О матерях и материях

Густая тяжелая вонь, словно от гнилого горящего мяса заполнила ноздри и Джин попыталась отвернуть лицо от источника. Глаза были закрыты и чем-то залеплены. — Удвойте дозировку, Гилберт, нельзя чтобы она проснулась, — словно сквозь ватную подушку услышала она незнакомый голос. Страха не было. Вообще никаких чувств не было. Джин смутно понимала, что она живет. Но не чувствовала ни собственного дыхания, ни тела вообще. Только запах, мерзкий запах. И полная темнота. Она словно парила в темном пространстве, ничем не скованная, но неподвижная. Ощущение было жутковатым и…скучным? Наверное так себя люди в гробу чувствуют. Место жуткое, но не происходит же ничего. А еще не было ощущения времени. Интересно, давно она здесь? А здесь это где? Что с ней происходит? Чей этот голос? Вопросы не вызывали острого интереса, ей даже ответы на них не особо были нужны. То есть, хорошо бы, конечно, чтоб ей на них ответили. Но вовсе не обязательно. Тревоги тоже не было. Вокруг нее и в ней вообще ничего больше не было. — Она реагирует, — ей показалось или голос звучал как-то напугано? — Ей нельзя больше, сердце не выдержит. — А если она чувствует? Повисла тишина. Джин вяло подумала о том, кто это — она? У кого может не выдержать сердце? Почему-то подумалось о маме. Но не привычной теплотой, ожиданием, что она сейчас придет и все станет хорошо. А так, отстраненно. Где она интересно? Знает, что Джин лежит (или стоит? может сидит?) в вонючей темноте? Может ее похитили? Но даже мысль о ее возможном похищении Джин не встревожила. Ее вообще сейчас ничего не заботило. В таких раздумьях Джин сперва даже не заметила, как где-то в теле появилась крошечная зудящая точка. Она собрала все силы, чтобы хотя бы понять, где это у нее так чешется. Бесполезно. Рука? Пятка? Может шея? Словно в подтверждение ее мыслей зуд усилился. Мучительно хотелось почесаться. Но чем? И где? Зуд словно пробуждал ее, постепенно нарастая. Скрипнули зубы. О чудо, у нее есть зубы! Джин тут же попыталась их ощутить, почувствовала нижнюю губу и кончик носа. Странно существовать кусочком лица. Зато нос чувствовал прохладный воздух, а нижняя губа противную влагу. Черт, это походу слюни. Ее слюни! Джин представила, как она пускает слюни посреди посторонних людей и стало стыдно. Надо же! Стыд! Эмоция вдруг стала яркой, заметной. — Она краснеет, — тут же послышался нервный голос, - посмотрите Уоррэн, краснеет! Добавим? — Не кричит, — отрывисто выдохнул второй, — главное, чтоб не кричала. Кричать? Почему это она должна кричать? Может с ней делают что-то плохое? Ну это они зря, мама им потом ноги выдернет. Однако вместе со стыдом пришла и знакомая тревога. И вот теперь уже стало интересно, а с чего это вдруг она пускает слюни при посторонних, кто эти посторонние и что вообще происходит? Джин отчетливо вспомнила, что ноги и руки у нее есть. И даже где они находятся. Она напряглась изо всех сил, попыталась их почувствовать. Вместо этого усилился зуд. Точек, очевидно, стало две. Одна из них совсем рядом с носом. А, значит, где-то на голове? Нет. Джин сосредоточилась. Не нос. Это не лицо, а как бы…с обратной стороны. Затылок. Зудела шея под волосами. От этого простого понимания стало легче. Значит, она на правильном пути. Надо только найти вторую точку. А кто такие Гилберт и Уоррэн? Это наверняка они ей залепили глаза и что-то там делают. Джин напряглась изо всех сил. Надо только вспомнить, как включить голосовые связки. — Сейчас закричит, — Гилберт? Да, вроде он. — Заклеивай рот, — Джин вдруг, как наяву увидела толстенького коренастого волшебника, взмыленного и растрепанного. Лицо сведено судорогой, но глаза спокойные, уверенные. В руках волшебная палочка, а от нее тонкая нитка серебристого света. Куда, интересно, он ей показывает? На губы тут же шлепнуло густой жидкостью, нос забило вонью гнилого мяса. Джин сразу почувствовала верхнюю губу, щеки, мочку левого уха. Появилось стягивающее ощущение. Мерзость какая! А еще Джин почувствовала желудок и горло. Потому что в желудке тут же что-то забулькало. Она испугалась, что сейчас ее вывернет, но закрытый рот не даст всему этому выйти, и она просто подавится собственным завтраком и задохнется. Она хотела забиться, закричать! Вместо этого усилился зуд и стал уже ощутимо болезненным. Ну это уж слишком. — Анапнео! — снова Гилберт? В горле тут же стало свободно, желудок еще пару раз обиженно сжался и успокоился. Ладно, хотя бы такая глупая смерть ей не грозит. Джин шумно выдохнула, вдруг ощутив грудь и шею. Так, хорошо. Наполовину она себя уже практически чувствует. — Не выдержит, проснется, — тихо сказал Гилберт. Джин послышалось в его голосе сочувствие. — Выдержит, сильная. Еще чуть-чуть. Маленькая, тебе осталось потерпеть всего пятнадцать минут, обещаю, — вдруг обратился к ней Уоррэн. Он сказал это так нежно, успокаивающе, словно хотел поддержать, — твоя мама тебя ждет совсем рядом, все хорошо. Ты только