сине-фиолетовые засосы. Ему всегда казалось, что без них мраморная бледная кожа выглядела слишком скучно. – Но ты можешь в этот раз выбрать ножницы и посмотреть, что будет, – Дазай вскинул тёмные брови, впиваясь требовательным взглядом в аметистово-серые глаза. – И проиграть? – Достоевская пренебрежительно усмехнулась и слегка пожала костлявыми плечами, из-за чего воротник почти полностью оголил одно из них. – Возможно. А, может, и нет, – Осаму беззаботно развёл руки в стороны и растянул губы в лучезарной улыбке, шедшей в разрез с азартным огоньком в потемневших глазах. Федора устало закатила глаза и вернула руки в прежнее положение, показывая готовность продолжить игру. – Раз, – протянул Дазай, пытаясь найти в спокойном взгляде Достоевской что-то такое, что покажет её решение, – два, – девушка слегка опустила длинные ресницы, приподнимая уголки губ в мягкой улыбке, – три. Федора лёгким движением выбросила вперёд два раздвинутых пальца, цепляясь глазами за распрямившуюся ладонь Осаму. – Что ж, ты выиграла, – он изобразил свободной рукой ножницы и несколько раз сомкнул пальцы на распрямлённой ладони, «разрезая бумагу», – загадывай желание. Достоевская звонко усмехнулась, поглаживая ребром указательного пальца нижнюю губу с небольшой царапиной в середине, и устремила задумчивый взгляд в потолок. Может, Дазай и знал, что она последует его совету, но угадать, чего она захочет, он при всём желании не смог бы, и это заставляло Федору ощущать сладкий контроль, приятно разливающийся теплом по ослабевшему телу. Она отложила книгу на пол и поднялась на ноги, подходя к кровати и садясь перед ней на пол в позу лотоса так, чтобы спиной опереться на боковую часть и находиться прямо напротив застывшего в ожидании Осаму. – На что ты рассчитывал, отдавая мне победу? – поставив локоть на колено, Достоевская положила подбородок на лицевую сторону ладони, заинтересованно наклоняя голову в сторону. Она не стала поправлять спавшие на лоб пряди, не отрывая глаз от Дазая, который сполз со своей кровати, чтобы отзеркалить позу визави. – На то, что ты придумаешь что-то интересное? – Осаму пожал плечами и, встретившись с пренебрежительным взглядом, продолжил, – Ну и мне показалось, что ты можешь обидеться, если проиграешь третий раз подряд. Под снисходительным тоном скрывалось прекрасное понимание того, что если бы Федора действительно стремилась выиграть, то она бы добилась своего в любом случае, но Дазаю слишком нравилось то, как она слегка сводила брови к переносице, позволяя лёгкому раздражению отразиться на аристократичном лице. – В любом случае, – Достоевская слегка прикусила нижнюю губу, оставляя на ней поблёскивающий в ярком свете след слюны кончиком юркого языка, – теперь твоя очередь устраивать представление. – Думаю, мне будет неловко, если я буду делать это один, – Осаму в наигранном смущении поджал губы и провёл по ним указательным пальцем, – Не составишь мне компанию? Федора не стала отвечать, вместо этого схватившись цепкими пальцами за край белой кофты и медленно приподняв его выше, чтобы оголить бледную кожу живота со слегка выпирающими рёбрами. Дазай ни на секунду не отрывал от неё пристального взгляда и судорожно выдохнул, нетерпеливо сглатывая, когда она прикусила край одежды и чуть запрокинула голову так, чтобы оголить не скрытую бюстгальтером небольшую грудь со вставшими от прохлады тёмными сосками. Осаму понял, что многое упустил, в прошлый раз не поиграв с ними как следует, потому что он с удовольствием потянул бы за тонкую металлическую цепочку, соединяющую зажимы на груди. Он насмешливо улыбнулся в ответ на