Особый вид плохого II: Недооценённая юность

      Порыв сорваться с места и в одних только тапочках выбежать из квартиры на поиски любимого завладевает Джису. Однако она не может позволить себе подобной необдуманности. Не зная, куда идти, к кому обратиться и где искать. Да и оставлять Дальби одну нельзя. И ей кажется, что она скорее просто потеряет рассудок в ожидании хоть какой-нибудь весточки от Хэина, который уже вторые сутки не даёт о себе знать.       Джису уверена в том, что с ним что-то случилось. Что в вечер, когда к ним пришла Юджин, он ушёл из дома вместе с ней, коротко поцеловав её на прощание со лживым обещанием: «Я скоро вернусь».       Не вернулся.       Ни в ту ночь, ни даже на следующий день. И в это утро, когда знал, как Джису оно важно. Когда чуть ли не часы отсчитывал до момента, когда они с Джехёном подпишут документы о разводе и официально прекратят свои отношения, построенные на взаимном причинении боли и презрении.       Она осушает уже второй бокал вина, сидя на барном стуле за столешницей, и в полной тишине рассматривает бабушкино кольцо на пальце, пытаясь представить себе их совместное с Хэином будущее.       Не получается.       Картинки всячески отказываются всплывать перед глазами, словно художник их жизни покончил с собой из-за осознания того, что не сможет сотворить даже обманчивого намёка на то, что у них всё будет хорошо. И заливая в себя очередной бокал алкоголя и заливая лицо бесшумными слезами, Джису пытается с этим смириться. Она не может даже нарадоваться тому, что смогла развестись с Джехёном, ведь ради этого пожертвовала балетом. Не может посмотреть в глаза дочери, потому что видит в ней маленькую себя. Ту самую Джису, непреодолимое несчастье матери которой привели их сюда.       Смска от Дженни вновь игнорируется, ведь это не весточка от Хэина. И когда Джису уже хочет отшвырнуть от злости и обиды телефон куда-нибудь в стену, как получает ответ на своё сообщение. Оно было написано ещё вчера Чонсоку, который оставил его непрочитанным. И сейчас она вчитывается в его слова:       [21:45] Он тебе не сказал, да?

[21:46]

О чём ты?

      Джису вскакивает на ноги так резко, задевая рукой ножку бокала, что недопитая красная жидкость без промедления разливается по мрамору и капает на пол. Ей не хочется верить в то, что ей написал Чонсок, и она молится умершим для неё богам о том, что это всё оказалось его неудачной шуткой. Ведь Чонсок любит глупый юмор. И Хэин, заключивший соглашение с управлением по борьбе с наркотиками, — не может считаться правдой.       Но она всё равно не может рассмеяться. Пока нет. Надо просто убедиться в том, что это шутка, и потребовать у Чонсока сказать ей, где Хэин. Видимо, он знает больше, чем её возлюбленный ей рассказывает. И она обязательно отчитает их обоих за это.       — Оппа. Отставь шутки и скажи мне, где он! — требует она в трубку, когда монотонные гудки быстро сменяются уставшим «алло».       — Я, кажется, сказал тебе слишком много, — слышит она виноватый голос по ту сторону и начинает ещё сильнее вскипать от раздражения.       — Про УБН — это же неправда, да? — произносит она тихо, кусая по очереди губы, и без слов просит Чонсока это подтвердить.       — Он обратился ко мне две недели назад, Джису. Сказал, что ему нужные доверенные непродажные лица на государственной должности. Я через старые и новые связи направил его к агенту, давно копающему под Сынджо. И… ах чёрт, я, как всегда, говорю то, чего не должен был.       — Оппа, говори! — цедит Джису, не позволяя Чонсоку сойти с пути и остановиться. — Я должна знать, что он задумал.       — Он не хотел тебя в это вмешивать. Потому что…       Джису не вслушивается в его последующие слова, так как слышит специфичный звонок разблокированной входной двери. Она даже не нажимает на кнопку отбоя и просто бросает смартфон на влажную столешницу, чтобы побежать в прихожую. Дверь в комнату дочери приоткрыта, но Джису совсем не задумывается о том, что девочка может выйти из неё и увидеть Хэина в травмирующем её детскую психику состоянии.       Ведь сама она, увидев избитого, покрытого ссадинами и синяками и утомлённого парня, сначала застывает на пару секунд перед ним. Вглядывается в его стыдливо моргающие глаза, видит в них всю тяжесть прожитого и горечь испытанного, и подбегает к нему, заключая в тёплые поддерживающие объятия.       — Живой, — шепчет она с облегчением самое главное. Всё остальное теряет своё значение на фоне того, что Хэин тяжело дышит, обнимает её в ответ, гладит широкой не менее израненной ладонью её спину, шумно вдыхает запах её волос и просто находится рядом. — Я так зла на тебя, Чон Хэин, что самолично убила бы, — бормочет в шею, оставляя на ней короткие поцелуи, чтобы губами ощутить реальность его присутствия.       — Детка, — отвечает Хэин со слабой ухмылкой и, обхватив ладонями её щёки, дарит ей глубокий пылкий поцелуй, никак не выдающий того, через что ему пришлось пройти. Выказывает свою непрекращаемую любовь и в тягучем ритме целует, врываясь в приоткрывшийся из-за вздоха трепета языком. — Я ненадолго, — прервав сласть момента, произносит он и прижимается лбом к нахмурившемуся лбу девушки.       Джису, само собой, отказывается смиряться с этим. И отходит назад, чтобы упереться в него сердитым взглядом. Набирает в лёгкие воздуха, чтобы приняться за свою тираду и отчитать, но звонкий девичий голос не даёт этого.       — Тонтон! — выкрикивает Дальби, выбегающая из своей комнаты, и стоит Хэину опуститься на корточки, как она сразу же прыгает к нему в объятия. — Я скучала, — произносит она, обнимая ладошками его крепкую шею, а потом рассматривает его изуродованное гематомами лицо, с досадой выговаривает: — Тебе больно? Не плачь, тонтон. Я помогу тебе вылечиться, — лепечет девочка.       Джису прячет взгляд в сторону, не желая смотреть на то, как Хэин, широко улыбаясь, тихо шмыгает носом и пытается свободной рукой утереть слёзы. Навряд ли это слёзы счастья. Пусть даже сама Джису очень счастлива в этот самый момент. Дочь в крепких защищающих руках её любимого.       — Обязательно поможешь, — ласково улыбаясь, отвечает Хэин и облизывает солёные губы.       Ему не хотелось представать перед ними обеими в таком состоянии, однако он не жалеет о том, что пришёл. Даже если ему позволительно это на несколько минут, он рад, что воспользовался шансом увидеться с Джису и Дальби, пока не стало слишком поздно. Совсем скоро такой возможности у него больше не будет.       — Дальби, иди в свою комнату и закрой за собой дверь, креветочка. Мне нужно поговорить с тонтоном, — произносит Джису, замечая то, что Хэин, вслушиваясь с особым вниманием в лепет девочки, слишком часто смотрит на настенные часы.       — Но, мамон! — капризно тянет Дальби, надув губы, но всё же послушно кивает.       Она быстренько чмокает в щетинистую щёку Хэина перед тем, как он опускает её на пол, и убегает в детскую. Джису, понимая, что Хэин может вновь в любую секунду исчезнуть, не может открыть рта. Хочется как можно надолго задержать его рядом. Запереться в четырёх стенах и пообещать ему защитить его, не имея на это каких-либо ресурсов. В ней кипит только уверенность в том, что она готова загородить собою его тело, если придётся.       — Оппа рассказал мне про УБН, — в итоге произносит она и, до боли впиваясь передними зубами в нижнюю влажную от слёз губу, поворачивается к парню.       Хэин выглядит ошеломлённым. И его первая реакция быстро сменяется на негодование и раздражение.       — Тупой хён. Просил же, — вздыхает он, откидывая голову назад, и понимает, что это было неизбежно. Хэин вернулся как раз ради того, чтобы в этом ей признаться.       — Во что ты ввязался, Хэин? — обеспокоенно шепчет Джису, подходя ближе.       Ей жизненно важно ощущать его тело, прикасаться к нему, забирать его тепло и делиться своим собственным. Поэтому она, отбросив на время накопившуюся за эти дни злость и переживания, берёт его за ладони и надеется, что у неё хватит силы на то, чтобы удержать его рядом навсегда.       — Как прошёл развод? — спрашивает Хэин, бесстыдно меняя тему. Говорить о том, что он натворил, сложнее, чем ему казалось. Угрызение совести — чувство уничтожительное.       — Хэин, — строго насупив брови и посмотрев на него исподлобья, зовёт Джису и сильнее сжимает пальцами горячие покрывшиеся корочками крови ладони.       — Ладно-ладно. Я знаю, что всё прошло успешно. Просто хочу убедиться в том, что ты в порядке.       — Я не в порядке, Хэин. Не когда ты… ты приходишь спустя двое суток в таком состоянии с новостью о том, что у тебя какие-то дела с людьми, которые могут засадить тебя на пожизненное, — сердится Джису, готовая ударить парня за то, что ведёт себя так опрометчиво. Вновь волнуется о ней больше, чем о самом себе, совсем не понимая того, что её благополучие напрямую зависит от его собственного.       — Восемь лет, если повезёт, — отвечает Хэин и с трудом держит себя в руках, чтобы не разрыдаться от того, что может провести так долго без Джису.       — О чём ты говоришь… — еле двигая губами, шепчет она и отходит немного назад, не ослабляя хватку пальцев.       Ей просто нужно посмотреть внимательно на слабо улыбающееся истерзанное другими лицо и убедиться в том, что сегодня никто над ней не подшучивает. Не проверяет её силу и не врёт ради собственной угоды. Всё реально.       — Я заключил сделку с правоохранительными органами. Я сдам им Сынджо и его организацию, а они смягчат мне срок за наркоторговлю и гарантируют твою безопасность, — произносит он в один вдох, и Джису затаивает дыхание, прикрыв ладонью рот.       — Нет… — заполошно бормочет она и, не желая верить в услышанное, мотает головой. Отрицает это и не собирается принимать за правду то, что Хэин ей сейчас говорит.       — С помощью их людей, я нашёл Гёхван-хёна. Этот ублюдок держал его в каком-то подвале, без воды и еды и ежедневно избивал в наказание за то, что он сдал мне отчёты по «Алой звезде». К счастью, хён в порядке, он сейчас в больнице и мне нужно будет вернуться туда. А агенты УБН сейчас, должно быть, отправляют наряд домой к бос… кхм… к Сынджо, — Хэин исправляет свою оговорку, не собираясь больше называть этого мужчину «боссом» или даже «аджощи», как в детстве. Впредь этот человек навсегда станет для него мерзавцем, использующим и предающим тех, кто сыскал поддержку. — С того дня, как я обратился к ним, я передавал им информацию о поставках, партнёрах и поддерживающих обе компании людях. Я предал очень много людей, — с тяжёлым вздохом произносит он, чуть ли не завывая от отчаяния.       Джису физически осязает его. И вновь качает головой, не находя каких-либо слов. Тело только и может что продолжительно плакать и прикасаться к парню в попытках его сохранить.       — Все, с кем я бок о бок столько лет работал, уже завтра окажутся за решёткой. В их числе Юджин и Гёхван, в палате которого сейчас дежурит полиция.       — А как же… как же ты? — еле слышно интересуется Джису.       — Мне дали пару дней форы, чтобы привести дела в порядок. Если честно, я хотел… я не хотел видеться сегодня с тобой, чтобы не подвергнуть опасности. Но не смог. Не могу без те…       — Давай сбежим, — перебивает она его, и Хэин широко распахивает глаза от того, с какой твёрдостью Джису выпаливает такое. — Достанешь поддельные документы, уедем заграницу втроём, скроемся от властей. Мы справимся, Хэин. Мы сможем.       Хэин тихо смеётся. Смотрит с насыщенной нежностью в глазах и невесомо гладит горячую гладкую щёку.       — Джису. Моя детка. Ты же знаешь, как я обожаю, когда ты плохая, — усмехается он, не ведясь на строгость в её глазах. — В этот раз я попрошу тебя только об одном. Когда они придут к тебе с вопросами, скажи, что ты ничего не знала о наркоторговле. Договорились?       — Нет.       — Не спорь со мной, Джису, — утомлённо вздыхает Хэин, закатывая глаза, и, на самом деле, догадывался о том, что ему ещё придётся упрашивать эту девушку. — Они вызовут тебя на допрос, и, если ты скажешь о том, что всё это время знала, чем я занимаюсь, тебе придётся давать против меня показания. Скажи, что ни о чём не догадывалась. Я уже признался им в том, что скрывал всё от тебя. Подумай о Дальби, прошу тебя.       — Я… я не смогу, Хэин, — с мольбой в поднятых на него глазах отвечает Джису, мысленно признаваясь в том, что ей и вправду нужно думать о Дальби. Она готова на слишком много безбашенных поступков ради Хэина. Однако напоминание о том, что в ней нуждается дочь, перечёркивает всё её бесстрашие. — Я ведь тоже не смогу без тебя. Не поступай так со мной. Как ты вообще мог? — Выражение её лицо резко перекашивается, сменяясь на ярость, и Джису со всей силой ударяет его в грудь ладонью, отчего Хэин от неожиданности пятится назад. — Захотел побыть хорошим, да? Ради меня? Мне не нужно! — кричит она, напрочь позабыв о том, что в другом конце коридора за дверью находится Дальби. — Просто будь опять плохим. Но останься рядом!       