Особый вид плохого II: Недооценённая юность

      Раннее утро в объятиях любимого и в его кровати Джису встречает с довольной улыбкой и со слегка ноющими от боли мышцами. Даже натренированное на репетициях и пилатесе тело не справляется со страстью тихо сопящего рядом парня, на что Джису тихо усмехается под нос, подмечая, что совсем скоро привыкнет к этом. Сердцем она уже смирилась с тем, что нет ей больше места, что не рядом с Хэином.       Он её дом, её семья, её прошлое, настоящее и будущее. Он заполняет собою каждый сантиметр её пустоты внутри, стал воздухом в лёгких, кровью в венах, зарядом, что приводит сердце в работу.       И даже когда она думает о том, чем он занимается, даже когда покинутая всеми сирота внутри неё отчаянно хочет напомнить о том, кто тот человек, что дал её матери дозу, ставшую смертельной, Джису не может представить себя без Хэина.       Стараясь не разбудить распластанное на полкровати тело с внушающими мощь, страх и чувство безопасности мышцами, Джису встаёт с постели. Проверяет комнату дочери, что спала во всё той же позе, в которой её оставляла Джису, — на середине своей большой кровати в обнимку с плюшевым тюленем. Принимает торопливо душ, стыдясь саму себя и возбуждаясь от воспоминаний о том, что творил с ней ночью Хэин, когда вытирает с себя остатки высохшего на ней семени. И принимается за готовку завтрака на чужой кухне, которую уже язык не поворачивается называть таковой.       В этой квартире стало всё родным, домашним, таким, каким когда-то был их быт с Хэином три с половиной года назад. Казалось, что эти страницы их жизни друг без друга были вырваны с корнями и они продолжили оттуда, откуда завершилась их история в той самой однокомнатной квартирке.       — Поймал. — Тихий шёпот в ухо и крепкие объятия со спины вылавливают её нежную улыбку. А ещё тёплое дыхание на шее и короткие поцелуи в щёку.       — Я и не убегала, — отвечает Джису, никак не отвлекаясь от нарезания фруктов на разделочной доске и совсем не волнуясь о том, что в любой момент на кухню может войти дочь и увидеть их такими, какими никогда не видела родителей. — Теперь ты от меня никогда не отделаешься, Хэин.       — Приму это в качестве раннего согласия на своё повторное предложение, которое сделаю тебе в скором будущем, — усмехается парень, прижимаясь сильнее к её спине.       — Предложение? — удивляется Джису, перестав нарезать фрукты, и выпускает нож.       — Да. Однажды ты ответила мне на него согласием, — произносит Хэин, ни на сантиметр не отстраняясь, чтобы не дать Джису ускользнуть из его назойливых объятий. — Ты не… не хочешь? — нехотя добавляет в менее уверенной манере.       — Хочу. Очень хочу, — робко кивает Джису и кусает нижнюю губу, ловя себя на внезапном желании вновь надеть кольцо бабушки Хэина. Даже если ничего не ясно с разводом, в этом кавардаке событий хочется напомнить миру о том, кому она всецело, душой и телом, принадлежит.       Она подкрепляет твёрдость своего желания поцелуем, повернув к лицу парня голову. Отдаётся чувствам, что наполняют тело, насыщая недостающими элементами, и одновременно делится его частичками, безвозвратно вверяя себя Хэину.       — Мамон? — тихий лепет дочки вынуждает Джису резко отскочить от парня, который, услышав голос Дальби, отходит назад.       Коротко кашляет, пряча глаза в пол, и боится посмотреть в глаза девочки, чтобы случайно не увидеть в них неприязнь.       Джису же быстро подбегает к дочери, в заспанном лице которой одно лишь непонимание того, почему мама целует дядю, а не папу.       — А где папа́? — спрашивает Дальби, вспомнив о родителе, который с вечера так и не навестил её.       — Он на работе, креветочка, — отвечает девушка, поднимая её на руки, чтобы отнести в ванную комнату и умыть после сна.       Хэин тяжело вздыхает, не вслушиваясь в то, как его Джису рассказывает своей дочери о ненавистном Джехёне. Реальный мир в лице бывшего одноклассника и осознание того, что Дальби — не его дочь, вновь больно бьёт по вискам. Поэтому он подходит к кофеварке, в которой уже варится приготовленный Джису кофе, и мысленно планирует решать проблемы по одному. Джису сейчас и отныне с ним, и, казалось бы, другие проблемы блекнут на фоне самого главного события в его жизни.       Увидев сообщение от Чонсока, который кинул ему контакты знакомого адвоката, Хэин вспоминает о его вчерашних словах. Уехать с Джису и начать всё сначала — звучит, как что-то из мира фантастики, что хочется рассмеяться над самим собой, потому что на мгновение, когда он увидел любимую на кухне, готовящую завтрак, пока в детской комнате спит её дочь, Хэину такой исход событий показался как никогда привлекательным. Таким манящим и будто бы на расстоянии протянутой руки, что он мог даже коснуться кончиками пальцев той жизни, которая у них с Джису и Дальби могла бы быть.       Но он оставляет сообщение хёна без ответа. Ведь уже решил, что воспользуется связями босса. Перепачканными в наркотиках и чужой крови, но эффективной. Будет не просто защищать свою любовь к Джису, но кровожадно вгрызётся в глотки всех тех, кого заподозрит в желании вмешаться в их жизнь.