требовательный лиловый взгляд ожидающей от него ответных действий Достоевской и запустил руку под собственную одежду, оглаживая плоский живот и грудь. Зажав зубами край кофты, он скользнул ладонью под резинку свободных штанов, не скрывающих его очевидное возбуждение, и с тихим приглушённым стоном прикоснулся к члену сквозь боксеры, пристально глядя на тяжело дышавшую Федору. Девушка сползла чуть ниже, упираясь одной рукой в пол, и медленно расставила согнутые ноги в стороны, сквозь плотную ткань проводя вниз по внутренней стороне бедра и поджимая пальцы на босых ногах. Дазай хрипло усмехнулся, приспуская штаны, чтобы с глухим мычанием освободить тут же прижавшийся к животу твёрдый член. Большой палец с нажимом провёл по поблёскивающей от предэякулята головке, и Осаму судорожно выдохнул, упираясь пяткой согнутой ноги в холодный пол. Коньячный взгляд помутнел от вожделения, а бледные щеки покрылись лихорадочным румянцем, и рваные движения длинных пальцев на возбуждённом члене выглядели настолько эротично, что Достоевская рвано выдохнула, с нажимом провела ладонью по промежности, сквозь одежду чувствуя выделившуюся вязкую смазку, и слегка свела колени. – Тебе не кажется, что это немного нечестно? – спросил тяжело дышащий Дазай, выпустив изо рта край одежды с образовавшимся на нём тёмным пятном слюны, и приподнял уголок губ, – или ты стесняешься снять передо мной штаны? Конечно, не только перед ним, потому что никто и не собирался волноваться насчёт наблюдающих через камеру многострадальных охранников, которые почти наверняка порывались выключить оборудование к чертям собачьим, чтобы не становиться свидетелями, которых нужно будет убрать. – Только штаны? – разомкнув сжатую на ткани челюсть, спросила Федора, игриво приподнявшая правую бровь, и сильнее прижала к животу согнутые ноги, продолжая размеренно поглаживать половые губы через ткань. – Можешь снять всё, – с придыханием проговорил Осаму, кольцом сжимая член у основания и плотоядно глядя на открывшиеся изящные лодыжки. – После тебя, – Достоевская закинула ногу на ногу и упёрлась второй рукой в пол, поджимая губы от того, как приятно напряглись мышцы бёдер. – Как скажешь, – Дазай одним движением снял с себя кофту, схватившись за край сбоку, и откинул её в сторону вместе со стянутыми вниз по ногам штанами и боксерами. Он запустил руку в растрепавшиеся волосы, убирая назад спадающие на лоб пряди, и слегка напряг плоский живот, показывая приятный глазу лёгкий пресс. Федора прикусила нижнюю губу, задерживая требовательный взгляд на чужом обнажённом теле, и оттолкнулась руками от пола, вставая на разведённые в стороны колени. Перекрестившиеся руки зацепились за края одежды и медленно потянули их наверх, обнажая сильнее очертившиеся над впалым животом рёбра и грудь. Откинув кофту в сторону, Достоевская дразняще спустила резинку штанов под соблазнительные тазовые косточки, открывая вид на гладкий лобок. Осаму протяжно простонал, сильнее проводя рукой по всей длине и большим пальцем оглаживая алую головку. – Дразнишь меня? Как неприлично, – усмехнулся Дазай, продолжая ритмичные движения, – Знаешь, если бы я мог до тебя дотронуться, я бы повалил тебя вот на эту кровать, – он кивнул головой на постель за спиной слегка покрасневшей девушки, вернувшейся в прежнее положение и медленно продолжающей стягивать с себя остатки одежды, – связал руки за спиной и натягивал на свой член до тех пор, пока ты не потеряла бы сознание от усталости. Федора только сейчас почувствовала, насколько сильно её заводили грязные разговоры Осаму, полностью стянув с себя штаны вместе с чёрным однотонным бельём