эмпирей: сердце дракона

Гул чужих голосов отлетает от каменных стен, создавая небольшое эхо. Га Он жмурится от пульсирующего покалывания в висках, сжимая переносицу пальцами. Все окружающие люди сейчас кажутся надоедливыми мухами, жужжащими прямо в черепе, пробравшись через слои кожи и мышц, и Ким старается не начать вибрировать всем телом от плохо скрываемой злости. Он должен сохранять спокойствие, должен держать спину ровно, а лицо — непроницаемым, но чем больше таких собраний проводится, тем чаще у парня возникает желание скинуть давящую на виски корону с головы, напоминающую удавку из колючей проволоки. Он не просил трон, не просил власть, напоминающую кожаный кнут, ударяющий хлёстко каждый раз по хребту в наказание. Он не просил ничего из этого, но и выбора не имел. Его отец должен был править дольше, но скончался слишком скоропостижно, оставляя после себя только горькое послевкусие и начинающуюся гражданскую войну. Га Он — омега, рождённая не в то время и не в том месте. Каждому королю нужен был наследник, но Ким младший на эту роль не подходил. Его детство прошло за книгами и обучением: Га Он был готов променять это всё на умение держать меч. После смерти отца началась междоусобица — ожидаемо и предсказуемо. Лорды и наследники второй и третьей линии не готовы были смириться с восхождением на трон юного омеги, умеющего только держать спину ровно и выводить буквы пером на пергаменте. Ким чувствовал каждый взгляд, слышал шепотки за спиной и знал — стоит ему оступиться, сделать неправильный шаг и змеи, окружающие его всю жизнь, оплетут его, начнут виться вокруг тонкой шеи и в конечном итоге перекусят ему сонную артерию. Трон казался раскалённым, корона — удушающей, но выбора Га Он, как и всегда, не имел, хоть и страстно его желал. — Я думаю, на сегодня стоит закончить. Тихий голос Кима звучит громогласно среди каменных стен и гул, нарастающий с каждой минутой всё больше, затихает. Парень чувствует неодобрительные взгляды кожей, но виду не подаёт: прокручивает массивное кольцо на пальце и переводит взгляд на человека, сидящего по правую руку: — Господин Кан, останьтесь. А остальные свободны. Мужчина лишь опускает подбородок, чуть склоняя голову в знак согласия. Зал пустеет быстро, хоть и неохотно, и Га Он наконец выдыхает скопившийся в лёгких воздух, упираясь лбом в сложенные на столе ладони. — Устали? — голос хриплый, но Киму знакомый с самого детства, вынуждает неосознанно расслабить напряжённые плечи. — Боюсь, что теперь — это моё перманентное состояние. Ё Хан переводит взгляд на юного правителя и понимает его, пытаясь сохранить в голове образ всё того же юного мальчишки. Сейчас на нём чёрная кожа и красный бархат — цвета его дома и земель, но Кан с трепетом вспоминает выглаженные, белоснежные льняные рубашки на хрупких плечах; цветы, вплетённые в белёсые пряди и лазурные глаза, сейчас напоминающие грозовые тучи. Теперь Га Он — кровь с молоком, сталь и острая гвоздика, но старший всё ещё помнит сладковатый привкус на языке от родного запаха мальчишки — сирень и мёд. Помнит широкую улыбку с ямочками на щеках, которую сейчас видит слишком редко. Ё Хан служил этой семье столько, сколько себя помнит. Его Отец будто передал сына королевской семье по наследству, чему Кан противиться не стал: был воином, после — вёл целые войска, а вскоре заслужил место десницы — правой руки, советника и защитника. Медная брошь на его одежде была схожа с клеймом, к которой многие рвались, пытаясь получить хоть толику власти, но, преклоняя колено перед новым королём, Ё Хан думал лишь о том, как уберечь мальчишку, когда главным врагом были не другие королевства, а его собственный дом. — Назревает война, мой король, Вы же понимаете? — мужчина не хочет давить, но чужие войска уже перекрыли часть гавани, от чего страдали поступления провизии. Казалось, что вражеские войска уже стоят у дверей города и, как бы Ё Хан не пытался, скрыть переживания в голосе не мог. — Избавь меня от формальностей, Ё Хан, мы одни. И я уже около часа слушал о том, что скоро наши головы нацепят на пики и выстроят в ряд у стен замка, как напоминание о своей победе, — Ким трёт усталое лицо, пытаясь собрать мысли, утекающие сквозь пальцы, воедино, — Мне каждый старается об этом напомнить, но никто не может сказать, что с этим делать. Кан хотел бы сказать, что понимает, но нет. Он не способен нацепить на себя шкуру Га Она и понять, каково это. Всё, что в его силах — попытаться не дать мальчишке рухнуть в ад вместе с желанным всеми троном и золотой короной, что была даром и погибелью одновременно. — Мой отец правил столько десятков лет, сохраняя мир между королевствами, но стоило омеге взойти на трон — и всё рухнуло. Кажется, что даже каменная кладка, стены и пол впитывают в себя волны отчаяния, исходящие от юного короля. Ё Хан помнит отца Га Она, как хорошего правителя. Тот правил мирно, милосердно и снисходительно, что не нравилось многим, но во времена его правления народ, живущий за стенами замка, не нуждался в пропитании, а земли не впитывали в себя густую, багряную кровь, стекающую с тел павших войск. Ким Га Он рос в мире, а сейчас терял почву под ногами, обременённый чужими ожиданиями и подстёгиваниями. В стенах замка было много подстрекателей и, если будет нужно, Ё Хан готов был найти каждого и вырвать языки из их болтливых ртов. Подхватывая медный кубок с нагревшимся вином, старший подносит его к губам, но глоток так и не делает: кажется, будто даже вино скисает быстрее в этих стенах. Слова, так и не высказанные, вертятся на языке, щекочут нёбо и дёсны, вынуждая мужчину с глухим стуком опустить посуду обратно на деревянный стол и поддаться корпусом вперёд. Будто то, что хочет сказать десница, не убьёт юного короля. Будто это не станет его эндшпилем со смертельным исходом. — Знаю, тебе это не по нраву, но ты знаешь, что молчать я не могу. Ты можешь начать войну, можешь перебить войска и выжечь деревни, если пожелаешь и я буду в первых рядах твоей армии, но есть и другой путь. И этот пусть они оба знают — женитьба. Лёгкое решение проблемы, ведь тогда Га Ону не придётся выносить бремя, упавшее на его неподготовленную макушку. Роль правителя займёт альфа, водружая на свою голову корону, взяв в руки власть. — Иногда, корона — это не важно. Мужчина заглядывает в глаза мальчишки и не хочет видеть в них решимость, но видит. Видит, как за голубой радужкой плещется шторм, сносящий корабли; видит белёсые локоны, слипшиеся от крови, раньше украшенные полевыми цветами и бусинами. Будто прямо сейчас слышит лязг мечей и копий. Видит, зная, что Га Он начнёт войну, а Ё Хан будет тем, кто вырвет из чужой груди всё ещё слабо бьющееся сердце во славу своего короля. — Вот только я и есть корона.