Якудза

      — Райан, — Джей тихонько зовёт сына, покачивая на руках, чтоб не спугнуть прорезавшимся впервые за этот вечер голосом хрупкий сон Хасиэль, дочь, пригревшуюся на его груди; кругленькая голова слегка покачивается из стороны в сторону, сминая чувствительным виском шелковистые тёмные волосы. — Мне кажется, я влюблён.       — Боже мой, — голос Райана отдаётся ему в ответ немного взволнованно и удивлённо. — О мой Бог!       Юный альфа, небрежно закинувший ноги на низенький журнальный столик, чья столешница вырезана небольшим кругом толстого стекла, слегка откидывает назад голову — тёмные лучи его шоколадно-каштановых волос рассыпаются водопадом, обнажая отросшие корни: природный оттенок его волос немного светлее нанесённого на жёсткие пористые локоны ненатурального пигмента. Мимолётным движением Райан поправляет свободно висящую на плечах растянутую домашнюю майку; сквозь полупрозрачную ткань выглядывает тёмная бусина небольшого, торчащего крохотной пуговкой, соска.       Он беззастенчиво закидывает руки, испещрённые мелкими едва заметными шрамами от осколков магазинных витрин, потихоньку затягивающимися, к затылку и склоняет голову вбок, когда отец, беззлобно, но с небольшим отвращением, фыркнув, отворачивается.       — Так кто это? — любопытствует Райан с, казалось бы, искренним интересом, претендуя на незнание очевидного.       С уст Джея срывается почти неслышное рычание. — Ты знаешь. Ты не можешь изображать неведенье, Ан.       — Ой, да ладно, — фыркает Райан. — Я просто пытался придать ситуации интереса. Ты с своим Чонвоном мне никак не помогаешь!       Подросток незаинтересованно косится вбок, туда, где его отец устало прикрывает сморщенные смуглой кожей сухие веки, почёсывая выбритый под копной гладких прямых волос, разметавшихся по широкой крепкой груди, затылок. На одном из его крепких бёдер, слегка расплывшихся на кресле под давлением веса натренированного тела и домашних шорт, осторожно покоится незаряженный пистолет, холодом металла целующий обнажённую кожу над коленом.       Он слегка подкидывает вверх полупустую пластиковую бутылку с жидким какао, прежде чем сделать громкий глоток, противно поражающий своим склизким звуком удара напитка о бархатные стенки горла, а после с любопытством склоняет голову вбок.        — Не, правда влюбился чтоль?       Губы Джея сжимаются в упрямую линию. — Кажется, да.        — Тогда почему бы тебе, м… Не знаю, — Райан безучастно передёргивает разрезанным поперёк косым затянувшимся шрамом плечом. — Просто не поговорить с ним об этом?        — Поговорить? Он ужасно зол на меня, забыл? — с уст Джея срывается хриплый смешок, таящий клубящееся в нём болезненное покашливание. — Я даже боюсь снова возвращаться в этот детский сад. А ведь Сиэль уже завтра снова надо туда вести.       В ответ он удостаивается лишь задумчивого цоканья языком. Райан только было тянется к широкому карману своих почти-бездонных — как любит называть их Даики — шорт — и тут же отдёргивает руку, едва не забывшийся под расфокусированным взглядом отца. Джей не знает о том, что его старший ребёнок увлекается курением, и, даже если что-то подозревает, лучше ему об этом не говорить.        — Не парься, я поведу, — он озадаченно присвистывает. — А что касается всего остального… Ну, я подозреваю, это то, о чём он рассказывал мне? Как хотели погнаться за вами с Рики и поэтому чуть не грохнули их?        — Вроде того, — Джей давит слабую усмешку. — Помню, как ты кричал на него тогда. С другого конца дома было слышно.        — Да потому что он ещё глупее, чем ты. Попереться за другом в сомнительное место, беззащитному и слабому омеге, вместо того, чтобы просто отговорить его это делать!..       Хасиэль слегка ворочается в руках отца, кажется, потревоженная то и дело срывающимся на лёгкий крик голосом старшего брата; она бормочет что-то во сне, причмокивая жирными от персикового бесцветного бальзама губками, пока и они не окажутся скрыты тёмными волнами волос подобно её остальному крохотному круглому лицу.       Райан слегка фырчит, наблюдая за ней, агрессивно склонивший голову вбок. Он посылает Джею, что осторожно прикладывает палец к губам, искрящийся теменью взгляд, отдалённо напоминающий что-то вроде сам знаю, прежде чем сделать очередной глоток отдающего шоколадом холодного напитка.       Юноша всё ещё стремится сохранять трезвость мыслей, когда, обречённо постанывая, упирается затылком в толщину спинки невысокого, но мягкого дивана. — Тогда может, эм… Ну, не знаю, подарить цветы? Конфеты? Что там ещё эти омеги любят?       Джей награждает его свирепым взглядом исподлобья. — Так, я понял. Заткнись и больше рот при мне не открывай.        — Да что я такого сказал-то?! — юный альфа всплескивает руками с присущей ему экспрессией. — Правда ведь не знаю, что омегам нравится, ты же и сам знаешь.       Улыбка сына натянута, как тетива лука, и Джей скользит, словно по ледяной горке, глазами по гладким тонким губам, растянувшимся в ещё более тощую, от уха до уха, алую линию. Райан игриво поигрывает пальцами на освобождённой от ноши поясной кобуре, нелепо продетой сквозь толстый, не сочетающийся с потёртой и растянутой резинкой старых шорт, ремень, закреплённый на пояснице то и дело сваливающимся с неё жгутом, и ему действительно весело, однако неловкость оборачивает каждую его кость, наполняя жгучей боязливостью изнутри, и этот контраст, видимый даже невооружённым глазом, — что странно, учитывая умение Райана скрывать эмоции, своего рода хамелеон — поражает голову.        — Я думал о каких-то отвлекающих факторах, — он просто пожимает плечами. — Ну, например, о том, что ты флиртуешь с Чонвоном.       Райан фырчит. — Чонвон смешной. Он сразу теряется, когда с ним флиртует кто-то, к чьим способам поддразнивания он не привык. Я просто развлекаюсь: он мне не нужен, и он об этом знает. Да, иногда у меня встаёт на него, когда я о нём думаю, — юноша слегка передёргивает правым плечом, резко и едва уловимо, словно затвором. — Но это только потому, что у него красивое тельце. Могу сказать, что ты выбрал действительно достойный кадр для себя: впервые я удивлён твоему вкусу не в плохом ключе, — он посмеивается, когда Джей шипит на него, и этот звук вбирает в себя все отголоски альфьего змеиного говора, когда-либо существовавшие в нём. — Только вот… Вы вместе не будете.       Джей хмыкнул сквозь сжатую челюсть — кажется, такие слова его ничуть не удивили. Его грубые мозолистые руки, покрытые слоем тонкой шершавой корки, слегка поднимают под мышки тонкое тело худенькой Хасиэль, сонно болтающееся безвольным волчком, елозящим в чужих ладонях; может, ей снится сон?       Неслышно уронив с тонких сморщенных губ лёгкий вздох, Джей мягко сажает дочь на свои колени. — У меня вопрос, — немного подумав, добавляет. — Точнее, у меня их девять.       Райан приподнимает одну из своих неаккуратно топорщащихся бровей в намёке на чистую заинтересованность. — Что ж. Задай самый волнующий.       Джей фырчит. — Зачем ты рассказываешь мне, что у тебя «встаёт» на омегу, в которого я влюблён?        — Чтобы ты не считал меня совсем уж безнадёжным геем? — юноша легко пожимает плечами. — И даже так мне слишком сложно. Что мне делать с Даики?..        — Я не знаю. Но ты точно не найдёшь ответ на дне сестринской бутылки с какао!       Движения альфы резкие и быстрые, отточенные, когда он, прижав к своей груди дочь, рывком поднимается и одним движением выхватывает из ослабших рук сына пластиковую бутылку, чьи причудливо изгибающиеся стенки покрыты тонким слоем змеиных головок капель шоколадного напитка. Хасиэль, неосторожно прижатая между лопаток чужой крепкой ладонью, распластанной широкой поверхностью практически по всей её узкой костлявой спине, во сне хрипит — кажется, с чужой подачи воздух выбивается из её лёгких.       Джей слегка ругается себе под нос, совершенно сбитый с толку жаром, словно пассивной опасностью, пышущим от её тела. Заинтересованный, Райан слегка склоняет голову вбок:        — Что-то не так?       Джей хмурится. — Когда ты прикасался к ней сегодня, тебе не показалось, что она горячая?        — Проверь её лоб? — юноша и бровью не ведёт, однако слегка дёрнувшиеся от чужих слов скулы, остро очерченные под впалыми от недостатка сна и переизбытка нервов серо-карамельными щеками, дают понять, что эта тема волнует его, как никого другого. — Не знаю, дай ей жаропонижающее, я просто…        — Не беспокоишься ни о чём, кроме?.. — острые глаза Джея, сощуренные тонкой линией сверкнувшей меж его припухших век молнии, шипяще прорезают кожу Райана над той частью груди, в которой покоится медленно набирающее обороты биения сердце. — Ну да, — он слегка закатывает глаза к потолку, усмехаясь сыну острыми, белоснежно-акульими зубами. — Ненавижу себя за такую огромную кучу прорех в твоём воспитании.       