и шире раздвинув перед ним подрагивающие ноги. Длинные паучьи пальцы ласкали чувствительный набухший клитор, обводя его по кругу, и в прохладной камере внезапно стало слишком жарко, чтобы сохранять спокойное размеренное дыхание. Дазай, поджав губы, обхватил член у основания, чтобы раньше времени не кончить, глядя на обнажённую раскрасневшуюся Достоевскую со слегка растрепавшимися волосами. – Даже не вставишь ради меня пальцы? – нарочито обиженным тоном поинтересовался он, – Уверен, это прекрасное зрелище: видеть, как ты растягиваешь себя пальцами, представляя на их месте мой член, – и задумчиво добавил, самодовольно усмехаясь, – Несмотря на то, что они недостаточно длинные. Федора кинула на него помутневший взгляд исподлобья, намереваясь что-то ответить, но внезапно свела ноги и прижала ребро свободной ладони к носу, резковато мотнув головой в сторону и издав при этом слишком милый высокий звук, чтобы Осаму не замер на несколько секунд, поняв, что она чихнула, слегка сморщив аккуратный нос. Дазай при всём желании не смог бы сдержать расплывающуюся на лице улыбку при виде застывшей в этой позе Достоевской и громко рассмеялся, прикрывая рукой глаза. – Это было очень мило, – спустя полминуты проговорил он, утирая выступившие от смеха слёзы и все ещё подрагивая всем телом, – не знал, что ты так умеешь. Осаму снова рассмеялся, постукивая кулаком по собственному колену, тогда как скрестившая на груди руки Федора вымученно выдохнула и закинула ногу на ногу, понимая, что это надолго. – Самая опасная эспер, убивающая людей одним взглядом, – начал Дазай подрагивающим от смеха голосом и для пущего эффекта поднял вверх указательный палец, – простудилась? Серьёзно, это очень смешно. Достоевской резко захотелось закурить, но вместо этого она перевернулась на бок и потянулась рукой к небрежно откинутой в сторону одежде.  – Эй, кто сказал, что мы закончили? – неожиданно спокойным тоном сказал насмешливо улыбающийся уголком губ Осаму, заставляя замершую девушку повернуть голову в свою сторону, – Знаешь, ты выглядела так мило и беззащитно, что мне ещё сильнее захотелось оттрахать тебя до потери пульса. Федора усмехнулась и вернулась в прежнее положение, касаясь подушечками пальцев левой руки тонких губ, и проникла ими в горячий рот, смачивая вязкой слюной. Дазай сжал руку на до боли возбуждённом члене, пристально наблюдая за тем, как Достоевская притянула ближе к себе левую ногу и с судорожным выдохом вставила в себя два пальца до самых костяшек, сгибая их внутри и надавливая на нежные узкие стенки. Свободная рука более быстрыми движениями стала ласкать клитор, заставляя Федору напрягать ноги и кусать припухшие губы, еле слышно постанывая от каждого движения собственных пальцев. Достоевская склонила голову вниз, и растрепавшиеся чёрные волосы упали на лицо, не давая стремительно приближающемуся к разрядке Осаму рассмотреть сведённые к переносице брови и алый румянец, играющий на впалых щеках. Спустя полминуты Федора протяжно промычала, как можно сильнее сводя вместе подрагивающие колени и сжимаясь вокруг глубоко проникающих внутрь пальцев. Не отводивший от неё взгляд Дазай звонко простонал, обводя большим пальцем крупную головку, и почувствовал, как белёсые капли окропили подрагивающий плоский живот и попали на плотно обхватившую член ладонь. Достоевская с пошлым хлюпом вытащила влажные пальцы из пульсирующего отверстия, морщась от ощущения неприятной прохлады и медленно выпрямляя ноги. – И всё-таки, – начал уже натянувший на себя штаны Осаму, свободно раскинувшийся на кровати, – мой член смотрелся бы в тебе куда лучше пальцев.