Особый вид плохого II: Недооценённая юность

      Беспощадное солнце слепит глаза, и парню сильно нравится то, как жжётся слизистая, вынуждая его поднять руку вверх и укрыться от внезапной яркости. Моментов наслаждения солнечными лучами предоставляли им лишь раз в неделю, когда они уже не освещали собою улицу так насыщено, как сейчас. Когда не ощущалось тепло солнца и не виднелся свет в конце длинного тоннеля, который, он знал, есть, но до него идти и идти.       Намозоленные пальцы слегка двигаются в воздухе, как если бы могли перебирать лучи, осязая их на коже. Хэин глубоко вбирает воздух в лёгкие, признавая рассказываемую другими банальность о том, что на свободе дышится совсем по-иному. Кислород слаще, ветер приятнее, запах пустынной улицы не несёт смрадом и отбросами, а уносит собою в ностальгические воспоминания о прошедших годах. До слуха больше не касаются звуки щёлканья замка решётчатой двери, как и голоса сокамерников. Не слышно чужих криков о помощи и требовательных возгласов надзирателей. Над головой не стоит давление себя защищать даже во сне и смыкать глаза лишь наполовину. Больше не чувствуется обязанность следить за тылом, ежесекундно оборачиваться в душевых кабинках и до упора терпеть нередкие побои ради своей скорой свободы.       Ради неё.       Ради девушки, что стоит, облокотившись поясницей к капоту недорогого на вид автомобиля, на котором приехала его встретить. Ради девушки, что лучезарно улыбается во всю ширь своего рта и едва держит себе на месте, давая Хэину несколько минут для смакования долгожданной свободы.       Слишком много, всё же считает Джису и не выдерживает. Срывается с места и бежит к парню, прыгая ему в объятия. Сразу же в цепкие, загребущие, обещающие больше никогда не отпускать. Обнимает, целует невпопад куда достанут губы, прижимает за загорелую шею, повисая всем весом на ставшем ещё шире и сильнее теле, невнятно шепчет признания любви, без которых не обходилась ни единая их встреча или телефонный звонок.       — Детка, — выдыхает вместе со стоном наслаждения Хэин в её губы, хаосом чувств целуя любимую, которая не пропустила ни дня визита, звонила раз в два месяца и отправляла передачки каждые девяносто дней.       До ничтожного мало взаимодействия для их масштабной любви, поэтому не может перестать целовать Джису. Страстно, жадно, свободно. Крепко прижимает к груди, обхватив одной рукой за тонкую талию, и другой придерживает за упругую ягодицу, уже представляя себе, что сделает с девушкой, как только они уединятся.       — Я скучала, — произносит Джису очевидное.       Два простых слова, которые лишали по ночам сна, вынуждая часами реветь в холодную без любимого подушку. Невидимой рукой сжимали в тиски тоскующее сердце после каждой недолгой встречи, проходимой в охраняемом помещении через стеклянное ограждение.       — Не отпущу. Никогда больше не отпущу тебя, хоть убейся, — бормочет она по мере того, как выцеловывает покрывшуюся испариной смуглую кожу его колючего от выступающей щетины лица. И в качестве твёрдого подтверждения своих слов, обхватывает ногами его торс, нависая лицом над его всё ещё до заполошно ёкающего сердца красивого лица, на котором красуется умильная улыбка. — Даже если нарушишь условку, я не отдам тебя им вновь, — строгим тоном произносит, обнимая пальцами тёплое лицо, и ненасытными поцелуями демонстрирует всю серьёзность своего предупреждения.       — Не нарушу, Джису, — тихо смеётся ей в губы Хэин и не представляет себе того, каким глупцом он должен будет стать, чтобы после пережитого вновь нарушить закон.       Все пять лет отбываемого срока мучительным ему казалась не сама тюрьма и разного типа заключённые, а разлука с любимой девушкой. Недостаток её тепла, её тела, её присутствия в своих объятиях. А также её безуспешно скрываемые слёзы, рассказы о не стоящем на месте внешнем мире без него и то, как Джису сейчас уже десять минут безостановочно целует его, по которому кругу накрывая губами сантиметры его лица. Изголодавшаяся по нему, ни на день не прекратившая его любить и ждать.       — Поехали, детка, — произносит он, нехотя прерывая её влажные поцелуи, от которых уже болели губы, но не уставали руки, держащие нетяжёлое тело, кажется, ставшее легче обычного.       — Ещё чуть-чуть, — шепчет Джису в ответ, не открывая глаза, и заключив в замок рук его напрягшуюся шею, настойчиво обнимает. Утыкается носом в потный изгиб шеи, размеренно гладит короткие жёсткие волосы на затылке, тихо всхлипывает от счастья воссоединения.       — Всё в порядке, — в успокаивающем тоне говорит Хэин, понимая её внезапные эмоции, ведь сам готов отдаться во власть слезам и часами плакать, выплёскивая из себя накопившееся за эти годы. — Я рядом. И буду всегда. Обещаю. В этот раз у нас всё получится, я уверен.       Джису шумно шмыгает носом. Сказать что-либо не получается из-за неутихающего рёва, которому она совсем не собиралась предаваться. Не хотела, чтобы Хэин видел её уязвлённой, ослабленной без него, не такой сильной, какой пыталась всё время казаться. Однако рядом с ним она не может быть ненастоящей. Не получается притворяться и выдавливать из себя уверенность и иссякающую силу. Хэин доказал ей, что никогда не воспользуется её слабостями. Что окутает собою и защитит, даже если будет находиться за решёткой.       Именно это он сделал в первую очередь, когда уже через месяц после вынесения ему приговора, Джису получила звонок от одной малоизвестной балетной антрепризы, приглашающей её к себе танцевать. В то время переживающая из-за тюремного заключения Джису была достаточно подавлена, ведь привычная ей жизнь перевернулась с ног на голову. Пришлось переехать в маленькую квартирку, найденную для них Чонсоком, так как власти изъяли все принадлежащие Хэину объекты. А также уволить няню, которая всё равно продолжала приходить к Дальби забесплатно, объясняя это своей привязанностью к девочке и искренним пониманием положения её матери.       И когда ей внезапно сделали такое неожиданное предложение, ведь Джису была уверена, что благодаря бывшему мужу с ней не захочет сотрудничать ни одна балетная труппа, она не знала, как поступить. Помог ей в этом Чонсок, который в силу болтливости своего языка, не смог сдержать в себе информацию о том, что и найденная им квартира, и антреприза, которой плевать на репутацию балерины, если она безбожно талантлива, и даже Гоын, занимающаяся с Дальби, — это всё дело рук Хэина. Пусть и закованных в тюремные наручники.       — Куда хочешь поехать в первую очередь? — спрашивает Джису, сев за водительское сидение, и поворачивается всем телом к устроившемуся рядом Хэину, не желая терять ни секунды.       Любуется его возмужавшим за годы лицом, всматривается в бугрящиеся мышцы, выпирающие из-под облепившей торс футболки, рассматривает то, как напрягаются могучие бицепсы под коротким рукавом. И она, уже не сдерживаясь, кусает нижнюю губу и ощущает, как внизу живота нарастает горячее желание.       Хэин замечает то вожделение, с которым на него сейчас смотрит Джису, и сам испытывает не меньшее. Пять лет выдержки и простого самоудовлетворения на верхней койке камеры с именем Джису на губах кажутся ему сейчас незначительными, когда она так близко. Источает страсть, похоть и животное желание.       — Домой. Хочу тебя и домой, — отвечает он с терпеливой улыбкой, готовый в любую секунду броситься на девушку и оттрахать её прямо перед воротами в тюрьму, ставшей ему домом на целых пять лет.       Джису, без слов считывающая его потребности, заводит мотор и с большим удовольствием выезжает из этого места с осознанием того, что ей больше не придётся сюда возвращаться. Она несколько секунд смакует ласково произнесённое «домой». За пять лет они с Дальби успели не раз сменить жилище, и сейчас, благодаря своему успеху в балете, она могла позволить двухкомнатную квартиру недалеко от центра города, рядом с начальной школой дочери. И Хэин, которому она при встречах показывала снятые видео дома, был уже в курсе того, что его ожидает.       — Дальби всё утро о тебе говорила, — улыбаясь, произносит Джису, смотря на дорогу перед собой. До дома у них есть полчаса, и она знает, что как только за ними закроется входная дверь квартиры, им будет уже не до разговоров.       — Ты не представляешь, как я волнуюсь перед встречей с ней, — признаётся Хэин, ощущая, как предплечья покрываются мурашками предвосхищения.       За время своего заключения они с ней ни разу не виделись, потому что он категорически запретил Джису привозить дочь в такое место. Однако часто созванивались, потому что девушка сама на этом настояла. Она не хотела, чтобы Дальби забывала её мужа, что стал ей отчимом. Не желая травмировать девочку правдой о том, где именно находится Хэин, Джису наплела ей сказку о том, что любимый ею тонтон работает заграницей и временно не может её навещать. И в первые дни Дальби искренне капризничала, ежедневно спрашивая, почему тонтон больше с ней не общается. Однажды даже при встрече с отцом умудрилась спросить у того об этом. На следующий вечер после её вопроса, когда пришло время возвращать дочь матери, Джехён узнал о том, что Джису не просто носит его бабушкино кольцо, но также официальный статус жены Чон Хэина.       — Она тоже, — довольно хихикает Джису, радуясь тому, что дочь, несмотря на влияние отца и то, что пять лет не видела Хэина, помнит и ждёт встречи с ним. — Даже хотела прогулять школу, мелкая негодница, — тихо смеётся, как можно часто кидая взгляды вправо. Никак не налюбуется любимым, который так близко, что она слышит его дыхание.       — Джису, сразу предупреждаю, — хмурым тоном произносит он, насупив брови в серьёзности, и Джису резко оборачивается, готовясь к плохим новостям. Таких в их жизни до и во время его тюремного заключения было достаточно. Но они смогли преодолеть всё, поэтому сейчас несильно волнуется, заведомо зная, что они справятся. — Я не смогу не баловать её. Поэтому ты же понимаешь, что в нашей семье плохим копом будешь ты? — спрашивает уже с улыбкой, заставляя Джису заливисто рассмеяться, откинув голову назад.       — Я уже давно это знаю. Для Дальби все становятся хорошими копами на фоне моего строгого воспитания. Ты представь, Чонсок-оппа ей недавно айфон купил. Хотя у неё уже есть телефон! — с искренним негодованием возмущается Джису, выливая накипевшее, потому что некому было пожаловаться. Разве что лучшей подруге, которая, пока не имея собственных детей, совсем не понимала того, почему она так злится из-за этого. — Заставила его найти в мусорной урне чек и вернуть, — добавляет, теперь вынуждая Хэина громко рассмеяться.       — Узнаю свою детку, — хохочет он и ждёт не дождётся встречи с лучшим другом, который, скорее всего, будет жаловаться на его жену, приверженку правил и усердной учёбы.       И пусть Хэин не одобряет подобную строгость, ему придётся встать на сторону Джису, ведь уверен в том, что она знает, что делает. Джису, не оставившая попыток быть лучшей во всём, чем бы не занималась, в родительстве, разумеется, является такой же.       — Завтра, кстати, у меня репетиция целый день, а Дальби будет дома, так как суббота, — говорит Джису, не отвлекаясь от дороги, и ощущает странную непривычность от того, что может вот так спокойно говорить о своих планах, в которых Хэин наконец сможет участвовать. — Так что тебе придётся отвести её на плавание, у них скоро соревнования. Ты… сможешь? — всё же неуверенно добавляет, глотая большой комок слюны.       — Конечно, смогу, — нежно улыбается Хэин, хорошо понимая ту неловкость, с которой ему был задан этот вопрос.       Им обоим придётся привыкнуть к такому образу жизни, даже если они столько лет о нём мечтали. Но в нём нет и сомнения в том, что они очень быстро приспособятся к рутине совместной семейной жизни в таком виде, о котором частенько фантазировали по ночам.       — С большим удовольствием. Мне же можно будет присутствовать на тренировке? Очень интересно посмотреть на успехи своей девочки.       Джису не сразу отвечает, так как дыхание захватывает от выказанного её дочери интереса, который Хэин за пять лет всегда демонстрировал, внимая всем её рассказам об успехах Дальби. Такой заинтересованности ей не уделяет даже родной отец, четыре года назад переехавший в Америку и звонивший дочери реже, чем это делал её отчим, находясь в неволе.       — Кстати, представь, что я узнала, — с лукавой усмешкой произносит Джису, резко вспомнив о бывшем муже. — Джехён недавно женился. Ты не поверишь, на ком.       — Я могу её знать? — задумчиво хмыкает Хэин.       Они редко говорили с Джису о её бывшем, больше потому что те редко виделись. В первый год после их развода, Джехён и его семья хоть как-то выражали заинтересованность в Дальби и желание участвовать в её жизни. Однако после того, как узнали, что Джису находится в официальном браке с человеком, которого посадили за торговлю запрещёнными веществами, старший Чон и его жена оборвали все связи даже с внучкой, так как не желали привлекать внимание пытливой прессы к этому. Джису считала, что переезд Джехёна назад в Коннектикут, где он продолжает заниматься постановкой балетной хореографии, пусть и без былого успеха, ведь исполняет её не она, связан именно с решением политика Чона.       — Если это кто-то из балета, то, детка, для меня не существует других балерин, кроме тебя, — не изменяя себе, произносит Хэин с довольной ухмылкой, на что Джису смущённо смеётся, прекрасно зная, что это не так.       Как минимум, потому что Хэин связывался Юн Сэа, художественной руководительницей балетной академии, из которой Джису два раза исключали. Именно благодаря его помощи, Джису продолжает заниматься любимым делом. И если в первый год она выступала лишь на мелких сценах перед немногочисленной любительской аудиторией, то закованная в её теле агония таланта и страсть к балету вернули её туда, где ей всегда было место.       — С Ким Хеюн, — не желая затягивать интригу, произносит она и осуждающе качает головой, совсем не представляя этих двоих вместе.       С бывшей подругой она все эти годы не общалась, оборвав все контакты после своего переезда в Россию. Знала лишь то, что родители Мингю заставили его пройти через лечение и что после него он даже поступил в университет, на юридический.       — Я бы хотел ему посочувствовать, но не могу, — тихо смеётся Хэин, с умиротворением принимая за факт то, что упоминание старого врага не вызывает в нём гнев внутренних демонов.       Он не знает, дело в том, что он стал старше, или в том, что ему причинил достаточно боли человек, втёршийся ему в доверие, что на фоне пережитого неприязнь к бывшему однокласснику блёкнет. Однако сейчас он даже готов к редким встречам с Джехёном, ведь тот является родным отцом Дальби.       — Он же… не делал ничего такого, Джису? — всё же интересуется он с недоверием, зная, что Джису многое ему не рассказывала, дабы не злить и не расстраивать, так как Хэин был ограничен в своих действиях.       Джису понимает мотив его вопроса. А также то, что Хэин в курсе того, что она многое недоговорила. Как например то, как злорадствовал бывший муж, когда узнал о том, что Хэина посадили и дали срок на восемь лет. Тогда она вытерпела каждую его колкость в своё лицо и с уверенностью ответила в конце, что прождёт его столько, сколько придётся. Когда Джехён узнал, что его отпустили на три года раньше из-за хорошего поведения, которым Хэин так-то не мог раньше похвастаться, он не нашёл каких-либо слов. Джису достаточно было его молчания, пока он не вмешивается в их брак и воспитание дочери.       — Джехён заметно изменился, — произносит Джису, совсем не желая оправдывать бывшего перед Хэином.       Просто хочет подметить то, что за эти годы изменились все они, хотелось им этого или нет. Ведь для Хэина в четырёх стенах время шло по-другому. Не так динамично, как это было вне решёток.       За пять лет многое произошло. И это не только переезд и женитьба Джехёна. Это многочисленные карьерные неудачи, падения, полные страха не оплатить арендную плату ночи. А также безусловная поддержка со стороны друзей в лице Чонсока и Дженни, которые никогда не позволяли Джису ощущать собственной беспомощности и одиночества без Хэина.       — Как там Гёхван-оппа? — спрашивает она после длинной паузы, разрешив Хэину в тишине насмотреться на сильно изменившуюся за пять лет столицу.       Джису знает, что Хэин продолжил общаться с другом, который в своё время чуть было не погиб из-за своей помощи ему. Он рассказывал, что Гёхвана однажды на целый месяц перевели в их тюрьму, и за этот период мужчина показал себя истинной социальной бабочкой, умудрившись за короткий период подружиться даже с надзирателями. Тому дали срок в пятнадцать лет, и Джису частенько во время их бесед считывала в голосе Хэина сильную вину за это. Ведь все посаженные за решётку бывшие коллеги оказались в тюрьме из-за него. Пусть даже полиция официально не афишировала этого, дабы не подвергнуть информатора опасности.       — Ему нравится, — с тёплой улыбкой отвечает Хэин, вспоминая свой последний телефонный разговор с хёном два месяца назад. Гёхван никогда не держал на него зла, и Хэин не мог просто так оборвать с ним крепких связей. — Мне кажется, ещё чуть-чуть, и он подомнёт под себя всю тюремную власть, — смеётся, всё же надеясь, что Гёхван не будет устраивать какой-нибудь бунт, тем самым лишив себя шанса выйти пораньше.       — А с… с ним ты разговаривал после того дня? — неуверенно спрашивает Джису.       За эти пять лет она ни разу не решилась спросить у Хэина о том, говорил ли он с Сынджо, так как не хотела ранить его напоминанием о том, сколько всего им обоим из-за этого мужчины пришлось испытать.       — Нет, — отрицательно качает головой Хэин и тяжело вздыхает, следя за тем, как за стеклом здания сменяются друг за другом.       Желание пройтись по улочкам становится жизненно необходимым, и он даже подумывает о том, чтобы предложить Дальби гулять с ним каждый день после школы, пока Джису будет на репетициях.       — Но однажды мне звонила Юджин-нуна, — произносит Хэин и заслуженно получает на себе возмущённый взгляд девушки, резко затормозившей на красном свете светофора. — Это было полгода назад, — добавляет, прекрасно понимая, что Джису может разозлиться на него за то, что он не рассказывал об этом.       Юджин, которую также судили за соучастие, дали всего три года, после которых о ней не было ничего известно. Она исчезла с радаров, и Хэин, заимевший нужные связи в тюрьме, знал, что нуна даже не навещала мужа, которого на пожизненный срок отправили в заключение на окраине Кёнгидо.       — Я не сказал тебе, так как знал, что ты разозлишься, — произносит Хэин, ощущая на себе взгляд, полный недовольства и испытываемых к этой женщине неоднозначных чувств. — Она спрашивала, как у тебя дела.       Джису неприязненно фыркает, наступая на педаль газа, и всё равно не ощущает какой-либо симпатии к этой женщине. Она частенько думала о том, что бы делала, назначь суд Хэину пожизненный срок. В каждом из предполагаемых сценариев Джису навещала бы его в тюрьме и лелеяла бы наивную надежду когда-нибудь воссоединиться с любимым.       — И извинилась перед нами за то, что не верила в нас, — добавляет Хэин и берёт девушку за холодную ладонь, нежно лаская огрубевшими пальцами гладкую кожу. Затем приближает её руку к своему лицу и бережно целует, не убирая пристального взгляда с её смягчающегося в выражении лица.       В них не верил никто. И его упрямая Джису, любившая доказывать остальным их неправоту, показала ему свою преданность и любовь. Он всматривается в пальцы левой руки, сдерживающей руль, и улыбается тому, как блестит бабушкино кольцо на безымянном. Хэин понимает, что дальше не будет так легко, как им обоим хотелось бы. Что трудности продолжат быть неотъемлемой частью их совместной жизни. Но ему хочется верить в то, чтобы впредь это будут лишь бытовые проблемы по типу того, кто должен выносить мусор. Хэин согласен быть тем, кто будет это делать, лишь бы его Джису всегда оставалась довольна и не волновалась за свою и его безопасность.

***

      Они вламываются за порог квартиры ненасытными зверями. Стоит двери за ними захлопнуться, как одновременно льнут друг к другу за пылким поцелуем, вырывающим утробные стоны в унисон. Хэин, впервые находившийся в стенах этой квартиры, понятия не имеет, куда именно идти, чтобы разложить Джису на кровати и вдоволь насытить себя мерными, граничащими с безумным голодом, поцелуями. Но сама девушка не торопится показывать ему нужный путь, позволяя ему хаотично целовать шею и оставлять на них опрометчивые засосы.       Щетинистая щека несильно царапает кожу, и Джису нехотя вспоминает о том, откуда забрала Хэина. Ему, должно быть, хочется освежиться в удобной ванне и привести себя в порядок, достойный свободного человека.       — Я… я наберу тебе ванну, — бормочет Джису, кусая нижнюю губу от вожделения, и протяжно мычит, когда ощущает властные пальцы на своих ягодицах.       Хэин, ловко игнорируя её намёк остановиться, толкается твёрдым пахом ей между ног и без слов просит о другом. Мешает ей здраво мыслить, напрочь лишая рациональных мыслей и каких-либо других желаний кроме тех, в которых Хэин окутывает её теплом своего мощного тела.       — Хэин, — добавляет она с мольбой в голосе и кладёт ладони на неаккуратно остриженные волосы. — У нас ещё… будет на это… время… — шепчет и с шумным вздохом сдаётся под напором назойливых поцелуев, что доходят до глубокого выреза декольте, к которому Хэин припадает губами.       — Ты же не думаешь, что между тобой и ванной, я в первую очередь выберу ванну? — лукаво усмехается Хэин и, подняв голову, подхватывает её на весу.       Джису тихо вскрикивает через смех, понимая, что глупо было с её стороны пытаться отвлечь его от себя, когда у самой зудит каждый сантиметр тела в желании получить чужого внимания.       — Показывай дорогу до кровати, а то я в одном шаге от того, чтобы трахнуть тебя прямо в прихожей, — произносит он в угрожающем тоне, который не пугает, а будоражит девушку, пальцем указывающей на нужную дверь.       