потерпи. Ну это точно не похитители. Мама рядом. Джин выдохнула. Почувствовала, как сведено лицо. И тут же расслабила мышцы. Лоб разгладился. — Слышит, — удивился Гилберт. — Конечно, слышит, — огрызнулся Уоррэн, — детей всегда отпускает быстрее, а взрослую дозу ей нельзя. И так переборщили. Джин постаралась успокоиться, расслабиться. Снова перестать думать. Не получилось. Зуд в затылке давно уже превратился в тупую ноющую боль, отдающуюся в зубах. И еще появились странные ощущения между лопаток, в пояснице, в ребрах… Как будто ее кости шевелились сами по себе. Она вдруг ощутила кожу по всему телу. Боли как-таковой не было, но зато она поняла, что чувствует пододеяльник, когда в нем расправляют одеяло. Было…противно. — Восстановили кровоток, сейчас запустится центральная нервная система. Маленькая, терпи, — словно уговаривал ее Уоррэн. Терпеть? Что… Боль! Адская, тошнотворная, заполнившая все ее сознание, разом заглушившая все мысли, волна боли прокатилась от затылка до копчика, Джин запрокинула голову, дернулась! — Только не кричи! — загрохотал Уоррэн. Джин стиснула зубы, мерзкая каша на губах потрескалась, смазываясь. — Гилберт! — Я уже, уже! — вокруг ее лица словно образовался шар с воздухом, дышать стало легче. Главное не кричать, не кричать! Джин услышала громкий треск, будто сломалось дерево. Ее дернуло, она ощутила голой кожей насквозь мокрую тряпку, холодный жесткий стол. Ее это охладило, боль начала притупляться. — Позвоночник готов, — отчитался Гилберт, — остались ребра, ноги и ключицы. С ними костерост справится. Боль в теле перестала быть такой огромной. Теперь болело точечно, но уже вполне терпимо по сравнению с пережитой. — Джин, ты слышишь меня? — Уоррен заботливо убрал с ее лба прилипшую прядку. Девочка попыталась кивнуть, но тело было вялым и измотанным. Но точно живым. Она чувствовала его целиком, если напрячься, даже может пошевелить ногами. Но она так устала… Она коротко выдохнула, отвечая. И даже это слабое усилие отдалось волной боли в груди. — Хорошо. Маленькая, нам надо только закончить. Это совсем быстро. Ты же потерпишь? Главное, не кричать, хорошо? Да сколько же можно-то? Джин хотелось плакать, но залепленные глаза почему-то не давали выхода слезам. Она лежала, словно снова запертая в собственном теле, без возможности сопротивляться или как-то выразить свои мучения. Только терпеть. Снова терпеть. Она судорожно вздохнула, по груди, как круги по воде, расплылась тупая боль. — Хорошо. Дыши, девочка, дыши. Всего пару минут, и все закончится. Джин буквально кожей почувствовала, как он снова навел на нее волшебную палочку. Она закусила губу. Секунду ничего не происходило. Джин даже позволила себе расслабиться на долю мгновения. И вдруг голова и затылок снова взорвались чудовищной судорожной болью. Она словно одновременно горела в огне и мерзла во льду. Боль шла волнами от головы к ногам и там ослабевала. Джин замычала, изо всех сил кусая губы и жмуря глаза. Мерзкая каша трескалась на ней, пылью оседая на ресницах. Джин забилась, кожа казалась ей тесной, она заскребла руками по груди, пытаясь сорвать, снять! Что-то чудовищное словно давило ее органы, легкие опустели, будто сжимаясь. Воздуха не хватило, Джин снова начала задыхаться, и хотя шар над ее лицом был полон воздуха, она никак не могла его вдохнуть. И все закончилось. Боль исчезла, будто ее и не было, оставив после себя только слабость и дурноту. Джин мелко дрожала. Мокрые от пота волосы прилипли к лицу, неприятно липла разорванная кожа на груди и животе, пахло кровью. Послышался звук грузно осевшего на пол тела. Она почувствовала, как над ней засуетился Гилберт, что-то бормоча себе под нос. Затянулись царапины на груди, кровь исчезла с пальцев. Над лицом раздалось дуновение ветра — шар испарился. Она разлепила пересохшие губы — Гилберт убрал с ее лица свою вонючую мазь. Давление на глаза исчезло, Джин могла бы их даже открыть и осмотреться. Но не хотелось. Хотелось лежать и чувствовать под спиной мокрый холодный стол. Сбившуюся простынь на уровне колен. — Выдержала, — голос Уоррэна звучал так глухо, словно он говорил из огромной бочки, — вызови Кози, девочку на первый этаж в палату Тая Авриелля. — В одиночную? — удивился Гилберт, — в палате Джеймса Маккинзи есть свободное место. Там всего две девочки. — Сделай, как я сказал, — устало отмахнулся Уоррэн, — и матери ее сообщи, что она может к ней пройти. Джин пребывала в таком странном сонно-отрешенном состоянии, будто все, что происходило не имело к ней никакого отношения. Гилберт хмыкнул и вышел за дверь. — Я думаю, тебе не помешает немного поспать, — Уоррэн ухватился за ее стол и поднялся с пола, тяжело уперевшись руками в колени, снова поднял палочку. Джин почувствовала, как стол под ней становится мягким, стало тепло, словно ее накрыли тяжелым и мягким одеялом, а под голову положили подушку. Сознание мягко ускользнуло, она провалилась в ласковое тепло и засопела.