Каждое её громкое слово сопровождается сильными ударами злости по груди. И Хэин принимает всё. Её с каждым разом слабеющие удары кулаками, выкрики, громкие всхлипы и полный неприятия взгляд. Продолжает стоять на месте, заслуженно получая по грудным мышцам, без того покрытым синяками после драки в подвале, где он нашёл Гёхвана. Ничто пережитое там ради его спасения не сравнится с той болью, которой с ним делится сейчас Джису.       И когда обессиленная от своих действий девушка тяжело дышит ноздрями, покрывшись испариной, он быстро хватает её в свои объятия, не давая упасть. Обнимает хрупкое и уязвлённое тело, что хранит в себе такой сильный дух, и прижимает к болеющей груди, за решётчатыми рёбрами которой уже не бьётся сердце. Одна сплошная консистенция любви к Джису, ставшей для него всем. И плохим, и хорошим.       — Нам надо пожениться, — внезапно произносит Джису, едва утихомирив прерывистое дыхание, и не отходя, поднимает к нему голову, в который раз за вечер удивляя парня своими словесными выпадами. — Тогда я не смогу давать против тебя показания. И тогда… тогда я буду уверена в том, что мы расстаёмся не навсегда, — последнее предложение вырывается из неё с хрипом и шёпотом, на который ей приходится перейти, чтобы не озвучивать того, какие муки она испытывала эти три с половиной года с мыслями о том, что она никогда больше не сможет быть с любимым ей человеком. — У Чонсок-оппы должны быть знакомые в мэрии, чтобы подписали нас вне очереди.       — Джису, нет, — не веря собственным ушам, отвечает Хэин и аккуратно гладит её по волосам, пытаясь успокоить поток идей, который ей приходят в голову. — Ты только утром освободилась от оков брака. Я не могу позволить тебе наспех выходить за меня замуж только ради этого.       — Я выхожу за тебя замуж, потому что люблю тебя, Хэин! — громко говорит Джису и поднимается на носочки как можно высоко, чтобы достать глазами до уровня его глаз. Показать ему всю осмысленность предложенного и наглядно доказать, что никогда не сможет увидеть себя никем другой, как не его женой. — Ты говорил, что мы поженимся. Я хочу сделать это прямо сейчас.       Хэин за эти дни провёл не одну ночь, думая о том, какого ему будет в тюрьме. И он успел уже смириться с тем, что Джису в его жизни не будет. Он не хотел, чтобы такая девушка, как она, навещала его в таком месте, вновь становилась объектом осуждения, ждала его непонятно сколько лет. Не этого он для неё желал.       — Давай сделаем это. Ты обещал мне. Я не успокоюсь, пока ты не станешь моим законным мужем. Хочу принадлежать тебе всецело, — продолжает она в торопливом темпе, чуть не заплетаясь языком, и сжимает пальцами ткань его футболки.       Она несколько лет не сможет видеть его в любимых футболках с принтом неизвестных ей рок-бэндов, не послушает его игру на гитаре, не прочувствует тепло его прикосновений и не согреет пальцы в его горячих руках.       — Хорошо, — после долгой паузы отвечает Хэин. Мажет тыльной стороной ладони по пылающей щеке, смотрит во влажные уверенные глаза, вдыхает любимый запах кожи и волос.       Надо запомнить Джису такой. Вдоволь насытиться ею, даже заведомо зная, что этого не случится никогда. Джису никогда не будет ему достаточно. Он всегда будет её хотеть.       — Я поговорю с хёном. Узнаю, что можно будет сделать, — со смирением произносит он и не может сдержать улыбки от осознания того, на что согласился. — Не верится, что ты всё ещё колдуешь надо мной, — тихо смеётся он, притягивая Джису к груди, чтобы дать ей послушать шум праздника, устроенного у него внутри.       — Не смей сейчас радоваться, Хэин, — строго цедит она, несильно толкая его, но всё равно податливо ластится к нему. Обнимает за торс, вытирает слёзы о ткань его футболки, вслушивается в громкое сердцебиение. — Я так зла на тебя, ты не представляешь.       — Знаю, детка, — в убаюкивающем тоне проговаривает Хэин и целует её в макушку. — Я тоже тебя люблю.

