Якудза

please don't go please don't go

I love you so I love you so

please break my heart

       — Я думаю, я всё же хочу поговорить с ним.       Чонвон боязливо косит глаза в сторону: Сону по правую руку от него выглядит так, будто только что принял важное решение. Кажется, это недалеко от правды.       — Мы ведь уже разговаривали об этом с тобой, — младший омега медленно склоняет голову вбок. — Тебе не обязательно…       Сону жёстко проходится взглядом по натянутой между его плечом и шеей коже, прозрачным полотном обнажившей бледно-голубые ручейки вен, вздувшихся он напряжения. — Ты помирился с господином Паком. Думаю, теперь мне тоже нужно поговорить с господином Нишимура.       — Э-это не так работает, — робко бормочет младший, очаровательно встряхивая копной волос, уложенных на голове тёмной шапкой из крупных кудрей, позволяя Сону наблюдать за ним без особого энтузиазма.        — Думай как хочешь, но я решил. Я думаю, что моё решение правильное. И ты его не изменишь. Я знаю, что рано или поздно я снова встречусь с ним — он не отстанет от меня. Возможно, он даже сейчас следит за нами. Так какая разница, раньше или позже?       Чонвон действительно не верит своим ушам: никогда ещё Сону не звучал так безрассудно и решительно вместе с тем… Тоже. Неизвестно, действительно ли встреча с Рики повлияла на его бедовую голову — но влезть в его мозг не было возможности, а мысль о том, что Сону до сих пор не знает об их с Юко родстве, лишь подливала масла в огонь, поэтому Чонвон решил не лезть. Смущённый и поражённый, он, не в состоянии сообразить о своих дальнейших действиях, несмело отводит взгляд, блестящие расширенными на свету зрачками темнеющие глаза в пол потупляя, и плечи жмёт друг к другу, смахивающий сейчас больше на застенчивого, нежели на раздражённого.       — Дело твоё, — просто бросает он, стараясь унять скрытую в едва дребезжащем голосе мелкую дрожь. — Но я хочу, чтобы в ближайшие несколько часов ты вернулся домой. Не важно, ранним ли это утром будет или глубокой ночью — я просто не хочу увидеть тебя в больнице в напёрстке после встречи с этим жутким мужчиной.       Что-то врезается в его бок, слабенько, но настойчиво; его светло-голубой, отливающий слабым оттенком изумрудного, посверкивающего в крохотных промежутках ткани, свитер цепляют маленькие вездесущие ручонки, обдаёт теплом маленького тела, и девичий торс врезается в чужой тонкий стан, источающий искрящий слабой кислинкой беспокойства аромат густой вязкой карамели. Чонвон опускает взгляд, слегка озадаченный: Хасиэль пялится на него, вылупившись снизу вверх своими кукольными глазами, посверкивающими восхищённым блеском. Её крохотные ладони обильно потеющей, а оттого и липнущей к ткани, кожей оттягивают одежду воспитателя на себя, прижимая плотный силуэт свитера к своей укороченной тёмно-синей футболочке.        — Чонвони! — возбуждённо взвизгивает она, кажется, нашедшая пять минут, проведённые вдали от Чонвона, слишком долгим временем без него под боком.       — Сиэль, — омега с нежностью жмёт голову к правому плечу, чтобы внимательнее уставиться в её тёмно-ореховые глаза. — Ты уже доела пюре?       — Пюре? — малышка тут же теряется, озираясь по сторонам, словно пытающаяся найти то, о чём говорит её старший. — Какое пюре?..       Посмеиваясь от милого, а оттого и более обречённого на провал способа уйти от ответа, Чонвон с осторожностью касается шелковистых волос маленькой хитрой лисички, чтобы аккуратно огладить длинный хвост, высоко и туго затянутый на затылке; ему забавно от мысли о том, что, скорее всего, этим утром над причёской сестры пыхтел Райан. Надо сказать, вышло у него недурно.        — Пюре из брокколи, — услужливо отвечает он, с неприкрытым весельем наблюдая за тем, как Хасиэль тушуется под его искрящимся смешинками взором.       — А, ну оно… Чонвони, а можно мне посидеть с тобой?!       Она с надеждой вытягивается, привставая на носочки, из-за чего её мешковатые бежевые штанишки шуршат, чтобы качнуться ещё ближе к лицу Чонвона, добродушный вид которого растягивает расползшаяся по его хорошенькому овальному лицу, отточенному острыми скулами, улыбка, и по уголкам его губ пляшут смешинки. Он хмыкает:        — Да, конечно можно.       И правда, как она не смогла бы обвести очарованного ей Вона вокруг пальца, думает Сону, наблюдая за тем, как Хасиэль, обрадованная тем, что она больше не обременена отчитываться об овощном пюре, плюхается на попу, усаживаясь на пол рядом с Чонвоном. Его взгляд остро, но осторожно шныряет к бассейну с шариками, в котором по правую руку от него плескается Юко, не пожелавший залезать куда-либо без компании омеги. Он всегда следил за Юко с особым трепетом и, возможно, беспокоился о нём больше, чем того требуется, однако не придавал своим чувствам особого значения. Лишь однажды он отвлёкся от малыша, пока тот развлекался в шариковом бассейне; в тот день омега впервые получил взбучку от тогда ещё четырнадцатилетнего Даики, что оказался не на шутку взволнован пребыванием младшего брата в одиночестве.       И был прав. В развлекаловке такой глубины можно и задохнуться, особенно такому крохотному в размерах ребёнку, как Юко, поэтому любой воспитатель должен уделять этому особое внимание. Так думал Сону — в этом он убеждён и по сей день, рассеянно поглядывая за тем, как Чонвон суетится возле бесцеремонно усевшейся на пол маленькой девчушки.        — Хей, Сиэль, — младший омега протягивает руку, чтобы аккуратно дотронуться до её узкого плеча. — Зачем ты на пол-то села? Не надо, он прохладный, ты можешь снова заболеть. На меня садись, хочешь на ручки?       Просияв, девчушка уставляется на Чонвона широко распахнутыми от восхищения глазами. — На ручки? Хочу!       Вскочив с пола, Хасиэль тут же подпрыгивает, чтобы забраться на Чонвона, уместившись между его бёдрами и грудной клеткой где-то близ живота. Чонвон подтягивает её к себе, удобно устраивая на своём теле, мягко извивающуюся, как гусеница, и поднимает глаза к Сону:       — Ты же понимаешь, что я не буду спать ночью, буду ждать тебя?        — Да. Но я не буду ничего такого делать, разговор не займёт много времени. Мне нужно просто прояснить некоторые моменты между нами с ним, чтобы самому знать, как дальше себя вести: быстро и без лишней воды. Я постараюсь вернуться до девяти, — Чонвон фырчит в ответ, язвительным смешком опрыскивая свой небольшой бледный кулак, очаровательно зажатый тонкими и короткими пальцами. — У тебя случаем нет лишней помады с собой? Обновить цвет. А то я свою забыл, да и вообще она почти закончилась.        — Есть губозакатывательная машинка из секонда по скидке, хочешь?       Сону фырчит, не удивлённый его делано саркастичной реакцией. Стрелки часов неумолимо близятся к пяти вечера, и он не ждёт от назначенного времени ничего — абсолютно ничего. Он рассеянно послеживает глазами за лениво перебирающим разноцветные шарики Юко, чьи мелкие пухлые ноги подёргиваются, игриво подбрасывая вверх подвернувшееся под руку наполнение бассейна, примятое его бёдрами, пока Чонвон мягко гладит нежную тонкую кожу пухлого квадратного лица под глазами Хасиэль, ненавязчиво интересуясь у неё, приедет ли её отец за ней сегодня вечером.       Спустя недолгое время что-то, вероятно, оказывается в пределах его бокового зрения, так что он поднимает глаза и просто кивает:        — Сону, — немного помедлив, добавляет. — Кажется, тебе нужно идти.       Возбуждённый его реакцией, Сону лихорадочно вскидывает голову. Возле входа в раздевалку, привычно прислонившись к выкрашенному в светло-жёлтый толстым слоем сочной краской арочному проёму, подрагивающей тенью перед глазами плывёт высокая мощная фигура. Размах её плеч облачён в цветастый серо-жёлтый — странный выбор сочетания — бомбер, обнявший обыкновенную полупрозрачную белую майку, налёгшую тканью на чернеющие у обтянутых карамельной кожей линий челюсти узоры ломаных цветов.       