***

      Хэин понимает, в какую быстро развившуюся привычку может превратиться такой распорядок дня: они втроём едут, включив на весь салон детские песни на французском, отвозят Дальби до садика, затем он провожает Джису до центра искусств, тёплым поцелуем обещая встретить после репетиций, и сам едет на работу.       Обманчивая иллюзия счастья, когда Дальби — дочь его врага, Джису — чужая жена, а работа — это наркоторговля.       Раздумья о том, что всё могло бы быть иначе, рассеиваются, когда он садится за кресло начальника в кабинете босса. Хэин ощущает себя хозяином жизни, зверем, способным выжить в самых опасных джунглях. Однако в нём горит страх потерять дорогу домой, потерять самого себя, нажать однажды на курок оружия и навсегда навлечь на себя имя убийцы.       — Я знаю, что ты обижен, Хэин, — с этими словами в кабинет врывается Гёхван, и Хэин, на секунду подняв на него взгляд, опускает глаза обратно к документам на столе перед собой.       — Я ж не малолетка какая-нибудь, чтобы держать обиду, — серьёзно цедит Хэин и получает в ответ глумливую усмешку, олицетворяющую собой неозвученные слова Гёхвана о том, что вообще-то да.       Хэин и забыть позабыл, сколько ему лет и что является самым младшим членом руководства компании. Потому что пришлось взвалить на плечи проблемы взрослых, полюбить по-взрослому и пораниться с такой болью, которую многие никогда за свою жизнь никогда не испытывали.       — Я зол на тебя. И уже не могу доверять тебе, как другу. Поэтому если ты по делу, то я весь внимание, — всё же дополняет он свои слова и в этот раз поднимает глаза, чтобы пристально уставиться на севшего перед ним мужчину.       — Не делай так, Хэин, — виновато вздыхает Гёхван, напрягаясь на месте, и хаотично блуждает глазами по кабинету, словно выискивая защиту в полутёмном помещении, в стенах которого даже Хэин уже не находит себе умиротворения. — Я не хотел рисковать нашей с тобой дружбой и… — он запинается на полуслове, опуская к коленям глазами.       Предпочитает отмолчаться, ведь говорить о том, что к Хэину у него больше, чем простая дружба, не стоит. Гёхван пронесёт бремя своих чувств в одиночку и докажет свою им преданность правдой, которую несколько лет приходилось скрывать, потому что пообещал и, если быть честным, испугался за свою жизнь.       — Ты простишь меня, если я… — начинает Гёхван и пугливо осматривается назад, проверяя, закрыта ли дверь за его спиной. Пусть и знает, что и босс, и Юджин оба сейчас на встрече с организатором свадеб, вспоминать об этом нельзя ни в коем случае. — Если я скажу, что знаю кое-какие подробности того случая в клубе «Алая звезда»? — робко тихим голосом произносит, вглядываясь в то, как резко расширяются глаза Хэина, услышавшее это название.       Былая боль неприятно запульсировала в груди, воспоминания о нуне и тех днях заворошились в памяти, удушая и не позволяя сделать жизненно важные глотки воздуха.       — Что… что ты имеешь в виду под словом «подробности», хён? — сипло спрашивает Хэин, окаменев на месте.       Гёхван не торопится продолжать, явно жалея о том, что выдал свои знания, о которых Хэину, скорее всего, не стоит знать. Из-за этого парень сердито хмурится и, не совладав с эмоциями, раздражённо рявкает:       — Хён, не молчи!       — Хэин, — испуганно бормочет Гёхван и просит взглядом его успокоиться. — Я… я узнал об этом совершенно случайно и обещал, что никто не узнает. И делюсь я с тобой этим, дабы показать, что я на твоей стороне.       