***

Проснулась она уже в палате. Из окна с тяжелыми шторами мягко рассеивался свет. Джин с удовольствием потянулась в кровати, спину едва заметно кольнуло, но это был сущий пустяк. Она осеклась. Так. Последнее, что она помнила — это операционный стол. И боль. А что было до боли? Она нахмурилась и напрягла память. Вспомнила, как метла взорвалась в ее руках, падение…кажется, было что-то еще? Какая-то вспышка под ногами. Джин огляделась. Палата была маленькой, рядом с кроватью тумбочка, на ней…шлем? Джин взяла его в руки, удивившись его тяжести. Это точно старый рыцарский шлем. И он, кажется…спал? По крайней мере из-под забрала раздавалось сопение. Интересно. Она постучала по нему, звон раздался на всю палату и она испуганно вздрогнула. Ну сейчас на шум сбегутся! Шлем всхрапнул, вздрогнул. Забрало приоткрылось… — А ну немедленно верните меня на место, юная леди! — гаркнуло оттуда. Джин невольно разжала руки и отпрянула, шлем упал на кровать и снова зашелся воплем. — Пожалуйста, не надо кричать, сейчас, сейчас я вас поставлю! Джин опасливо подняла его и поставила на тумбочку. — Все? Вы на своем месте? — как можно вежливей спросила она. — На своем? Вы что издеваетесь надо мной?! Мое место на плечах моего доспеха! А не на — что это такое вообще? Тумбочка? Верните меня немедленно! — зашелся в крике несчастный элемент рыцарского гардероба. — Но вы стояли здесь. И спали, — неуверенно добавила Джин, — значит ваше место на тумбочке. — А ваше на эшафоте! И ваше и двух ваших дрянных подельников! Подельников? Как-то сами собой всплыли в памяти близнецы. Но они тут причем? Джин перевела взгляд на календарь и…ничего себе! Уже третье сентября! А свалилась с метлы она 29 августа! Близнецы уже три дня, как в Хогвартсе. И Рон тоже. А она так хотела ехать с ними на вокзал, провожать. — Вы что-то перепутали, — осторожно начала она, — вы стояли на тумбочке. Значит ваше место на тумбочке. — Как интересно, — съязвил шлем, — а кто меня сюда поставил? — Ну, наверное, целители. Вы тут вместо колокольчика? Шлем взвыл. — Какой позор! Я?! Я полководец сотен, знаменитый рыцарь Абергурд Третий вместо колокольчика?! — Ну так рыцари были давно, — пожала плечами Джин, — возможно, вы сменили профессию? Шлем возмущенно захлопнул забрало. Обиделся? — Вы не подскажете, — замялась Джин, — а ко мне мама не приходила? — К вам тут много кто приходил, — проворчал шлем, — какая именно из мам — ваша? — Ну уж мою маму вы бы из всех мам сразу узнали, — возмутилась Джин, — мы же похожи! — А у меня слабое зрение, — парировал шлем. Повисла тишина. Джин напряженно думала. То, что она в больнице Святого Мунго — она сообразила еще на операционном столе. Уоррэн сказал, что мама ее ждет и заглянет. Значит мама точно здесь была. А кто еще был? Тетя Рози, скорее всего. Она здесь работает, вряд ли бы она к ней не заглянула. Джин посмотрела на тумбочку. Да, тетя Рози была здесь определенно — кроме нее, принести ей горку ее любимых лимонных пирожных больше некому. Мама тоже обозначилась — на стуле висит ее дорожная мантия. Значит она где-то в больнице и скоро придет. О, а вот и колокольчик. Интересно, если колокольчик все-таки есть, то какую же функцию выполняет обидчивый шлем? Для собеседника он определенно скучноват. Джин спустила ноги с кровати и ужаснулась. Какой кошмар! От кончиков пальцев до самых бедер их покрывали налитые, почти черные синяки! Она задрала длинную рубаху — фиолетовая сетка вен тянулась до груди. Шлем тут же хлопнул забралом. — Вы что с ума сошли, девушка?! Кто оголяется перед уважаемым мужчиной, да еще и без предупреждения?! Джин тут же одернула вниз рубаху и огляделась. — Так, нет же никого, — растерянно сказала она, — чего вы меня пугаете? — А я?! Я, по-вашему, не мужчина? — Вы, по-моему, шлем, — огрызнулась девочка, — я же в душе не стесняюсь унитаза. — Вы что позволяете себе?! Вы меня сравнили с унитазом? Сначала меня украли, потом шокировали своими голыми ногами, обозвали унитазом и колокольчиком! Да какая голова это выдержит! — заголосил шлем. — Человеческая, — кивнула Джин, — но у вас такой нет… — Прекратите немедленно! Вас я, конечно, на дуэль вызвать не могу, но будьте уверены, вашим подельникам не поздоровится! — Да каким подельникам?! — возмутилась Джин, — Вы же видите, я только проснулась, никого не крала, никаких тайных сговоров не организовывала, а вы на