Сону не ожидал увидеть на господине Нишимура новых татуировок. Кажется, с их последней встречи прошло больше времени, чем он думал.        — Напомни Майне или Эри, чтобы они позвонили матери Хидэко, — бросает старший омега взволнованному Чонвону вполголоса, прежде чем развернуться на сто восемьдесят и, подхватив Юко, направиться к маячащей на горизонте громадной фигуре.       Юко, тут же пригревшийся в его руках, найдя замену немного душному бассейному, собравшему спёртый воздух, пропитанный сладостью природных ароматов, в своём корпусе, кричит что-то, отдалённо похожее на: «Отец!» Нижняя часть лица Рики задёрнута тканевой чёрной маской, а его глаза привычно холодны, и издалека невозможно понять, проскальзывает ли в них улыбка на самом деле. Сону медленно подступает ближе; он останавливается на разумном расстоянии около полутора метров, прижимая тёплого мальчонку, укутанного в джинсовый комбинезон, к своей груди, глядя на Рики исподлобья с небольшой опаской, слишком переполненный робким страхом, чтобы подойти ближе.        — Господин Нишимура, — выдыхает он свистящим шёпотом. Желваки на скулах Рики едва заметно подёргиваются:        — Сону.        — Я не знал, что Даики не приедет сегодня, — несмело отзывается Сону, намеревающийся ухватиться за любую нить разговора. Рики хмыкает без намёка на единую эмоцию:        — У него завал в школе, он тратит на сон всё своё свободное время. Я решил не трогать его сегодня и приехать сам.        — Оу, ну… ну я… — Сону теряется, удивлённый своей собственной неуверенностью. Рывком он оборачивается к Чонвону, что перекатывается на полу, покачивая Хасиэль на своих коленях, словно стремится найти поддержку, но Чонвон лишь уныло кривит губы, не удостаивая его никакой реакцией. Хочется зарычать, а господин Нишимура всё ещё перед ним, и заставить его следовать хоть как-то начирканному в голове сценарию невозможно: Сону понятия не имеет, о чём мужчина думает. — Я могу поехать с вами? — выпаливает он неожиданно даже для самого себя; кажется, это всё, на что хватает его дыхания. Рики приподнимает одну бровь — верхняя часть его лица забавно двигается над маской:       — Зачем?       О, Господи. Теперь это выглядит так, будто он навязывается. Замечательно. Просто блеск. Сону стеснительно отводит взгляд, пощипывая зубами кончик нижней губы.       — Я думал об этом, и мне показалось, что нам нужно поговорить о том, что происходит между нами. Я не видел Вас уже довольно долго, и за это время мне удалось обмозговать некоторые вещи… Даже не самые приятные вещи, — он неловко прижимает голову к правому плечу; Юко молчаливо посапывает, затихший в его руках. — Ну и плюс, я хочу, чтобы Вы рассказали мне кое-что о своей… работе, — омега морщится. — И об участии Даики в ней.        — После того дня я думал, что ты больше не захочешь со мной разговаривать.       — Думаю, мне действительно потребовалось время после этого, но, на самом деле, Вы могли просто спросить. Вы же были таким смелым! Что случилось?        — Я не обижаю маленьких омег, Сону, — Рики тянется к маске, чтобы сдёрнуть её с лица; стянутый чёрный кусок ткани обнажает его крепко сжатые полные губы. — Это не в моих правилах. Обычно, если я так сделал, то стараюсь тут же извиниться. Но в случае с тобой мне показалось, что обида была слишком сильна; ты пошатнул мою гордость. Я не был достаточно силён, чтобы просто так взять и появиться на пороге.       Сону кривит губы: слова господина Нишимура озадачивают его, и становится немного неуютно. Он выдыхает, стараясь собраться с силами, ведь в глубине души знает, что уже давно принял решение:        — Ну, теперь, когда у меня нет обиды и остались только вопросы, я хочу, чтобы мы поговорили, — Рики послеживает за ним глазами, удивительно стойко не играя эмоциями на абсолютно постном лице. — Давайте отвезём Юко к Вам домой и доберёмся до какого-нибудь отеля или ещё чего-нибудь…       — И не надейся, — хмыкает Рики, отрезая любые пути к отступлению. — Я не позволю тебе говорить со мной в каком-то отеле, номера в которых обычно снимают на одну ночь, чтобы развлечься. Мы останемся в моём доме.       Его властный тон, пропитанный глубиной и грубостью, заставляет дёрнуться внизу живота что-то, что чертовски трудно проигнорировать; Сону до боли закусывает нижнюю губу, безуспешно пытаясь прервать мелькающий, как на карусели, поток мыслей, нон-стопом снующих в голове, о ночах, в которые он просыпался с мокрыми и липкими пижамными штанами, очухиваясь от снов, где кончает от одного лишь насмешливого с хрипотцой голоса.       Чонвон, тогда уже бодрствующий от его метаний по постели, бросал кривой взгляд к его бёдрам и не знал, смеяться ему или плакать.       Он встряхивает головой, стремясь согнать с себя наваждение — Рики глядит на него сверху вниз всё с той же присущей ему насмешкой в даже как-то боязливо суженных глазах. Омега выдыхает.        — Хорошо, тогда… Тогда поехали. Моя смена уже закончилась.       — Мгм, — Рики тянет руку, чтобы огладить пушистую кудрявую макушку Юко. — Тогда опусти Юко, пусть он дойдёт до скамеечки в раздевалке. Да, солнце?       — Да, отец! — лицо Юко светлеет, озаряясь широкой улыбкой во весь ещё наполовину беззубый рот, и Рики добродушно хмыкает. Одним взглядом он показывает омеге поставить его на пол, и Сону, стараясь сдержать рвущуюся на лицо улыбку, опускает его, чтобы крепко поставить малыша на ноги.       Юноша прослеживает взглядом за тем, как, перебирая пухлыми ногами в крохотных, но громких ботиночках, Юко уносится в раздевалку. Подняв глаза, он робко бормочет, стоит лишь столкнуться с внимательно прищуренными глазами Рики:       — Только Чонвон…        — Не беспокойтесь, Сону, я позабочусь о Чонвоне.       — О, Господи, Райан! — омегу встряхивает — его тело пробирает крупная дрожь: выросшая за широкой спиной господина Нишимура фигура, слегка выглянувшая из-за его плеча, заставляет напрячься. — Ты что, из-под земли вырос?!       — Вообще-то я стою здесь уже некоторое время, — Райан усмехается, методично приглаживая копну своих непослушных взъерошенных волос. — Слышал то, о чём вы двое говорили. Ну что, поедете на воссоединение? Как мой отец с Чонвоном?       Рики фырчит, вскинув руку, чтобы дать мальчишке небольшой, но крепкий подзатыльник: — Тебя это не касается, Райан. Не лезь.       Юный альфа шипит от пробравшей его боли — господин Нишимура умеет бить довольно умело. — Да я не лезу! — он смущённо потирает затылок; честно говоря, Сону впервые видит его таким. — Я просто хотел забрать сестру. И, раз уж Сону беспокоится, я хотел сказать, что позабочусь о Чонвоне, — его глаза остро сверкают, что заставляет Сону, фыркнув, капризно скривить губы в неверии.       — Слушай, сопляк, не выражайся такими фразами. Я не хочу бояться за Чонвона в твоей компании ещё больше, чем уже это делаю.       — Он не трахнет Чонвона, — Рики косит глаза на посмеивающегося Райана, небрежно сложившего руки на груди. — Они с Даики трахают друг друга. Ему больше никто не нужен, — глаза Сону широко распахиваются; такого он явно не ожидал.       — Что? Даики?..        — Эка невидаль. Он представляет Вас на моём месте, — Райан просто пожимает плечом, словно это тема волнует его меньше, чем кого-либо другого; Сону кажется, что над ним разыгрывают одну сплошную шутку, и от этого кружится голова. — Но, даже если я хочу трахнуть Чонвона, я бы точно не стал делать это в детском саду. Хотя, наверное, он был бы ещё более смущённым…       — Райан?       Словно по команде, они оборачиваются: Чонвон, прижавший обрадованную появлением старшего брата Хасиэль к своей груди, с тревогой наблюдает за юным альфой. Его глаза неуверенно скользят по чужому квадратному лицу, дерзко украшенному самодовольно ухмылкой. Снисходительно скосив глаза, Рики тянется, чтобы схватить настороженного Сону за руку и потянуть на себя:        — Пойдём, они разберутся без нас. Наверное, Юко уже заждался.