Придерживаясь трясущимися ладонями за его вспотевшую шею, Джису продолжает целовать пылающее лицо парня, который, не глядя перед собой, умудряется несколько раз удариться плечом об стену. Она заливисто смеётся с его неуклюжести, признавая, что квартира не такая большая, как его предыдущая, однако они жили в месте с намного меньшей площадью.       Когда Хэин заходит наконец в нужную комнату, он не тратит ни секунду на то, чтобы осмотреть спальню, в которой отныне будет ночевать. Для него любое помещение станет раем, если в объятиях каждую ночь будет лежать Джису. Отвлёкшись от поцелуев, он находит взглядом двухместную кровать и аккуратно укладывает на постель девушку, распластавшуюся на ней с восхищением перед его мощью и возбуждением. Она смотрит на Хэина снизу вверх, часто моргая и облизываясь. Напоминает о том, что Хэин всё ещё и навсегда находится в её полной власти, и он безмерно счастлив от подобного типа неволи.       Когда он одним движением стягивает с себя футболку, Джису торопливо осматривает его торс. Старые шрамы дополнились новыми, некоторые из них кажутся совсем свежими. От этого сердце мерзко сжимается, а глаза влажнеют от разделённой надвое боли. Она приподнимается на месте и усаживается так, чтобы коснуться губами до напряжённых кубиков пресса, так отчётливо выгравированных благодаря тому, что ничем другим, кроме тяганием железа, в тюрьме особо не займёшься. Гладит осторожно подушечками пальцев блёклые шрамы на грудных мышцах, влажно целуя следы многолетнего отцовского гнева, навсегда сохранившегося на его теле.       — Всё пройдёт, — шепчет Хэин, прочувствовав горечь проживаемого ею сейчас беспокойства, и бережно гладит по волосам, дабы успокоить.       И Джису вновь беспрекословно верит его словам утешения и, чуть отпрянув назад, снимает тонкий летний топик. Следом оголяет грудь, высвободив из бюстгальтера, и тепло улыбается, когда Хэин грубовато толкает её спиной на мягкую постель, впервые ощутившей на себе вес двух тел одновременно. Он припадает животными поцелуями к её груди, взрыкивая и часто вдыхая за годы не изменившийся и никак не забывшийся запах любимой. Мажет языком вдоль твёрдых сосков, мнёт пальцами мягкость, смачно целует молочную кожу, небольно царапая зубами.       Джису довольно мычит, наконец ощущая себя полноценной. Выгибается в пояснице, учащённо дыша в полные лёгкие, дабы не задохнуться от переполняющих нутро эмоций. И покрывается приятными мурашками по мере того, как требовательные губы прокладывают мокрые дорожки вдоль рёбер и впалого живота. Она ощущает, как юркий язык водит по пупку, как опускается следом к шраму от операции, как горячее дыхание опаляет низ живота. Нетерпеливые пальцы одним движением расстёгивают пуговицы и молнию её джинсовых брюк, и уже через пару секунд Хэин освобождает её от нижней части гардероба, бросив его из-за ненадобности на пол.       Полупрозрачные кружевные трусики, не скрывающие практически ничего, сводят Хэина с ума, и он тягуче стонет, когда, коснувшись через них, ощущает влажность тонкой ткани. И стоит Джису раздвинуть пошире ноги, открывая перед ним своё невыносимое желание, Хэин оттягивает в сторону мешающую ткань, чтобы примкнуть губами к мокрым складкам. Дождавшись нужной себе реакции в виде несдержанного полустона, проникает сразу же языком и гладит изнутри малые половые губы, жадно вбирая в рот большие.       Дрожь наслаждения окутывает всё тело девушки, всё ещё не верящей в то, что доставляющий ей удовольствие Хэин между её ног — это не очередная фантазия или эротический сон. Что отныне ей не придётся довольствоваться самоудовлетворением и воспоминаниями о том, каким был Хэин в постели. Сейчас он своими губами и языком, кончик которого нарочно задевает нужную горошинку между складок, показывает, что за годы не забыл того, как Джису любит.       — Любимый… — шепчет она осоловело, не открывая глаза и часто вздыхая каждый раз, когда Хэин толкается в неё языком, — я хочу тебя в себе, — просит, зная, что сам парень мечтает об этом так же сильно, как она.       И стоит громкому стону внезапно вырваться из её высохших губ, а телу порывисто затрястись, как Хэин принимает за факт то, что сегодня ему не хватит терпения предаться томным нежным прелюдиям. Он глухо мычит ей между ног и встаёт на пол. Смотрит несколько секунд на размякшую Джису и вспоминает самый первый день их близости, когда она также с часто вздымающейся голой грудью хлопала влажными ресницами на него, с лёгким испугом и глубоким предвосхищением того, что он с ней сделает. И подмечает с широкой улыбкой то, что Джису осталась такой же красивой и безумно желанной им, как и в школьные годы, когда за их спинами не стояли годы разлуки, взаимной боли и попыток возненавидеть друг друга.       