меня кричите непонятно за что! — Рыжим, — вышел из себя шлем, — рыжим и больным! Обсыпным лишаем, не иначе. — П-почему лишаем? — заикнулась Джин. Два рыжих подельника — это точно близнецы. Но причем тут они? — А потому что оба в пятнах! — Так это веснушки, — повеселела Джин и прикусила язык. — Ага! Призналась! Призналась, что велела этим двум несчастьям своего рода похитить меня и прислать сюда совиной почтой, как какое-то — тьфу! — захудалое письмо! Джин притормозила. Так-так. Это что же получается? Фред с Джорджем приехали в Хогвартс и первым делом украли этот шлем? Да еще и прислали ей с совой? О, бедная Стрелка! Сова у них и так немолодая, как не свалилась где-то по дороге с таким-то грузом! Словно подтверждая ее мысли, шлем продолжил возмущаться. — Вы себе можете хотя бы представить, какое это было для меня путешествие?! Эту несчастную тварь то трясло, то кружило! Я так измучился за время полета, что два дня слова вымолвить не мог! Джин представила себе Стрелку и орущий во все горло шлем, не выдержала и прыснула! Засмеялась, из глаз выступили слезы, она схватилась за живот. Нет, не может быть! Это просто невозможно! Шлем, услышав ее смех, страшно обиделся. — Ох, извините…извините, — она всеми силами старалась сдержать рвущийся наружу смех, губы чуть судорогой не свело, но это было сильнее ее. — Я обязательно вас верну обратно в Хогвартс, обещаю, — на одной ноте провыла она, стараясь не расхохотаться еще сильнее, — простите, Фред с Джорджем просто пошутили! Шлем еще помолчал и вздохнул. — Ладно уж. Но только с нормальной здоровой совой! В коридоре за дверью раздались знакомые торопливые шаги. Джин села на постель, улыбаясь во весь рот. В палату осторожно шагнула мама, у нее за спиной маячила тетя Рози и… Торри? Она тут что делает? Мама посмотрела на ее довольное лицо удивленно, но тоже сразу улыбнулась. — Проснулась, — в ее голосе сквозило такое облегчение, что Джин даже стыдно стало за свою веселость. Мама открыла руки и Джин моментально оказалась в маминых объятиях. Стало хорошо. Так хорошо, как только может быть. Мама целовала ее в макушку, и в лоб, и в щеки, так что даже стало немного неловко. Гладила по волосам и все никак не могла успокоиться. — Ну и напугала ты нас девочка, — рядом тетя Рози вытерла влажные глаза, — мы чуть с ума не сошли. Даже Торри выглядела напуганной. Она смотрела на Джин, но с места не двигалась. И тревога на ее лице была настоящей, искренней, будто она действительно за нее испугалась. Джин кивнула ей и девочка тут же фыркнула, принимая свой обычный участливо-вежливый вид. — Расскажите, — Джин замялась, — расскажите, что произошло. Тетя Рози сунула ей в руки пирожное и села в кресло, Торри рядом. Мама немного помолчала, продолжая оглядывать Джин со всех сторон. — В общем-то, — мама начала и тут же замолкла. Отвела глаза, — у тебя метла сломалась. — Взорвалась, — поправила ее Джин, вспомнив посеченные щепками руки. — Взорвалась, — кивнула мама, — ты упала с 12 метров. Множественные переломы, разрывы внутренних органов, кровотечения…перелом позвоночника. Мама снова замолчала, ей явно было жутко переживать это все снова. — Но меня же вылечили, — попыталась утешить ее Джин, — ничего страшного не случилось. Мама отвела смотрела в другую сторону, у нее на глазах закипали слезы и дрожали губы. Ну чего она? Все страшное позади уже. — Не совсем, — тихо добавила тетя Рози, давая матери время взять себя в руки, — видишь ли, крошка, в позвоночнике есть…такая ниточка. Она позволяет твоему телу двигаться. Так вот, у тебя она порвалась. — И что? Я же двигаюсь. Ее починили? — теперь и Джин стало жутко. — Целитель Уоррэн Бэр и его помощник Гилберт сделали все возможное, но починить эту нить невозможно. Только создать новую. — Это центральная нервная система? — вспомнила Джин, — ниточка так называется? Рози растерянно посмотрела на маму, глаза ее расширились. — Откуда ты знаешь? — Ну Уоррэн, — Джин тут же поправилась, — целитель Бэр, когда меня чинил…лечил, сказал, что сейчас включит эту систему. И я тогда руки почувствовала. И кожу. У мамы сильно заострился нос. Рози тоже выглядела напуганной. Повисла тишина. — Я так понимаю, у меня теперь новая эта…система. И что? Я же хожу, — ничего не понимая, Джин обернулась за поддержкой к Торри, но та почему-то тоже отвернулась. Мама выдавила: — Да. Она новая. Ты все можешь, вот