⊹──⊱✠⊰──⊹

       — Так… Райан и Даики?       Сону выпалил интересующий его вопрос сразу же, как только Рики услужливо распахнул перед ним дверь своего кабинета, бросив что-то вроде незамысловатого: «Проходи». Он не был в этом месте уже месяц, но неинтересная серость, кишащая в помещении сплошь и рядом, захламляющее ясное небо за окном эфемерными кучевыми облаками даже в самый солнечный день, заставляла его зябко ёжиться; господин Нишимура не был хоть сколько-нибудь оригинальным.       Рики прикрывает за ними дверь, прежде чем потянуться к полам своего цветастого бомбера. Он стягивает куртку парой быстрых, небрежных движений, и неаккуратно бросает её на рабочий стол, кажется, совершенно не заботясь о сохранности вещи. Крупная серебристая фурнитура нещадно бьётся о деревянную поверхность, когда мужчина, издав вымотанный вздох, грузно опускается следом за ней. Стол слегка покачивается под его весом, достаточно плотный и стойкий, чтобы выдержать то, как небрежно альфа опирается о столешницу своими крупными шершавыми смуглыми ладонями.       Мышцы, поигрывающие на его плечах вздувшимися бицепсами, стекают в сильные крупные предплечья, по узорам тонких татуировок которых струятся ручейки набухших вен, и Сону болезненно сглатывает скопившуюся в горле слюну. Чужой хриплый голос лишь наполовину приводит его в себя.       — Ах, да, точно, — Рики устало прикрывает глаза, кажется, силясь что-то вспомнить. — Они трахаются где-то уже около года.        — Они?..       — Лучшие друзья, — просто отзывается Рики. — С привилегиями. Даики думает, что я ни о чём не догадываюсь. Он искренне уверен, что я не знаю об их связи, не знаю, зачем он каждый сбегает в дом к Джею и чем они с Райаном занимаются.        — И Вы… — Сону заминается, не в силах подобрать правильные слова. — Не против этого?       Рики давит усмешку. — Конечно против. Но не потому, что они оба альфы: мне всё равно, я, наверное, даже рад, что они не заделают случайно детей, а потому, что это вредит Даики. Его навязчивые фантазии — каждый раз, когда Райан снизу, Даики представляет, что он трахает тебя, Сону, — Сону ахает. — Он не догадывается, что я знаю о нём всё, и не потому, что я слежу за ним, — нет, я этого не делаю — а потому, что он мой сын, и я читаю всё, что написано у него на лице.       — Я же столько раз говорил ему, что у нас ничего не получится, — Сону опечаленно бормочет себе под нос. — Я-я ведь столько раз просил его не думать об этом…       — Ну, извините, — усмехается Рики. — Сердцу не прикажешь, — Сону удручённо качает головой.        — Как же так…       — Не сокрушайся, это не твоя вина, — мужчина задумчиво присвистывает. — В Даики сейчас играют гормоны. Влюблённые эгоистичны, а если это прибавляется ещё и к природному нездоровому эгоизму, их сложно остановить. Он не теряет надежды, несмотря даже на то, сколько раз ты его отшил.       — Вы позволяете ему это делать?        — Я уже говорил: я не могу его остановить, сколько бы раз я не вдалбливал что-то ему в голову. Для него один твой взгляд — счастье на неделю, другой — на вторую. Тем более, я для него не авторитет.        — Я знаю о ваших непростых взаимоотношениях, — робко отзывается омега. Он мнётся поодаль, теперь скользя по чужим натренированным рукам без особого энтузиазма — обилие информации притупляет сущность его природы. — Но почему так получилось? Неужели Вы действительно так сильно разрушили его восприятие мира? Я не верю, что вы настолько плохой родитель.       Рики давит кривую усмешку. — Ну, видимо настолько. Я действительно старался давать ему всё, на что хватало моих сил, и, наверное, я был о себе слишком высокого мнения.       — Вы не можете считаться хорошим родителем, если просто говорите, что даёте ему «всё». Всё — понятие растяжимое. Он ещё совсем маленький ребёнок, и то, что он не получает внимания от единственного родителя, то, что Вы не интересуетесь его жизнью, ну… Удручает его.       — Я думаю, я уже упустил Даики, — он обнимает себя за локти. — Хотя, возможно, ещё не всё потеряно. Но если я начну милашничать с ним, он мне уже не поверит.       Сону осторожно обхаживает взглядом его мерно вздымающуюся грудную клетку, по неровному рельефу которой плывут линии ярких, ещё не затёртых временем, прилипая к полупрозрачной ткани домашней майки, ало-чёрных нитей татуировок, сплетающихся в толстые узоры.       Теперь он видит принадлежность Рики к якудза — она запятнала чернотой всё его тело. Татуировки в Японии — табу: с ними не принимают в общественных банях, не берут на работу в большинстве даже мелких контор. Кажется, этот мужчина действительно определил для себя свою судьбу с невозможностью вырваться из мафиозного синдиката на всю оставшуюся жизнь.       Это интересная мысль. Сону вернётся к её обдумыванию чуть позже.        — Но Райан… — с его уст срывается робкий лепет непроизвольно, словно он и не хочет, чтобы Рики это услышал, однако острый слух альфы не теряет слов младшего, и Рики обращает на него внимание резче, чем хотелось бы. — Он действительно любит Чонвона? Или он просто играется с ним, чтобы забывать о Даики?       — Да хрен его знает, любит или нет, - усмехается Рики; он вымученно зарывается в выкрашенные чернотой волосы сухой ладонью. — Он без ума от Даики, об этом я в курсе, как и Джей. Райан утверждает, что он гей, но, судя по тому, как по-звериному он иногда отзывается о теле Чонвона, упоминая, что он «ебабельный», я пытаюсь заставить его задуматься о том, что, возможно, омеги ему тоже нравятся. В большинстве своём мне всё равно на его любовные интересы, — он передёргивает плечами. — Он не мой сын, так что я оставляю это на Джея. У них отношения лучше, чем у нас с Даики: они гораздо чаще бывают на одной волне. Хотя, конечно, их связь нельзя назвать положительной, потому что Райан как-никак нежеланный ребёнок.        — Нежеланный?        — Мгм. Он родился от первых серьёзных отношений Джея, — Рики усмехается. — Они оба не хотели детей, но почему-то та его девушка не захотела делать аборт — кажется, панически боялась. Она родила, но потом бросила Джея одного с ребёнком и смылась: она не хотела иметь дела с мафией. Её можно и одновременно сложно понять, — Рики методично склоняет голову вбок. — Им было по девятнадцать лет, они оба были молоды и глупы, — он мрачно усмехается. — Как и я, впрочем.       Сону робко приоткрывает вмиг пересохшие губы. Стянутые остатками помады, шелушащейся на сморщенных полных, но маленьких устах, они растягивают собой тонкий канатик слюны, крохотными каплями обрывающийся на языке.        — Даики тоже был нежеланным?       Рики кривит губы. — Я бы так не сказал. На самом деле, он был незапланированным, но это не значит, что я его не хотел. Просто тогда в моей жизни произошло много дерьма, когда омегу, который был папой Даики, убили, — ахнув, Сону потрясённо прижимает руки ко рту: Чонвон упоминал о чём-то подобном со слов господина Пака, однако слышать это из первых уст было совсем иным опытом. — Это случилось через девять лет после его рождения, и в тот момент я, наверное, и упустил Даики, — то, как напряжённо Рики сжимает зубы, видно по его вмиг напрягшейся линии мягко изгибающейся челюсти. — Потому что тогда я забыл обо всём и ужасно обозлился на весь мир. Это было тем временем, в которое я начал убивать без разбору, — мужчина отводит взгляд. — Я хотел убить каждого, кто хоть как-то противостоит якудза, кто выступает против её существования, кто хочет избавиться от неё. Ну, или мне так казалось. Я сошёл с ума со всем этим дерьмом.        — И вы возненавидели Даики?        — Да нет конечно, — выдыхает Рики; Сону напряжённо вслушивается в каждое небрежно оброненное им слово, навострив уши. — На самом деле, я очень его люблю. И я знаю, что он меня любит тоже, но чувство в его сердце целиком и полностью вытесняется ненавистью ко мне, засевшей в его голове. Он постоянно говорит, что не хочет меня видеть, что хочет убить меня, направляет на меня пистолет и говорит, что сейчас меня убьёт, — с его уст срывается насмешливое фырканье. — Однажды он пытался убить меня, пока я спал. Я проснулся от шевеления на своей кровати, когда в мой лоб упёрли дуло пистолета, — глаза Сону широко распахиваются. — И я был очень удивлён, когда увидел, что этот пистолет держит Даики. Он держал его обеими руками, его руки тряслись, и он почти нажал на курок, но в конце концов он пробормотал, что не может этого сделать, откинул пистолет и разрыдался прям у меня на коленях. Ему было четырнадцать.       Сону терзает зубами нижнюю губу. Голова идёт кругом — он изумлён всем услышанным, более того, его выбивает из колеи то, что Рики прямо сейчас выдаёт ему всю свою подноготную. Пытается удержать рядом с собой? Это не в его стиле, и Сону не умеет поддаваться на такие уловки. Однако что-то в чертах этого мужчины заставляет теплоту пропустить удар в его наполненном жалостью — жалость, отвратительное чувство — сердце, и он несмело делает шаг вперёд. Рики отстранённо наблюдает за тем, как Сону медленно, несмело ступает ближе, чтобы не оказаться у его ног, но приблизиться достаточно и успокаивающе коснуться чужого крепкого плеча.       — Мне жаль, — выдыхает омега.        — А вот этого не надо, Сону. Я взрослый мужчина, а не пятнадцатилетняя плаксивая девочка, — хмыкает Рики. — Я понимаю, что сам во всём виноват. Я всегда защищаю Даики любой ценой и без сомнения убью любого, кто нацелится на него, но он постоянно кричит, что ненавидит меня, что жалеет, что я его отец, что лучше бы он умер у своего папы в утробе и не рождался на этот свет. Меня хотели убить мой сын, мой отец, — его насмешка сопровождается ядовитым фырканьем. — И когда отец умер, я думал, что никогда не стану таким же родителем, как он. Тупость.        — И как вы… справлялись со всем этим?        — Изначально я просто оставил это, потому что думал, что так и должно быть. Мне не казалось, что связанные с криминалом люди, особенно вроде меня, заслуживают любви. А потом, — Рики слабо улыбается. — Я встретил тебя, — он чувствует, как рука Сону единожды дрожит, прежде чем неловко соскользнуть с его бицепса. — Ты нравишься мне, Сону, очень нравишься. Меня тянет к тебе магнитом, и ты был прав — даже если я на какое-то время оставил тебя в покое, я не переставал думать о тебе, и я всё равно не смог бы долго сдерживаться. Тебе просто повезло, что ты поймал меня первым.       Мужчина медленно спускается со стола, чтобы в следующее мгновение крепко встать на ноги. Теперь его фигура, расправившая широкие плечи, словно накрывает Сону лавиной, возвышаясь над его макушкой. Он никогда не видел теплоты в глазах Рики, что и сейчас уставились на него с привычным холодом, однако что-то, чего ему почти не удалось уловить, мимолётно в них проскользнуло — что-то едва заметное, до странного тёплое, будто его сердце таяло под напором неосязаемого очарования Сону. Омега пятится, отступая на шаг; тем не менее, он не позволяет себе отстраниться более.        — Я думаю, В-вы ошибаетесь, — он заикается, его голос предательски дрожит. — Мы с Вами очень мало знакомы, и я не думаю, что можно полюбить человека за такой-        — А-а, — Рики насмешливо качает головой, отрицая его ещё даже не высказанные догадки. — Ты слишком юн, Сону, ты всё это путаешь. Я не сказал, что люблю тебя, — с его уст запрещённое слово соскальзывает так же мимолётно, как и все остальные, но в мозгу Сону оно отдаётся и болезненно пульсирует нажимом, заставляя напрячься. — Нравиться не значит любить. Я не думаю, что я когда-то любил. Иначе я уже бы это понял.       — Вы… вгоняете меня в ступор.       — Даже не пытался. Я просто объясняю суть, — он делает паузу. — Но то, что ты не знаешь многих вещей, отнюдь не делает тебя глупым. Это просто… опыт, а не что-то, что в голове, — Рики осторожно тянет руку, чтобы аккуратно, ненастойчиво, будто при соприкосновении с хрупкой фарфоровой куколкой, подтолкнуть длинным пальцем висок Сону, и омега, фыркнув, рассерженно выпячивает губы, отстраняясь от него. — Оно не показывает твои умственные способности. Я просто хочу, чтобы, даже если меня когда-нибудь прихлопнут, ты смог вынести что-то из всей чепухи, что происходит между нами.       — Но я не хочу выносить! — Сону встряхивает головой капризно и сердито — теперь он действительно напоминает разозлённого мальчишку. — Мне не нужен какой-то опыт с тем, что приведёт в никуда! Я хочу здесь и сейчас! Я хочу знать… — он потупляет расчерченные косыми лисьими линиями глаза в пол жутко скучного древесного оттенка. — Что происходит между нами и стоит ли мне… На что-нибудь надеяться?        — Надеяться? — лукаво переспрашивает Рики, словно Сону хочет повторять ему только что собой сказанное. — Знаешь, это я думал о том, что не смогу ни на что надеяться, когда увидел тебя с новым цветом твоих волос, — ахнув, Сону беспомощно цепляется за спадающую на глаз тонкую прядку осветлённого локона. — Мне показалось, что ты выглядишь как ангел.       Сону подтягивает ближе к натренированным плечам полы своего свободного коротенького зелёного кардигана, переминаясь с ноги на ногу. — Если трахаешься с ангелом, можно ли назвать себя демоном? Попадёшь ли ты в Ад? — наконец, шепчет он себе под нос, бормоча вслух беззастенчивые мысли, пургой ярких красок обдавшие его голову. Ответа нет — он слегка жмурится, прежде чем распахнуть глаза шире, вскинув голову, чтобы уставиться прямо в лицо альфе. Рики хмыкает, медленно склоняя голову к правому плечу, чтобы быть ближе к нему.       Его брови складываются домиком, когда Рики слегка посмеивается над ним. Ну, конечно, он смеётся в такой напряжённый момент! Дерзкий ублюдок.        — О чём ты говоришь, моя лилия?       По телу мелкая дрожь, и Сону крепко сжимает зубы, не переставая сверлить мужчину взглядом исподлобья. — Я не хочу выносить, — упрямо повторяет он. — Мне нужно это сейчас. Если это будет чем-то, что я стану ждать долго и в конце концов получу только очередной опыт, мне это не нужно.       Рики не дают времени ответить или даже подумать, потому что следующее, что он понимает, это то, что губы Сону прямо на его губах. Сладкий вкус маленьких губ Сону оседает на нём, и Рики делает глубокий вдох через нос, крепко целуя его в ответ, чтобы не сорваться, потому что они действительно прямо сейчас целуются.       