Он выглядит как подросток в своей нелепой чёрной кофте на молнии, небрежно накинутой поверх израненных свежими шрамами, тронувшими старые, а оттого и пуще прежнего незажившие, крепких плеч, и в пульсирующем сознании Райана, полыхающем подростковым максимализмом и безутешными гормонами, создаётся иллюзия общения на равных. Он давит грубую усмешку:        — Да ну, расслабься. Ты не такой дерьмовый отец, как Рики. По крайней мере, я не замечал за тобой такой ахуенной эгоистичности, — Джей шипит.        — Слова, Райан Пак, — он подхватывает Хасиэль, чья бесполезно мотающаяся до этого голова теперь мерно покоится во впадине между его плечом и шеей, под попу, чтобы было удобнее держать её на своей левой руке. — Не удивляйся, если в очередной западне за твою язвительность тебе отрежут твой поганый язык.        — Самонадеянно, — Райан демонстративно цокает языком, высовывая изо рта скользкую длину, проткнутую едва успевшим зажить недавним пирсингом, что при первом взгляде под освещением бликующих ламп комнаты можно было бы принять за слюну; отец был в ярости от подобного действия, но всё, что ему оставалось делать — просто принять без слов высунутый ему в лицо язык как должное — Райан всё равно не стал бы его слушать. — Но ты бы не позволил этому случиться.        — Самонадеянно, — попугайничает Джей, потрясывая головой. — Я унесу твою сестру в её комнату.       «Люблю тебя!» — с забавой кличет вдогонку Райан, сложив руки у рта рупором. Насмешливые слова врезаются в чужую широкую спину: почти видно, как под слегка мешковатой одеждой перекатываются вздутые мышцы. Джей замирает на пороге лишь на мгновение, но этот жест едва ли уловим тому, кто не знает его достаточно, чтобы уметь считывать его повадки. Райан его улавливает; с вымученным выдохом он откидывается на спинку дивана — подкаченную грудь жжёт изнутри от лёгкого недостатка воздуха.       Подросток закидывает затёкшую руку на толщину спинки дивана, и его длинное предплечье слегка бьётся об остроту и твёрдость деревянной доски, спрятанной под обманчиво мягкой обивкой: он шипит от болезненного соприкосновения, отдёргивая руку, словно ошпаренный, но остаётся в прежнем положении.       Он раздражён, когда на телефон поступает звонок, разрывая весьма характерный для одинокой тишины застоявшийся над головой воздух рычанием настойчивого дребезжания. Однако, схватив гаджет со стола, Райан оказывается немного удивлён ударившимся в глаза «Даики», заставившим его слегка сощуриться от яркости дисплея.        — Я слушаю, — юноша принимает вызов моментально, но с осторожностью. Он каждый раз обеспокоен любым звонком своего лучшего друга, ведь в вызове может тесниться что угодно, от безобидного вопроса о «как дела» и всё такое до реальной угрозы.       Его сердце с завидной скоростью пропускает удар, когда в ухо бьёт слабый стон. — А-анхён…        — Даики? Что случилось? Ты дома? Что с тобой?!        — У-у меня… — слова даются ему с трудом. — У меня н-начался гон… Сегодня…       Веки Райана подрагивают над его распахнувшимися глазами. Слегка покусывая тупой отросший ноготь большого пальца, он несмело приподнимается на диване, подсовывая под себя ноги, так, словно Даики сейчас может увидеть проявление его слабости.        — Почему ты мне раньше не сказал?       Даики всхлипывает. О, Боже, Боже: Райан чувствует, как его сердце ссыхается размером с маленький сестринский кулачок, когда он понимает, что заставил Даики чувствовать себя виноватым. — Я-я думал, ты знаешь.        — Я же не помню всего… Мне приехать?       Тихий шорох по правую руку заставляет его тело стремительно напрячься. Его узкие глаза, очерченные тонкими линиями немного криво окрасившей их подводки, нанесённой собственными, немного неуклюжими руками, шныряют к углу комнаты: в плотной шторе, забившейся в небольшое расстояние между добротно сколоченным из безупречно выкрашенным белоснежных досок шкафом и обклеенной светло-бежевыми обоями тянущей ввысь стеной, показывается шевеление. Плечо неосторожно выскользнувшей руки очерчивается под плотной тканью, ровным водопадом с карниза свисающим вниз.       По остро очерченной челюсти Райана, напрягшейся под давлением, можно угадать, как крепко сжимаются его зубы. Под ухом разносится несвойственно плаксивое для альфы: «Анхён, м-мне больно, мне очень больно…», тихий шорох вырывается из места, в которое Хасиэль имела неосторожную любовь протискиваться во время игр в прятки со старшим братом, и зубы скрипят, соскальзывая с нижнего ряда. Тихо прорычав, Райан выхватывает из нелепо болтающейся кожи кобуры, не закреплённой на поясе шорт, пистолет, и за резким щелчком затвора раздаётся стремительный выстрел.       Не утрудивший себя даже тем, чтобы прицелиться, юноша держит оружие, обжигающее испещрённую мозолями ладонь холодом металла, на расстоянии вытянутой руки, крепко сжимая пальцы у курка. Он фырчит после того, как прибитая к стене фигура, запутавшаяся в ткани, безжизненно сползает вниз; плотные шторы принимают человеческие очертания, с лёгким скрипом скользя по карнизу, когда принимают на себя неожиданно тяжёлый дополнительный вес, а из-под их кромки, не достающей до пола лишь двумя-тремя сантиметрами, с грохотом вываливается устройство, похожее на диктофон.        — Анхён? Что там случилось? — удивительно плаксивый для своей грубости и ломкой хрипоты мальчишеский голос робеет в трубке. Занятый щебетанием под ухом, Райан фырчит, небрежно откидывая пистолет на низкий журнальный столик — его движения пышут отчаянно ликующей злостью.        — Всё в порядке, небольшое недоразумение, — не без излишней задумчивости он рассматривает небольшой прибор, откатившийся прямо к его ногам. — Не беспокойся. Так чего ты хочешь?       Даики рвано выдыхает, создавая небольшие помехи на другом конце провода. — Ты можешь приехать… П-пожалуйста? Прости меня, Анхён, прости меня за ещё одну слабость, но мне так больно… Ты очень нужен мне, Анхён, пожалуйста!       Райан задумчиво поднимает глаза. Перед его подслеповатым взором, перенявшим не самое лучшее благодаря паршивым генам отца зрение, на камине, выстроенном широким прямоугольником — больше смахивающим на квадрат — прочными затёртыми кирпичами, поблёскивает под стеклом, ловящим круглые блики небольшой люстры под потолком, старое фото, датированное почти пятнадцатью годами ранее: Джей, усадивший крохотного сына, которому совсем недавно только-только исполнился год, на свои колени, кормит Райана с ложечки-хамелеона — она меняла цвет при попадании в кипячёное молоко, с красного на белый; Райан помнит, как сильно ему нравилось подобное в детстве — из небольшой миски с шоколадными хлопьями. Его улыбка широкая, сверкающая жемчужно-белыми, до странного острыми от природы зубами, но глаза холодные, тяжёлые, напоминающие грозные плески смертоносных волн о бьющиеся скалы.       Его взгляд не изменился со временем, и с тем же взором, что он кормил Райана далёкие годы назад, он отчитывал его несколькими месяцами ранее: «Я не могу решать за тебя, но я и не могу этого понять — возможно, в силу своего возраста. Ты хитёр, Ан, но даже если ты сейчас не шутишь, знай, что я не смогу принять эту твою сторону. Мне всё ещё… Тяжело осознать это. Дай мне время.»       Райан усмехается. Отец… Тихонько фыркнув, он прикрывает глаза и молчаливо, но расслабленно откидывает голову назад. Он отвечает Даики на другом конце провода так, словно принял важное решение — точнее, словно оно ещё не было принято до этого.        — Хорошо, — его лицо разрезает небольшая опечаленная улыбка. Тихий характерный хруст разрывает тишину комнаты, когда Райан опускает пятку на предположительно диктофон и с превеликим облегчением давит его ногой. — Мне подготовить себя? Или ты хочешь быть снизу сегодня?        — М-мне всё равно, просто, п-пожалуйста, поторопись. Мне нужен ты, Райан, хён, Анхён, мне нужен ты…       Я тебе не нужен хочется сказать, но вместо хрипящих в горле слов вырывается лишь тихий добродушный смех. Райан подтягивает себя на диване. — Хорошо, сейчас запрягу Сэма. Буду у тебя через пятнадцать минут.       Он сбрасывает звонок резче, чем Даики успевает что-то понять, осознать, уловить — да даже поблагодарить старшего за его бескрайнее добродушие. Унять бешено бьющееся в груди сердце, каждый раз гиеновым смехом отдающее в мозг мысль о том, что сегодня он опять, скорее всего, будет набивать слезами подушку Даики, невольно млея от вынуждающих тело сладко вздрагивать удивительно умелых толчков и сжимая зубы от хриплого шёпота: «Сону…» на ухо, удаётся с переменным успехом.       Честно говоря, назвать это провалом будет гораздо легче и честнее перед самим собой. Райан насмешливо хмыкает, единожды бросив хитренько господствующий взор на запутавшийся в плотных шторах труп, истекающий просачивающимися из пулевого ранения каплями медленно выплёскивающейся крови — бордовые пятна приглушаются на до забавного алых тёмных шторах. Юноша фырчит: он оставит отцу разбираться с этим дерьмом.