только…осторожно. Сейчас вся твоя спина это большой сгусток магии. Да, со временем она полностью войдет в твое тело, приживется. Но о квиддиче, полетах, нагрузках на спину тебе лет на 20 придется забыть. Честно говоря, я даже не уверена, отправлять ли тебя в Хогвартс. У Джин словно в горле образовался бладжер и всем весом рухнул в желудок, придавив ее. Чего? В смысле, без квиддича? Без Хогвартса? Как это возможно? — Почему? — шепотом спросила она, голос куда-то пропал. — В Хогвартсе всегда было травмоопасно, — ответила ей Рози, — сейчас тебе небольшого толчка в спину хватит, чтобы вся магия рухнула. А это может случиться случайно просто во время отработки заклинаний, или на перемене. Или кто-то проходя мимо приветственно по спине похлопает. — И…что тогда? Рози взвдохнула. — То что сделали целители — чудо. Они смогли не только сохранить тебе жизнь, хотя мы уже и в это почти не верили, когда доставили сюда. Но и поставили тебя на ноги. Они не дают гарантии, что смогут сделать это снова. Это был практически эксперимент. Примет твое тело такое вмешательство или нет. Если бы не получилось — ты бы навсегда осталась…лежачей. Кости бы тебе срастили, боли бы не было, но на ноги ты бы не встала уже никогда. — Если магия не успеет прижиться, а я травмирую спину, то я не смогу никогда шевелиться совсем? Тетя Рози кивнула. Джин чувствовала, как внутри нарастает страшная, черная пустота. Мамины руки не спасали. Ее тянуло куда-то на дно и мир становился страшным, обреченным, прогнившим. Но…как же она без квиддича? Все свои десять лет она хотела только одного — летать. Стать игроком, войти в команду и посвятить свою жизнь спорту. Она никогда — НИКОГДА не желала ничего другого. Только на метле она чувствовала себя такой счастливой, свободной, раскованной! Джин помотала головой и закрыла лицо руками. Перед глазами проносились образы, которые она часто рисовала себе перед сном. Вот она — взрослая, сильная, черные волосы развеваются за спиной, на ней новенькая форма загонщицы, в руках метла! Она снова чувствовала азарт игры, свист бладжера над ухом, захлебывающийся восторгом голос комментатора! Неужели ничего этого никогда не будет? И не потому, что она выберет сама другое направление. А потому что ей просто…нельзя? Мама явно чувствовала ее настроение, она сжала ее ладонь и успокаивающе прижалась носом к ее волосам. — Мышонок, ведь самое главное, что ты можешь ходить, двигаться, разговаривать, — попробовала утешить ее мама. Но Джин уже не реагировала. Из глаз текли злые слезы. Она сейчас ненавидела и себя, и целителей, которые зачем-то сохранили ей ее дурацкую ненужную жизнь. Да зачем? Зачем жить, если все о чем ты мечтала, к чему шла, во что так отчаянно верила вдруг рассыпалось карточным домиком? Она теперь никто. Она навсегда останется никем! — Но в жизни столько интересных вещей, кроме квиддича, — вдруг выдала Торри. — Ты ничего не понимаешь! — сорвалась на нее Джин, — ты фарфоровая дурацкая кукла! Как ты вообще можешь что-то говорить! Джин понимала, что Торри не виновата. Что она хочет ее поддержать. Но не могла усмирить злость и зависть. Торри может летать! Может сесть на метлу, может играть, но не хочет. Ей это не интересно, и никогда интересно не было! Для нее полет — неудобный способ передвижения и не более, а для Джин… Ее слова обожгли Торри, как пощечина. Девочка прищурилась, в ее ледяных глазах сейчас горел огонь. Тетя Рози дернула дочь за руку, мама вскинула голову и попыталась осадить Джин. — Я может и фарфоровая кукла, — прошипела девочка, — но я хотя бы чем-то еще интересуюсь, кроме квиддича! Ценю, то что у меня есть! И кстати, из фарфора сейчас ты, смотри, не разбейся! С этими словами девчонка выскочила из палаты, шарахнув дверью об косяк. Тетя Рози поспешила за ней. Джин разрыдалась. Мама сидела молча и смотрела на нее. Не спешила утешать. Одна вон уже попыталась — и наслушалась. Дождалась, когда у Джин выйдут остатки слез, а сознание станет мутным и вялым, и только тогда подобралась к ней, мягко приобнимая. — Мышонок, жизнь состоит не только из одной мечты, — прошептала она, — тебе плохо сейчас. Но придет время — и это пройдет. Появится новая мечта. Кто-то или что-то. Ее слова лились в душу Джин, как густой сироп. Было немного противно слышать это, но и странное облегчение тоже приходило. Или это усталость? Мама говорила что-то