Можно было ожидать, что на вкус Сону как химическая клубника, и Рики не знал, было ли это от его блеска для губ, который прямо сейчас он слизывал с лепестков пухлых уст Сону, или от его запаха, вместо яблока отдающего смешением сладеньких фруктов, всё одно — от этого невозможно было отказаться, и Рики, схватив тонкие бледные запястья Сону, увлекает его за собой на пол, чтобы прижать их к тонкой стенке своего письменного стола позади, так, что наверняка останутся синяки, но он был слишком возбуждён и сходил с ума, чтобы думать об этом, поэтому Рики решает нахуй всё, и его губы слетают на шею Сону.       Сону хнычет, когда Рики с лёгкостью поднимает его за бёдра, будто он ничего не весил, и опускает его на своё тело, чтобы Сону мог оседлать его; он знал, что должен был сохранять свой рассудок, но Сону заскулил, — заскулил! — и Рики понял, что если бы у него уже не стоял, то точно бы встал после этого.        — Я хочу, чтобы ты сел мне на лицо.       Сону ахает, его кукольные глаза очаровательно расширяются, и он хлопает своими длинными ресницами, подкрашенными чёрной влагостойкой тушью, слепляющей их.        — Я-я…       Голова Рики падает на пол, его чёрные, цвета воронова крыла, волосы рассыпаются по кафелю, и он пытается притянуть Сону ближе. Ближе к его лицу.        — Господин Нишимура, В-вы уверены?.. Вам не будет тяжело?       Рики хмыкает. — Ты принимал душ с утра, моя лилия?        — Принимал, — Сону качает головой, его выбеленные волосы мило подпрыгивают в очаровательном беспорядке. — Ещё принимал в детском саду за час до окончания смены… Ах!       Большая жилистая рука пробирается к кромке джинсов Сону, прежде чем схватиться за толстый пояс штанов, начинённый изнутри тянущейся резинкой, и сдёрнуть его с пухлых бёдер, чья плоть расплывается на груди Рики под давлением прижимающих к нему ноги омеги ладоней. Сону вздрагивает, когда холодный воздух обжигает его кожу, а челюсть Рики отвисает вместе с каплей слюны. Голубые трусики. Сону, чёрт возьми, носит голубые кружевные трусики.        — Блять, Сону, — с придыханием хрипит он. — Ты меня убьёшь.       Его большой длинный палец, поглаживая мягкую молочную кожу, цепляется за край нижнего белья и тянет его вниз по чужой полной ноге; Сону услужливо приподнимает трясущееся бедро — трусики остаются висеть где-то на лодыжке, когда он ёрзает у Рики на груди.        — Раздвинь ноги, я хочу её вылизать.       Щёки Сону вспыхивают ярко-малиновым, и бешеная пульсация нежной кожи заставляет на скулах поигрывать желваки. Рубиновым румянец, окрасивший его лицо, начинает медленно перебираться на шею, следуя по ней яркими всполохами, он подчиняется указанию и немного шире разводит колени — чертовски мило. Рики посмеивается, притягивая его к себе за бёдра. Он облизывает губы, и чаша его терпения переполнена, когда бёдра Сону опускаются на него, поэтому непроизвольно он мягко опускает ладони на его бока, зарываясь в податливую рыхлую кожу, белую, как снег или молоко, пальцами, и толкает Сону вниз. Как только он оказывается на нём, Рики вытягивает шею, чтобы резким движением ухватить зубами округлую плоть его ягодицы и укусить.        — Господин Нишимура! — Сону отзывается протяжным полустоном. — О, блять, чёрт возьми…       Рики усмехается. Он целует разгорячённую ягодицу, заставляя Сону тихонько ахнуть, прежде чем нырнуть вниз, поцеловать и коротко лизнуть его сжавшуюся дырочку, моментально реагирующую на малейшую стимуляцию, чувствительную к любому прикосновению. Теперь огромные ладони прижимали подрагивающие ноги Сону к полу — Рики наблюдал за ним прищуренными глазами, сузившимися настолько, что, и так раскосые, расчерченные узкими косыми линиями, они совсем потерялись на обтянутом медовой кожей лице, оставляя за собой лишь чернеющие похотью и горячим возбуждением маслянистые щёлочки, пока, прижавшись языком ко входу Сону, вылизывал его. Он был на небесах, и ему почти казалось, что вкус Сону был сахарным, отдающим нотками ванили и кислинкой яблока, теснящегося в его природном аромате и ароматной естественной смазке, хлынувшей из отверстия Сону потоком и льющейся, пульсирующей по его возбуждению. Запах ненавязчивых цветочных духов Сону кружил ему голову, и с уголка его губ просочилась крошечная капля слюны — Рики клянётся, он был готов съесть Сону, он был готов его сожрать, проглотить одним махом.        — А-ах…       Сону скулит, его грудь вздымается, когда Рики сильнее прижимает его к лицу и, наконец, входит в него скользкой теплотой влажного языка. Он не может ничего с этим поделать, когда изящные маленькие руки тянутся к шелковистым чёрным локонам Рики, всклокоченным на полу, чтобы зарыться в них, вцепившись, попытаться бесполезно уйти от заполоняющего его удовольствия, пульсирующего в бурлящих кипящей кровью венах; Боже, Рики хотел утонуть в нём. Протолкнув язык внутрь, он прикрывает глаза и мычит, что посылает небольшую вибрацию по телу Сону, удовольствие оглаживает его выгнувшийся мягкой дугой позвоночник. Альфа покусывает кожу, ягодицы, везде, где только может, медленно, со смехотворной тряской чувствуя, как его член дёргается в широких джинсах, плотной тканью ширинки сдавливающих пах, и промежность пульсирует на грани того, чтобы выплеснуть семя, стыдливо кончив в штаны, запачкав липкостью дорогую, пошитую на заказ одежду — Рики так увлёкся, что не заметил, как Сону на нём превратился в плаксивый и трясущийся стонущий беспорядок. Сквозь его маленькое тело проносится будоражащая волна, когда Рики толкает язык глубже, вдыхая через нос, и начинает покусывать кожу вокруг его нежно пульсирующей возбуждением дырки.        — Боже мой, господин, я б-больше н-не могу, — Сону не держали ноги, он больше не мог держать себя в руках. Надавив на бёдра омеги, мужчина полностью усадил его на своё лицо — он ещё не закончил.       Сону был чрезвычайно чувствительным, и Рики просто продолжал, заставляя его ощущать всё в несколько раз сильнее. Юноша упирается руками в живот Рики, пытаясь удержаться, но с каждой секундой ему становится все труднее; однако он не хотел, чтобы Рики останавливался, даже если ему кажется, что силы стремительно иссякают и он вот-вот потеряет сознание от удовольствия, обмякнув прямо на чужом крепком теле, широкими плечами распластавшимся под ним. Было неправильно просить его остановиться. Сону извивается и скулит на нём сверху, и именно тогда, когда язык Рики проникает глубоко внутрь омеги, толкаясь, словно прямо сейчас от трахает его своим членом, а губы приоткрываются, чтобы пососать его дырочку, Сону стонет, громко и высоко, и кончает на лицо Рики: предэякулят, собравшийся на кончике его члена, окрашивается в белый, выплёскивая семя длинными вязкими белыми на чужой рот, подрагивающий в наслаждении, и этого было достаточно, чтобы Рики кончил, залив липкостью внутреннюю часть стесняющих его налившийся кровью член боксеров.       