Хэин чуть смягчается в лице. Перед глазами встаёт образ Гёхвана, который все эти годы был рядом, спасал его от самого себя, от наркотиков, от передозировок, которыми Хэин хотел перекрыть себе кислород, ведь не мог дышать без Джису.       — Я знаю, хён. Я честно понимаю, что ты хотел как лучше. Просто знатно проебался в своей попытке мне помочь. Поэтому если то, что ты мне скажешь, это пыль в глаза и холостая попытка якобы позаботиться обо мне, то не стоит, — произносит Хэин, ярко демонстрируя выражением своего лица, как сильно он устал от того, что все вокруг считают себя самыми правильными и правдивыми.       — В то время, как ты помнишь, я самолично следил за качеством товаров, — говорит Гёхван, перед этим положительно кивнув. Ему искренне хочется защитить Хэина, даже если тот наивно полагает, что может справиться со всем самостоятельно.       — Да, тогда ты мне показался таким отбитым на голову, — печально усмехается Хэин, ненароком вспомнив свою первую вылазку на порт. Тогда он и представить себе не мог, что когда-то будет занимать кресло босса и вести его дела за него.       — Но не настолько, чтобы не заметить того, что одна из партий была паршивой. Я такое сразу пресекал и передавал боссу, — произносит Гёхван с полным серьёзностью взглядом, на который Хэин недоумевающе вскидывает бровь, пытаясь понять, к чему он клонит. — Хочу сказать, что у нас не было испорченного товара, Хэин, — сразу же объясняет он и с насторожённостью сдвигается чуть ближе. — А когда я сказал об этом боссу, что мол, как так получилось, что от нашего товара кто-то погиб, он сказал мне молчать об этом. И ты прав. Тогда я был слишком отбитым на голову, поэтому просто пожал плечами и послушался.       Хэин не находит слов для этого. Продолжает хмуриться и задумчиво смотреть на хёна, ожидая, что он сейчас улыбнётся, скажет, что пошутил, или, может, попытается успокоить разбушевавшиеся внутри него сомнения словами о том, что должно быть там что-то незначительное. Ещё тогда ему показалось странным то, что от того плохого товара пострадали лишь клиенты, с которыми имел дело Хэин. Его так называемые коллеги никогда не упоминали того, что с продаваемыми ими опиоидами что-то не так.       — Ты хочешь… — Хэин, не веря полностью в услышанное, уж тем более в разродившиеся в нём догадки, не знает, как озвучить самую главную, — хочешь сказать, что паршивого товара не было, и Джию-нуну убил не наш товар? Или что? Я не понимаю, хён. Если бы это было так, босс сказал бы мне. Он же видел, как сильно я переживал из-за этого.       — Думаю, дело немного в другом, но… — Гёхван откашливается и предаётся истошному почёсыванию кожи предплечья, словно истосковавшийся по дозе наркоман. Мужчина запуган, и Хэин ясно видит это в его поведении. — Думаю, подробности об этом знает один только Кёнпё. Тогда все отчёты по поставкам и продажам вёл он. Я же озвучил тебе всё со своей стороны, и мои догадки могут быть ошибочны, — произносит он и торопится встать, оставив Хэина в полном замешательстве.       — Но, хён, — зовёт его Хэин, вставая следом, и на выходе Гёхван расплывается в неискренней широкой улыбке.       — Надеюсь, теперь ты не будешь на меня злиться, — говорит тот перед тем, как выйти из кабинета.       Хэин совсем не понимает, что только что произошло. Зачем Гёхван рассказал ему про тот случай и почему не стал договаривать, явно имея что-то ещё в запасе? Захотел посеять нём зерно сомнений, отвлечь очередными переживаниями или больно уколоть воспоминаниями о тех событиях? Он ничего не понимает, однако обязательно разузнает все подробности. Как только разберётся с разводом Джису. Потому что она была и будет всегда в приоритете его задач.