⊹──⊱✠⊰──⊹

       — У неё жар.        — Что? — Сону, покачивающий Юко, задремавшего в его руках, рассеянно оборачивается на источник звука, являющий собой задумчивый тон, мурлычущий под ухом.        — У Хасиэль жар, — цедит Чонвон сквозь плотно сжатые зубы.       Взволнованный, Сону делает осторожный шаг ближе, чтобы наклониться к свернувшейся на руках Чонвона малышке, глухо постанывающей в его грудь от головной боли, и несмело принюхаться. Его ноздри слегка подёргиваются, прежде чем уловить слабый запах жжёных трав, неприятный, вопреки ожиданиям, ненавязчиво и тошнотворно пробивающийся сквозь природный аромат девчушки, теснящий в себе смесь цветочной горечи и апельсиновой кислинки — он всегда напоминал Чонвону пресловутые Poison Girl от Dior, и теперь, когда карамельные ранее ноты давали пробиваться наружу чему-то, похожему на дешёвую паль, его внутренний омега забеспокоился, как никогда раньше.       Очевидно, Хасиэль серьёзно заболела, возможно даже чем-то вроде гриппа, и обострившиеся рефлексы Чонвона тянули его к ней на помощь. Её кожа горела, — с начала сончаса девчушка, по настоянию Эри, оставалась в одной тоненькой маечке, чтобы не перегреваться, хотя жаловалась на ужасный холод — и пышущие жаром волосы, которыми малышка завесила своё раскрасневшееся личико, лишь подливали масла в огонь.        — Что нам делать? — слабо бормочет Сону, не придавая тону окраски; его голос снижается до шёпота. Чонвон растерянно качает головой:        — Я… Я не знаю.       Сурово насупившись, Сону прикладывает жемчужно-белую ладонь к пышной шапке из тёмных кудрей, украшающей голову Юко. — Ты должен позвонить её отцу-        — Я не буду разговаривать с ним, — ощетинившись, огрызается Чонвон. — И мне нет нужды звонить кому-то. Уже почти шесть, Райан будет здесь с минуты на минуту.        — Райан — не лучший вариант в уходе за Сиэль.        — О чём ты? Он уже не ребёнок.        — Но и не взрослый! — кажется, Сону едва удерживается от того, чтобы всплеснуть руками. — Он не Джей, — лишь при упоминании этого имени Чонвон вздрагивает. Его тонкие сморщенные над глазами веки, бесполезно измазанные расплывшимися от жары светло-коричневыми тенями, подрагивают, когда омега усмехается скорее сам себе: чёрт возьми, какой же он слабак. — Старший брат может позаботиться, но он всё же не отец.       Младший лишь фырчит, стремительно отвернувшись; кажется, Хасиэль становится немного легче из-за мимолётного холодка, невесомым прикосновением целующего её мягкую смуглую кожу. — Райан знает, как найти подход к своему отцу. Я понятия не имею. Вдвоём они справятся с этим лучше. Он знает, что делать.        — Это неразумно, — слабо возражает Сону. — Я знаю обо всём, что произошло, я был там с тобой, но подвергать опасности здоровье ребёнка из-за личной неприязни — это не круто.        — Не круто? — ответом ему становится слабая усмешка. — А ты бы сделал то, о чём говоришь?       И Сону, скрипя зубами, приходится признать, что Чонвон прав. — …думаю, это сложно, — наконец, соглашается он спустя недолгое время, проведённое в напряжённом молчании, нарушаемом лишь лёгким шумом из раздевалки. — Я бы не решился. Но, возможно, это потому, что я скорее боюсь господина Нишимура, чем зол на него.        — …и правильно делаете.       Ахнув практически в унисон, омеги разом оборачиваются ко входу в одну из раздевалок, где в полумраке лёгким свечением очерчивается высокая крепкая фигура. Тяжёлая ваниль, обыкновенно разбавленная притягательной нотой лакрицы, забивается в нос, щекоча чувствительный нюх, сырым сигаретным дымом.        — Райан!       Райан слегка прислоняется виском к арочному проёму, с улыбкой плотно сложив руки на груди. Его волосы, зачёсанные назад небольшим количеством лака, притягательно спадают на глаза небольшими тонкими прядями, а бровь, рассечённая свежим, кажется, шрамом, приподнимается в ответ на зов. Подхватив Хасиэль, Чонвон спешит к нему — Сону взволнованно следует за ним, слегка вразвалочку из-за веса Юко на его руках.        — Райан, — затормозив прямо напротив лениво расслабленной фигуры, Чонвон слегка выдыхает, чтобы набрать в грудь побольше воздуха. Юный альфа прищуривается, бесстыдно разглядывая его изгибы, слегка обтянутые футболкой, предательски проваливающейся в ямки на теле. — Как давно ты тут стоишь?       Находиться рядом с ним отчего-то слишком смущает, и, стоит Чонвону перевести дыхание — он тут же глаза отводит, шныряя бегающим взором по задёрнутому шторами окну. Ему всё равно, как это будет выглядеть, даже если Райан заметит.       А он замечает.        — Чонвон, — он усмехается. — Стесняетесь?       Младший омега фырчит. — Ничего-то от тебя не скроешь.        — Это правда, — юноша заливается тихим смехом. Едва ли обращая внимание на взволнованно мнущегося подле Сону, он слегка протягивает вперёд свою смуглую ладонь, большую и широкую. — Позволите?       Глаза Чонвона сужаются в непонимании — он не отвечает юному альфе взаимностью, но и отступать не спешит. «Он хочет поцеловать тебе руку», — тихонько подсказывает Сону у него под ухом, шёпот доносится откуда-то снизу из-за небольшой разницы в росте. В то же мгновение веки, до этого сощурившиеся, широко распахиваются; омега прижимает Хасиэль крепче к своей нервно вздымающейся груди и отшатывается едва заметно.       Усмехнувшись, Райан опускает руку — он принимает чужое решение без возражений. — Так что с моей сестрой?        — …я думаю, у неё жар, — Чонвон кривит влажные бледные губы. — Она жаловалась на боль в голове ещё в середине смены, и мы дали ей лекарство из аптечки, но потом её тело ужасно нагрелось, и сейчас она просто пылает.       