Он оставляет на ягодице Сону ленивый мазок языком, тяжело дыша, но даже если оргазм был не таким сумасшедшим, он всё равно понимает, что для Сону это было слишком. Омега дрожит, осторожно усаживаясь на грудь Рики, пока собственная грудная клетка, узкая и маленькая, ходит ходуном, и когда Рики ловит его испуганный взгляд на своём лице, он не может не залиться тихим хриплым смехом.        — Боже мой! —восклицает Сону, трогательно притиснув крошечные ладони ко рту. — Господин Нишимура, извините, пожалуйста, я кончил Вам на лицо… Я н-не хотел!.. — Рики лишь качает головой. Лицо Сону заливается краской, когда он видит, как мужчина пачкает свои длинные и толстые пальцы в его семени, прежде чем медленно прикоснуться к ним залитым слюной языком. — Боже мой, Господи! — вскрикивает он, подпрыгнув на его груди. — Не надо, господин! Не делайте этого! Я сейчас Вас вытру… — трусики Сону болтаются на его щиколотке, когда омега ёрзает на нём и подтягивает своё нижнее бельё, прежде чем начать аккуратно вытирать вязкую субстанцию с лица Рики, густо и горячо залитого его спермой, слишком одурманенный послеоргазменной негой, чтобы вспомнить момент, в который альфа стянул с него собравшиеся неопрятной гармошкой у головы Рики джинсы, скинутые на пол.       Его крик обрывается плаксивым визгом, когда Рики резко подхватывает его тело на руки, так, словно юноша ничего не весит, и швыряет его на стол, заставляя обнажённое от живота и ниже тело беспомощно подрагивать. Бёдра Сону целует обдавшая их прохлада, рассыпавшимися по пухлой коже роями мурашек заставляя подёргиваться, прежде чем раздвинуться под натиском нещадно толкающих их в стороны чужих ладоней.       Рики скользит между его ног, тяжело дыша. Длинные пальцы, увенчанные плоскими шершавыми мозолями, тянутся к его кардигану, и, освободив плоские чёрные шершавые пуговки из прорезей, мужчина снимает с него кардиган, сбрасывая его на пол рядом со столом. Его лицо насмешливо светится неподдельно изумлённой улыбкой, пока он, раздевая Сону, наклоняется над ним, оглядывая напрягшиеся небольшими мышцами бицепсы.        — Тренировался?        — Н-немного, — Сону отводит взгляд, тушуясь под его пристальным взором, смущённо пощипывая зубами вспухшую нижнюю губу. — Просто захотелось попробовать увеличить массу тела.        — Тогда знай, что у тебя получилось. Выглядит до жути сексуально, Сону, — Рики наклоняется к его уху, полушёпотом бормоча насмешливо улыбающимся ртом. — Но для меня ты всё такой же крошечный.       Он впивается в его губы новым поцелуем, не дав и с новой силой вдохнуть, и если бы Рики пытался отрицать нежную красоту этого омеги, это было бы самой большой ложью в его жизни.       Невероятно красив.       Он не мог справиться с бешеным чувством возбуждения, которое охватывает его головы до ног сейчас, когда они страстно целовались, и его губы атаковали его нежные уста, сминая, а Сону издавал самые что ни на есть греховные звуки, и его глаза блестели в холодном сиянии. Рики прижимает тело Сону, из которого полустон вырывается, к большому письменному столу, твёрдо стоящему рядом с тем местом, где только что происходили самые что ни на есть грязные и ужасно грешные вещи. Рики придерживает его округлые бёдра, когда тело Сону безвольно скользит по гладкой поверхности.        — Прекрасен, — шепчет альфа. Сону смотрит на него низу вверх затуманенным взглядом своих блестящих глаз, искрящихся в свечении ламп.       Его улыбка быстро сменяется вздохом, когда Рики прижимает холодный палец, скользящий ароматной естественной смазкой, к краю его нежной плоти. Тело Сону вздрагивает, извивается, но Рики спешит приблизиться к нему, грудью к груди, наклоняясь и шепча ему на ухо приторно-сладкие похвалы.        — Пожалуйста, господин Нишимура…        — Рики, — подсказываю ему мужчина; ему хочется, чтобы его имя звучало протяжным стоном из его уст, а Сону глаза широко распахивает, получивший, наконец, разрешение называть мужчину по имени, и застенчиво кивает:        — Рики, будь со мной нежен, — бормочет омега, уткнувшись лбом в его плечо.        — Как пожелаешь, моя лилия.       Он издаёт скулящий звук, когда Рики плавно проскальзывает в него первым пальцем. Сону ёрзает на руках, его бёдра расплываются и краснеют благодаря большим отпечаткам рук мужчины, остающимся неровными красноватыми следами на его тонкой коже. Рики сгибаю палец, надавливая.        — Ах!.. — Сону вскрикивает, его спина выгибается, отнимаясь от гладкой поверхности, чтобы его торс прижался к Рики мягкой дугой. — Что бы ты ни думал, больше так не делай!       Рики делает это снова, сгибая палец; он вводит второй, и его полные губы, раскрасневшиеся от трения, растягиваются непроизвольно в насмешливой ухмылке превосходства, когда Сону дёргается, впиваясь ногтями в его обнятую лишь тонкой полупрозрачно-белой майкой спину.       Кажется, будто тело Сону горит. С проникновением чужих пальцев, с каждым толчком он, кажется, чувствует себя всё более взбудораженным. Он задыхается, когда Рики раздвигает пальцы, глубоко погружая их в его тугую нежную дырочку, пульсирующую от непривычной стимуляции и возбуждения. Его тонкий, запальчивый стон поражает слух Рики и отдаётся сладостным гулом где-то глубоко в сознании, а кровь приливает прямо к члену альфы.        — М-м, ч-чувствую себя так… Хорошо, — выдавливает Сону на вздохе, прикрывая глаза. Кажется, будто он чувствует себя маленьким, слабым даже под одним прикосновением Рики, но со временем он словно начинает все меньше и меньше бояться этого.       Рики не отвечает. Вместо этого он скручивает пальцы внутри юного омеги, костяшки которых благодаря длине ласкают глубоко его бархатные стенки, и Сону кричит. Его небольшой ровный член, красивый и пылающий, бесполезно лежит на животе, блестя от естественной смазки, выделяющейся на его головке. Он такой твёрдый, что не может ничего с этим поделать, но Сону не осмеливается прикоснуться к себе — его руки заняты плечами Рики, хватаясь за него, придерживающего его почти на весу, прижимая к широкой шатающейся столешнице.       Он скулит, когда третий палец скользит по его промежности; он так сильно этого хочет, но в то же время он не уверен, сможет ли выдержать это — Рики видит тень беспокойства, промелькнувшую в его чудесных звёздных глазах. — Посмотри на себя, лилия, — собственные слова отдаются где-то в глубине сознания мужчины.       Прищурив глаза, он вглядывается в отражение сплетённых тел в гладкой поверхности светлого окна: волосы Сону уже спутаны, тёмные и гладкие, они мокрые от пота, блестящие в очаровывающем сиянии. Омега трепетно прижимается к Рики, так доверчиво, словно бы уже отдавался ему, сладко и беззастенчиво. Его задница, сжатая большими ладонями, покачивается в воздухе, пока Сону болтается на руках мужчины — чужие мозоли царапают его нежную плоть, а Рики, схватив тихо пискнувшего омегу обеими руками, чтобы тисками прижать его к своей широкой груди, рывком наклоняется, прежде чем прошептать на ухо:        — Буду трахать тебя, пока ты не начнёшь плакать. Буду трахать тебя, пока ты не закричишь моё имя, — он прикусывает мягкую мочку уха Сону, собравшуюся рыхлой белой кожей. — Буду трахать тебя, пока ты не начнёшь умолять меня остановиться.