***

      Коленка часто трясётся, отстукивая каблуком туфли глухой ритм по кафельному полу. Наспех накрашенная помада уже полностью сошла с искусанной от волнения кожи. А взгляд то и дело возвращается в сторону главного выхода от страха увидеть там людей в форме. Хэин всё утро убеждал Джису в том, что за ним не придут, ведь если уже завтра он не придёт в участок и не сдастся, он испортит подписанную с агентами сделку на сокращение своего тюремного срока.       — Знаю, ты сейчас разозлишься, — произносит Хэин с лукавой ухмылкой и, взяв Джису за ладонь, шепчет ей в ухо: — Но я так хочу посмотреть на рожу Джехёну, когда он узнает, что уже через час ты станешь моей женой. Спустя день после того, как ты перестала быть его женой.       — Прекрати, — отвечает Джису с нарочитой строгостью в голосе, но не может скрыть своей улыбки. Не потому что её радовала ярость бывшего мужа, который полностью потерял власть над ней и их дочерью, а из-за фразы «моя жена», сказанной Хэином. — Где Дальби? — спрашивает она, прислушиваясь в полупустом коридоре, когда до слуха перестал доноситься звонкий голосок девочки, которую несколько минут назад Чонсок увёл в сторону окна. — И где вообще носит Дженни? — нервно задаётся следом, посматривая на часы. Без второго свидетеля даже со связями им не разрешат пожениться.       Их очередь ещё не дошла. И несмотря на то, что эта очередь в принципе должна была быть не раньше, чем через месяц, как у обычных людей, Джису не терпелось поскорее зарегистрировать с Хэином брак и с облегчением выдохнуть. Пусть и дальше будет совсем нелегко.       — Детка, всё в порядке. У нас есть ещё время, — шепчет Хэин и сцепляет её пальцы со своими в крепкий замок. Поглаживает большим пальцем медленно согревающуюся кожу и прижимается как можно ближе, чтобы его следующие слова надолго запечатались в её памяти: — Уже через несколько минут ты станешь моей женой. Моей Джису навсегда. И я надеюсь, что ты об этом не пожалеешь…       — Не пожалею никогда, — перебивает она его, мотая головой, и кладёт голову на широкое плечо, облачённое в строгий чёрный пиджак. — Мы с тобой поженимся, Хэин. Потом ты сдашься, и я буду посещать тебя каждый день в следственном изоляторе.       — Там запрещены визиты, — напоминает он ей.       — Я приду на заседание суда и достойно приму тот срок, который тебе выдадут. Буду посещать тебя каждый день в тюрьме, — продолжает она, рассказывая Хэину об их совместном будущем так, как раньше делал он, чтобы её успокоить.       Сейчас успокоиться нужно в основном ей и такое повествование того, что их ждёт, ей помогает. Пусть даже если это не тот вид сказок, которыми баловал её сам парень, а горькая правда их будущего.       — Посещения разрешены раз в три недели, — тихо смеётся Хэин, понимая, что Джису с её упорством использует каждый шанс на встречу, каждый позволительный заключённым звонок, любую возможность как можно часто с ним контактировать.       — А потом… потом, когда ты выйдешь из тюрьмы, я принесу тебе большой пакет с тофу. И мы начнём всё сначала. С чистого листа. Я буду работать преподавателем балета, Дальби ходить в школу, а ты… не знаю, начнёшь чинить мотоциклы или займёшься чем-нибудь легальным, — с неприкрытой печалью в интонации голоса, хихикает Джису и крепче сжимает вспотевшие пальцы вокруг чужих. Так легче. Приблизительно знать, что их может ждать, даже если всё пройдёт совсем по иному сценарию. Главное, чтобы в любом из них, Хэин был с ней.       Подняв их сплетённые в нерушимое единство ладони, Хэин целует тыльную сторону ставшей горячей ладони, и согласно кивает, как никогда искренне веря в то, что всё будет именно так.