Выражение лица Райана меняется резко и чётко, а неприветливая ухмылка стирается моментально, словно мел влажной тряпкой со школьной доски. Он обеспокоенно наклоняется, качнувшись вперёд, чтобы обнюхать сестру, и приходит в ужас, когда слышит горчащие нотки в её природном аромате.        — Нужно как можно скорее сделать с этим что-нибудь, — несмело продолжает Чонвон, для которого не остаётся незамеченной яркая перемена чужого настроения. — Отвезти её домой и попробовать сбить температуру, а если не получится, то завтра срочно вызывать врача.        — У неё уже было такое на днях, — Райан мрачно бормочет себе под нос. — Но недавно всё это ушло, и мы с отцом решили, что это было просто небольшое отклонение. Видимо, нет. Дайте мне её, пожалуйста.       Он вытягивает крепкие руки, готовые принимать девчушку в свои объятия, и Чонвон, с небольшой опаской от того, что он может уронить немного доставляющее ему дискомфорт из-за своего веса тельце, прихватывает Хасиэль посильнее. Однако, стоит лишь ему попытаться отнять её худой торс от своего, как он чувствует, как что-то слабенько тянет его за футболку; худые и тонкие, но оттого не менее цепкие ладошки, липкие от жара и пота, вцепляются в его плечи, и сквозь сон Хасиэль бормочет:        — Чонвони, Чонвони… Нет, Чонвони…       Она плаксиво хнычет, почти скулит, и Чонвон едва ли успевает притиснуть её, ворочающуюся, как гусеница, к себе вновь прежде, чем она с болезненным стуком может упасть на пол. Райан слабо усмехается; он опускает руки, чтобы привычно сложить их на груди.        — Не хочет к брату на ручки, значит, — Чонвон несмело поднимает глаза:        — Райан, может, ты подойдёшь ко мне вплотную? — его мягкие полные губы, очерченные пышным бантиком, разлепляются, размыкая розовую полость рта и соединяющие уста тонкие нити поблёскивающей слюны. Райан при виде этого щурится, мимолётно облизывая свои собственные, сквозь которые едва заметно скользит металлический шарик пирсинга.        — Не получится. Она очень привязана к вам, Чонвон, — в его глазах мелькает пошлый прищур. — Так сильно привязана, что я даже не мог этого ожидать. Может, вы поедете с ней к нам?       Дыхание Чонвона рвано замедляется, и он чувствует, как после этого предложения грудь начинает боязливо ходить ходуном. — Я-я… Я не могу, Райан. Извини, боюсь, я не смогу.       Райан приподнимает рассечённую бровь. — Вы боитесь моего отца?        — Твой отец — тот ещё кадр, — с фырканьем огрызается Чонвон. — Не бояться его — вероятно, открыть себе путь на тот свет, — юноша посмеивается:        — Значит, какой-то инстинкт самосохранения у вас всё же есть, и после разговора со мной вы сделали выводы. Похвально. Но, на самом деле, сегодня отца не будет дома, — то, как младший омега напрягается, не остаётся незамеченным. — У него занят весь день, и он приедет только ближе к ночи. Ему надо встретиться с парой партнёров, заехать к Рики и сгонять в общую оружейку-       Зубы Чонвона обнажаются в агрессивном оскале. — Замолчи! — он шипит, огрызаясь, и это удивляет Райана. — Извини меня, Райан, извини… Ты не виноват, но, — Чонвон качает головой. — С чего я должен тебе верить? Вдруг ты соврёшь так же, как он. Ты очень похож на него, Райан…        — Надеюсь, вы не полезете к моему члену с пониманием этого? — Райан улыбается, на удивление — искренне и с интересом, сгибая руки в локтях, чтобы поднять их вверх в сдающемся жесте. — Шучу, это просто шутка, — он слегка тушуется под пугливым взором ощетинившегося Чонвона, но продолжает, не сбиваясь. — На самом деле, мне нет смысла врать. Мой мозг устроен не так, чтобы подвергать кого-то опасности. Я невинен, как живот, из которого Юко вылупился, — его узкие острые глаза мгновением шныряют к Сону, который, натянув горловину плотной чёрной водолазки поближе к кадыку свободной рукой, отшатывается, озадаченный неосторожно оброненными словами. — Что ещё? — он возводит глаза к потолку. — Ах, ну да. Я всегда был неуклюжим, и вы это знаете, Чонвон, особенно когда дело доходит до ухода за Сиэль. Без отца мне будет сложно, поэтому я бы попросил вас помочь мне чисто по-человечески, без всяких там, ну, знаете, мафий, — Райан прижимает голову к правому плечу. — Пожалуйста? Я не причиню вам вреда, Чонвон. Пожалуйста.       Чонвон в задумчивости покусывает ноготь большого пальца, не отрывая от него взгляда. — Ты сможешь справиться здесь один? — он оборачивается к Сону, что наблюдает за ним неотрывно поблёскивающими в приглушённом свете ламп игровой комнаты широко раскрытыми лисьими глазами. — Вся моя выручка за оставшиеся минуты пойдёт тебе. Тебе надо сдать смену и… — Юко в руках старшего посапывает, слюняво гоняя во рту обсосанную светло-голубую пустышку. — Отдать его.       Сону качает головой. — Со мной всё будет в порядке. Я знаю, что Даики придёт забирать его сегодня, но, если случится какое-то… — он заминается, трогательно склоняя голову вбок. — Непредвиденное обстоятельство, я к этому готов. Райан, — цедит Сону сквозь плотно сжатую челюсть, обращая внимание мальчишки на себя. — Если с Чонвоном что-то случится, я… Я… — он пытается подобрать разрозненные вмиг слова. — Не прощу. Я не прощу тебя, понял?       Райан смеряет его звериным взглядом, теснящим в себе смесь раздражения и похоти. Чонвон бы сказал, что это — его привычный ответ. — Не бойтесь, Сону. Я люблю Чонвона и сестру, мне нет смысла подвергать опасности их обоих, — его взор тяжело приземляется на младшего омегу. — Буду ждать вас в чёрном гелендвагене за воротами.