⊹──⊱✠⊰──⊹

      Сону настораживается, когда слышит шевеление и шуршание со стороны стола.       Надеясь на скорейшее возвращение господина Нишимура, омега слонялся по кабинету до тех пор, пока не решил опуститься на краешек журнального столика, теснящегося между двумя креслами у самой панорамы окна. Липкость между ног ощущается неприятно, даже противно, но ему ничего не остаётся, кроме как поднимать ноги, прижимая друг к другу плюшевые бёдра.       Промелькнувшее у стенки выкрашенного в чёрный стола, испещрённого деревянными бороздками, движение заставляет его сердце забиться быстрее. Сону помнит то, о чём говорили Чонвон, Джей, Райан, господин Нишимура — его становится не по себе, и руки сжимаются в крепкие маленькие кулаки.        — Д-даики?.. — замерший лишь на мгновение, Сону уставляется на долговязую подростковую фигуру широко распахнутыми глазами. — Даики! Что ты здесь делаешь?..       Даики одёргивает полы своей чёрной рубашки, собранной складками у широкой, но худой в силу возраста спины, неспешно. Не без наслаждения он оглаживает взглядом гладкие бёдра Сону, скользя по пухлой коже, лоснящейся от нечаянно пролитой на неё смазке, тонким слоем целующей холодом его тело. Омега поджимает ноги под себя, стискивая бёдра, чтобы ударить маленькими бледными коленными чашечками о грудь — в панике и недоумении он отползает назад, лихорадочно перебирая мгновенно стирающейся кожей нежных ладоней о стекло журнального столика.        — Извините, Сону, — мальчишка ерошит свои недавно выкрашенные в чёрный волосы, непослушным взъерошенным каскадом обрамляющие расслабленное лёгкой улыбкой круглое лицо. — Я случайно заснул.       Сону чувствует, как вниз, к обтянутым пухлой бледной кожей ягодицам, стекает жидкое белёсое семя, почти мгновенно застывая на коже подобно засохшей глазури. Он морщится, не знает, куда девать руки, чтобы прикрыть всего себя — Рики оставил его, обнажённого и беззащитного, в комнате, так же бесстыдно, как сейчас Даики трахает его взглядом, и, мимолётно скользнув по тёмной макушке мальчишки, он подмечает, что вкупе с небрежной одеждой, слоёв которой на младшем сейчас явно меньше, нежели в другие разы, что он встречал его, новая причёска делает Даики значительно старше.        — Спишь… — он морщится в непонимании. — Здесь?        — Оу, — Даики неловко почёсывает затылок, оглядываясь на большой деревянный стол. — Ну да. Знаете, порой мне нечего делать, но иногда мне бывает некомфортно в своей комнате, поэтому я иду в какую-нибудь другую. Иногда я иду сюда, чтобы просто лечь на пол и смотреть что-то в телефоне, — он просто пожимает плечами; Сону боязливо наблюдает за ним из-под сложенных друг с другом рук, выглядывая из-за предплечий — его глаза спешно мечутся за каждым, даже едва заметным, движением Даики. — Но мне нужна темнота, а окна здесь большие, поэтому я забираюсь под стол. И иногда я под ним засыпаю. Отец часто гоняет меня, но я не делаю ничего плохого, поэтому на самом деле он сильно меня не ругает.        — Я-я… Даже не подозревал об этом, — тело Сону сжимается, подрагивая под силой его собственных движений. — Я знаю, это отвратительно — слышать, как родители занимаются сексом. Если бы я знал, что ты здесь, я бы-        — Вы бы отказались от этого? — одна из тёмных бровей Даики, выстроенных густыми, неровно разросшимися волосками, приподнимается. — От секса с моим отцом? — он небрежно вскидывает руки, чтобы сложить их на груди, даже не подозревая, как сильно его слова бьют по Сону. — Не думаю, хён, — дразнящее цоканье языком чеканит в ушах омеги уважительное обращение. — Я ведь знаю, как сильно он Вам нравится.        — Ты понятия не имеешь, о чём говоришь, — огрызается Сону, прижимая ладони к нежно взбухшим бутонам пульсирующих бледно-красным сосков, стоит лишь Даики скользнуть взглядом на миллиметр ниже его лица. Юный альфа тянет искреннюю, кажется, усмешку:        — Нет, я в курсе, о чём я говорю. Пока я в достаточно здравом уме, наверное. Я знаю, что он Вам нравится, даже если Вы не хотите признаваться вслух. И даже несмотря на то, что он ублюдок. Но меня это не удивляет, — усмешка методично режет лицо Даики, даже когда он снисходительно прикрывает глаза, чтобы зарыться ладонью во взъерошенные волосы. — В истории много примеров того, как куча людей влюблялись в совершенных ублюдков. К тому же, у него капец классные татуировки. Будь я омегой, я бы, наверное, и сам не устоял.        — …меня смущает, когда дети говорят так о своих родителях, — несмело бормочет Сону себе под нос. Теперь, при одном взгляде сверху вниз, его глаза сверкают кукольным блеском, почти круглые, но всё ещё не имеющие шансов сильнее разинуть острые припухлые щёлочки век. К его удивлению, Даики разражается небольшим смехом:        — Не волнуйтесь. Я люблю его меньше, чем того требуется, поэтому для меня он просто мой никудышный отец. Да и альфы меня не интересуют.       Сону тяжело сглатывает скопившуюся во рту слюну. — Прости меня, Даики, мне очень жаль. Сложившаяся ситуация очень… смущающая. Я знаю, что выгляжу глупо и тебе противно от меня, — его рука, дрогнувшая на короткое мгновение, отнимается от груди, чтобы потянуться к всклокоченным локонам на голове мальчишки. — Больше т-такого не повторится, обещаю. Если хочешь, я могу уйти, чтобы не смущать или… Не напрягать тебя. Или не вызывать у тебя отрицательные эмоции.       Он ожидает, что Даики оттолкнёт его руку, боднёт её головой, как упрямый подросток, или отпрянет — что угодно, но в его маленькой головке не проскальзывает и малейшего опасения о корыстности чужих намерений. А Даики обелить себя и не думает — нет, кажется, он и впрямь хочет окраситься в чёрный ещё сильнее, чем это уже произошло, когда хватает Сону за запястье и, едва ли не выворачивая благодаря применённой силе в сторону, прижимает его обнажённое тело к своему скудно одетому торсу. Сону вскрикивает, пытаясь брыкаться; он барахтается в чужих объятиях, с ужасом осознавая, что он, совершеннолетний, светит телесами в руках пятнадцатилетнего мальчишки, но силы, сосредоточенной в его, как назло, ослабших и подрагивающих конечностях, словно окаменевших, не хватает, чтобы противостоять юному альфе. Даики почти борется с ним, пытаясь удержать, как трепыхающуюся птицу, в своих объятиях.       