Чуть приподнявшись с постели, Джису в интригующей скорости стягивает насквозь промокшие в выделениях трусики, и не прерывает зрительного контакта, следя за тем, как Хэин освобождается от собственных джинсов. Отбрасывая смявшееся нижнее бельё, с волнением в глазах наблюдает за тем, как эластичная ткань чёрных боксеров туго стягивает твёрдый член парня.       — Презервативы же есть? — спрашивает он у Джису, замечая в её взгляде сильное желание наброситься на него без защиты.       И девушка, не сразу отвлёкшись от рассматривания его достоинства, показывает пальцем на первый ящик прикроватной тумбочки. Говорить о том, что она готовилась к его долгожданному возвращению, не приходится. Хэин и сам это понимает, когда, сняв нижнее белье, раскатывает по члену тонкий латекс и наблюдает за тем, как неистово вздымается грудь Джису, следившей за ним с явной нетерпеливостью.       Хэин, сам чуть по потерявший рассудок от того, как сильно, до разодранных в клочья внутренностей, скучал по ней, не позволяет себе дальше мучить любимую. Уперевшись коленями в край постели, он с особой нежностью берёт в руки её бёдра, чтобы притянуть к себе. И Джису без промедления обхватывает ногами его торс, никогда не забывая о том, как он любит.       — Как же сложно было без тебя, — шепчет он, с тягучей медлительностью входя в девушку, так как хочет каждым миллиметром члена ощутить её.       Хэин мечется между желанием быстро, грубо и нуждой быть нежным, чтобы выразить свою томящуюся внутри многолетнюю любовь.       Джису никак его не торопит, покладисто растягиваясь вокруг его члена, и согласно кивает, без слов разделяя его чувства. С Хэином у неё всегда было много сложностей. Но и без него жить невыносимо. Существование теряет свой смысл, когда его нет рядом.       Он толкается в неё всей длиной и вырывает из опухших от поцелуев губ протяжный стон. Вглядывается в прикрытые от получаемого наслаждения веки и делает резкий толчок, гранича между состоянием жестокого безумства и щадящей ласки. Задаёт совершенно новый в их близости ритм, открывая новую главу их совместного будущего, что впервые за годы становится отчётливым и не пугает своей неисследованностью. Хэин входит в дрожащее под его руками тело короткими толчками, с каждым последующим выбивая из приоткрытых губ нарастающие в громкости стоны и невнятные признания в любви.       Звуки смешиваются в идеальную мелодию — любимую Хэином песню. Стонам Джису аккомпанируют хлюпкие шлепки вспотевших от частых движений тел, и он бэк-бокалом выдыхает шумно воздух сквозь стиснутые зубы, ускоренно толкаясь в девушку. Пальцы до боли на коже впиваются в бёдра, дабы удержать таз девушки в воздухе, пока её ноги сильно давят пятками на поясницу. Их чувства и отношения причинили им обоим и окружающим слишком много боли. Их интимная близость никогда не перестанет оставлять после себя гематомы — отпечатки глубокой любви, что не пройдёт бесследно.       Освободив из напора пальцев её бёдра, Хэин, не выходя из сжимающегося нутра, нагибается над телом Джису. Нависает над ней, чтобы беспорядочно целовать в губы, к которым желал прикоснуться каждый день в течение пяти лет. Ежедневно представлял себе, как будет целовать любимую, и проживал падающие на него испытания ради одной только цели: вновь ощутить мягкие губы, отвечающие ему взаимностью на его любовь.       Она его неизлечимая зависимость, его сладкая погибель, его Джису.       — Как же я тебя люблю. Моя жена, — со смущённой полуулыбкой бормочет Хэин в вспотевшее лицо и бережливо лижет искусанные собою же губы Джису, которая повторяет его лукавое выражение лица и согласно кивает.       — Я тоже люблю тебя, мой муж, — отвечает она, обнимая за шею и крепче сжимая ноги вокруг его торса.       Слипается с ним в клейком поцелуе и громко стонет сквозь него, выгибаясь в спине из-за стрельнувшее в тело оргазма. Царапает ногтями без того израненную другими, недостойными, спину, но не причиняет боль, а излечивает глубиной испытываемых чувств. Содрогается в бездонном насыщении и необъятном удовлетворении. Вынуждает Хэина кончить следом с рыком вышептанным именем на губах, незабываемым образом в памяти и неохватной любовью к Джису в груди.