⊹──⊱✠⊰──⊹

       — Ну как она?       — Всё ещё плохо. Мне удалось немного сбить температуру, но тридцать восемь с хвостиком держится стабильно.       Чонвон обеспокоенно прижимает подбородок к правому плечу, отнимая руку от разгорячённого лба Хасиэль — кожа липнет к коже из-за излишней влажности, оставленной на высоком лбу девчушки нагревшимся мокрым платком. Она беспокойно ворочается во сне, увлекая за собой спутанные простыни в постели и все в колтунах, которые явно будет непросто вычёсывать, волосы, и всё норовит натянуть повыше одеяло, отчего каждый раз приходится одёргивать постельное бельё к её костлявым лодыжкам.       Райан наблюдает за ней с тревогой и едва различимой — он явно от чего-то не в восторге, пока не понятно, от чего — агрессией, объясняющейся, вероятно, злостью на резко поборовшую иммунную систему сестрёнки. Он не соврал: Джея дома не оказалось, однако, даже если бы им устроили внезапный сюрприз, ни в одной из комнат не удалось его найти, поэтому Чонвон впервые за недолгое время ощутил себя в безопасности.       Он знал, что находится в доме убийц и существует рядом с убийцей прямо сейчас, и, тем не менее, нутро Райана, с которым он уже был знаком, язвительное, заигрывающее, агрессивное, оставалось роднее мысли о том, что он убивал людей, и Чонвон с небольшим, едва ощутимым ужасом понял, что ищет мальчишке оправдание.       Его тело задёргалось в нервозности — стало неуютно. Чонвон поджимает пересохшие, сморщенные полупрозрачной матовой помадой, губы, прежде чем подтянуть себя ближе к середине постели. Он сидит на кровати Хасиэль, скрючившись в неудобной позе, от которой вытянутые руки затекают, уже второй час, и ему действительно кажется, что в беспокойстве время плывёт тягуче бесконечно.        — Ничего не помогает, — омега отчаянно качает головой. Он оборачивается к Райану, что маячит у его бока, озадаченно сложив руки на груди. — Думаю, нужно вызвать врача.       — Думаю, пока рано, — юноша усмехается чему-то. — Но, если что, я позвоню Хисын.       — Хисын? Эм… — Чонвон теряется. — Ты имеешь в виду Хисына?       — Да, — он отзывается с удивительно смешливой настойчивостью, смакуя чужое имя на кончике языка не без удовольствия. — Я имею в виду Хисын, — весело с нажимом выделяет Райан.       Этот мальчишка… Рядом с ним Чонвон чувствует, словно его сбрасывают до заводских настроек: не умеет говорить, не научен чему бы то ни было вообще. Его губы кривятся в ломаную линию:       — Так ты знаешь, что Хисын… Ум-м… Девушка?       — Конечно, — усмехается Райан, небрежно передёргивая укрытыми наполовину застёгнутой чёрной кофтой — величина размера создаёт ощущение, что это не его — худыми широкими плечами. — Поддельные документы и анализы — пустая игрушка, когда дело касается работы в мафии. Я думаю, Хисын догадывается, что мы — я и отец, Рики и Даики — об этом знаем, но ради своей и её дочерей безопасности до сих пор молчит. Можно сказать, мы обманываем друг друга.        — И почему вы до сих пор её держите? Я слышал, что по правилам… Не так.       Альфа безучастно пожимает плечами. — Ну, как минимум, она очень полезна якудза своими меткостью, ловкостью и медицинскими знаниями — на терапевта ведь выучилась. Другие члены якудза или чопок не приняли бы её, знай, что она притворялась всё это время; тут два пути, если узнают — либо её пустят по кругу, либо сделают всё то, о чём в самом страшном садистском сне не приснится. Жалко ведь. Она классная.        — Она тебе нравится?        — Ну как сказать? Смотря в каком плане. Она пиздец как сексуальна, особенно с распущенными волосами и в обтягивающих штанах, но я знаю, что её дочки, почти мои старшие сестрицы, и хахали мне голову снесут, попробуй я к ней подкатить, — усмехнувшись, Райан снисходительно покачивает головой. — Да мне, по сути, и не особо надо. А так она закалённая в боях, ловкая и очень полезная. Сразу после своих мужей, Джейка и Сонхуна, «правых рук» моего отца и отца Даики, место занимает.        — …бесстыдно раскидываешься служебными тайнами, Райан?       Знакомый голос, раскатом грома, теснящим в себе змеиное шипение, ударивший в тихую и тёплую, приятно удушающую атмосферу комнаты малышки Хасиэль, ведёт голову оглушающей пургой. Чонвона дёргает вперёд: всё его тело разом вздрагивает, а руки начинает в такт бешено зашедшемуся сердцу колотить. Он оборачивается рывком, так, словно стремится уклониться от пули, к источнику голоса, и Райан следует его примеру, разворачиваясь с завидным равнодушием в тусклых тёмных глазах и на расслабленном круглом лице.       Джей действительно не удивлён появлением его здесь. Он не тянется к ремням своей свободной кожаной куртки, свисающим к полу, чтобы одёрнуть их, не поправляет небрежно широкий ворот футболки или не теребит недлинное украшение на шее, похожее на забавно стилизованное ожерелье: альфа излучает спокойствие и уверенность всем своим видом, и Чонвону действительно приходится болезненно сглатывать скопившуюся во рту слюну. Омега легко скользит взглядом испуганной лани по зачёсанным к затылку свежевыкрашенным в чёрный волосам, кончиками тонких прядей, спадающих на лицо, трущихся о привычные виду альфы очки — он чувствует в животе странное бурление, с каждой секундой перерастающее в тупое желание сбежать, но не поддаётся ему, потому что под рукой истерзанная болезнью Хасиэль, а Райан — он уверен, Райан его защитит.        — Отец, — просто зовёт в свою очередь юноша. Джей приподнимает одну из редких, но широких тёмных бровей. — Принимай.       …что?       — Р-райан! — Чонвон едва удерживает себя от восклицания, заикаясь, когда его подкидывает на кровати. — Ты же обещал, что-       Резко мотнув головой через плечо, Райан бесстыдно перебивает его беспомощное бормотание. — Простите, Чонвон, — прежде чем его движения приобретут завидную быстроту. — Это для вашего же блага.       Омега даже не успевает понять, как раз! — и юноша уже оказывается за спиной переступившего порог Джея. Обернувшись лишь на мгновение, Райан покусывает и так истерзанные зубами тонкие губы, прежде чем с силой захлопнуть за собой дверь.       Они остались наедине. Не считая Хасиэль, они в комнате вдвоём, и Чонвон осознаёт это быстрее, чем успевает обдумать свои дальнейшие действия. Он резко отворачивается от дверного проёма, в волнении прихватывая зубами нижнюю губу, упираясь подрагивающими маленькими ладонями в постель и глаза потупляя.       Кровь холодеет, когда к нему осторожно и ненавязчиво, но ощутимо прижимаются сзади.        — Это пистолет? — боязливая насмешка хрипло срывается с его губ полушёпотом. — Или вы просто рады меня видеть?       Редкий сиплый смех обжигает его ухо. — Пистолет, — роняет Джей разгорячённым шёпотом, и Чонвон крепко сжимает зубы, когда чувствует, как чужие руки оглаживают, лаская, его бока: недостаточно близко и пугающе, чтобы закричать.       Он сглатывает с трудом. — Тогда уберите его. Я не собираюсь прикасаться к человеку, который может грохнуть меня одним неосторожным движением.       Он почти видит, как скалятся острые, жемчужно-белые зубы Джея, когда тихая усмешка разрезает его уши. Потянувшись к поясу, мужчина легко хватается за что-то за широкой спиной омеги, а после небрежным движением на столик рядом приземляется, резво прокрутившись, чёрный пистолет.        — Он не заряжен, не беспокойся, — влажно шепчет Джей на ухо съёжившемуся Чонвону, чьи глаза широко распахиваются; кажется, он понял, что юный омега поглядывает на оружие с опаской, даже если не решается сказать об этом. — Я всё равно уберу его сразу же, как Сиэль проснётся. Не нужно ей на это смотреть.       Он отстраняется, и Чонвон тут же подпрыгивает на месте. Крепко приземлившись на длинные, немного полные, ноги, омега с возмущением уставляется вверх, туда, где круглое смуглое лицо, остро очерченное почти прямыми углами челюстных линий, кривится в выражении, что можно описать скорее «жалостным».        — Так значит… — он болезненно сглатывает — решение продолжить диалог за неимением другого выхода даётся ему с трудом. — Вы попросили Райана привести меня сюда?       