Омега холодеет, когда одна из чужих рук, ещё свободных, касается его бедра. Шершавая кожа, испещрённая плоскими овалами мозолей, натёртых железом и холодом оружия, блуждает по внутренней стороне его ноги, не смелея для того, чтобы приблизиться к промежности, но прикованная сильнее, чем желание отступить. Кажется, Даики и сам не понимает, что он делает, однако нахождение так близко к Сону и его манящему аромату спелого сладко-кислого яблока, горячими нотами пекущееся у чувствительного нюха, заставляет мальчишку терять самообладание. Он сжимает чужое бедро, вспухшее нежной чувствительной кожей, бархатистым полотном льющейся под его грубыми пальцами, до боли, словно тисками, и глаза Сону широко распахиваются, когда альфа целует его.       Губы прижимаются к его маленькому пухлому рту, собранному розовым бантом — полотна нежных лепестков накрывают уста омеги быстрее, чем он успевает понять, осознать, уловить. Он видит перед собой смуглые сомкнутые веки, сморщенные над крепко зажмуренными глазами.        — Пожалуйста, дайте мне шанс, — лепечет Даики заплетающимся языком в его губы, щекоча Сону чувственными прикосновениями; его сипящим полушёпот звучит так, словно он хрипит и задыхается от острой нехватки воздуха. — Пожалуйста, прошу… Сону, я прошу немногого, просто поцелуйте меня. Пожалуйста, пожалуйста… Один шанс… Я так влюблён в Вас, Сону. Только один шанс…       И Даики вцепляется в невзаимный поцелуй сильнее, но, когда он набирается смелости, чтобы шевельнуть губами, робко пощипывая единожды нижнюю губу Сону, побуждая его к действиям, изгибы фигуристого стана плывут. Хрупкое тело, наконец, извивается в его руках, прежде чем нога старшего, вскинутая в воздух, из последних сил пинает Даики маленькой ступнёй в грудь.        — Что ты творишь?! — Сону визжит, отползая назад, словно его только что осквернили самым что ни на есть непристойным способом. Его ноги лихорадочно елозят по небольшой столешнице, замаранной каплями чужого семени, спешно пытаясь отстранить, оттолкнуть его от отшатнувшегося в страхе подростка. — Даики, что ты делаешь? Зачем?!       — С-сону! — ахнув, Даики прижимает большие ладони ко рту, ошарашенный тем, что, казалось бы, сделал секунды назад. Его опьянение, вызванное обнажённым телом симпатичного ему юноши, почти отданным на его милость прямо в тот самый момент, когда они остались наедине, как рукой снимает, стоит лишь ему увидеть дрожащее тело омеги перед собой. — Сону, Боже, простите меня, я… Я н-не хотел!        — Даики, прошу тебя, — Сону цепляется за край стола, намереваясь скрыть от чужих глаз бесстыдно облапанное руками юного альфы тело. — Пожалуйста, услышь меня! Я не могу быть с тобой! Я могу быть твоим другом, старшим братом, но я не могу быть твоим возлюбленным! Перестань меня мучать!       — Я…       — Зачем ты это делаешь?! Не делай этого со мной!       Сону напуган, так напуган тем, что он сотворил. Даики не хотел этого. Нет, нет. Только не это…       — Сону, хён, простите меня, простите, — он протягивает руку, чтобы несмело, осторожно коснуться чужого молочного плеча, но Сону отшатывается вглубь стола, как ошпаренный. — Пожалуйста, не отвергайте меня, пожалуйста! Я обещаю быть лучше. Я обещаю, что такого больше не повторится. Только, пожалуйста, не наказывайте меня так…        — Даики!       Резко применённая к нему сила заставляет мальчишку отпрянуть от Сону, когда что-то оттягивает его за рукав тонкой льняной рубашки. Рывком обернувшись, он исподлобья впивается глазами в Рики — его взгляд хмуро буравит сына сквозь густую чёрную чёлку, а одна из свободных рук сжимает влажное полотенце.        — Даики, какого чёрта, — рычит Рики, срываясь на нём. — Кто, блять, позволил тебе приставать к Сону?        — Да иди ты на хуй! — Даики вскрикивает — от громкости его крика кажется, словно он сейчас сорвёт голос. — Ты приводишь его в дом, прекрасно зная, что со мной происходит, когда я его вижу, ты ебёшь его прямо рядом со мной!       Рики откидывает полотенце на кресло подле; Даики сверлит его наполненным яростной неприязнью взглядом, горящим красными всполохами. — Какого чёрта я должен был знать, что ты опять заснул у меня под столом, Даики?! Сколько раз я тебе говорил, что вы с Сону вместе не будете? Ты меня не слушаешь! Ты никогда меня не слушаешь! Ты просто вдолбил себе в голову, что я никогда не смогу позаботиться о тебе, сказать тебе что-то стоящее, а теперь сам же и упрямишься, как маленький инфантильный идиот!       Даики разозлённо фырчит. — Заткнись! — выплёвывает он, его слова сочатся брызжущим с них ядом. — Пошёл ты к чёрту! Ты уже заебал меня! Ты самый ужасный отец из всех, что только могут быть!       — Даики…       — Ненавижу тебя! Я ненавижу тебя!       Даики вскидывает руку, сжатую в подрагивающий, но крепкий крупный кулак, чтобы в следующую секунду вонзить её в лицо отца, но мужчина успевает схватить его за руку. — Но ведь ты действительно неправ, Даики, — тихо отзывается Рики, намереваясь привести подростка в себя. — Ты целовал и трогал Сону без его разрешения. Думаешь, он хотел этого? Думаешь, ты выставил себя хорошим в его глазах?       Даики вскидывает голову — уголки его глаз краснеют от обиды. — Ненавижу тебя! — рычит он, вырывая свою руку из чужих оков. — Не удивляйся, если когда-нибудь я изобью тебя до полусмерти битой! И знаешь, в чём заключается единственная причина моей надежды на то, чтобы православный Рай существовал? Я надеюсь, что ты попадёшь в Ад!             Он вылетает из кабинета быстрее, чем Рики успевает хотя бы схватить за край его одежды. Альфа медленно переводит взгляд к окну: Сону дрожит, съёжившись на столе, и его хорошенькая круглая голова подрагивает, словно в панической атаке или нервном тике. Рики осторожно делает шаг ближе, тут же замирая на месте, когда Сону отползает назад, перебирая ступнями по скользкой столешнице.        — Сону… Тише, тише. Мне нужно тебя обтереть. Всё хорошо, не бойся. Это всего лишь я.       Он впервые за долгие годы использует с кем-то свой ласковый тон, отмечая про себя, что звучит всё ещё неубедительно и до ужаса деревянно. Но с Сону работает — оно работает, и, стоит лишь мышцам омеги едва снять напряжение, делает широкий шаг, чтобы заключить в свои объятия, и Сону падает лицом, украшенным пятнами расплывшихся узоров некогда аккуратного макияжа, в его плечо, чтобы тут же разрыдаться во весь голос.