еще, успокаивала, утешала, обещала… Джин проваливалась в сон, измученное сознание не хотело во всем этом разбираться. Уснуть, отвлечься. Ей снилось поле для квиддича. Призрачные тени игроков. Они проходили мимо нее, не замечая. Джин оглядела себя. Она стояла абсолютно голая, но холодно или неловко не было. В руках держит прутик от метлы. Мимо, весело смеясь, прошли два знакомых рыжеволосых силуэта. Оглянулись на нее. Один показал большой палец вверх и побежал дальше. Второй протянул ей мантию и тоже побежал следом. Джин натянула мантию на плечи и села. В воздухе над ней проносились призрачные фигуры на метлах. Раздавался голос комментатора. Но как-то отдаленно. Словно между ней и ними была огромная толща воды. Она молча смотрела на поднимающееся солнце. Оно осветило башни огромного замка. Хогвартс? Джин знала только один замок. Наверное, он. Может быть, Торри права? Надо ценить хотя бы то, что есть. Мама, конечно, сказала, что в Хогвартс она может и не поехать. Но мало ли, что мама сказала. За год она окрепнет. Обязательно окрепнет. Джин во сне расслабилась и улыбнулась. Мама убрала от ее головы волшебную палочку. Так делать, конечно, не слишком этично. Но кто сказал, что она не может подарить своей дочери немного радостных снов, чтобы она успокоилась и смогла мечтать о чем-то другом? На тумбочке шлем вежливо покашлял. Вирджиния Тодд посмотрела на него, на лице мелькнуло узнавание, а затем удивление. — Лорд Абергурд? Простите, не обратила на вас внимания, подумала, что вы игрушечный. — Уважаемая, понимаю, что у вас в семье большое несчастье. Но вынужден вас попросить…меня видите ли, украли. Двое разбойников. Вы не могли бы сообщить Филиусу Флитвику, что один из его верных рыцарей лишился головы? Ви хихикнула. Близнецы! Ох, Молли им и выдаст. Она тут же сделала серьезное лицо, взмахнула палочкой. Ничего не получилось. Она нахмурилась и посмотрела на спящую дочь. Ну, еще разок… — Экспекто Патронум, — шепнула она, вспоминая, как Джин впервые сказала «мама». Из палочки вырвалось серебристое свечение и две крупные совы воспарили к потолку. Мама подумала. Посмотрела на Джин. Ладно, они ее хотя бы развеселили. Пусть их маленькая шалость останется в тайне. Одна сова тут же исчезла. Вирджиния направила палочку на свое горло. — Профессор Флитвик, прошу вас о встрече. Паб «Три метлы» сегодня в семь вечера. Сова исчезла. Ви подмигнула шлему. Надела свою мантию и, спрятав под ним шлем, тихонько выскользнула из палаты.

***

Через неделю Джин выписали из больницы Святого Мунго. Когда она успокоилась, мама заставила ее извиниться перед Торри. Девочка приняла извинения с самым царственным видом, чем снова чуть не вывела Джин из себя. В конце концов, Джин чувствовала себя перед ней немного виноватой. Торри попыталась ее утешить, а она на нее…вот так. Свинство. Но что она может сделать, если ей до сих глаз режет то, какая Торри искусственная? Почему этого не видят остальные? Или видят, но принимают это? Сидеть дома с мамой оказалось ужасно скучным занятием. Половину дня Джин читала или играла с Темзой. Метлу мама спрятала и заперла заклинанием. Потом мама возвращалась с работы и они уже читали вдвоем. Джин заикнулась про Нору и Уизли, но мама сказала, что сильно заболела Джинни. Поэтому визит пока пришлось отложить. Хотя Стрелка уже дважды принесла ей от Молли Уизли пирожки с изюмом и большой пирог с патокой. — Мам, ты что сердишься на Уизли за то, что со мной случилось? Так они же не причем. Плюс метла была такая ветхая, это могло случиться и с Джинни, и с Роном. Мама вздохнула. Она не сердилась. Просто ей было сложно отпустить от себя Джин сейчас. Девочке уже начинали надоедать эти гиперопека и повышенное внимание к себе. Будто она и правда — фарфоровая. Да, первый подъем по лестнице дался ей тяжело. Бегать она тоже еще не могла. Но ходила она как всегда. Вчера вот даже попробовала прыгать на месте. Правда, едва отрывая ноги от пола и под маминым бдительным взглядом. Целители сказали, что нагрузки нужны в ее возрасте обязательно — чтобы тело правильно развивалось. Плюс физическая активность и режим сна укрепляют связь магии с ее костями. Главное — избегать травм. Джин даже попробовала заикнуться про метлу, но глаза у мамы полыхнули таким гневом, что девочка сразу прикусила язык. — Даже не думай, — строго сказала мама, — увижу только одну попытку, одну