***

      Совместное принятие обещанной ванны расслабляет и утомляет, однако их ожидает насыщенный на встречи вечер. Хэину предстоит увидеться с Дальби, заново с ней познакомиться и вновь дать к себе привыкнуть.       Джису, взявшая на сегодня отгул от репетиций, готовит пышный ужин, дав Хэину отдохнуть на мягкой постели, которой он был лишён, пока несколько лет спал на жёстком тонком матрасе, обдуваемом холодом одиночества. Вечером наряду со встречей с Дальби, Хэина ожидает визит лучшего друга, за эти пять лет безустанно поддерживающего их семью. Вместе со своей девушкой, ставшей ему сейчас невестой, они стали для Джису родными и не давали ощутить того, что она, на самом деле, сирота. И она хотела того же для Хэина. Чтобы он знал, что больше не будет одиноким в этом жестоком мире. И даже если от него отвернутся все близкие, Джису останется с ним и для него до последнего вздоха.       — Как же я соскучился по твоей стряпне, — слышит Джису вызывающий мурашки шёпот над ухом и следом чувствует тёплые губы на своей шее, когда накрывает стол в гостиной.       Привычных домработниц, что для неё нанимала семья Джехёна, или доставок из дорогих ресторанов уже давно нет. И Джису, с раннего детства мечтавшая о роскоши и богатстве, нравится то, что может самолично заниматься своим бытом. А в моменты, когда на это не бывает времени или физической силы, она позволяет себе сдаться и признать то, что не может быть лучшей во всём. Что в этом нет ничего зазорного.       — Эй, не называй мою стряпню «стряпнёй», — повернув голову в бок, бурчит Джису в наигранной обиде и капризно надувает губы, которые Хэин незамедлительно целует.       Встав перед девушкой, крепко обнимает, никак не насыщаясь теплом любимого тела. Накрывает ладонями поясницу, прижимая Джису к себе, и не слышит того, как в прихожей захлопывается входная дверь.       — Мамон? — знакомый девичий звонкий голос вынуждает Хэина отпрянуть от беспечно целующей его Джису, и он резко поворачивается в сторону двери.       Он разговаривал с Дальби по телефону буквально месяц назад. Видел повзрослевшую девятилетнюю девочку на показываемых Джису фотографиях. Он знает о её увлечениях и даже о том, что она всё ещё обожает бланманже. Однако всё же не смог унять колючего волнения в груди, когда видит застывшую школьницу, крепко придерживающую лямку свисающего с одного плеча рюкзака.       Джису вместе с ними погружается в повисшую в гостиной тишину и затаивает дыхание, пытаясь предугадать реакцию дочери. И когда Хэин опускается на корточки, как когда-то делал пять лет назад при встрече с Дальби, та расплывается в широкой улыбке. Бросает на пол рюкзак и подбегает к парню с крикливым: «Тонтон». Прыгает ему на руки с крепкими объятиями и чуть было не валит на пол тихо хохочущего Хэина, не ожидавшего от девочки такой силы.       — Как же ты выросла, — произносит он, размеренно поглаживая спину Дальби, которая крепким замком окольцовывает его шею руками.       Джису едва сдерживает слёзы счастья при виде двух самых близких ей людей, обнимающихся с такой искренностью и нежностью. Словно и не было этих пяти лет разлуки между ними. Вслух она этого не признавала, но жил в ней страх того, что Дальби может не принять Хэина в их жизни. В том, что Хэин давно принял Дальби в качестве своей дочери, она не сомневалась.       Их затяжное объятие сопровождается торопливым шёпотом девочки, у которой накопилось слишком много историй, что ей хотелось бы поскорее рассказать парню. Хэин же, продолжая сидеть на корточках, внимает каждому её слову, напрочь позабыв о неудобстве своего положения. Ему хотелось как можно скорее наверстать с Дальби упущенное и стать ей достойным отчимом, чтобы его прошлая деятельность никак не очернила ей жизнь своей грязью.       А Джису, ещё пять лет назад согласившаяся стать Хэину женой, не волновалась на этот счёт. Она знает, что их неугасаемая любовь освещает всю прожитую ими черноту, которая, пусть и не сразу, но постепенно будет покидать стены их скромного дома, разрешив им наконец приютиться в сквозь пот и кровь созданной ими семье.       — Ну всё, потом поговорите, — без особого желания она разнимает мужа и дочь и, продолжая широко улыбаться, строго добавляет: — Дальби, иди мой руки и садись за стол.       Девочка, довольно закивав, быстро слушается мать и выбегает из гостиной, с нетерпением ожидая, когда вернётся и сможет продолжить свои нескончаемые рассказы всего того, что Хэин за эти годы пропустил.       — Она стала ещё более болтливой, — ухмыляется Джису, виновато пожимая плечами, когда Хэин выпрямляется на месте. — Ты же не пожалеешь? — уже тихо спрашивает она, часто моргая и смотря на парня влажными глазами так, словно ничего и никого другого не существует в этом мире.       — Никогда, — уперевшись в неё твёрдым уверенным взглядом, отвечает Хэин и тепло улыбается в понимании того, что все прожитые до данного момента сложности, потери, причинённая друг другу боль — всё это пройдено ради этого самого дня.