К его удивлению, Джей качает головой. — Вообще нет. В недавнем разговоре с ним я лишь упомянул, что было бы очень неплохо увидеть тебя вне детского сада и поговорить, а это, видимо, он уже решил сам. Я просто не подал вида, что удивлён, хотя на самом деле моё замешательство было довольно сильным, — мужчина пожимает плечами. — Он сказал, что меня не будет?        — Да.        — В его стиле. Простая ложь, в смысле, — Джей усмехается, зарываясь пальцами в волосы. — Он в этом мастер. Даже удивительно, что ты на такое купился.       Чонвон выдыхает. — Вы не можете винить меня, я доверял ему. Кажется, теперь вокруг вообще нет кого-то, кому я мог бы доверять.       Джей слегка наклоняет голову вбок. Он выглядит виноватым, и внезапно Чонвон ощущает ситуацию более чем абсурдной, сжимаясь напротив него. Он чувствует себя таким маленьким под чужим тёмным взором, тяжело приземлившимся прямо к его то и дело шныряющим по розовой комнате глазам, несмотря на небольшую на самом деле разницу в росте, и это то, что заставляет его неприятно трепетать. Он никогда не думал, что у такого красивого, вроде Джея, человека окажется зарытый вглубь скелет в шкафу — нет, он сам был этим скелетом, и сейчас Чонвон мог сравнить его с собой, ещё совсем недавно задыхающимся в забитом пылью старом шкафу в заброшенной комнате пустого полуразрушенного подвала.        — Я подверг тебя опасности, — несмело бормочет альфа. — Прости меня.       Отчего-то Чонвону становится смешно. Он хихикает, вот прям хихикает в лицо Джея, слегка озадаченного подобной реакцией, с насмешкой. — «Прости»? Это всё, что вы можете сказать?        — У меня больше нет слов. Я понимаю, что поступил глупо, не отговорив тебя идти вместо того, чтобы потащить за собой. По-хорошему, надо было сделать это с Рики. Сейчас, когда под нас снова копают, — он неодобрительно цокает языком. — Лучше вообще не высовываться куда-то, где потенциальная опасность выше, чем в других местах.       Чонвон возмущённо всплескивает руками. — И вы начали интересоваться мной прямо в тот момент, как под вас начали «копать»! Вы в своём уме? — его руки агрессивно упираются в грудь мужчины напротив; ощущение натренированных грудных мышц, под одной из которых размеренно бьётся чужое сердце, сквозь тонкую белую футболку, смущает, но омега не сбивается с мысли: только не сейчас. — Как можно иметь наглость подвергать кого-то опасности настолько сильно?        — Это началось гораздо раньше, — Джей приподнимает бровь, возражая разозлённому омеге с нарочитым спокойствием. — Три года назад, если ты помнишь, — ахнув, Чонвон отводит глаза; предательский румянец обдаёт его шею резкой краской. — Тогда я не претендовал на тебя в силу нашей разницы в возрасте и конкретно твоей незрелости, а сейчас ты сам попался.       — Я… Я просто не понимаю, — гладкие полные щёки, предательски налившиеся рубиновым румянцем, подрагивают подобно сжатым на груди ладоням. Чонвон стискивает футболку Джея непроизвольно, обращая на себя внимание, сминая тонкую ткань в кулаках. — Вы попросили меня, чтобы я стал репетитором для ваших детей, и я им стал, ваша дочь привязалась ко мне, как к собственному родителю, вы приглашали меня на свидание… Мы трахались, — это слово даётся ему с трудом, что заставляет Джея усмехнуться неловкому очарованию омеги. — Я думал, что знаю вас, ваш характер, хоть немного, а оказалось, что я вообще не знал, как вы можете поступить.        — Этого недостаточно, Чонвон, — после этих слов по телу Чонвона проносится крупная дрожь. Его колотит, словно от ударов электрошокера. — Трахаться — этого недостаточно, чтобы узнать хотя бы что-то друг о друге. Я, например, тоже совершенно не знаю тебя. И я не стыжусь это признать.       Не в состоянии дать внятный ответ, Чонвон отринывает от него, отнимая руки от плоскости чужой широкой груди. Его неспособность к внятной осмысленной речи сейчас обостряется, когда большое тёплое тело налегает на него сзади, укрывая своими широкими — ещё шире, чем у омеги — плечами, ластится ненавязчиво и вместе с тем настойчиво.        — Прости меня за мою огромную оплошность, котёнок, — без разрешения, а оттого и осторожно, мужчина кладёт острый подбородок на его плечо. — Я виноват перед тобой. Я знаю, о чём говорили Райан и Даики, но я постараюсь сделать так, чтобы тебе ничего не угрожало. Я сделаю всё для этого.       Бровь Чонвона скептически дёргается вверх. — Постараетесь?        — Сделаю, — хриплым смешком влажность тонкого слоя слюны на чужих губах задевает его ухо. — Я всё ещё не знаю тебя, но помню, что как-то раз, ещё во времена наших первых встреч, ты упомянул, что ненавидишь пустые обещания.       Губы Чонвона сжимаются в упрямую линию; то, что мужчина, с которым его практически ничего не связывает, помнит даже такую маленькую деталь, делает с ним что-то.       И ожидаемо выбивает из колеи.        — Если вы хотите искупить свою вину, помогите мне с Хасиэль для начала, — прилагая небольшие усилия, он высвобождается из объятий; мягкую бледную кожу рук теплит нагревшаяся на солнце кожаная куртка под мягкими ладонями омеги. — Она очень плохо себя чувствует. Заснула только совсем недавно.       Джей обеспокоенно покачивается вперёд, ближе к кровати дочери. Хлопковая простыня под тонким тельцем Хасиэль, одетой в лишь тонкую майку на бретельках и лёгкие спальные трусики, усыпана влажными пятнами от пота, усеявшими постельное бельё тонкой полосой.        — Что мне нужно сделать? — он смотрит на Чонвона, что задумчиво обнажает мелкие ровные желтоватые зубки, глядя на мучающуюся болезнью малышку. — Я не знаю, что вы с Райаном уже сделали, я действительно только вернулся с работы. У меня не было возможности ответить на его звонки.        — Я… не буду спрашивать, что вы делали на работе.        — А я и не отвечу.       Неловкость нависает над их тяжёлыми от беспокойства головами кучевым облаком, когда Чонвон отводит наполненный неловкостью взгляд. Ему приходится набрать в грудь побольше воздуха, чтобы не охрипнуть или стыдливо не заикнуться:        — Думаю, нам надо попробовать её покормить. Она не ела сегодня весь день; обычно в саду Сиэль просит на обед добавки бульона, а тут не съела даже обычную порцию, — Джей снисходительно качает головой:        — Хорошо, тогда я достану из холодильника кимбап, чтоб немного смягчился. Не смотри на меня так, котёнок, — он прыскает в некрепко сжатый смуглый кулак, стоит лишь взгляду омеги врезаться в него с подозрением. — Он свежий, сегодня утром приготовил. Ты же поможешь мне с ней? Я скину тебе на карту немного.       Чонвон лишь усмехается, с вымученным выдохом опуская и без того невольно закрывающиеся от усталости веки. — Хорошо, конечно. А мне ничего не надо: только пистолет со стола уберите.

⊹──⊱✠⊰──⊹

       — Я не хочу есть, — Хасиэль воротит острый носик, прислоняясь щекой к плоской, примятой спиной подушке. Теперь, осторожно разбуженная Чонвоном, она звучит чуть менее жалобно и более капризно, но, по крайней мере, её до сих пор разгорячённое тело не сковывает вялость. — Я не буду есть!        — Дочь, перестань, а, — Джей, раздражённо стиснув зубы, из-за чего резко очерченной линией напрягается его острая челюсть, убирает влажные спутанные локоны с её ещё не испещрённого морщинами высокого гладкого лба. — Если ты в состоянии спорить, значит и поесть ты можешь. Давай-        — Нет! Я не хочу есть!       Хасиэль упрямо бодает головой его сухую, шершаво проехавшуюся по мягкой детской коже, ладонь, и Джей рычит едва слышно, рывком оборачиваясь к Чонвону; он разводит руками в стороны, что намекает на «я же говорил», и, честно говоря, выглядит больше похожим на неопытного и оттого же несчастного новоиспечённого отца, нежели на того, кто мог бы, ну, знаете… Хладнокровно и безжалостно руководить делами мафиозного синдиката.       Контраст между Джеем, что жарко смеялся в его покрытую тонким слоем липкого пота разгорячённую шею и трахал пальцами, и Джеем, бесполезно пытающимся уговорить свою дочь поесть, был невероятен, и Чонвон, мягко и жалостливо сжимающий в маленьких тёплых ладонях тарелку с кимбапом, с трудом подавляя насмешливую улыбку, спрятанную в мимолётно прижатом ко рту кулаке, и желание ткнуть мужчину носом в его родительскую никудышность.        — Сиэль, милая, — омега ласково наклоняется к надутой девчушке. — Я знаю, отец немного резок сейчас, но он просто беспокоится за тебя, потому что ты болеешь. Ты же весь день ничего не ела, — Чонвон мягко протягивает Хасиэль палочки и, когда та с небольшой робостью вытягивает руку, вкладывает столовый прибор в её мягкую ладошку, прижимая липкую детскую кожу своей. — Мы понимаем, что ты не хочешь, но хотя бы попробуй. Но если не получится, сможешь поесть позже: отец ведь всё равно для тебя готовил.       Чонвон не кричит на малышку и не пытается принудить её, не хватает и рычит рассерженно, получив желаемое; он говорит мягко, касается осторожно и манит её ласковой волной, и глаза Хасиэль загораются, когда она впивается ими в Джея:        — Отец, — восхищённо шепчет она. — Ты правда… для меня прилголтовил?       Она коверкает слово из-за своего незнания, — понимания смысла, но невозможности произнести в силу возраста — и Джей фырчит. — Конечно для тебя, для кого ж ещё, — бормочет он себе под нос, отводя глаза в сторону с небольшими ворчанием и неловкостью.       Чонвон мягко улыбается. — Попробуй. Это вкусно.       Он отдаёт ей плоскую деревянную тарелку, и девчушка хватает её своими маленькими пальцами: пять крупных кругленьких роллов, выложенных лёгким изгибом, похожим на забавно извивающуюся гусеницу, поблёскивают кунжутным соусом — количество небольшое, на случай если Хасиэль вдруг попросит добавки или не захочет есть больше вообще.       Она хватает первый и запихивает его в рот целиком; Чонвон тихонько посмеивается, мягко подсказывая девчушке не торопиться, а Джей внимательно, немного пристально наблюдает за тем, чтобы дочь случайно не подавилась. Хасиэль тихо мычит от блаженства:        — Вкусно!.. — проглотив, ошалело бормочет она от радости.       Закрытые глаза малышки блаженно жмурятся, и Чонвон хихикает, исподтишка наблюдая за Джеем, у рта которого и мускул не дрожит, однако в уголках глаз появляется множество мимических морщин, которые, смешиваясь в общую массу, рисуют из-под сморщенных полуприкрытых век улыбку. Джей довольно часто улыбался глазами, и Чонвон подметил это у себя в голове ещё какое-то время назад, только вот признать не решался, обеспокоенный и напуганный мыслью о том, что запоминает некоторые… вещи, связанные с этим мужчиной, и даже находит это очаровательным.       Его это… пугало. Он не был готов взять на себя ответственность за эти мысли.       Когда Хасиэль заканчивает трапезу, она в возбуждении откидывает тарелку и замаранные едой палочки, влажные от соуса, на столик возле кровати — посуда приземляется на деревянную поверхность, скользя о невидимые борозды с глухим гулким стуком. — А где братик? Хочу играть с братиком!       Джей хмыкает. — Братик не проснулся, братик ещё спит.        — Ого, — Чонвон склоняет голову вбок с неприкрытым любопытством. — Райан реально пошёл спать?        — Он почти не спал сегодня ночью, — мужчина передёргивает плечами просто и безучастно. — Ему надо было пересдать диктант по математике в школе. Наверное, спит.        — Оу… — очаровательно сипит Хасиэль; она немного заминается и шепелявит из-за набитых едой щёк. — А я тоже не буду спать? Когда вырасту? Школа?       Небольшая крошка риса, выпавшая из её открытого рта, застревает у уголка грязных от соуса маленьких полных губ, и Чонвон, посмеиваясь, аккуратно прикасается к коже лица девчушки, чтобы убрать мусор мягкой подушечкой большого пальца. — Не беспокойся сейчас из-за этого, милая. У тебя самая беззаботная пора, которая закончится ещё не скоро. Потом, конечно, будет более сложно. Но жизнь всегда становится сложнее с течением времени.        — А ещё у тебя не будет сончаса, — негромко подсказывает Джей, безучастно настолько же, насколько и хитро, так, словно бы его здесь никогда и не было.       Хасиэль ахает: — Сончаса не будет?! Как… — она поникает головой. — Как так…        — Да уж, — фырчит Чонвон, немного озабоченный в мгновение испортившимся настроением малышки. — Вы действительно жестоки, господин Пак.       Его тело напряжено, когда мужчина с небольшой усмешкой подцепляет его мягкий подбородок изрезанными глубокими истёршимися мозолями пальцами. — Ты прав, котёнок.

⊹──⊱✠⊰──⊹

      Когда Джей возвращается в комнату дочери после того, как отнёс грязную посуду в раковину одной из кухонь, Чонвон стоит у окна, развернувшись лицом к подоконнику. Хасиэль, выбившая-таки себе его телефон для игрушек, лениво рубится в какую-то бродилку неизвестного происхождения, методично перемещая тёплые пальцы по виртуальным кнопкам на экране и высунув язык от жары, гуляющей по её развалившемуся на постели телу, а тонкая фигура омеги, облачённая в облегающую белую, с чёрными каёмками, тянущимися по рукавам и воротнику, футболку и чёрные брюки, рассечённые по швам узором ассиметричных полос, обнята ласкающими её изумительные изгибы лучами ненавязчиво оранжевого закатного солнца, бьющего сквозь неопущенные жалюзи.       Джей болезненно сглатывает, когда ловит себя на ощущении о том, что — ожидаемо — пялится, хочет эту тонкую фигуру, прижатую к своим рукам или члену, раз уж на то пошло, но всё, на что решается — подойти и облокотиться рядом, имеющий достаточно прав на то, чтобы Чонвон заметил это, но не сказал.        — Господин Пак, — он обнажает своё кошачье урчанье, мягко льющееся из его розового рта, и Джей мычит в ответ, как бы обозначая присутствие. — Расскажите мне о господине Нишимура, пожалуйста.       Мужчина оказывается удивлён подобным вопросом. — Что ты хочешь знать? — осторожно интересуется он. Чонвон только пожимает плечами:        — Что угодно. Мне просто интересно знать, с чем Сону может столкнуться. Я хочу хотя бы попробовать уберечь его, даже если в конце концов у меня не получится.        — Так ты хочешь поделиться информацией, что я тебе дам, с Сону?        — Да. Ни с кем больше, — немного подумав, добавляет. — Господин Нишимура кажется мне очень… странным.       С уст Джея срывается короткий грубый смешок. — «Странный» это ты хорошо сказал. Нет, — он задумчиво возводит глаза к выбеленному потолку над широким подоконником. — Рики, на самом деле… Он очень любил танцы и до сих пор любит. Он даже ходил на занятия, когда был помладше, и он сих пор неплохо поёт и отлично двигается, хоть тело уже и немного не то в силу возраста, — Чонвон заинтересованно мычит, в чистом любопытстве склоняя голову вбок; его сверкающий совершенно восхитительно кукольным блеском взгляд немного… отвлекает. — Его мечтой всегда было стать хореографом или артистом-танцором, и иногда он даже просматривает разные видео с танцами популярных сейчас музыкальных группок или что-то такое. Но его принадлежность к якудза с рождения не дала ему возможности развиваться в этом направлении. Родители забрали у него шансы на любое будущее, кроме криминального.        — Но ведь люди, состоящие в якудза, могут заниматься тем, чем нравится, — слабо возражает омега, его утверждение на грани с вопросом. — Они же ходят в школу или, эм…        — Те, кому разрешено, — мягко уточняет мужчина. — Даики является одним из таких. Он ходит в школу и занимается танцами, и ему это очень нравится, а Рики не может отнять у Даики то, что он любит всем сердцем. То же касается и Сону: Рики бы запретил Даики видеться с ним, но он просто знает, что Даики будет изнывать от своей влюблённости. Сам же Рики… — Джей делает небольшую паузу, словно раздумывая над тем, чтобы подобрать как можно боле подходящие к ситуации слова. — Не был готов к такой жизни, тем более в юном возрасте. Даже сейчас он не убивает людей, если, по его мнению, нет крайней необходимости их убить. Частыми его жертвами становятся насильники или педофилы, живодёры и весь подобный мусор; в Японии таких пруд пруди, и он находит их, после чего неплохо так издевается перед смертью или позволяет своим подчинённым забавляться с ними. Нужно подпитывать их чувство власти над окружающими, чтобы заставлять выполнять свои приказы или держать их в узде. Не знаю, упоминал ли Даики в разговоре с тобой и Сону об этом.        — Немного было, да, — несмело отзывается Чонвон, ни секунды не терявший бдительности бок о бок с мужчиной рядом. — Он говорил про убийства, но ничего не уточнял. Я не знал, что господин Нишимура… Такой на самом деле. То, что вы сказали.        — Рики так-то не плохой человек, — Джей слабо пожимает плечами. — Я бы сказал, что он хороший человек, с которым случилось много плохого. И, наверное, не очень умный, когда дело касается некоторых вещей?.. Когда в результате покушения на их прошлое место жительства умер омега, родивший ему Даики, Рики ощетинился на весь мир, — Чонвон ахает. — А когда у него не получилось найти возможность быть с омегой, который родил ему Юко, и пришлось провернуть жуткую схему, чтобы оставить его в безопасности, Рики потихоньку начал сходить с ума.        — …это был Сону, — выдыхает Чонвон.       Узкие глаза Джея, раскосыми острыми стрелами разрезающие тонкие щёлки собранной вокруг них кожи, косятся вправо, на юношу по правую руку от него. — Ты знаешь?        — Я догадывался, — робко бормочет Чонвон, обнимая себя руками; небольшая прохлада от приоткрытого на проветривание окна веет уютом, но заставляет зябко потирать полуобнажённые крепкие плечи. — После всего, о чём говорил мне Сону, после всех фраз Даики и господина Нишимура, что он пересказывал мне дословно, я думал об этом. Я не знал, как в точности обстояли дела, когда после нашего ухода из школы перед десятым классом и его побега из Кореи в семнадцать лет на третьем курсе колледжа мы встретились на учёбе снова, но уже здесь: это было, когда вы оплатили мне оставшиеся семестры, а он заработал деньги с суррогатного отцовства — потому что в тот период у него обострилась депрессия, и только через два года он вышел в неполную ремиссию. Но это было вполне ожидаемо. Со всем этим делом мне следовало догадаться ещё раньше.       — Не говори ему.       — Не буду. Я знаю, что он всё равно не поверит. Он постоянно пытался убедить меня, что точно видел где-то его глаза, и когда он увидел фотографию господина Нишимура в тот день, он решил, что вспомнил. Но я знаю, что он поймёт, что Юко — его сын, только когда вспомнит эти глаза в тот день, когда он занимался сексом с тем человеком. Я знал, что мои догадки о том, кем был этот человек, окажутся правдой.       Густое молчание, воцарившееся между ними, внезапно и гораздо менее напряжённо, чем Джей мог ожидать. Чонвон, кажется, уже не боится его так открыто, но и ближе подойти не спешит, очарованный закатом за окном и ворохом своих мыслей, заполонивших разум одна за другой. В его пока ещё чистой головке нет места тому, о чём сейчас думает мужчина, однако с осознанием неуместности своих мыслей Джей сжимает тонкие губы в упрямую линию. От Чонвона взгляд сложно оторвать — это правда, но он позволяет себе, только для того, чтобы мягкой, неслышной тенью переместиться за его широкую спину.       Он невесомо кладёт руку на талию окаменевшего враз Чонвона и, наклонившись к уху, шепчет: — Можно? Обнять.       Напряжение отпускает тело омеги столь же стремительно, как и сковало. — Конечно, — Чонвон лишь безразлично ведёт плечами.       Стоит лишь ему дать разрешение — чужие сухие руки оборачивают поясницу большими ладонями, сминая под длинными пальцами талию, будто изучая её по-новому. Джей мягко кладёт острый, как и его линия челюсти, как и все черты его обтянутого карамельной кожей лица, подбородок над выемкой кости его худой глубокой ключицы; из неё можно было бы пробовать красное полусухое и слизывать влажностью языка сладкие липкие остатки. Его грудь прижимается к широкой натренированной спине Чонвона, торс тянется выше к выправленным, несвойственно для омеги широким плечам, вкупе с осиной талией, однако, выстраивающих тонкий стан Чонвона ещё более хрупким, чем есть на самом деле.       Смуглая рука ненавязчиво подцепляет чужую, тонкую и бледную, чтобы после осторожно притянуть к себе, согнув их в локтях. Чонвон молчаливо послеживает за ним глазами из-за плеча, слегка развернув голову; его рука слегка подрагивает и дёргается, но он не вырывается из чужой хватки. Его прищуренные, без любого подозрения, с намёком на чистое удивление наблюдают за тем, как Джей прислоняет костяшки его пальцев к своим губам, и тонкая улыбка скрывается за белой ладонью. Он прислоняется устами к его пальцам, оставляя между фаланг полусухие поцелуи один за другим. Тихие звуки глухо отдаются вибрацией в кожу его руки, что мужчина сжимает некрепко, но по-собственнически.       Чонвон не чувствовал, как Джей залезал в карман своих брюк, но когда он отпускает его кисть и отстраняется, омега понимает, почему ему казалось, что альфа задержался, когда относил в кухню грязную посуду Хасиэль.       На его указательном пальце покоится неплотно облегающее основание фаланги кольцо. Косые линии, сливающиеся с ритмичной окантовкой, теснят в лунках причудливо переливающиеся на солнце бриллианты, обрамлённые графичными насечками; если приглядеться, можно рассмотреть выгравированный на поблёскивающей поверхности логотип CHANEL, то и дело упирающийся в припухшую кожу указательного пальца и переливающийся за ней. Бог ты мой… Наверняка стоит целое состояние.        — Я всё ещё прошу у тебя прощения за то, что было, — липкий шёпот Джея задевает мочку его уха. — Извини меня. Это подарок. Я помню, как ты вскользь упомянул о том, что тебе нравится белое золото. Я обещаю, что всегда буду защищать тебя и никогда больше не подвергну опасности, только, пожалуйста, не оставляй меня. Ты самый прекрасный для меня, и я хочу быть близок с тобой так, как ни с кем ещё не хотел.       С силой развернувшись, Чонвон уставляется в его посверкивающие тёмным блеском глаза. Он прихватывает подушечкой большого пальца кольцо, донельзя взволнованный.        — А что, если оставлю? — его глаза подпрыгивают вверх, к чужому красивому лицу. — Что, если я не прощу вас?       Ответом ему становится глубокий смешок. — Исчадие ада. Я не умею проигрывать.        — Со мной вам придётся научиться.        — Ты маленькая сучка, — Джей улыбается до странного насмешливой улыбкой, чужое дыхание издевательски щекочет его губы.       Чонвон делано дуется. — А если бы я назвал вас идиотом, у вас была бы совершенно другая реакция.       Откинув голову назад, Джей коротко хохочет, уверенный в том, что омега не отрывает от него взгляда своих блестящих глаз. — Скажешь ещё что-нибудь?        — Да. Спасибо.

⊹──⊱✠⊰──⊹

Sati Akura. Shinunoga E-Wa

       — Вижу, вы с господином Паком помирились, — ненавязчиво отпускает Сону, чей взгляд случайно падает на кольцо, покоящееся на пальце недавно вернувшегося домой лучшего друга.       Чонвон, чьё внимание оказывается мигом привлечено его предположением, поднимает голову на старшего омегу, расслабленно расположившегося на диване. Сону осветлил волосы пару дней назад и неплохо убавил в весе за последние две недели, но остался всё таким же, и его мечтательная натура, всегда беспокойная и обожающая романтичные треки о любви по музыкальным каналам, проявлялась и сейчас — в очередном, негромко играющем по телевизору.       Чонвон усмехается. Медленно ступая носками по гладкому блестящему паркету, скользящему под маленькими ступнями, под пристальным взором старшего он пересекает квартиру.        — Я хочу, чтобы ты был моим единственным, — тихонько напевает он под трек, стоит лишь расслышать играющую по телевизору мелодию; тонкий голос мягок, похож на шиповник. — И если наступит момент сказать тебе «прощай», я лучше умру… Я лучше умру…       Певуче мурлыча себе под нос, Чонвон снимает кольцо с пальца и превеликим облегчение выбрасывает его в стоящее возле кухонного шкафчика мусорное ведро. Плашмя упавшее на заваленное бумажными упаковками от эклеров из пекарни дно, оно приземляется с громким шуршащим стуком. Омега поднимает глаза на старшего, туда, где Сону озадаченно и вместе с тем понимающе склоняет голову вбок.        — Да, — наконец, просто отвечает он на заданный вопрос.       Сону приподнимает брови. — Со стороны это выглядело очень странно только что.        — Извини, — Чонвон посмеивается. — Да, может быть! Но я на такое не куплюсь. Если он так сильно хочет меня, он из кожи вон вылезет, чтобы добиться желаемого.       Сону в ответ тихо смеётся, пряча ухмылку за рукавом. — Такой ты, конечно, сучёныш маленький, Чонвон-а, — он методично покачивается под короткие мгновения назад напеваемый Чонвоном трек, ладонью прикрывая улыбку.       Юноша, под шумок уже добравшийся до холодильника, тихо прыскает в ответ, прежде чем со стуком приоткрыть дверцу. — Возможно. Супчик будешь?        — Давай.