мысль в сторону полетов — я сама лично метлу сломаю и выкину. Так что Джин оставалось только вздыхать и терпеливо следовать указаниям целителей. Ей прописали специальную гимнастику. Поэтому дважды в день девочка раскатывала маленький коврик и делала упражнения — наклоны, приседания, тянулась вверх и вниз. Разминала руки, ноги, шею. Первое время все это сопровождалось покалыванием в позвоночнике, а пару раз даже болью в затылке. Но целитель Бэр, которого мама дважды вызвала на эти жалобы, успокоил их, сказав, что так и должно быть. Он давал хороший прогноз — если так пойдет дальше, то через девять месяцев Джин уже сможет носить сумку с учебниками. В первую неделю дома, Джин истребляла в своей комнате все, что напоминало ей о квиддиче. Мама отдала мячи и биту Уизли, а она сняла все плакаты со стен. Комната сразу стала пустой. Джин чувствовала, что и ее жизнь тоже сильно опустела. На стены срочно хотелось повесить что-то новое, снова занять пустоту — но было нечем. В конце концов она распотрошила мамин альбом с фотографиями. Мама повесила полки. И на них встали фоторамки. Она с Джинни на ее день рождения, близнецы с Биллом, даже Торри. Им тут года по четыре, они перемазанные пылью радостно улыбаются и машут в объектив. А еще тетя Рози с мамой, обе беременные. Они тут очень молодые. Хотя вид у Рози далеко не такой счастливый, как сейчас. Да и мама на фото выглядит уставшей. Они с Торри родились с разницей в месяц. Джин в ноябре, Торри в конце декабря. Полностью вытеснить из головы мысли о квиддиче не получалось, но Джин научила себя отвлекаться. На удивление, ее захватили учебники по истории. Читать о восстаниях, войнах, знаковых событиях прошлых лет оказалось увлекательно. Сначала она читала мамины старые книги, но когда закончились они, Молли Уизли прислала ей учебники Фреда с Джорджем за первый курс. Джин сначала заворотила нос — мамины были написаны интереснее. Но со временем вошла во вкус. За всеми этими занятиями приближался ее одиннадцатый день рождения. Шумного веселья, как раньше, уже не получится — из Уизли осталась только Джинни с родителями — да еще тетя Рози придет с Торри. Но и так неплохо. С Торри они строго держали вежливый нейтралитет. А вот по Джинни она соскучилась — последний раз они виделись три месяца назад, в день, когда она упала. Они, конечно, обменивались записочками и этим чуть не довели до обморока бедную Стрелку. Джин всерьез начала подумывать попросить у мамы сову. Ей, конечно, хватало и Темзы. Но в ней жмыра не признает только слепой. А объясняться в школе, откуда у нее такая зверушка и есть ли у них лицензия, Джин не хотелось. Джинни писала, что со здоровьем у нее все хорошо, что близнецы успешно отобрались в команду по квиддичу. И очень, очень много писала про Гарри Поттера. Джин сперва глазам своим не поверила. Она была уверена, что вот эти вот щенячьи восторги касаются только Торри. Ну вот это вот: «Ах, Драко сказал», «Ах, Драко посмотрел», «Драко оценил», «Драко выиграл», Драко, Драко, Драко, сплошные нескончаемые Малфои. Это же только потому, что Торри такая? И что началось? «Ах, Гарри»? Да она его видела-то мельком, один раз! Почему она вдруг начала вести себя, как Торри? Джин фыркнула. Ну если у нее на дне рождения они сядут от нее по бокам и включат эту шарманку про Поттера и Малфоя, она обязательно сойдет с ума. Нет, конечно, у Джинни так себя вести причина уважительная. В конце концов, Джин сама столько прочитала про этого мальчика и его невероятный подвиг, что не проникнутся к нему хотя бы любопытством при первой встрече, конечно, невозможно. Он, однозначно, очень интересный. Джинни написала, что он очень вежливый. И скромный. Джин уважительно пожала плечами. Да, с такой сумасшедшей славой остаться приятным человеком сложно. Но Малфой? Что в нем такого особенного Торри нашла? Когда Джин пару лет назад спросила ее об этом, подруга сделала ну тако-о-е лицо! Он такой сложный! У него така-а-я душа! Нет, все-таки от мальчишек надо держаться подальше. От них самые лучшие из девочек превращаются в круглых идиоток. Естественно, она все это вывалила матери. Мама долго смеялась. И сказала, что посмотрит на Джин лет в 15, когда какое-нибудь долговязое, прыщавое, ушастое чудовище вылезет в ее жизни, и Джин тоже начнет пускать носом розовые пузыри и говорить, что у него ну така-а-я душа! Джин обиделась.