***

      Встреча с адвокатом в пределах его офиса окрыляет Джису, что, когда они садятся с Хэином в салон его машины, она не может перестать улыбаться и говорить об этом. Парень с натяжкой улыбается ей, слишком углубившись в собственные раздумья, и лишь изредка поддакивает девушке, которая говорит о том, что хотела бы самолично отблагодарить Сынджо за то, что тот нашёл такого профессионала.       Адвокат смог убедить их в том, что они успешно выиграют развод в пользу Джису, которая сможет оставить полную опеку над дочерью и даже половину имущества Джехёна, на что девушка отрицательно покачала головой, аргументировав тем, что ни в чём, принадлежащем тому парне, не нуждается. Только в Дальби.       И даже если в потенциале бывший муж очернит в прессе её репутацию, выдав всему миру то, что знаменитая балерина была уличена в измене, Джису плевать. Пусть он и его семья делают, что хотят, она справится. Ведь за её спиной защитной горой стоит Хэин.       — Тебя что-то тревожит, — произносит она без улыбки и без интонации вопроса, всего лишь озвучивая свои замечания. — Что-то произошло, да? — спрашивает неуверенно, боясь услышать какую-нибудь плохую новость. Их у них было слишком много.       — Может… может, поменяем адвоката? — внезапно выдаёт Хэин, не желая врать любимой девушке, хоть и не собирается пока признаваться в истинных причинах своей задумчивости. Не когда тема напрямую касается её и того, почему они на несколько лет назад разлучились.       — Почему? — удивляется Джису, но не торопится пререкаться с решением Хэина. Даже если он не даст на это ясных причин, она беспрекословно согласится, потому что полностью доверяет. Она доверила ему свою жизнь и жизнь дочери.       — Мне показалась его уверенность в победе подозрительной, — отвечает Хэин, желая провалиться сквозь землю за свою ложь, потому что, на самом деле, он сегодня потерял без того шаткое доверию к боссу. А следовательно, и к людям, которые, по словам Сынджо, должны будут помочь Хэину воссоединиться с любимой. Сложно привыкнуть к поддержке окружающих, которые в своё время делали ровно обратное. — Ты знаешь, я как никто хочу как можно скорее закончить с этим делом и никогда бы не предложил тебе повременить, но… может, встретимся ещё кое с кем? Его мне предложил Чонсок-хён. Можно послушать и его мнение по поводу развода, чтобы не делать опрометчивых ходов.       Джису грустно вздыхает, опуская глаза к коленям. Ей не терпелось избавиться наконец от статуса жены Джехёна, и сегодняшняя встреча с адвокатом вознесла её настроение до небес, ведь он обещал ей то, что к концу следующего месяца он добьётся для неё развода с полной опекой.             — Хорошо, — всё же отвечает она и, подняв на Хэина взгляд, тепло улыбается. И чтобы показать ему всю свою солидарность с его решением, кладёт руку на его сжавшую руль ладонь.       Парень сразу перехватывает её пальцы, сплетая их в крепкий замок, и смотрит на неё с печальной улыбкой, без слов благодаря за доверие. За то, что позволяет себе не быть сильной рядом с ним.

***

      Отстранённый взгляд парня, громкие требовательные крики в сторону танцоров и сердитое пыхтение под нос — Джехён всем своим видом демонстрирует свою злость. Лицо болит от замазанных тоналкой синяков, что после себя оставил Хэин, однако у косметики не получилось сделать этого полностью. Да и сам парень своим сердитым поведением по отношению к танцевальной труппе показывает, как сильно он сейчас зол.       На жену, на её любовника, на весь чёртов мир, превратившие его жизнь в никчёмное существование, что ни любимая работа, ни предстоящее исполнение его детища не радуют.       Мир взрывается перед глазами, когда в танцевальный зал заходят несколько балерин, одной из которых является Джису. Та сразу же сталкивается с ним взглядом. Не отводит глаза, не прячется стыдливо от мужа. Смотрит твёрдо, уверенно, гордо вскинув кончик носа, как будто не она была той, что изменила ему с самым ненавистным для него человеком.       — Вы, мать вашу, профессиональные танцоры или малышня на детском утреннике? Почему у вас вместо ног разваренные макаронины? Это не исполнение хореографии, а ебучая пародия на неё от бездарных любителей! — Выплёскивать свою злость на других Джехён всегда умел красиво.       Танцоры, не понимающие того, что хореограф сердится на одну конкретную балерину, отдаются на весь максимум своих сил и способностей. И уже на середине репетиции они устало падают на пол, тяжело дыша, заливаясь обильным потом и полными ненависти лёгкими, что едва успевают заполняться спасительным кислородом.       — Я сейчас выскажу ему всё, что я думаю о его антраша! — сердито шепчет подруге Дженни и широко распахивает глаза, когда видит, что Джису его и не слышит и продолжает танцевать.       Вопреки тому, что сил нет. Вопреки гордости, что требует у неё уйти и оставить Джехёна без главной балерины, без которой не состоится выступление. Вопреки всему тому, что ей пришлось из-за него пережить.       Джису была и останется профессионалом своего дела. Она отрепетирует каждое движение по сто раз, пока не сотрёт пуанты в порошок, что окрасит в кровь её пятки, пока не сломаются пальцы на ногах и пока мышцы не атрофируются до состояния неспособности двигаться, она будет танцевать. Это и делает её лучшей в балете. Это и любовь к Хэину, который защитит её от Джехёна и любых других сложностей, которые Джису не сможет преодолеть одним лишь танцем.       Когда репетиция завершается, не без тихих радостных возгласов уставших танцоров, Джису остаётся последней. Дженни тихо интересуется у подруги, хочет ли она, чтобы та осталась с ней, но девушка отрицательно качает головой, без слов информируя о том, что хочет поговорить с мужем наедине.       — Я встретилась с адвокатом по бракоразводным делам. Скоро подам заявление на развод. И в твоих же интересах урегулировать всё в тихой форме, — произносит она в одном размеренном предложении, стараясь не выдавать того, как пугливо ёкает в груди сердце.       Страх перед тем, как без того озлобленный Джехён может отреагировать на её слова, не должен помешать ей быть сильной и уверенной в своём решении. Даже если с другим адвокатом, которого посоветовал им Чонсок, они ещё не встретились, и она не знает, какие тот будет делать прогнозы.       — Какая же ты идиотка, Джису, — тихо усмехается Джехён, собирая листки танцевальной партитуры, которые от злости разбросал по танцполу. — Бросишь всё ради какого-то оборванца?       — Я бросаю только тебя, Джехён, — отвечает Джису, понимающая, что их разговор вновь вернётся к обсуждению её отношений с Хэином. И сейчас она должна ясно дать ему понять, что будет защищать свою любовь до последнего.       — То есть, ты реально считаешь, что сможешь остаться в труппе, да и вообще работать в какой-либо балетной антрепризе страны после развода со мной? — произносит он и делает один широкий шаг в её сторону, чтобы вглядеться в её решительно смотрящие на него снизу вверх дрожащие глаза. — Не боишься, что я испорчу тебе карьеру? А должна бы. Ты должна бояться этого сильнее, чем потерять дочь. Ведь именно ради балета ты когда-то и отказалась от неё. Почему бы не сделать этого и в этот раз?       Джехён жестоко бьёт Джису по самому болезненному. Давит на больные точки, выковыривает былые раны, распарывает ещё не зажившие шрамы, чтобы напиться её отчаянием из кровоточащих порезов.       — А знаешь, что? — с нарочитой игривостью в тоне голосе продолжает он, когда Джису отмалчивается, не находя нужных слов в ответ. Лицо всё ещё ноет от синяков, оставленных Хэином, но Джехён не лишает себя удовольствия криво ухмыльнуться на пол-лица от такой Джису. — Давай так. Я поставлю перед тобой выбор: или я уничтожаю твою карьеру, а я, поверь, могу это сделать, и ты становишься персоной нон-грата в мире корейского балета, но ты забираешь Дальби. Или же наоборот, откажешься добровольно от моей дочери, но продолжишь работать в любой желанной антрепризе. Я даже помогу тебе добиться статуса прима-балерины ассолюта. Ты же так мечтала об этом с самого момента нашего знакомства.       — Ты отвратителен, — в этот раз Джису не может стерпеть и выплёвывает свои слова, испачкав их в черноту густой ненависти к мужу. — Вся твоя мерзкая сущность и всё, чем ты живёшь, настольно мне отвратительны, что мне противна одна мысль о том, что в моей дочери течёт твоя кровь, — цедит она сквозь стиснутые зубы, больно сжимая пальцы в кулаки. — Ни моя карьера, ни уж тем более моя дочь тебе не принадлежат. И я. И я никогда тебе не принадлежала! — прикрикивает она, готовая наброситься на Джехёна с кулаками, что вот-вот окрасятся в алый, настолько глубоко впиваются ногти в кожу ладони. — Ты просто жалок и всегда был таким, — произносит она напоследок и торопливо выходит из танцевального зала, едва слыша собственные шаги, оглушаемые громким волнительным сердцебиением. Страх того, что Джехён сейчас её догонит и сделает всё то, что хотел, но ему не позволяли, управляет Джису, и она практически выбегает за дверь, чтобы спрятаться в раздевалке.       За громко захлопнутой дверью она уже не слышит того, как в танцевальном зале эхом отдаётся громкий крик злости и завывающий всхлип парня, только что понявшего, что не просто потерял её навсегда, а никогда всецело не обладал этой девушкой.