***

- Так-так, юная леди, - мама встала в дверном проеме. Ой-ёй. Джин затолкнула поглубже под подушку коробку с печеньем и сделала невинные глаза. - Да, мамочка? - Я сделаю вид, что я не видела крошки от печенья, а ты сделаешь вид, что пыталась прибраться в комнате, ладно? Джин вывалилась из кровати и недовольно огляделась. - Ну почему я должна прибираться? У меня чисто, - Джин "незаметным" движением затолкала ногой под кровать пачку от конфет, - мы же не у меня в комнате будет праздновать. Ведь ты могла бы просто махнуть палочкой и тут бы стало все, как с картинки. Тетя Молли так умеет, я видела. - Потому что это твой бардак - тебе его и убирать. - А если мне нравится мой бардак? Мама скептически оглядела комнату. Джин проследила за ее взглядом. Ну да, кровать не заправлена, на полках уже лежит пыль, штора немного сорвана, да на столе стоит горка из кружек. Не так уж и критично. - У меня нет желания с тобой препираться. Хочешь увидеть, как Торри морщит нос - оставь все, как есть. Джин занервничала. Опять эта Торри! У нее то, конечно, всегда полный порядок! Кровать заправлена чуть ли не по линеечке, никаких кружек и фантиков, в комнате пахнет лавандовым маслом и свежестью. И это без волшебства! - Ну раз уж Торри такая замечательная, вот и поменяйся с тетей Рози, раз уж тебе нужна идеальная дочь! Мама вздернула брови. Разговор ей явно уже сильно надоел. - Я зайду через двадцать минут, если в комнате не будет чисто, день рождения отменяется. И вышла, не дав Джин даже ответить. Девочка зло пнула кровать и тут же охнула, затылок снова кольнуло. Черт, даже злиться уже нельзя! Не прекращая бурчать себе под нос, Джин заправила кровать, поправила штору и с тоской уставилась на кружки. Торри сказала, что у Малфоев есть домовик и Джин даже немного позавидовала. Вот бы ей такого! Он бы не стал ей говорить про бардак, а просто - БАХ - и убрал бы его. Не пришлось бы отрываться от книжки. А так она сама хуже всякого домовика, продолжала сокрушаться девочка возле раковины, пытаясь отмыть пристывшие чаинки. Волшееебники! А посуду моет, как всякий магл! Джин с завистью покосилась на маму, она волшебной палочкой развешивала по гостиной шарики и ленты. Ну ничего! Еще годик и у нее будет собственная волшебная палочка, она сможет не хуже! От горестных мыслей ее оторвал стук в окно. Они с мамой одновременно повернули головы. - Стрелка! - мама улыбнулась, Джин тут же открыла ставни. Усталая, жутко взъерошенная сова не столько влетела, сколько ввалилась на подоконник и осталась лежать, тяжело дыша и дергая лапой, к которой был привязан небольшой сверток. - Бедолага, - мама погладила сову по перьям на голове, - ты с Хогвартса? Сколько раз уже говорила, чтобы они тебя так не гоняли. Сова слабо ухнула, словно в знак признательности, Джин пододвинула к ней чашку с водой и птица тут же принялась жадно пить, нервно потряхивая крыльями. Сверток оказался подарком от близнецов, мама хитро подмигнула Джин и вернулась к своему занятию. У Джин все грустные мысли из головы вылетели, пока она распечатывала упаковку. Зеркальце! Близнецы подарили ей маленькое серебряное зеркальце. Джин тут же открыла его и уставилась на свое отражение. Ну да, волосы слегка всклокочены, на носу царапина, вчера играла с Темзой и чуток переборщила. Вдруг ее изображение ей подмигнуло. Джин дернулась от удивления. - Мам! Мам, а тут уже не я, смотри! Черты ее лица в зеркале поплыли, исчезла царапина, волосы словно стали длиннее. Мама заглянула через ее плечо и усмехнулась. - И где они только его добыли, - она хмыкнула, - хотя после рыцарского шлема я уже ничему не удивляюсь. Из зеркала на Джин смотрела уже взрослая девушка! Те же темные синие глаза, черные волосы, упрямое выражение, но лицо взрослое. - Мам, это что? - Это зеркало времени, довольно редкая вещь. Оно показывает того, кто смотрит в него, в разные периоды жизни. Здесь тебе примерно лет шестнадцать. - Я в шестнадцать буду выглядеть вот так? Оно показывает будущее? Мама собралась было ответить, но очертания в зеркале снова поплыли, и теперь на Джин смотрело совсем детское лицо. Вне сомнения - ее. - О, я уже забыла, какая же ты была крошка, - умилилась мама, - смотри, тебе тут годик...какие же смешные у тебя были волосики. Джин в детском отображении ничего милого не увидела. - Ой, а покажи себе маленькую! - она сунула зеркало маме. Мама улыбнулась в него, поправила волосы. Джин заглянула. Из зеркала на нее смотрела девчонка восьми лет. Если бы не маленький шрам возле глаза, она бы решила, что зеркало снова показало ее, - мы так похожи? - Не совсем, присмотрись. И правда. Мама совсем по-другому улыбалась, у нее смешно морщился нос, волосы были все же светлее, чем у Джин, и глаза другого оттенка. Но овал лица, нос, брови, губы - почти совсем одинаковые. - А теперь постарше, - тут же потребовала Джин. Отражение поплыло. - Ну и прическа у тебя была, мам, - засмеялась Джин, - зачем было так начесывать? - Ну такая была мода, мы все с такими ходили. Видела бы ты Рози! А она была на курсе первой красавицей! Кошмар, конечно, - мама смахнула изображение. - А старушку оно покажет? Джин уставилась в зеркало, и увидела, как меняется на нем картинка. Вот мама уже такая, как сейчас, ага, а это, наверное еще через пять лет, первые морщинки, седая прядка у виска и... Мама захлопнула зеркальце. - Ну, ты чего! Я так хотела увидеть тебя старушкой! Мама молчала. Джин взглянула в ее лицо и ей вдруг стало немного жутко. Давненько она не видела у мамы такого выражения. - У нас гости прибудут через час, еще наиграешься. Давай, домывай посуду и бегом переодеваться, - наконец выговорила мама и отвернулась. Джин вздохнула. Да, пора бы уже. А то Торри снова будет морщить нос при виде ее лохматой головы. Она убрала зеркальце в карман. И где только близнецы его нашли?